След торпеды

1

Командир пограничного корабля «Алмаз» капитан 3-го ранга Марков сидел в своей каюте угрюмый. Ему так и не удалось навестить в госпитале больную жену. Капитан 1-го ранга Громов строго предупредил его: с корабля не отлучаться.

«К нам прибыл флагман. Он будет руководить учением», — добавил комбриг.

Марков в такой ситуации не мог отпрашиваться на берег. До боли стало обидно, что не удалось увидеть Любашу. Правда, их соседка, жена штурмана с другого корабля, успокоила его, сообщив, что вчера была в госпитале, Люба чувствует себя лучше. И все же Марков волновался. Перед самым выходом в море он позвонил домой. Трубку взял сын. Узнав голос отца, Олег обрадовался:

— Когда прибыл с моря? Почему не забежал домой? Маринка слушается, кушает хорошо. Все просит достать краба. Ждем домой.

— Я снова ухожу в море, — грустно произнес Марков. — Сам дома хозяйничай. Приглядывай за сестренкой. Маму поцелуй за меня. Понял, да? Ну, будь здоров!

Марков положил трубку, поблагодарил дежурного по бригаде за городской телефон и заторопился на корабль. Пожалуй, впервые в жизни ему не хотелось идти в море, хотя оно и стало его главной заботой. «Эх ты, робинзон-мужчина, мечтаешь о береге, — упрекнул он себя. — Объявлена готовность, и тебя никто не отпустит. Да и сам ты не пойдешь, когда вот-вот корабль отдаст швартовы. Лучше думай, как успешно провести учения».

…Марков выглянул в иллюминатор. На море свежо и мглисто. Над горбатыми скалами, причудливо возвышавшимися над водой, курился сизовато-молочный туман. Чайки с криком носились над бухтой. В их крике было что-то тревожное. К соседнему причалу пристал белый пароход, и пассажиры стали сходить на берег. Какой-то лейтенант встречал своего отца, приехавшего в гости на морскую границу. Подскочил к нему, обнял и стал целовать. До слуха Маркова донеслось: «Отец, я так ждал тебя!» Он говорил еще что-то, но ветер относил его слова в сторону, и Марков не смог их разобрать. Впрочем, он уже не прислушивался, потому что будто наяву увидел своего отца. Отец… У Маркова заныло сердце. Так бывало с ним всегда, когда вспоминал отца. Тот не раз приходил к нему во сне, улыбался, напоминал о себе морской фуражкой, что висела в доме на гвозде, залинялой тельняшкой, которую свято берегла мать…

«А мы-то с Павлом так и не узнали, как погиб отец, — вздохнул Марков. — Но где искать свидетелей той трагедии, когда свинцовые волны сомкнули в своих объятиях охваченный пламенем корабль?» С тех пор прошло немало времени — годы и годы, они притупили боль в душе, но заставили сыновей Маркова все чаще думать о своем отце. Однажды эту мысль капитан 3-го ранга Марков высказал своему замполиту. Тот долго молчал, а потом как бы вскользь обронил:

— Многих потеряла Родина, но забывать их никак нельзя. Мы — стражи морской границы…

Поначалу он не вник в слова замполита, а когда вник, то понял их так: ты, Марков, не очень-то пекись о своем горе, потому что не один ты потерял на войне дорогого человека. Так что будь к себе жесток и не впадай в отчаяние. Что ж, замполит прав, и Марков не собирался оправдываться, он лишь тихо молвил:

— У каждой реки — свой исток. Стало быть, и в моей жизни есть свой исток. Ну, а наше военное дело, или, сказать проще, пограничное, никак не пострадает, потому как оно живет в нас самих…

В том, что сказал ему замполит, Марков уловил отзвук собственных мыслей. Здесь, на Севере, о подвиге его отца знали не только люди военные, но и рыбаки. Вот хотя бы экипаж «Кита», где недавно он был желанным гостем. «Я не видела вашего отца и даже не знаю, где он воевал, — говорила ему Лена Ковшова, радистка с «Кита», — но когда услышала от капитана судна Петра Кузьмича Капицы, что в одном из боевых походов ваш отец провел корабль сквозь минное поле, я невольно подумала — вот это смелость!»

«Смелость, — усмехнулся Марков, припоминая слова Лены. — Чего стоит эта смелость, если отец не вернулся домой? Погиб вместе со своим кораблем. И все же Лене можно верить, есть в этой девушке какая-то притягательная сила». Он мог бы наизусть пересказать все то, о чем говорила она ему. И теперь, глядя на море, он будто наяву слышал ее тонкий и нежный голос: «В День рыбака мы решили провести вечер, посвященный героям войны, тем, кто на море Баренца совершил подвиги во имя Родины. Мы очень просим вас принять участие в этом вечере, рассказать о своем отце. Нам стало известно, что в боях на Севере капитан-лейтенант Марков Андрей Петрович совершил подвиг, до конца выполнил свой долг перед Отечеством. Я понимаю, вам нелегко будет говорить о своем отце, но наши ребята это оценят, они умеют слушать. Мужество ведь вырастает не только из действий человека, но и из простых истин, таких, как долг, честь и совесть, ибо побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто умнее».

«Верно, дорогу к подвигу освещает разум, — сказал он Лене. — Человек идет на смерть сознательно, во имя большого и светлого дела. Так и мой отец. Мать говорила, что он не хотел быть на распутье… Да, ему выпал тяжелый путь к славе… Эх, Лена, если бы вы знали, как мне тяжело жить без отца!»

«Я сочувствую вам, Игорь Андреевич, потому что сама перенесла трагедию. Мой отец плавал боцманом на «Ките», он погиб, и мне тяжко вспоминать о нем. Но ведь мы с вами воспитатели молодежи, и важно, чтобы люди видели нас сильными, волевыми. Признаюсь вам, Игорь Андреевич, когда узнала о гибели отца, а погиб он три года тому назад по вине бывшего штурмана «Кита» Петра Рубцова, я чуть слезами не захлебнулась. Хорошо, что рядом оказался Петр Кузьмич Капица, он-то и помог мне в трудную минуту. И вот о чем я думаю: если у меня будет сын, я сделаю все, чтобы вырос он на море, чтобы оно вошло в его сердце…»

Марков пожалел сейчас о том, что «Алмаз» в то время готовился в дозор и он не смог дольше побыть в гостях у рыбаков. А когда через неделю вернулся, в бухте «Кита» не оказалось — ушел на промысел в Атлантику.

В каюту без стука вошел помощник — капитан-лейтенант Сергей Лысенков, крутоплечий, с карими выразительными глазами. Маркову он нравился: эрудированный офицер, педант по части службы. И что особенно импонировало ему, помощник не спешил на берег, хотя у него была семья. Люся, его жена, работала в детском садике воспитательницей, дочурка училась в первом классе…

— Что случилось? — хмуро спросил Марков, когда помощник закрыл за собой дверь каюты.

— С нами в море идет посредник? — выпалил капитан-лейтенант Лысенков, ломая густые черные брови, за которые штурман прозвал его красавчиком. — Адмирал. Я видел его на причале. С виду суровый, взгляд цепкий. Если честно, то у меня, Игорь Андреевич, на душе кошки скребут. Задаст он нам! Помните, весной на «Бриллианте» был посредник? То одну вводную даст, то другую. А когда осмотровая группа собралась на катере, он заметил, что у радиста порван спасательный жилет… Всем досталось тогда…

Марков, выслушав помощника, задумался: зачем посреднику идти на сторожевике, если есть корабль побольше? Там не качает, комфорт. Это насторожило командира, но виду он не подал.

— Превосходно! — воскликнул Марков. Он улыбнулся, отчего его полное лицо вытянулось, а под глазами в пучок сбежались морщины. — Я рад! Чертовски рад! Я даже счастлив, что рядом со мной на мостике будет стоять адмирал. Это же такое удовольствие! Еще лейтенантом я схлопотал выговор от адмирала. И с тех пор не имел дело с посредниками. Помнишь, в прошлом году мы проводили поиск подводной лодки? Командир поблагодарил нас за четкую работу. Потом лодка погрузилась в пучину. На ее борту находился адмирал. Он и объявил нам благодарность. Понял, Лысенков, где бывают посредники? — Капитан 3-го ранга посерьезнел. — Ладно, вопросы есть? Нет? Вы свободны!

У двери каюты Лысенков задержался.

— Я бы все же собрал в кают-компании офицеров…

— Пойду на совещание и все выясню, — прервал помощника Марков. — Комбриг собирает нас в десять часов. Да, а матрос Егоров вернулся на корабль?

— Никак нет!

Марков косо взглянул на помощника, с упреком сказал:

— Вот что должно нас волновать, а не посредник. Вы же вместо акустика не будете прослушивать глубины?

Помощник пришел на корабль год тому назад с Черного моря. Сам попросился на северную морскую границу. Когда об этом узнал Марков, с усмешкой спросил: «Вы что, решили покорять льды на Северном полюсе?»

Капитан 3-го ранга ожидал, что помощник скажет «да», но тот вдруг с усмешкой ответил: «Не один же вы романтик».

— Вы же сами отпустили матроса? — после паузы заговорил Лысенков, — А вот мне не разрешили сойти на берег. Люся все утро ждала. Теперь будет волноваться…

Капитан 3-го ранга в раздумье возразил:

— Что поделаешь, служба у нас особая: сегодня родной причал, завтра — океан. Люся ждала?.. А ты, Сергей, знаешь, где сейчас моя жена? В госпитале. Положили ее, когда «Алмаз» находился в дозоре. Сердце у нее…

Лысенкову стало не по себе. Это заметил Марков и, чтобы хоть как-то сгладить неловкость, весело добавил:

— Такова психология моряка, на берегу ему видится море, а в море — берег. — Командир на минуту умолк. — Так, так… Да, а замполит тоже на берегу?

— Только вернулся из политотдела.

— Пригласите его ко мне.

«Нет, в помощнике я не ошибся, — подумал Марков, когда Лысенков закрыл за собой дверь. — Дело свое знает, и со временем из него выйдет отличный командир корабля».

Заместитель командира по политической части капитан-лейтенант Виктор Румянцев, кряжистый, крепкий как дубок, вошел в каюту хмурый, поздоровался с командиром и погрузился в кресло. Час назад у него состоялся разговор с начальником политотдела. Румянцев жаловался тому, что на корабль дают старые кинофильмы. Начальник политотдела возразил: надо уметь смотреть фильмы. И тут же спросил, какой фильм он имеет в виду. Румянцев ответил: «Чапаев». Начальник политотдела побагровел:

«Чапаев»? Неужели скучно смотреть классику?..»

Румянцеву промолчать бы, но он сказал:

«Пять раз крутили на корабле «Чапаева».

«А я могу его смотреть десятки раз подряд…»

— Словом, пришлось мне изрядно покраснеть, — натянуто улыбнулся Румянцев. — Меня, однако, не это волнует…

— А что? — насторожился Марков.

— Когда я был в политотделе, из Москвы позвонил капитан первого ранга Егоров. Переговорив о служебных делах, он спросил у начальника политотдела, как служит его сын…

— И что вы ответили?

— Не мог же я подводить начальника политотдела, — развел руками Румянцев.

— Скрыл, стало быть, что неделю тому назад я снял матроса с вахты и хочу списать его на берег?

— Не скрыл. Просто не доложил, — смутился Румянцев.

— Это одно и то же, — Марков заходил по каюте. — Не ожидал такого от тебя, Виктор. Ты же знаешь, что у матроса плохо идет служба. Туговат он на ухо. Может, и старается, но не дано ему быть асом глубин. Не дано!

— А я в это не верю, — возразил замполит.

— То есть как не веришь? — растерялся Марков.

— Я беседовал с матросом по душам. Он не оправдывается. Но принять косяк рыбы за шумы надводного корабля мог и опытный акустик. Ты же сам знаешь: новичок не сразу становится мастером. Тот же мичман Капица. Разве он сразу стал лучшим акустиком бригады? — Румянцев посмотрел в лицо командиру. — Ты извини, Игорь, но я против списания матроса Егорова с корабля.

Брови у Маркова дрогнули, он решительно заявил:

— Вот что, Виктор Савельевич, мне решать, кого списывать на берег. Если не согласен — иди к начальнику политотдела.

— А я уже доложил ему, — добродушно молвил Румянцев и попросил у командира закурить.

Теперь Марков понял, почему замполит так долго сидел в политотделе. Задело вовсе не то, что он высказал начальнику политотдела свое мнение, а то, что сделал это за его спиной.

— Мне этот сынок каперанга Егорова в печенках сидит, — вспылил Марков — А тут еще ты…

— Скрывать что-либо я не привык, — сухо заметил замполит. — Тут надо все по совести. Сам же говорил, что воспитание людей — это вопрос политики.

Марков был в душе взбешен, но виду не подал.

— Ладно, Виктор Савельевич, не будем спорить, — примирительно сказал он. — Пусть нас рассудит практика. Она — критерий истины. Поглядим, как матрос Егоров будет нести вахту. Пока я не могу на него положиться в трудную минуту. Хотел бы, но не могу. Если надо, то эти слова я скажу и его отцу. Ну, а с начпо я поговорю. Он мужик умный, и поймет меня. Может, завтра в наши воды войдет субмарина с атомными зубами, и мы обязаны обнаружить ее, не дать свершить ей черное дело. Тут, голубчик, и поседеть можно. Будешь возражать?

Вместо ответа замполит кивнул в сторону кают-компании:

— Не пора ли завтракать?..

«Да, Румянцев, царапнул ты меня за сердце, — подумал Марков. — Может, и не следовало матроса Егорова снимать с вахты? Тут я, видно, погорячился. Но в море, когда надо обезвредить нарушителя, рассуждать некогда. Там важно действовать».

Замполит, шагая следом за командиром, рассуждал иначе: «У молодых ребят могут быть срывы, и окриком тут делу не поможешь. Учить их надо, а кое-кто боится трудностей. Но искусство обучения есть искусство будить в людях чувство сопричастности ко всему, что происходит на корабле».

…Капитан 3-го ранга Марков встал, надел фуражку и, глядя на помощника, распорядился, чтобы тот лично обошел боевые посты, проверил, как идет подготовка к походу.

— А вы, Виктор Савельевич, — обратился он к замполиту, — проводите Ленинские чтения. Потом соберем коммунистов и поговорим, как нам лучше обеспечить поиск подводного «противника». У вас все готово?

Румянцеву и самому хотелось до выхода в море провести на корабле Ленинские чтения о бдительности. Заместитель командира бригады по политической части одобрил его инициативу, высказал некоторые советы.

— Вы подобрали хорошие факты, но их важно увязать с жизнью корабля, — говорил капитан 1-го ранга. — Ленинские чтения, как я понимаю, это не простое перечисление тех или иных заветов вождя пролетарской революции. Надо раскрыть их сущность, связать с жизнью самого Ленина. Ведь все, что мы делаем и чем живем, берет начало от Ильича. Далее, — капитан 1-го ранга полистал свой блокнот, с которым никогда не расставался. — Покажите, как наши люди воевали в годы войны, в чем конкретно проявлялась высокая революционная бдительность. К тому же и на вашем корабле есть люди, чьи отцы в годы великих испытаний на мужество и стойкость стали героями.

— Кто? — насторожился замполит.

— Как кто? — удивился капитан 1-го ранга. — А ваш командир?

Румянцев задумчиво провел ладонью по подбородку.

— Не любит Марков, когда о нем говорят…

— В меру надо говорить и к месту. — Капитан 1-го ранга сделал паузу. — Посоветуйтесь и с ним, как предметнее провести Ленинские чтения. Помните, надеюсь, слова Маяковского «Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше»? Я к тому, что важно говорить и о недостатках на корабле, о том, что мешает экипажу подняться еще на одну ступень в своем мастерстве. Ну а теперь я слушаю вас…

В тот же день Румянцев зашел к командиру. Тот выслушал его внимательно, потом сердито возразил:

— О моем отце не надо упоминать. Я-то и сам толком еще не знаю, где и как он погиб. Мне важно все выяснить до конца… Ну а теперь о Ленинских чтениях. По-моему, подготовились вы хорошо. Но я бы просил не сушить людям мозги, ибо самую интересную мысль можно облачить в такую серую одежонку, что она оттолкнет любого. Что еще? — Марков задумался. — Побольше живых примеров. У нас на пограничном флоте есть целые корабли-герои. Вот, к примеру, сторожевой корабль «Нептун». Вы-то хоть знаете, что он сражался на Севере и первым вписал яркую страницу в историю флота?

— Как не знать? — обиделся замполит. — Корабль возвращался из дозора в Архангельск. А в городе с помощью американских и английских интервентов белогвардейцы захватили власть. На ультиматум сдаться экипаж ответил огнем. Один против целой армады вражеских кораблей «Нептун» принял неравный бой. Многие моряки погибли, но на милость врагу не сдались.

— Вот-вот, на милость врагу не сдались, — подхватил слова замполита командир. — Вот это и есть то главное, ради чего мы тут с вами. Ну что ж, — мягко улыбнулся Марков, — будем считать, что историю пограничного флота вы знаете неплохо. Жаль, что другие ее не знают.

— Кто? — вырвалась у Румянцева.

— Да тот же матрос Егоров, наш акустик. Я как-то спросил его, он замялся, потом сказал, что, мол, еще успеет прочесть о подвиге «Нептуна». Успеет… — чертыхнулся капитан 3-го ранга. — А я хочу, чтобы мои люди узнали о героях сразу, как только придут на службу. Я не хочу и не имею права ждать! Матросу надо знать, что ему продолжать, какое дело для него свято и чтобы это дело его духовно обогатило, приобщило к жизни корабля, а значит, и страны. Идеи, Виктор Савельевич, позволю заметить, сами по себе не внедряются в сознание человека, их надо воспитать. А наши идеи — это идеи партии, и мы в ответе перед всем народом за то, чему мы учим своих подчиненных.

Марков умолк, а замполит не без иронии спросил:

— Ну и как, знает теперь матрос Егоров о подвиге «Нептуна»?

— Еще бы! — воскликнул командир. — Я ему целый час рассказывал…

— А говоришь, что он не знает, а?

— А ну тебя к чертям, замполит, — добродушно махнул рукой командир. — Чего ловишь на слове? Я к тому, что пора нам уже получше знать людей.

Румянцев уважал командира. Марков порой в разговоре с людьми был запальчив, но замполит за это его не осуждал, ибо запальчивость исходила у командира от доброты, из желания сделать на корабле больше и лучше. И когда однажды Румянцев намекнул ему на эту горячность, что, мол, она порой вредит командирскому делу, Марков сказал, что человек он эмоциональный и ничего с этим не поделаешь, так что не следует пытаться «переделать» его. «Я — командир, единоначальник, с меня спрос не только за корабль и его экипаж, но спрос и за тебя, замполит. Так что не царапай меня глазами, а то я кусаюсь». Румянцев не сразу нашелся что ответить. Однако все же нашелся: «Я критикую вас не как командира, а как коммуниста. А перед партией мы все равны».

Марков вовремя прибыл на совещание. Уселся рядом с командиром «Беркута». Капитан 2-го ранга поздоровался с ним, тихо спросил:

— Не знаешь, на каком корабле пойдет в море адмирал?

— Видно, на флагманском.

— Что-то он про «Алмаз» спрашивал у начальника штаба, но я слов не разобрал, — сообщил капитан 2-го ранга.

«Только бы и вправду не пошел с нами, а то станет опекать, не даст развернуться», — огорчился Марков.

Свою задачу Марков уже знал в деталях, однако начальника штаба бригады слушал внимательно — тот возглавлял на учении корабли ПУГ[1]. Начштаба призвал командиров в море проявлять высочайшую бдительность и боеготовность. «Я верю, что морские пограничники будут на высоте», — заключил он.

«Высота манит каждого, только бы не сорваться, не покатиться вниз», — подумал Марков.

Затем слово взял комбриг. По его словам, важно уметь не только обнаружить подводного нарушителя, но и заставить его всплыть, а если потребуется, то и атаковать противника, быть готовым реагировать на любые его выходки. Конечно, лодку обнаружить в море порой тяжело. Тут важно знать и гидрологию моря, и рельеф дна района…

— Я не сделаю открытия, — звенел голос комбрига, — если скажу, что победит тот, кто проявит больше находчивости, воли, мужества, кто сумеет наиболее грамотно и эффективно использовать все возможности оружия и техники…

Марков сделал в своем блокноте пометку: «Проверить гидролокатор, переговорить с акустиками». В прошлый раз «заело» реле прибора, и Марков пережил несколько горьких минут.

Наконец поднялся адмирал. Он сказал, что прибыл на учения в роли посредника и желал бы видеть, как умело и мужественно действуют моряки по поиску нарушителя морской границы. Потом неожиданно адмирал осведомился:

— Здесь командир «Алмаза»?

Марков встал со стула. Не успел назвать себя, как адмирал заявил:

— Я иду на вашем корабле, товарищ Марков. Да, на вашем корабле, — добавил он. — Признаюсь, давно я хотел побывать на вашем корабле, но как-то не получалось. Вы что, недовольны?

Капитан 3-го ранга осторожно заметил:

— Не лучше ли вам, товарищ адмирал, пойти на флагманском корабле?

— Благодарю за совет, — сухо возразил адмирал. — У вас что-нибудь случилось?

— Никак нет, — бойко ответил Марков, — если не считать, что мой акустик еще на берегу.

— Отпустили перед выходом на учения? — удивился адмирал. — Не кажется ли вам, что вы поступаете опрометчиво?..

«Строгий посредник», — подумал Марков, когда после совещания они вместе шли на корабль.

Адмирал шагал молча. Он легко взбежал по трапу на палубу, отдав честь военно-морскому флагу. Дежурному офицеру пожал руку, а потом направился в отведенную ему на время похода каюту. Марков пригласил его к себе. Увидев на столе командира раскрытую книгу, взял ее, полистал:

— О, вы увлекаетесь живописью! Микеланджело… Когда я смотрю на его портрет, мне почему-то становится жаль художника. Это его папа Юлий Второй ударил посохом — завидовал его славе, — адмирал сел в кресло. — В свое время мне довелось побывать с визитом дружбы во Флоренции. Я не мог оторвать глаз от знаменитой капеллы Медичи, усыпальницы рода Медичи. Да, Микеланджело был титаном. Скульптор, живописец, поэт…

Марков признался адмиралу, что ему тоже нравится искусство этого великого художника.

— В прошлом году, когда ездил в отпуск в Москву, я побывал в Музее изобразительных искусств. Честное слово, как зачарованный стоял у копии «Давида». Легендарный библейский мальчик Давид победил великана Голиафа.

— Так, так, значит, любите живопись? — адмирал снял фуражку, присел на диван. — А я, знаете ли, кроме живописи люблю море. И не только на полотнах — там волна не захлестывает. Я ее, соленую, до слез хлебал. Корабль-то ваш как игрушка, а? Звучит гордо — «Алмаз»! Это имя нового сторожевика. А все ли вы знаете про своего предшественника? Одних мин «Алмаз» уничтожил сотни… Кстати, вы слышали о самонаводящейся мине-торпеде «Кэптор»? Иногда ее называют капсулированной торпедой.

Они посмотрели друг на друга, Марков прочитал в глазах адмирала упрек: «Вам-то, голубчик, надо это знать. Вы же командир корабля!»

— Американский специалист Дункан, — спокойно ответил Марков, — утверждает, что морские мины становятся одним из основных видов оружия, существенно влияющих на ход и исход войны. Что же касается мины-торпеды «Кэптор», то она, обнаружив цель на значительном расстоянии, освобождает торпеду, которая сближается с целью, и поражает ее.

— Вижу, «Кэптор» для вас не загадка. Командир корабля всегда должен идти вровень с научной мыслью, изучать технику противника. Пентагон и военные ведомства ряда капиталистических стран поставили перед собой цель превратить морские мины в оружие стратегического назначения. Недавно мне довелось прочесть одно любопытное сообщение, если можно так выразиться, насчет этой самой мины «Кэптор». Вы не читали? — адмирал взял со стола свою папку, вынул оттуда листок бумаги и протянул командиру.

— Волчьи замыслы, — усмехнулся Марков, возвращая адмиралу листок. — Я этого не знал.

— Командиру пограничного корабля надо знать оружие своего противника, — строго заметил адмирал. — Тогда и бить его будет легче. Василий Окунев, командир «Алмаза», это учитывал. Летом сорок четвертого года он смело вступил в бой с фашистскими боевыми кораблями…

Подвиг Окунева покорил Маркова. В истории части записано, что летом сорок четвертого года «Алмаз» сопровождал советские суда. В районе острова Харлов капитан-лейтенант Окунев обнаружил два вражеских эсминца и подводную лодку. Сообщив об этом в штаб Северного флота, он завязал с ними бой, чтобы дать возможность нашим судам укрыться в ближайшей бухте. «Алмаз» сражался до последней минуты. Корабль ушел под воду со стреляющими орудиями. Конечно, Окунев мог бы остаться в живых, но он, как патриот и волевой командир, предпочел гибель позорной сдаче в плен.

— Совершить такой подвиг, — подчеркнул адмирал, — может только мужественный и честный человек. Вы, Игорь Андреевич, не обессудьте… Я никаких упреков вам не делаю. Просто вспомнил войну.

В тоне, каким адмирал это сказал, не было насмешки, и у Маркова отлегло от сердца. Когда он вышел на палубу, ему стало веселее. А тут на причале появился матрос Егоров. Трап уже убрали, но он, не растерявшись, прыгнул на палубу. Так прыгнул, что поскользнулся и упал. Поднялся с палубы, а тут командир:

— Это еще что?

— Виноват! Так уж случилось… — смутился матрос, хотя в его глазах читался упрек: «Чего придираетесь, Игорь Андреевич? Вы же знаете, где я был…»

Подошел адмирал.

— Ваш акустик? — спросил он, глядя на матроса. — Почему опоздали на корабль?

Акустик по натуре был прям, никогда не хитрил и не сделал даже попытки хоть как-то оправдаться.

— Невеста моя приехала, товарищ адмирал. Встретил ее на вокзале — повез на квартиру, а хозяйка куда-то ушла.

Адмирал задумался. Его прямой лоб изрубили морщины.

— Может, вам на берегу остаться? — участливо спросил он.

— Никак нет, товарищ адмирал. Невеста подождет. Я не могу так… Служба у нас особая.

Адмиралу понравился ответ моряка, но рядом стоял Марков, и он не хотел хвалить его при командире; считал, что излишняя строгость к подчиненным не вредит службе, важно, чтобы эта строгость не подменялась равнодушием и черствостью.

— А к учениям все готово? — уточнил адмирал.

— Так точно! Разрешите пригласить вас в акустическую рубку? Там мичман Капица, глаз у него острый…

— Ну, ну, — неопределенно промолвил адмирал и, ничего больше не сказав, направился на ходовой мостик.

— Подвели вы меня, Юрий Егоров, — угрюмо молвил командир. — Нельзя так, братец, никак нельзя. Доверие — оно окрыляет, а на тебя, видно, плохо действует… Флагман-то строг, узрел? То-то, братец…

Корабль вышел на широкий простор. Небо прояснилось, набухло синью. Капитан 3-го ранга невольно посмотрел на адмиральский флаг, поднятый на сторожевике, и почувствовал, как в груди заколотилось сердце. Да, не каждому командиру доводится идти в море с адмиралом. Маркову хотелось, чтобы этот поход прошел успешно, чтобы люди работали как львы. Адмирал находился тут же, на ГКП[2], и наблюдал за действиями моряков. Командир кашлянул в кулак, давая адмиралу понять, что желал бы услышать от него, все ли на корабле делается как надо. Посредник с хитрецой спросил:

— Простудили горло?

Марков вроде бы стушевался. Помощник поглядел на него с упреком. Капитан 3-го ранга не растерялся, выждал минуту, надеясь, что адмирал скажет еще что-нибудь. Но тот молчал, и тогда командир скупо отозвался:

— Горло в порядке. Скарлатиной и коклюшем не болею.

— А вы, командир, изволите шутить, — добродушно заметил адмирал. — Я шуток не люблю. Я люблю стихи.

— Верно? — удивился Марков и тут же упрекнул себя в душе: зачем так официально? Флагман — человек хотя и строгий, но ничто человеческое ему не чуждо. И вдруг неожиданно предложил: — Хотите, я прочту вам стихи о море?

Адмирал пристально посмотрел на командира:

— Да? Потом, в другой раз…

«Ему не угодишь», — огорчался в душе Марков.

…Корабль шел точным курсом. И хотя штурман был молодой, командир не мог не отметить его мастерство: курс проложил точно, район знает хорошо, а это уже немало для успеха. В серой дымке курилось море. Волны шли накатом, бились за бортом корабля. Чьи-то твердые шаги за спиной заставили Маркова обернуться. Это на мостик поднялся адмирал. Командир шагнул в сторону, давая ему возможность подойти к вахтенному офицеру. Посредник, однако, остался стоять рядом с рулевым. Видимо догадавшись о причине смущения командира, он тихо сказал:

— Вы действуйте как считаете нужным. Меня здесь нет…

У Маркова с плеч будто тяжелый груз свалился. Чего он терпеть не мог, так это опеки. Лучше шишек на лбу набить, но действовать самостоятельно. Особенно дорожил Марков каждым выходом в море, где можно по-настоящему научиться, и проверить себя, и почувствовать свою силу. «Командир рождается в море», — говорил он, и в этой фразе была заключена своя мудрость. Умение, а точнее, искусство командира на учении проявляется по-разному, считал Марков, то ли у него расчет на внезапность, когда противник ничего не видит, ничего не подозревает, то ли неожиданный маневр, сулящий превосходство, пусть даже временное, но весьма важное для атаки нарушителя границы. Непредвиденное в морском дозоре, по мысли Маркова, это то, что не учтено командиром на берегу. Упредить нарушителя — значит навязать ему свою волю.

«Рассуждать всегда легко, — вздохнул Марков. — А вот где затаился подводный нарушитель, не ясно. И посредник молчит, хотя ему многое известно. «Вы действуйте как считаете нужным…» Что ж, спасибо за доверие, товарищ адмирал. Я постараюсь… Вы угадали — я привык полагаться на самого себя».

Марков, однако, волновался как никогда. И не потому, что сомневался в своих людях, нет, работают они слаженно и точно. Неотступно беспокоило другое: когда и где появится нарушитель. Не успел он об этом подумать, как на мостик взбежал запыхавшийся радист и протянул ему бланк радиограммы. Марков буквально вырвал листок из рук матроса. Прочитав текст, задумался. Штаб предлагал искать лодку в районе островов, что высились неподалеку от мыса Белужий. Грунт в том месте каменистый, кое-где из воды торчали глыбы камней. Обстановочка — лучше не придумаешь. Адмирал, видимо, догадывался (а может, и знал) о содержании радиограммы. Он подошел к командиру и словно бы невзначай обронил:

— В море всегда бывают неожиданности…

«Верно, но на этот раз сюрприз мне преподнес родной берег, а точнее, комбриг товарищ Громов», — усмехнулся в душе Марков. Он доложил адмиралу о содержании депеши, потом спросил:

— Разрешите изменить курс?

Адмирал усмехнулся, глядя куда-то далеко в серо-бурое море.

— Сами решайте, сами…

«Ну и посредник. Ничего из него не выудишь», — подумал капитан 3-го ранга.

Корабль зыбко качался на волне. Марков подумал, что к утру на море может подняться шторм. Неделю назад здесь пронесся ураган, выбросивший на песчаный берег небольшое рыбачье судно. Ветер гнал по небу тучи, они летели так низко, казалось, вот-вот зацепятся за мачты корабля. Марков в душе негодовал на ветер. Ему хотелось скорее прибыть в заданный квадрат.

Вскоре показались острова. Над ними курился туман, носились с криками чайки. Командир отметил про себя: птицы кричат к шторму. Вот и мыс Белужий. Штурман доложил: корабль в заданной точке!