След торпеды

23

Капитан 1-го ранга Громов сидел в комнате дежурного по бригаде. После ужина он собирался на «Беркут». Но тут позвонил из Москвы Егоров и спросил, как дела на море. Громов доложил, что пока все спокойно, корабли в дозоре.

— Сам что делаешь? — звучал в трубке голос Егорова. — Ах, на «Беркут» собрался. Побудь пока на месте. К вам должны пожаловать «гости». Я вот тоже сижу как на иголках. Гляди там в оба! Добро?

«Я бы охотно ушел в море, но вынужден сидеть на берегу, слушать, как шипит вода у камней, и ждать, — в сердцах размышлял Громов. — Ждать, когда наконец появится сейнер. Появится ли он?..»

В первом часу ночи снова позвонил Егоров. Спросил:

— Как дела?

— Пока «рыбаков» не видно, — ответил комбриг.

— По нашим данным, «рыбаки» вот-вот появятся, — раздавался в трубке далекий и глухой голос капитана 1-го ранга. — Корабли на местах?

— Все как один.

— И «Алмаз»?

— Он ушел раньше других. Я бы мог не посылать Маркова, но он хочет еще раз проверить судно, если рыжий капитан вновь нарушит наши территориальные воды. А в том, что нарушит, я не сомневаюсь.

— Понял тебя, Громов. Гляди там в оба!..

Над бухтой висела черная, зыбкая ночь. С залива порывами дул ветер, море гулко накатывалось на берег. Там, за узкой полоской каменистого берега, несли дозорную службу пограничные корабли. Не раз вот так, проводив командиров в дозор, Громов не находил себе места — как там на кораблях? Почему-то больше других его волновал «Алмаз». Не потому, что комбриг сомневался в Маркове, нет, ему он верил; настораживало другое: если появятся «рыбаки», сможет ли Марков разгадать хитрости рыжего капитана? «Все чисто у честных людей», — почему-то пришли ему на память слова начальника политотдела, сказанные им в беседе с Громовым. Да, Марков — честный человек. И в помыслах своих, и в поступках. Иначе и быть не может — тот, кто к себе взыскателен, не кривит душой. Недавно на партийном собрании Марков хорошо сказал: «Море без каждого из нас обойтись может. Но сможем ли мы обойтись без моря, если свою жизнь посвятили охране морской границы? Я могу смело утверждать — не сможем мы обойтись без моря! Приходилось мне встречать моряков, которые считали, что если на море есть отливы, то могут они быть и в жизни. Нет, я не согласен! Если у тебя в службе появились не приливы, а отливы — уходи с корабля! Значит, корабль для тебя стал мертвым, вроде куска железа». И все же как там, в дозоре? Громова так и не покинуло чувство настороженности. Это заметил и дежурный по бригаде. Он предложил комбригу связаться по радио с командиром «Алмаза». Громов сердито отозвался, мол, пока на связь не выходить, надо подождать, о чем доложит Марков. Он так сказал, хотя нет-нет да и порывался вызвать «Алмаз». Громов вдруг подумал о том, все ли он сделал? Развернул командный пункт штаба бригады, в нем самые опытные офицеры, флагманские специалисты, и, естественно, их тоже волнует обстановка в дозоре. Когда прозвучал сигнал боевой тревоги, то раньше всех в штаб прибыл флагманский штурман — коренастый, сероглазый и усатый капитан 2-го ранга. Еще до выхода «Алмаза» в дозор он сделал расчеты на поиск, на блокировку района. Сейчас на командном пункте штаба он вел прокладку курса сторожевого корабля. Начальник штаба, человек весьма строгих правил, то и дело глядел на карту, где нанесена обстановка, регулярно докладывал о ней комбригу, и если у Громова возникали какие-либо вопросы, начштаба их тут же разрешал.

— Виктор Петрович, вы переговорили с командиром «Вихря»? — спросил комбриг начальника штаба.

— Так точно, он, как и «Беркут», в готовности, — пояснил капитан 1-го ранга. — У острова не раз нес дозор, а в прошлом году, как вы помните, в трудных условиях полярной ночи задержал иностранную шхуну. Правда, вы тогда были в отпуске, но могу вас уверить, что у командира «Беркута» твердая рука и острый глаз.

«У Маркова тоже твердая рука, а дал маху с подводной лодкой», — чуть не вырвалось у комбрига. Он нагнулся над столом и несколько минут смотрел на карту, где помечен курс «Алмаза». Петляют «рыбаки». Нет, неспроста судно повадилось ходить в этот район, думал комбриг; дверь была открыта, и в штаб доносились глухие удары волн о каменистый берег.

Громов вышел на причал, покурил, глядя на темное море, потом зашел в свой кабинет. Снял фуражку и сел за стол. Перед ним на стене висела огромная карта. Невольно взгляд остановился на голубом клочке моря, где находились сейчас сторожевые корабли. Громов хотел выйти в дозор на корабле, но капитан 1-го ранга Егоров строго велел быть на месте. «Я вот тоже сижу как на иголках…» А разве ему, Громову, тут легче? Случайно или не случайно Егоров не разрешил комбригу убыть в море? При мысли о Егорове комбригу вспомнился разговор с ним. Это было вчера поздно вечером. Он уже собрался ехать домой, но тут зазвонил телефон. Громов взял трубку.

— Что там у вас, Феликс Васильевич? — спросил Егоров.

— Пока тихо. Правда, море рычит, как бы к утру шторма не было.

— Ты смотри, чтобы на кораблях не было шторма. А море пусть себе забавляется. Ну, а как там мое чадо? Ты извини, Феликс Васильевич, но я так волнуюсь. Письмо от Юрия получил, пишет, что женился. Шутит, да? Ведь они без квартиры.

— Нет, Михаил Григорьевич, Юрий написал правду, он женился. Света, его жена, добрая и славная. Живут они в квартире моей сестры. Она уехала в Болгарию…

— Что?! — в трубке послышался тяжкий вздох. — Кто вас просил предоставлять им квартиру?

Громов растерялся и не сразу нашелся что ответить.

— Вы слышите — кто вас просил? Вы меня удивляете…

— Совесть мне подсказала позаботиться о Юре. Он мой матрос, а о своих людях я стараюсь заботиться.

— Что, совесть? — голос Егорова громко звучал в трубке. — Выходит, у меня нет совести? Не слишком ли берете на себя?

У комбрига застучало в висках — такого разговора от Егорова он не ожидал. Что с ним, почему так разволновался? Ведь Юрию сейчас очень тяжело, ему нужна поддержка. Он хотел об этом сказать Егорову, но не решился.

— Я слушаю вас, товарищ капитан первого ранга.

— А я вас не хочу слушать, — гремело в трубке. — Я не хочу, чтобы Света была женой Юры. И моя жена этого не хочет. Она прочла его письмо и заболела. Вы знаете, она лежит в госпитале. Что теперь прикажете ей передать? Сказать, что вы взяли младенцев под свое крылышко?

Громов попытался было возразить капитану 1-го ранга, но тот и слушать его не хотел. Посоветовал «лучше смотреть за морской границей, а не за молодоженами».

— Вам ясно? — спросил Егоров.

— Так точно, Михаил Григорьевич. Я вас хорошо понял…

Но Егоров уже бросил трубку.

«Разволновался», — подумал Громов и тоже положил трубку.

На душе у него стало тоскливо. Ожидал, каперанг обрадуется, что сыну помог устроиться, а он накричал. «Так тебе и надо, добряк, чтоб ты не лез не в свое дело», — сказал себе Громов. И тут же возразил: а почему забота о подчиненных не его дело? Что он сделал не так? Предоставил квартиру своей сестры — так это его право. Поговорил по душам со Светой? В этом его тоже нельзя упрекнуть — она сама начала разговор. Эх, Егоров, видно, зачерствело у тебя сердце. Громов не знал, сколько прошло времени после разговора с каперангом, но вдруг он вспомнил, что забыл сказать о просьбе Максима. Позвонить? Нет, лучше потом, после того, как корабли вернутся с дозора. Будет докладывать об обстановке и попутно сообщит о Максиме. Только подумал об этом, как зазвонил телефон. Громов торопливо схватил трубку.

Егоров говорил с ним необычно вежливо, будто хотел извиниться перед ним за свой недавний горячий и даже грубый разговор. (Как-то будучи в Москве, Громов весь день провел у Егорова, с утра сидел у него в кабинете, а вечером тот пригласил его к себе домой. Жена накрыла на стол, и они пили кофе, душевно беседуя о морской границе, о том, как у обоих проходила боевая юность. «Ты, Феликс Васильевич, мне нравишься, — говорил тогда Егоров. — Бригада у тебя на хорошем счету. Так что надо тебя продвигать по службе».)

— Где у вас «Беркут»? — спросил Егоров.

— В бухте.

— А почему не в дозоре?

— Там другие корабли. А «Беркут» у причала.

— Кто принял такое решение?

— Я, товарищ капитан первого ранга.

В трубке — молчание. Потом вновь послышался голос каперанга:

— Вы уверены, что Марков справится?

— Да. Он заверил меня, что будет глядеть в оба.

— В тот раз он тоже заверял вас, а подводную лодку прозевал. Не повторится ли снова такое?

Громов решительно возразил: нет. «Беркут» пока будет стоять в бухте. Этого требует обстановка. Зачем опекать Маркова?

— Я прошу пока держать «Беркут» в готовности, — заявил каперангу Громов. — Если обстановка усложнится, тут же направлю корабль в заданный район.

После недолгой паузы Егоров спросил:

— У вас все?

— Нет, не все, — глухим голосом возразил Громов. — Сегодня у меня была встреча с Максимом Ушаковым, капитан-лейтенантом запаса. Помните тот случай, когда ночью со шхуны бросили ему в лицо свинцовое грузило? Он сейчас геолог. Стал инвалидом. Протез у него… Просит встречи с вами. Через три дня он будет проездом в Москве. Если вы согласны, запишите, пожалуйста, телефон. Он хочет увидеть своего бывшего командира.

— И все?

— Так он сказал мне…

— Я готов встретиться с ним. Диктуйте номер телефона. Да, а почему у него протез? Так, так, обвал в горах и поломало ногу? Вот бедняга… Аня видела его?

— Нет. Но я сказал, что она стала моей женой.

— Да, Феликс Васильевич, доля выпала ему тяжелая. Лицо все такое же?

— Да. Жаль Максима, был бы отличным командиром корабля.

— Кто знает… Ох, смотрите там на границе, а то как бы худо не было. И вам и, разумеется, мне.

— Вас понял, будем стараться…

Громову вновь вспомнился вчерашний разговор с Егоровым. Почему тот ополчился против Светы? Отец у нее рабочий-путиловец, мать тоже из трудовой семьи. Света окончила педагогический институт… Что ему надо? Нет, Громов его решительно не понимал. А может — это проделки его жены? Напустилась на него, попробуй сохрани равновесие. И все же Громов был спокоен, потому что считал себя правым. А если потребуется, то свою правоту он может доказать у адмирала. Вот поедет в Москву на совещание и доложит. Но тут же отверг эту мысль — на Егорова он никогда еще не жаловался. Стоит ли таить обиду? Просто погорячился каперанг.

В кабинет без стука вошел дежурный. Выпалил одним махом:

— «Рыбаки» появились, товарищ капитан первого ранга! Только сейчас доложил командир «Алмаза». Что прикажете?

— Пока держите с кораблем связь и обо всем, что будет в дозоре, докладывайте мне.

— Есть!.. — отчеканил дежурный. Он повернулся, хотел было уйти, но у двери остановился. — А как быть командиру «Беркута»? Может, есть смысл отправить корабль в район островов? Возможно, Маркову потребуется помощь.

Громов едва не чертыхнулся.

— Он что, просил вас об этом?

— Нет, но надо принять все меры предосторожности…

— Пока «Беркут» не трогать, — прервал его комбриг. — Если что, я вам скажу…

Громов в душе был рад за Маркова. Все-таки есть у него что-то свое, уж если в дозоре, то дело свое знает. Правда, срыв с лодкой… Но если честно, то обстановка была сложной, и даже опытный командир вполне мог ошибиться. Да, всем хорош Марков, вот только порой самонадеян. Но случай с лодкой ему пошел впрок, и вряд ли теперь допустит промашку. Громов выглянул в окно, за которым гудело, стонало хмурое и темное море. Где-то далеко впереди, у скалы, что высилась над бухтой, проплыл зеленый огонек — рыболовецкое судно выходило из бухты на промысел. И все же — как там, у Маркова?

— Дежурный! — позвал Громов, чуть приоткрыв дверь своего кабинета. — Вызовите ко мне командира «Беркута».

Капитан 2-го ранга прибыл тотчас. Он стоял перед комбригом высокий, стройный, в черных глазах настороженность.

— Появились «рыбаки», — сказал Громов. — Будьте готовы к выходу в море.

Командир «Беркута» усмехнулся:

— Идти на помощь Маркову?

— Там видно будет, — хмуро отозвался комбриг.

— Игорь Андреевич человек весьма обидчивый, еще подумает, что вы решили мною подстраховать его.

— Вы думаете?

— Уверен, — худощавое лицо капитана 2-го ранга стало строгим, непроницаемым. — Я бы тоже не принял чью-либо помощь. Да, не принял бы. И, пожалуйста, не смейтесь. Я говорю об этом честно, как на духу. Служба для меня не самоцель, а часть моей жизни, причем часть большая, а коль так, кому, позвольте спросить, охота тащиться в шкентеле? У каждого, Феликс Васильевич, есть чувство гордости. Если что плохо делаю — наказывайте, учите, но чтоб на буксир меня взять… Нет, такое не позволю, лучше тогда совсем на берег… Море, оно венец делу… Помните, как в бытность помощником на «Беркуте» я преследовал иностранное судно? У острова Северный оно выбросило трал. Честно признаться, я тогда перетрусил — а вдруг корабль наскочит на подводные камни? В ту ночь море ходуном ходило, шхуна бежала к скалам, а я гнался следом. Потом она резко свернула в узкость, где двум кораблям и не развернуться. А тут еще ветер взбесился. И все же я рванулся следом за «рыбаками», как всадник на лошади. Ох и перетрусил тогда! Но остался доволен.

— Собой доволен? — грустно усмехнулся Громов.

Командир «Беркута» густо покраснел.

— Если честно — да, собой. — И после паузы не без чувства собственного достоинства продолжал: — Я не стану уверять вас в том, что не могу жить без корабля. Но если уйду с морской границы, то счастья мне в жизни не будет. Помните, как лет пять тому назад, будучи в дозоре, «Беркут» обнаружил шхуну, которая рыбачила в наших водах? Командир был в отпуске, и я управлял кораблем. Когда мы выбирали сеть, боцман свалился за борт, а шхуна успела уйти в нейтральные воды. Мне крепко тогда досталось, боялся, что снимут с должности помощника и назначат с понижением. Но что сделаешь — если виноват? А потом вдруг начальник штаба бригады предложил перевести меня на берег. Вот этого я страшно испугался.

— Что, берег не по душе? — в карих глазах Громова командир «Беркута» прочел недоумение. — Или испугался, что без корабля служба будет иной?

— И то, и другое, — небрежно ответил капитан 2-го ранга; в его голосе капитан 1-го ранга уловил едва скрытое раздражение. — Меня обидело то, что вы тогда не вступились за меня. Впрочем, выговор адмирала меня по-хорошему озлил. Дело прошлое, но когда речь заходит о командирской самостоятельности, я всегда вспоминаю этот каверзный случай. Опыта было маловато, к тому же тогда маленько растерялся, вот и поплатился…

— Командиру надо уметь самому защищаться, — обронил Громов.

— Я это тогда сразу понял, — признался капитан 2-го ранга. — Но обида душила…

Громов не сразу ему ответил. Он знал, что, может быть, ночью или на рассвете «Беркут» выйдет по боевой тревоге в море, и ему не хотелось командиру корабля портить настроение. По натуре своей Громов был прям, не терпел фальши, от каждого командира требовал самостоятельности, четкости в действиях на ходовом мостике. И что особенно его бесило, так это то, что капитан 2-го ранга почему-то во всех грехах винил кого угодно, только не себя. Да, он, Громов, мог тогда вступиться за своего подчиненного перед адмиралом, но умышленно не сделал этого: тот, кто набьет себе шишек, лучше будет водить корабль, К тому же командир «Беркута» не в меру самолюбив, а это вредит делу. И все же когда в штабе зашла речь о действиях капитана 2-го ранга и когда адмирал веско заметил: «Рано ему водить корабль», Громов вступился за своего помощника. Он уверял адмирала, что случай на «Беркуте» в сущности не повлиял на выполнение кораблем поставленной задачи. Конечно, то, что боцман свалился за борт в самой обычной обстановке, говорит прежде всего о его личной недисциплинированности. И все же виновен не только боцман… Не зря начальник штаба упрекнул Соловьева в «неумении организовать службу мостика». Вахтенный офицер, когда услышал крик «человек за бортом», в первую минуту растерялся.

— Но ведь ошибка вахтенного офицера не создала угрозы безопасности корабля! — воскликнул капитан 2-го ранга.

— Да, не создала, — согласился с ним Громов. — Но могла создать! Надо помнить о том, что в процессе обезвреживания морского нарушителя могут возникнуть ситуации, способные парализовать волю вахтенного офицера, если он заранее не подготовил себя выстоять против стрессовых перегрузок. Тут все важно: и знания, и опыт, и практика, но главное — в каждой конкретной обстановке принять единственно правильное решение — вот это не каждый умеет делать. И я хочу, чтобы вы, Игорь Платонович, это усекли, — весело добавил капитан 1-го ранга. — Лично я доволен вами, но «Беркут» может лучше решать поставленные перед ним задачи, и я прошу вас об этом помнить. Тот, кто топчется на месте, кто боится себя упрекнуть, тот не способен решать большие дела. Я уже не говорю о самоотверженности, ибо она начинается там, где люди умеют ценить труд, отказывать себе во всем ради общего дела.

— Выходит, прав Марков, когда утверждал, что при поиске нарушителя неподалеку от острова я излишне перестраховался? — грустно спросил командир «Беркута».

— Да, он прав, — жестко ответил комбриг. — Вы не должны были стопорить машину у острова. А вы застопорили, легли в дрейф и стали поджидать, когда снова покажется. А капитан шхуны человек не без таланта, вмиг сообразил, что ему делать. Он прошел узкость, повернул на норд, а потом под покровом прибрежных скал ушел в воду сопредельного государства. Вот оно что, голубчик. По сути, вы упустили нарушителя, и за это надо держать строгий ответ.

— Я проявил осторожность, — обидчиво возразил капитан 2-го ранга.

Громов подозвал к себе дежурного, спросил: как там на «Алмазе»?..

— Пока ничего существенного. Марков идет по пятам иностранного судна. Может, вызвать его на связь? — снова предложил дежурный по бригаде.

— Не надо Маркова отвлекать, — недобро отозвался Громов. — У меня такое чувство, что ему сейчас не до нас. Впрочем, надо мне ему сказать только два слова. Только два слова…

Следом за дежурным капитан 1-го ранга вошел в помещение. Помощник дежурного, черноглазый, стройный капитан-лейтенант, вскочил со стула, держа в правой руке карандаш. Дежурный кивнул ему, чтобы вышел, а сам занял его место и, глядя на Громова, включил радиомикрофон. На панели зажглась ярко-зеленая лампочка, стрелка на приборе резко качнулась в сторону.

— «Барс», я — «Стрела». С вами будет говорить «Первый», — и дежурный по бригаде потянул Громову плашку микрофона. Капитан 1-го ранга зажал ее в руке, поднес ко рту. Он спросил у командира «Алмаза»: что за иностранцы? Если старые знакомые, то надо обратить особое внимание. Он предупредил Маркова, что возможно появление подводной лодки. А это уже дело серьезное.

— Как поняли? Прием…

Голос Маркова задребезжал в динамике, едва комбриг щелкнул переключателем. «Рыбаки» держат курс к берегу, туда, где находится застава майора Павла Маркова. Казалось бы, все ясно, но командир «Алмаза» почему-то стал утверждать, что судно маневрирует, хотя между тем курсом, которым оно шло полчаса назад, и измененным минуту назад разница небольшая, восемь-девять градусов. Тут Громов не выдержал. Он включил микрофон и сердито заявил, что ему градусы не нужны. Важно четко прослушивать глубины у острова. Нет ли подводных целей.

В ответ раздался звонкий голос Маркова:

— Вас понял, подводных целей пока не обнаруживаю…

«Пока… — съязвил Громов. — Значит, и сам он думает о лодке. Это хорошо. Пусть думает».

Громов встал, надел фуражку и вышел на причал. Отсюда, из бухты, ни острова Баклан, ни сейнера не видно. Гулко и протяжно бились у берега волны. Почему-то вспомнился ему разговор с Марковым. Вызвал его Громов задолго до выхода «Алмаза» в море. Доклад командира сторожевика о том, что корабль готов в дозор, он воспринял как должное, зачем-то встал из-за стола, прошелся по кабинету, скрипя ботинками, потом снова сел в кресло. Кажется, Марков сделал все, что требовалось, и все же беспокойство не покинуло комбрига. Особенно это беспокойство усилилось после того, как готовность корабля проверил штаб бригады. Группу офицеров возглавил сам начальник штаба, который когда-то принимал у капитан-лейтенанта Игоря Маркова экзамены на право самостоятельно управлять кораблем. Тогда начштаба придирчиво и обстоятельно задавал помощнику вопросы, на которые тот давал исчерпывающие ответы. Наконец начштаба заговорил о действиях командира в дозоре. Предположим, в море заметили судно, которое ловило рыбу в наших водах. Естественно, командир принял решение задержать судно за нарушение государственной границы СССР и лов окуня в наших водах, конвоировать в бухту. Стали выбирать сети, но сломалась лебедка. А тут неожиданно лавиной надвинулся туман.

— Ваши действия?

— Приказываю командиру осмотровой группы обрубить сети.

— Почему?

— Я бы не рискнул конвоировать судно в густой туман. Опасно для корабля.

— А как же риск? — в глазах начштаба сверкнули искорки.

— В данном случае риск был бы неоправданным, — пояснил Марков. — Хотя сам я риск предпочитаю…

В этот раз начальник штаба, как он ни был придирчив, никаких серьезных упущений на «Алмазе» не обнаружил, о чем и доложил комбригу.

— Значит, корабль готов к выходу в море? — строго спросил Громов и, не дождавшись ответа, добавил: — Присядьте, кое о чем поговорим… Если появится подводная лодка, не дайте ей уйти. И чтоб осечки не было!

Марков покраснел. Его несколько покоробили слова «чтоб осечки не было», вроде у него уйма этих самых «осечек». Один только раз допустил промашку! Но Громов был весьма строг.

— Не стану отрицать, в тот раз я не все учел. Теперь — баста… — Марков улыбнулся. — Я даже хочу, чтобы подводная лодка появилась. А на судне, если оно снова окажется в наших водах, осмотрим каждый отсек.

— Вот-вот! — подхватил Громов. — Каждый! И все вокруг! Но судно судном, а про лодку не забывайте…

С тех пор как Марков вернулся из того памятного дозора, он ни на минуту не забывал упрек комбрига. «Вы мало мыслите творчески. Да, да, Марков, и, пожалуйста, не сердитесь!» Громов был прав. В дозоре Марков действовал не лучшим образом… Потому он и уважает комбрига, что тот никогда не таит зла, все так же прост, суров и не рубит сплеча. Хотя, в сущности, за что наказывать его, Маркова? «Алмаз» в бригаде на хорошем счету… Ну а то, что у него ершистый характер… Так какой толк от человека, у которого характер как воск?

— Я понимаю, — продолжал сейчас комбриг, — что это дело нелегкое. Но поиск подводной лодки нельзя сводить к обычной работе моряков. Это тот же бой, только бескровный…

Капитан 1-го ранга заметил, что командиру всегда важно помнить о факторе бдительности. Империалистическая пропаганда под аккомпанемент мифа о «советской военной угрозе» твердит, что СССР — страна-де не морская, а только континентальная, и поэтому флот ему нужен только для решения скромных задач обороны побережья. Горе-историки явно не хотят считаться с объективными фактами. Ведь Советский Союз не только великая континентальная, но и морская держава. Ее берега омываются водами 12 морей, входящих в бассейны трех океанов. Из 67 тысяч километров советских границ более 40 тысяч — морские. Их протяженность превышает почти в пять раз береговую черту былой «владычицы морей» — Великобритании… Не забыл ли об этом капитан 3-го ранга Марков?

— Свои обязанности я выполню, — сказал он.

— Мне, Игорь Андреевич, этого мало, — горячился капитан 1-го ранга. — Ей-богу мало! Мои ученики ныне охраняют границу на всех морях: на Черном, на Балтике, на Дальнем Востоке. Вы, Марков, не лишены чувства ответственности. Но его надо обострять. В противном случае ваше чувство притупится, угаснет и вас одолеет равнодушие. Мне бы хотелось, чтобы вы помнили один из основных законов боя — проявлять разумную инициативу, мыслить в тактическом плане широко, имея в своих расчетах не только свой участок моря, но и соседние. В дозоре, как и в атаке, может кровь пролиться. Фактор бдительности в данном случае не менее важен, чем выпущенный из орудия снаряд.

Замполит капитан-лейтенант Румянцев, слушавший этот разговор, хотел хоть как-то защитить своего командира, сказав, что Марков в дозоре не теряется, он смел, решителен, лично анализирует создавшуюся обстановку.

— Вы считаете это за доблесть? — насмешливо спросил комбриг. — Позвольте спросить, почему, когда акустик доложил, что слышит шумы подводной лодки, Марков поставил под сомнение его доклад, даже умудрился не объявить на корабле боевую тревогу? Что это? Разумеется, потеря бдительности. Я всегда, будучи командиром корабля, — продолжал капитан 1-го ранга, — стремился подготовить своего помощника, штурмана, наконец, просто вахтенного офицера, чтобы любой из них мог меня подстраховать. А вы, Марков, подготовили своего Лысенкова к тому, чтобы он мог вас заменить в любую минуту?

— По-моему, да, — смутился Марков. — Впрочем, вы можете это проверить.

— Позвольте, я — не ревизор! — сердито возразил Громов. — Вам доверен корабль, и я вправе спросить, как вы обучаете и воспитываете своих людей. Помните тот случай с миной в море? Скажу честно, я был рад, что «Алмаз» сумел не только обнаружить, но и уничтожить ее. Конечно, в море всякое случается, и то, что перевернулась шлюпка, не вина боцмана. У меня она тоже могла сделать оверкиль. Это — случайность. Но бросок Лысенкова к мине — подвиг. А сможет ли ваш помощник командовать кораблем в сложной обстановке? Я, признаться, в этом не уверен… — Громов сделал паузу. — Повторяю, у иного нарушителя морской границы повадки врага! Их надо уметь вовремя разгадать и пресечь!

Повадка врага… Может, и прав комбриг. В тот раз, когда Марков задержал судно, помощник Лысенков спросил рыжего капитана: почему тот ловит рыбу ночью? Ехидно улыбаясь, капитан ответил: «Я нет спать. Я ловит рыбу при луна». Марков сказал об этом Громову, тот махнул рукой:

— Дурит он! Ловить рыбу ночью, да еще в опасном районе весьма нелегко. Того и гляди, напорешься на подводную скалу. Хитрит господин капитан, хитрит…

«Опять пришел рыбачить рыжий, — подумал Марков. — Да, тут есть какая-то хитрость».

Он стоял на ходовом мостике, ощущая на лице свежий ветер. Тучи плыли так низко, что едва не касались мачты. Моросил мелкий надоедливый дождик. Вчера замполит признался, что на далекий и вьюжный Север его поманила экзотика. «Я в благородство играть не умею, — ответил ему Марков. — Мне этот край по душе, хотя не скрою, море до печенок проело».

«И отец ваш плавал на этом море?» — уточнил замполит.

«Да, плавал», — подтвердил Марков.

Марков не кривил душой, когда говорил, что Север «проел ему печенки». Сколько уж плавает он, а морская граница по-прежнему бередит душу. Вся его жизнь — на корабле, среди морских пограничников. Служба на морской границе — тяжкая, тут надо делать то, что велено, делать на совесть, чтобы, говоря словами Громова, «корабль не прерывал своего дыхания». Сколько было походов за эти годы? Сколько тревог? Но Марков никогда не забывал одну непреложную истину: «Твой долг — это долг перед теми, кто навечно остался в море».

На мостик поднялся замполит. По просьбе командира он был у радиометристов.

— Ну, как там?

— Все хорошо, — Румянцев поднес к глазам бинокль. — Море — черное, как деготь. Небо темное, ни единой звездочки. Слышь, Игорь Андреевич?

— А зачем мне звезды? — спросил Марков, задетый тем, что замполит разглядывает в бинокль не море, где вот-вот появится сейнер, а небо, где по-прежнему плыли черные набухшие тучи. Дождь перестал, но туман все еще клубился. — Звезды — это для влюбленных. А для меня вопрос любви давно, давно решен. Итог? Двое детей… Кто на вахте в посту акустиков? Егоров. Я сыт им по горло! Вахту надо нести мичману Капице.

«Круто берешь, командир, — мысленно усмехнулся замполит. — Тебе уже говорил комбриг, что людям надо доверять…»

— Я не могу рисковать, — продолжал капитан 3-го ранга. — Мог бы поставить на вахту и матроса. Но я не могу рисковать. В тот раз Егоров, видать, случайно обнаружил подводную лодку. Ну, что молчишь, комиссар?

Капитан-лейтенант Румянцев опустил на грудь бинокль, подошел к командиру.

— Вот что, Игорь Андреевич, держи свое слово, — сурово посоветовал замполит. — Матрос душу тебе распахнул, даже признался, что капитан первого ранга Егоров ему отчим. А ты? Почему так осторожничаешь? Прежде, когда у матроса было мало опыта, я разделял твою тревогу. Теперь, извини, не могу. Ты ведь и отчиму обещал присматривать за матросом, а сам не доверяешь? Бери пример с комбрига — лично заботу о нем проявил.

— Твой Егоров влюблен по самые уши, — улыбнулся командир. — Эта Света, с которой у тебя был деликатный разговор, приехала сюда и уже работает в магазине… Я уверен: Егоров смотрит сейчас на экран станции и видит ее лицо. Вот оно что, комиссар. Потому я и насторожен.

— Еще что? — поинтересовался замполит.

— Ты о чем?

— О матросе Егорове…

Марков не без раздражения сказал, что два дня тому назад, когда он находился в штабе бригады, ему звонил капитан 1-го ранга Егоров. Речь шла о минувшем походе, об иностранном судне, где осмотровая группа во главе с помощником Лысенковым обнаружила сухие сети, красный буй со стальным тросиком. Марков доложил старшему начальнику все подробности. Егоров вроде остался доволен, хотя вскользь заметил, что в море «надо чувствовать рядом затаившегося врага», тогда легче его и обезвредить. Казалось, на этом разговор закончился, но каперанг вдруг спросил: «Как там у моего чада идет служба?..» Егоров сетовал, что в последнее время Юрий редко пишет домой, зачем-то попросил прислать ему словарь синонимов русского языка, которым обычно пользуются в школе преподаватели русского языка и литературы. «Меня это волнует, и я прошу вас поговорить с Юрием. Это не приказ, Игорь Андреевич, личная просьба. И если она не затруднит вас, сделайте одолжение».

— И что же ты? — замполит насупил брови.

— Я доложил то, что есть. — Марков посмотрел, каким курсом идет корабль. Убедившись, что курс точный, он вновь заговорил: — Разумеется, умолчал о Свете.

— Почему?

По лицу Маркова пробежала тень, и Румянцев понял, что вопрос пришелся ему не по вкусу. И все же нетерпеливо ждал, что ответит командир.

— Видишь ли, Виктор, Света приходила к тебе. У меня она не была… Что же мне сказать каперангу?

«Эх, Игорь Андреевич, зачем лукавить? — мысленно спросил его замполит. — Ты просто испугался, что Егоров мог попросить позаботиться о Свете. И вообще, почему-то ты черствый к семьям своих подчиненных. Может, я не прав, но так мне кажется…»

— Ты мог сообщить капитану первого ранга, что Юрий любит Свету, не зря же она приехала к нему.

— Нет уж, братец, уволь меня от этого, — качнул головой Марков. В его голосе замполит уловил раздражение. — Не умею я про любовь… И потом, ты же знаешь, с каперангом у меня официальные отношения. Мне как-то досталось от него…

— За что?

— Был один случай… — Марков поглядел в бинокль прямо по курсу корабля. — Лет пять тому назад на учении мы отрабатывали задачу по поиску подводного «противника».

— Искали подводную лодку?

— Разумеется. Погода выдалась скверной — моросил дождь, над водой клубился туман. Район моря, где действовали сторожевые корабли, — сложный: шхеры, подводные банки, различные глубины. Прошли сутки, как «Алмаз» начал поиск. Я ни на минуту не сходил с мостика, даже обедал тут. На рассвете с соседнего корабля «Беркут» поступило сообщение о том, что неподалеку от мыса акустик услышал шумы винтов подводной лодки. Я вызвал командира «Беркута» на связь.

— Капитана третьего ранга Романова? — поинтересовался замполит.

— Да. Вскоре после учения он уехал на учебу в академию. Так вот Романов предложил мне совместно искать лодку у мыса. Позиция у него была выгодная — «Беркут» шел по фарватеру, где нет подводных камней, большие глубины. А каково было мне? Слева по борту — скалы, справа тоже, узкость. Как быть?

— Идти узкостью, приняв меры безопасного плавания!

— Ишь ты — герой! — прервал замполита Марков. — Хотел бы видеть тебя в ту минуту рядом с собой на мостике… Да, так вот, слушай дальше. Лодка, учуяв, что ее обнаружили, выбросила сильные помехи и стала маневрировать. Потом вдруг совсем исчезла. Запрашиваю акустика. «Я ее сейчас найду», — ответил мичман. И что ты думаешь? Лодка легла на грунт.

— А как же «Беркут»? Ты сообщил, что обнаружил лодку? — спросил замполит.

— О том, что засек «противника», я доложил в штаб. А потом связался с командиром «Беркута». Я-то видел, что сторожевик то носился у мыса, то у островов. Словом, я заставил лодку всплыть, а командиру «Беркута» сказал, чтобы возвращался в базу.

— Лихо! Узнаю твой характер.

— Да, лихо, это ты угадал… — грустно отозвался Марков. — Мы с Романовым когда-то вместе учились в военно-морском училище, дружили. Но я не знал, что на борту «Беркута» в то время находился капитан первого ранга Егоров. Он-то мне и всыпал…

— Что, ругал?

— Еще как! Нет, не в море, когда вернулись в бухту. На разборе учения он так и заявил: «Не вы, товарищ Марков, взяли верх над противником, а противник над вами». Его слова обдали меня жаром. Конечно же не стал я молчать, выложил все как было. И что лодку «Алмаз» первым засек и атаковал ее… Егоров надменно улыбнулся, спросил: «Почему вы, Марков, отвергли предложение командира «Беркута»? Ведь в то утро вы могли обнаружить подводного противника, а так вам потребовалось трое суток!» Егоров без обиняков заявил, что я побоялся риска. А командир корабля, мол, должен управлять кораблем смело, энергично и решительно, без боязни ответственности за рискованный маневр, диктуемый обстановкой. Вот так…

— Он прав, каперанг?

— Возможно… Но ведь в Корабельном уставе есть и другие слова — командир корабля отвечает за безопасность кораблевождения и маневрирования корабля. Понимаешь — отвечает!

— И ты все еще зол на каперанга?

Это была правда. Марков не раз вспоминал тот злополучный случай. Когда его ставили командиром «Алмаза», Егоров пригласил к себе на беседу. Не стал спрашивать, как ему служится, какие есть неувязки и прочее. Заговорил совсем о другом: любит ли он море? «А как его не любить? — удивился Марков. — Вот и отец мой любил море!..» Капитан 1-го ранга вдруг заявил, что он море не любит, но ему нравится держать его в узде. «Если море штормит, я испытываю величайшую радость, — признался Егоров. — Оно рычит, бурлит, а я стою на мостике, как будто прирос к палубе. Может, это и есть любовь?» Потом поздравил его с должностью командира корабля и сочувственно добавил: «Знаю, поначалу вам будет трудно. А кто из нас легко начинал службу? Да, братец, будет поначалу трудно. Но у тебя есть на кого равняться…» Марков не понял, на кого Егоров намекал, а когда спросил, тот нахмурился: «Так ведь это ваш отец в войну был командиром корабля и, как сказывают ветераны, воевал смело! Или вы, Игорь Андреевич, забыли? Тогда я весьма сожалею, весьма…»

Все это запомнилось Маркову до мелочей. После недолгой паузы он признался:

— Потому-то я и промолчал о Свете…

— Зря, — сурово отозвался замполит. — Я бы вот так не смог… Да, а зачем матросу Егорову понадобился словарь? Могу ему дать. Что он, учит русский язык?

— Ему ли? — улыбнулся Марков. — Эх, Виктор, вроде ты не был молодым! Света преподает в школе русский язык и литературу…

Бухта осталась далеко позади. На скале зеленым глазком светил маяк. Марков не забыл, как в прошлом году штормовой ночью «Алмаз» возвращался с дозора. Глядит на скалу, а огня маяка нет. Что делать? К чести корабельного штурмана, удалось благополучно войти в горловину бухты. А там вскоре показался причал. «У меня тогда мурашки по спине пробежали», — говорил Марков замполиту. Видимо, Румянцев об этом вспомнил, потому что сказал:

— В прошлом году я был на первом атомном маяке.

— Где?

— На Балтике, когда весной ездил в отпуск. В гидрографической службе Военно-Морского Флота есть у меня земляк. Он-то и пригласил на судно. Первый в мире атомный маяк! Даже не верится — как в сказке. Маяк стоит на мелководье, вмурованный в дно моря. Светит на шестнадцать миль окрест!

— От каких же установок он питается?

— На нем смонтированы два радиоизотопных термоэлектрических генератора. Маяк может непрерывно работать несколько лет.

— Небось пришлось надевать специальные костюмы, чтобы там побывать?

— Что ты, Игорь Андреевич! — воскликнул замполит. — Мы входили в атомный отсек без специальной одежды, в своих костюмах. Установки совершенно безопасны…

— Товарищ командир, — прервал их разговор вахтенный радиометрист. — Цель справа…

— Вот они, «рыбачки»! — обрадовался капитан 3-го ранга и приказал вахтенному офицеру увеличить ход.

Набирая скорость, «Алмаз» изменил курс. Марков тут же по радио доложил в штаб о своих действиях:

— Предполагаю — нарушитель!

Капитан 3-го ранга подошел к вахтенному радиометристу, взглянул на экран. Цель — яркая, она медленно передвигалась, значит, шла малым ходом, и настигнуть ее не составляло труда. И все же Марков волновался. С минуту он постоял у штурманского стола, что-то прикинул измерителем на карте, сказал Рудневу:

— «Алмаз» идет на сближение с иностранным судном. Прошу вас строго смотреть за курсом!

«Это делать мы умеем», — подумал Руднев. Как и командир корабля, он прекрасно знал, что сейчас важно не упустить судно, не дать ему уйти в шхеры.

— Игорь Андреевич, — окликнул Маркова капитан-лейтенант Лысенков, — надо идти наперехват судна.

Марков улыбнулся, блеснув белыми зубами.

— Я этот вариант предусмотрел, — согласился он. — Кстати, это то самое судно, на котором вы производили осмотр. Стало быть, там капитаном рыжий бородач. Вам снова придется высаживаться на сейнер. Не возражаете?

Лысенков поблагодарил командира за доверие.

Туча уплыла на запад. Когда из облаков выглянула луна, в прогалинах тумана заблестели волны с белыми пенистыми гребешками. Иностранное судно скрылось в сизой пелене. Маркову стало не по себе. Он волновался, потому что знал: дозор принесет ему что-то неожиданное. Жаль, что на «Алмазе» не пошел командир бригады Громов. Он бы сейчас убедился, что экипаж корабля трудится в полную силу.

«И все же, Игорь, будь настороже», — сказал себе Марков. Он запросил пост акустиков. Ему ответил мичман Капица:

— На глубине тихо.

— Кто на вахте?

— Матрос Егоров. Я — рядом!..

«Ладно, пока на глубине тихо, пусть сидит у станции», — решил Марков. Перед выходом в море мичман докладывал ему о готовности боевого поста, потом, словно бы вскользь, сказал:

— Вахту будем нести вдвоем…

— Я бы предпочитал получать доклады от вас, — сказал командир, не скрывая своего недоверия к молодому акустику.

Теперь же Марков в душе злился на Капицу — все-таки поставил Егорова на вахту!

Штурман сообщил о том, что иностранное судно идет малым ходом.

— Теперь и я вижу, каким оно ходом шлепает, — подтвердил Марков. — Скажи, почему идет малым ходом?

— Сам гадаю… Может, возьмем ближе к берегу?

— Зачем?

— На фоне посветлевшего горизонта нас легко заметить. Укроемся в тени от прибрежных скал. Наблюдать лучше будет.

«Он прав», — отметил Марков и изменил курс.

«Алмаз» выскочил из-за каменной гряды, которая длинной цепочкой тянулась к островам, и Марков хорошо разглядел двухмачтовое судно.

— Курс сто десять градусов! — приказал он.

Вахтенный рулевой тотчас выполнил команду. Корабль круто развернулся, оставляя за кормой вспаханную винтами полосу воды. Марков не сводил глаз с судна. В бинокль он увидел на палубе сети, приготовленные к спуску за борт. У ходовой рубки стояли какие-то люди, на палубе бочки. «Теперь ты легко не отделаешься, — усмехнулся он в душе. — Проверим все трюмы…»

Видно, капитан уже заметил советский пограничный корабль, потому что резко увеличил ход, казалось, он старается раньше «Алмаза» добраться к острову, как это сделал в прошлый раз. Тогда на это Марков не обратил особого внимания, а сейчас насторожился. Лохматые волны прыгали на палубу, угрожающе шипя, снова скатывались в море. Корабль кренился то в одну, то в другую сторону, но шел точным курсом.

«Я должен первым достичь острова, — решил Марков. — Может, пойти судну наперехват?» Но тут же отказался от этой мысли; судно находилось в нейтральных водах. Вот если оно нарушит нашу границу…

— Товарищ командир, судно изменило курс, — послышался голос штурмана. — Идет прямо на нас.

— Свернет! — отозвался Марков. — Не станет капитан на наших глазах нарушать границу. Судно пойдет к острову. Я это нутром чую.

Рассудок подсказал ему другое: рыжий капитан наверняка хитрит. Если ему нужен Баклан, он не стал бы идти курсом на север или подходить к острову с южной стороны. Так было в войну, когда наши корабли шли противолодочным зигзагом с единственной целью — избежать прямого попадания вражеской торпеды. «Многие дожили до Дня Победы, — подумал Марков. — А мой отец так и не вернулся с войны…» На душе у него стало тоскливо.

Море вздыхало как живое. Когда из-за туч выползала луна, оно таинственно серебрилось. В ту минуту Маркову показалось, что вот-вот из воды покажется черный корпус лодки. Он все еще не мог забыть того, как остро и больно обжег его сердце рассказ матери о том, что корабль, на котором служил отец, торпедировала фашистская подводная лодка.

«Отец был очень привязан к морю, — рассказывала ему и Павлу мать. — Когда мы с ним встречались, он плавал на боевом корабле, мечтал покорять океаны. Познакомилась я с ним в Мурманске. По вечерам он водил меня к морю, и мы любовались им. Да, сынки, отец любил море, как любят дорогого тебе человека. Море было для него смыслом жизни. Сами посудите: разве может жить человек без мечты, без дела? И он не мог жить. И полюбила я его прежде всего за это… Потом мы поженились. Практика моя закончилась, и в начале июня сорок первого года я уехала домой. Я сказала, что сдам экзамены и сразу же приеду к нему. Но вскоре грянула война…»

«И ты не поехала?» — спросил Игорь.

«Нет. Я не решилась, сынок…»

«А почему?» — удивился Павел.

«Не думай, что я испугалась огня. Мне и на родине пришлось вдоволь горя хлебнуть. Такие тут бои были, что и не передать словами. Я боялась вас потерять, — говорила мать. — Отец письма писал…»

«А как же ты узнала, что он погиб?» — спросил Игорь.

«Похоронку получила. Отвезла вас к бабушке, а сама весь день голосила. Ох и тяжко мне было! А что я могла поделать? Я так любила вашего отца, что даже замуж больше не вышла. Все старалась для вас и рада, что теперь выросли вы…»

«Вернусь из дозора и буду проситься в отпуск, — решил Марков. — Надо к маме съездить».

Думая о матери, он стал прохаживаться по мостику. Лысенков догадался, что командир волнуется. Он всегда так, чуть что — прохаживается по мостику, то бинокль поднесет к глазам, то запросит какой-либо боевой пост, а то и просто станет рядом с вахтенным офицером и молча глядит на серое холмистое море. Помощник как бы вскользь заметил:

— В таких случаях я спокоен…

— А вот я не могу быть спокойным, — сказал Марков с какой-то внутренней обидой. — Хожу, размышляю… Почему? — И пояснил: — Волю в себе воспитываю. Еще Энгельс говорил, что воля определяется страстью или размышлением. Так вот, я воспитываю в себе волю размышлением. И еще, я уважаю свободу воли… Штурман! — окликнул командир лейтенанта Руднева. — Место корабля?

Штурман выглянул из рубки, громко прокричал: «Алмаз» проходит мыс Дельфинов!» Капитан 3-го ранга вдруг нахмурился, его лицо посерело. Помощник, наблюдавший за ним, вздохнул. Командир, видно, вспомнил о своем отце. Мимо этого мыса корабль проходил часто, и всякий раз Марков вспоминал отца. Однако помощник вопросов не задавал, ждал, что скажет командир. Марков опустил на грудь бинокль.

— У этого мыса мой отец был впервые ранен, — грустно заговорил капитан 3-го ранга. — Утром их корабль сопровождал транспорт. Налетели «юнкерсы». Сбросили десятки бомб, но ни одна из них не попала в цель. Отца ранило в плечо в тот момент, когда корабль открыл огонь по «юнкерсу» и поджег его.

Штурман Руднев не хотел мешать их разговору и не сразу доложил, что судно изменило курс, взяв западнее острова. А когда сообщил, Марков посмотрел в бинокль, потом обернулся к нему и вдруг спросил:

— А где ваш отец?

Штурман поначалу растерялся, но, увидев серьезное лицо командира, пояснил: дома отец. Работает в совхозе на хуторе Гремучем, под Воронежем.

— А что? Хотите знать, был ли он на фронте? Нет, не был. Ваш отец воевал. О нем я не раз слышал. Он был здесь, на Севере.

— Почему был? — обидчиво переспросил Марков. — Он тут и остался.

Наступила неловкая пауза. Штурман сжал губы, кашлянул, потом сказал:

— Значит, мы с вами меченые…

— Как это? — не понял Марков.

— Ваш отец где-то на дне морском, а мой дед утонул в Волге. Он оборонял Сталинград. Раненых переправляли на другой берег реки в июле сорок второго. В катер угодила бомба.

Капитан 3-го ранга держал перед глазами бинокль и все глядел на иностранное судно, идущее малым ходом.

— Что-то петляет сейнер, — вслух подумал Марков. И тут же спросил: — Я не знаю, как воевал ваш дед, но если он погиб на фронте, значит, хорошо воевал. У каждого человека в жизни есть главное дело. Было оно и у вашего деда, штурман. Было оно и у моего отца. А вот у вас оно есть?

Сквозь прогалины туч выглянула луна. На море посветлело. По темной воде пробежала узкая серебристая дорожка.

— Я, товарищ командир, стараюсь, чтобы у меня тоже было главное дело.

— Старайся! Дело будет!.. Почему молчат акустики?

Стоило Маркову поинтересоваться акустиками, последовал доклад матроса Егорова:

— Слышу шум винтов надводного корабля.

— Вас понял, — ответил Марков и пожал плечами, глядя на штурмана. — Ничего не понимаю, куда идут «рыбаки»? Стоп, — вдруг спохватился он, — они уходят подальше от острова и нас манят за собой.

— Да, «рыбаки» хотят заманить нас подальше от острова, — подтвердил штурман.

Марков недоумевал. Похоже-, что судно к острову идти не собирается. К тому же там спокойнее, чем здесь, на открытом просторе, где стылый ветер пронизывает до костей. И еще Марков подумал о том, что, должно быть, на сейнере «рыбаки» маневрируют, а где-то в другом, более удобном месте попытаются высадить на берег людей?

«Эх, мореход, — сказал себе Марков, — ты, видно, и сам не знаешь, что будешь делать, если твои прогнозы не оправдаются. Ты хочешь, чтобы судно пошло к острову. А если оно не пойдет, тогда что? Пока судно идет в нейтральных водах, идет по самой кромке. Но что будет дальше? Нет, господа «рыбаки», от меня вам не уйти, если посмеете нарушить наши территориальные воды…»

Неожиданно мысли Маркова перескочили на другое. Почему комбриг так упорно и настойчиво твердил ему о подводной лодке? Слова Громова все еще звенели в его ушах: «Если обнаружишь субмарину, сумей атаковать ее, не дай уйти…» Он, Марков, и сам понимает, что «рыбаки» от него никуда не денутся, в любое время быстроходный сторожевой корабль догонит сейнер. Озадачивало другое. Почему в тот раз судно маневрировало неподалеку от острова? Бесспорно, рыбы там много, но ведь для плавания это самый опасный район. И все же капитан рискует. Ради чего? Маркова удивило, что иностранное судно часто меняло ход.

Остров Баклан остался в стороне. Судно заметно прибавило скорость, но вскоре уменьшило ход и повернуло на зюйд, к другому острову. Что за чертовщина? Похоже, «рыбачки» собираются выставить сети в наших водах. И вдруг тревожная мысль обожгла Маркова: судно уже выбросило нарушителя…

— Как на радиолокаторе? — запросил пост радиометристов командир.

— Судно идет курсом на зюйд! — ответил вахтенный матрос.

«Ясно, что судно топает к острову, — подумал Марков. — Но почему оно туда топает? Неужели капитан решится выбросить сети? Если он идет на явное нарушение наших территориальных вод, значит, пограничный корабль еще ими не обнаружен. Что ж, постараюсь пока быть в стороне, чтобы понаблюдать за «рыбачками». А может, дать сигнал, чтобы судно отвернуло на норд, в сторону фарватера? Нет, пожалуй, делать этого пока не стоит…»

Он включил микрофон, связался с берегом. Не без раздражения доложил о «чудачествах» судна. Может, его не стоит преследовать? Берег приказал: за судном продолжать вести пристальное наблюдение, а если оно войдет в наши воды — остановить и произвести осмотр.

«Ползет как черепаха, и я должен топать за ним», — подумал Марков и, услышав за спиной чьи-то шаги, обернулся.

— Это я, Игорь Андреевич, — назвался замполит. — Что там на берегу? Комбриг небось кусается?

Командиру эта шутка пришлась не по душе, но он молча глядел в сторону судна, где над водой стоял серо-белый туман. Вместо ответа спросил:

— Как там акустики?

— Прослушивают глубины в два уха. Матрос Егоров старается.

«Что-то командир не в духе, видно, боится, как бы не упустить «рыбаков», — подумал Румянцев.

— Этот рыжий капитан хитрит как лиса, — обронил замполит.

— На этот раз он сухим из воды не выйдет!

Румянцев взял у вахтенного офицера бинокль и поднес к глазам. Вдали в сизо-молочном тумане курился остров Северный. Южной частью он упирался в берег материка. Там, на берегу, находится застава Павла Маркова, родного брата командира «Алмаза». Замполит не раз бывал в гостях у пограничников.

— Может, ближе подойдем к судну? — подал голос замполит.

Марков возразил: если пойти наперехват, то можно вспугнуть капитана. А у него, судя по всему, есть какое-то задание, пусть думает, что судно нас не тревожит.

— Логично, — согласился замполит.

— То-то, голубчик! Моряком надо родиться, — назидательно подчеркнул Марков. — Иные полагают, что, если надел морскую форму, кортик, стало быть, стал морским пограничником. Никак нет! Вот вы, Румянцев, любите ссылаться на авторитеты. А знаете, что думал на этот счет Эйнштейн? Когда молодой Эйнштейн ходил в драном пальто, ему говорили: «Что это вы в таком пальто ходите?» Он отвечал: «Ну, кто меня знает?» Когда он стал великим, то продолжал ходить в таком же пальто и говорил: «Не все ли равно, меня все знают…» Когда я надел морскую форму, то сказал себе: «Игорь, ты еще не моряк, вот когда вдоволь напьешься моря, тогда дело другое».

Марков вдруг заметил, что судно повернуло к острову. Оно вошло в наши территориальные воды и скрылось за скалой. Идти следом или зайти к острову с противоположной стороны? Едва подумал об этом, как радиометрист доложил о том, что надводная цель вошла в узкую полосу моря между берегом и островом.

— Что будем делать, мореходы? — спросил Марков, глядя на замполита и помощника.

Лысенков предложил зайти к острову с противоположной стороны, откуда потом можно будет незаметно наблюдать за судном. Замполит его не поддержал, он сказал, что нельзя упускать «рыбаков» из поля зрения. Марков принял совершенно иное решение: подойти к острову с подветренной стороны и лечь в дрейф, поджидая судно. Оно будет возвращаться тем же путем, каким вошло в узкость.

— Пожалуй, вы правы, Игорь Андреевич, скрытно к судну с другой стороны острова нам не подойти, — заметил Лысенков.

Неожиданно берег вызвал командира на радиопереговоры. Марков взял телефонную трубку и узнал голос начальника штаба. Капитан 1-го ранга редко выходил на связь, когда «Алмаз» находился в дозоре, чаще делал дежурный по бригаде. «Знать, хочет сообщить о чем-то важном», — подумал Марков, вслушиваясь в тревожный голос начштаба. Случилось непредвиденное: на южном участке заставы майора Павла Маркова обнаружен нарушитель, пытавшийся проникнуть через нашу границу. Он вооружен, стрелял по дозору. Его долго искали в лесу, а он ночью, в дождь, пробрался к морю. По словам полковника Радченко, нарушитель взял на берегу рыбачью лодку и ушел на ней к острову. «Прошу задержать нарушителя! — приказал начштаба — Не исключено, что его может взять на борт судно, за которым вы ведете наблюдение. Вопросы есть?» Марков, включив радиомикрофон, ответил: «Приказ ясен. Приму все меры для задержания вооруженного нарушителя».

На корабле прозвучал сигнал боевой тревоги. «Алмаз» на полном ходу устремился к острову.

— На экране радиолокатора две цели! — доложил радиометрист. — Одна — большая, двигается быстро, другая — малая, двигается медленно.

«Это и есть нарушитель на лодке!» — промелькнуло в голове Маркова. Он пытался в бинокль увидеть судно, но мешал туман. Пришлось уменьшить ход. Когда радиометрист доложил, что обе цели сошлись, у Маркова защемило на душе: «Алмаз» не успел подойти к судну. Теперь «рыбаков» надо ожидать на выходе из узкости.

Корабль, застопорив ход, лег в дрейф. С берега запросили по радио обстановку. Марков ответил, что по предварительным данным нарушитель взобрался на борт судна. Едва он это сказал, как дежурный по бригаде сообщил, что передает микрофон «Первому»…

«Комбриг сейчас задаст перцу», — подумал Марков. Громов был спокоен, говорил неторопливо, но в его голосе чувствовалась твердость: «Приказываю задержать судно и снять с борта нарушителя. Будьте осторожны. Нарушителя снять во что бы то ни стало! Это не только мой приказ, но требование Центра».

— Видно, важная птица, если такой шум поднялся, — Марков выключил микрофон, попросил замполита побыть в рубке, а сам велел вахтенному офицеру вызвать к нему помощника. — У нас дорога каждая секунда…

Лысенков не заставил себя долго ждать. Он тут же поднялся на мостик. Командир посочувствовал ему, что не удалось отдохнуть.

— А я и не спал, — признался помощник. — Лег в кровать, но никак не спалось. Что, мудрят «рыбаки»?

— Мудрят… — сухо отозвался капитан 3-го ранга. — На борт судна неподалеку от острова Северный они подняли нарушителя границы. Только сейчас со мной говорил по радио комбриг. Вам придется иметь дело с врагом. Готовьте осмотровую группу к высадке на судно.

Марков посмотрел в бинокль и не поверил своим глазам — на судне готовили к постановке сети. Неужели еще станут рыбачить в наших водах?

Иностранное судно выбросило сети и полным ходом направилось в нейтральные воды. Марков был уверен, что сети выброшены не для того, чтобы ловить рыбу. Он передвинул ручку машинного телеграфа на «самый полный». На мачте сторожевика вспыхнули зеленые пограничные огни — требование об остановке.

«Поглядим, что теперь придумает рыжий капитан».

Вахтенный сигнальщик тут же доложил:

— Иностранное судно застопорило ход.

— Ну вот и порядок, — повеселел Марков.