Снег, путь и приворот

Глава 30

К вечеру по Тулее поползли слухи.

К этому времени молодые уже вышли из своих покоев, а ближние боярыни все постели и рубашки осмотрели – везде нашли, что искали, но вывешивать простыни в окна, как это было принято на далеком Западе, не стали. Традиционно на дверь брачного покоя повесили вышитое алой нитью полотенце, а жениху поднесли чарку вина, которую он и разбил под радостные крики.

Княжич бил посудину первым – да не дешевую керамическую чашку, а дорогой стеклянный сосуд. Зардевшаяся Услада стояла рядом в непривычной женской одежде – от девичьей она отличалась цветом и немного фасоном – рукава были пышнее, а отделка – богаче. Гости радостно поздравили молодых и усадили их на мягко устланную лавку. Как ни осторожен был княжич, а сидеть молодой княгине все еще было неловко.

Остальные молодожены так же быстро выполнили ритуал с разбиванием чашки – сомнений в честности невест ни у кого не было – при княжьем дворе остались лучшие. Подле княжича сели Горазд и Радомира, а Милорад и Несмеяна – подле князя и княгини.

Охотница на этот раз оделась и ярче, и скромнее.

Огромный кокошник с высоченной лопастью надевать не стала – неудобно в нем за столом сидеть. Невест и женихов перед брачной ночью не кормили – давали им с собой узелок с курицей и хлебом, а вот молодых уже кормили от души. Потому явившаяся утром в брачный покой нянька приготовила боярыне шитый золотой нитью повойник-сборник гранатового цвета. Вишневый же летник с гранатовым ожерельем и зарукавьями – жемчуг для девиц хорош, молодкам же можно и нужно носить камни цветные, яркие.

Горазд в бархатном терлике выглядел и немного смущенным, и страшно довольным. Жена была послушна ему в брачную ночь. Не смеялась над его неловкостью, обнимала крепко и жарко, а к рассвету, когда он совсем разомлел, зажгла светильник и рассмотрела все его тело, не смущаясь ни шрамов, ни его худобы и почти детского роста. Она даже предложила погладить его, нежно втирая в кожу душистое масло. Поначалу Горазд хотел отмахнуться, но Радомира его убедила довериться ее сильным рукам, и с утра у боярина ничего не болело! Он сидел за столом, не замечая ни легкой усмешки князя, ни шуток-подколок друзей.

Горазд больше других боялся, что не придется по нраву своей жене. Что красивая и сильная девка скрутит его в постели в бараний рог, и все попытки стать мужем упрутся в ее нежелание понести от больного. Да только Рада была честна с ним. Сказала, что немощи телесной не замечает, а видит силу духа. И… знает место, где ему могут помочь.

В последнее ближник княжича не поверил – его родители много что пытались сделать, чтобы поправить хворого сына. И в монастыри возили, и в проруби купали, и обеты давали… Не помогло. Но Радомира спорить с мужем не стала – улыбнулась, прижалась, и… он сам не заметил, как пообещал ей съездить туда, куда ей захочется, как только княжич с молодой женой уедут в Плес.

Часика через два, когда здравицы позатихли, княгиня увела молодых жен в свой терем – мужчинам нужно было многое обсудить, да и молодым боярыням было о чем поговорить.

Далеко не все они уезжали куда-то. Несколько бояричей получили наделы под столицей и наверняка отправят жен туда – глядеть за хозяйством. Еще несколько знатных сынов имели в столице родительские дома, куда и собирались поселить молодух под пригляд собственных родителей. В княжьем тереме осталась бы Несмеяна – если бы не подаренное Милораду воеводство. Осталась бы Злата – но у Ляшко был дом в городе. А муж Радомиры получил собственный дом в такой близости от Крома, что стыдно на княжьих харчах оставаться.

Княгиня же увела боярынь, чтобы дать им материнские советы – что и как укладывать с собой в дорогу, как в пути обходиться в «женские дни», и сколько нужно будет заплатить повивальной бабке, когда «дни» вдруг прекратятся. Конечно, молодые жены не ожидали такой заботливости, но княгиня Мирослава помнила, как сама приехала молоденькой невестой в чужой город, и пусть с ней были мамки и няньки, матери – не было. А некоторые вещи лучше узнавать от неравнодушной женщины.

Конечно, беседа шла под теплый узвар и пряники, так что вскоре даже несколько молодок с расстроенными или заплаканными лицами успокоились. Тогда-то княгиня позвала детей и в общем шуме переговорила с теми, кому брачная ночь не по нраву пришлась.

Выяснилось, что одной южанке было очень больно, и боярыня доложила, что «вся простыня, матушка, была кровью залита, яко курицу зарубили». Княгиня распорядилась позвать няньку испуганной молодки и выдать ей травы для восстановления крови, а еще наказала кормить боярыню пирогами с потрохами и давать хоть иногда кровяную колбасу. А перед ночью дать молодице чуток медовухи – для снятия страха.

Еще одной молодке с мужем не повезло – перебрал. Вот и навалился на нее, как медведь. Помял да синяков наставил, и, конечно, ничего приятного для девицы не случилось. Мирослава нахмурилась и послала к своему мужу мальчишку – пусть, как князь, беседу с боярином проведет! И от хмельного муженька отворотит!

Синяки боярыне намазали бодягой и велели няньке следить – если опять муженек придет хмельной, тотчас говорить ему, что боярыню к себе княгиня кличет.

Последней плаксой оказалась прежде бойкая Злата. Она, оказывается, плакала не от горя, а от счастья. Ляшко был с ней нежен и пообещал, что они останутся жить в столице – к ее многочисленной родне не поедут и к себе звать не станут. А еще подарил рыжей жене монисто и зарукавья с бубенцами – дома ходить и позвякивать. Княгиня Злату благословила и подарила ей верхнюю зеленую шелковую рубашку – в опочивальне мужа встречать. Тут уж Злата раскраснелась и совсем печалиться перестала.

Вскорости молодухи разошлись по своим покоям – кто за сбором приданого следить, кто просто отдохнуть после волнений предыдущего дня и ночи. Вот тогда к матушке-княгине подошла шутиха – седенькая старушка в пестрой латаной одежке – и нашептала, что девки на поварне болтают…

Мирослава лицо удержала – не зря ж в княгинях два десятка лет ходила.

– Вот тебе пряник, ступай, спасибо, что сказала! – сунув шутихе пряный сладкий хлебец, княгиня подозвала ближнюю боярыню:

– Пошли-ка отрока ко князю. Скажи, княгиня поговорить желает без лишних ушей. О свадьбах.

Ближница помчалась к выходу из терема, где всегда на страже стояли два отрока с бердышами в руках. Выбрав того, что помоложе, отправила его в княжий терем, а сама осталась на крыльце – дожидаться ответа.

А между тем до князя слухи тоже добрались. Подвыпивший боярин, приехавший поздравить княжича да припоздавший, вдруг заговорил о том, что самая красивая девка досталась не Волемиру, а Милораду. И то ли княжич глаза потерял, то ли Несмеяна с изъяном была, а ближник тот изъян прикрыл!

Княжич на этот шепоток только рассмеялся – а вот князь посмурнел лицом. Он куда лучше сына знал, к чему могут привести слухи. Тем временем прибежали посланники от княгини. Один просил Квашню от хмельного отвадить, второй же приглашал князя на важный разговор. Демонстративно поправив пояс – мол, коня привязать выйду, Вадислав Златомирович вышел из горницы и действительно отправился «до ветру», а вот потом свернул к терему княгини. Зашел через заднюю дверку в ее покои и послал дежурную чернавку за женой.

Мирослава вошла быстро и решительно, распахнув дверь. Князь невольно залюбовался супругой – все еще хороша!

– Княже! Кто-то слух пустил по Тулее недобрый!

– Слышал уже, княгинюшка, слышал, – свел черные брови Вадислав. – Говорят, что самая красивая девка Милораду досталась, мол, ближник грех княжича прикрывает!

– А мне донесли другое, – княгиня сжала губы, скрывая давнюю обиду, но рассказала то, что нашептала ей шутиха. О сходстве Несмеяны и княжон.

Вадислав сжал кулаки:

– Знал бы, кто слух пустил – на кол бы посадил!

– Слух уже есть, княже, – княгиня встала у окна и взглянула на заснеженный двор. – Тут хитрее надо. Не мужским наскоком, а бабьим изворотом.

Князь вопросительно уставился на жену. Она обычно в его мужские дела не вмешивалась, но на защиту семьи вставала скалой.

– Ты сейчас на пир пойдешь? Вот и объяви там, будто с пьяных глаз, что Милорад тебе как сын, а значит, и жена его для тебя как дочь! А потому одаришь ты ее, как дочь родную, сорока соболями на шубу, да пообещай княжеский дар, как сына родит. Да погромче Милораду и Волемиру скажи, что, как сыновья родятся, каждому подаришь по вотчине, и… побратай их!

Лицо князя просветлело. А ведь верно! Коли княжич и Милорад станут братьями, слухи о том, кому досталась девка краше, утихнут – братья-то и договориться между собой могут!

– Если же они побратались уже, объяви об этом погромче, да пояса им одинаковые подари, – продолжала княгиня. – Услада и Несмеяна подружились, пока ехали, я им скажу, пусть тоже посестрятся. Тогда все слухи про то, кто чей грех прикрыл, мимо пойдут.

– Ай да княгиня моя! – Вадислав соскочил с лавки, обнял жену, чмокнул в зарумянившуюся щеку. – И мудра, и собой хороша, и лада моя!

Покончив с объятиями, князь вернулся на пир и после пары тостов устроил то, о чем просила княгиня – княжич и ближник побратались и получили в подарок одинаковые пояса, а все присутствующие были уверены, что это все лишь хмельной задор. Однако князь все обставил серьезно – пригласил и священника из церкви стать свидетелем, и сам Милорада обнял, слегка прослезившись – вот, мол, еще сыном семья пополнилась!

На радостях бояре выпили еще и еще, потом явились боярыни забирать мужей по домам или по брачным покоям. Вот тогда-то и выяснилось, что все невесты княжича посестрились и пообещали друг другу стать кумами после рождения детей, ежели случится рядом оказаться.

Княгиня же «посестер» одарила по-матерински, вручив каждой одинаковые зарукавья со стеклянными уточками – намекая на плодовитость молодых жен. Так что слухи и сплетни вспыхнули с новой силой, погребая под собой слушок о порче Несмеяны и родстве ее с Волемиром.

Третий день пира вино уже не подавали – только уху, слабенький мед да разную выпечку, такую, чтобы домой можно было забрать – домочадцев гостинчиком с княжьей свадьбы порадовать.

Тут уж разговоры велись о другом – о дорогах, конях и возках. О санном пути, и поспеет ли новый воевода в Ставгород до распутицы.

Тут же, в горнице, за нижним краем стола сидели Зорко Военежич и Златан Удалович. Оба пили умеренно. Зорко собирался вернуться в Ставгород с доброй вестью о замужестве Радомиры, да и путь проложить для нового воеводы.

Златан же радовался тому, что охотница нашла свое счастье, а что муж невелик ростом да мудр, то, может, и к лучшему. Старый воин собирался уходить на покой, но в княжьей отрочьей избе ему было неуютно. Вот и думал подойти к Горазду да попроситься хоть в сторожа, хоть в истопники – все не даром хлеб есть.

Горазд сидел за столом со всеми, но выглядел задумчивым. Многие заметили, что жена хорошо повлияла на боярина – он сидел прямо и был не таким бледным, как обычно. Нельзя было сказать, что он совсем уж переменился, однако в нем появилось что-то более глубокое и решительное.

Даже князь посматривал на ближника сына одобрительно и видел, что не зря выделил молодому боярину дом возле самого Крома – получив под опеку женщину и ребенка, Горазд Веселович осознал себя защитником, и это осознание прибавило ему сил.

Да и князь теперь был спокоен за мальчишку-волхва, пойманного в тереме княгини. Горазд его усыновил полным чином – получил на то дозволение князя, стал Совенку крестным отцом и Радомиру упросил восприемницей для парнишки стать.

Ко всеобщему удивлению, малец отказываться от святой купели не стал, а Раду сразу обнял со словами:

– Мама, ты нашлась! Не уходи больше, ладно?

Разве можно было после этого ему отказать?

Правда, в Тулее никто не знал, откуда у боярина Горазда взялся мальчонка. Говорили, мол, дикаренок из северных лесов с обозом в Кром притек, сунулся в отрочью избу, а уж там боярин его приметил и в учебу взял. И так ему парнишечка своим разумением полюбился, что решил его Горазд в род принять. Вот и стал мальцу крестным отцом.

Про попытку забраться в терем княгини слухов не ходило – волхва князь быстро в монастырь сослал, а того, кто затеял сорвать отбор невест для княжича, не нашли.