Уже на другой день князь пожелал сам съездить в Плес – повидать невестку, привезти ей икорки соленой да яблок моченых. Княгиня собралась с ним. Там, в тихом семейном доме, князь и переговорил с обеими женщинами. Оставил в клети пару безусых отроков – и вернулся в Тулею.
Княгиня не успела в терем войти – разохалась. Как же, невестка в монастырь собралась! Брюхатая! Оно благочестиво и хорошо, да как же ее одну отпустить? И ближниц-то у нее нет! Боярыни собрались вокруг, сочувствуя и переживая – да и поругивая молодых невесток, которым на месте не сидится.
– Пойду я князю пожалуюсь! – решила наконец княгиня. – Нельзя ж с одной нянькой в монастырь ехать!
Не успела Мирослава выйти, как загудел ее терем, полнясь слухами и домыслами. Через час уж даже дворовые псы знали, что собралась молодая княгиня на богомолье. А еще через час другой слух прошел – отпустил ее князь. Ну блажь бабья, что ж поделаешь? Нельзя брюхатой запрещать! Только велел князь-батюшка жёнку Гораздову с княгиней отправить – она, мол, и разумна, и не брюхата. Поддержит княгиню и сама о дитяти молитву вознесет. А воинов сопровождать баб нету! Так поедут. Есть там в Плесе отроки какие-то, вот их и довольно будет.
Поговорили, да и забыли. Видали любопытные – возок боярыни Радомиры со двора выехал да в сторону Плеса укатил, и все на том.
В назначенный день два возка подали к высокому крыльцу княжеского дома в Плесе – один княгини Услады, другой – боярыни Радомиры.
Вышла Услада и, меленько перебирая ногами, засеменила к возку. Летник на ней любимый – серебряный, да шубка белая, да кокошник жемчужный, и фата бухарская лицо от ветра прикрывает. А с ней и боярыня идет – в красной шубке, в красном летнике, в шапочке бархатной, серебром шитой. Лицо тоже платком прикрыто – чтобы ветром не надуло чего.
Сели в один возок женки, а во второй возок няньки корзины нагрузили с дарами да сами сели. А рядом дюжина отроков на конях – вот и весь княжеский выезд на богомолье.
Поехали в ближайший Богородичный монастырь – всего-то два дня пути по доброй дороге. Первые часа два ехали мирно – да и то сказать, Тулея недалеко, сел да хуторов хватает, кто-то да увидит, что княжий возок едет. А вот потом дорога сворачивала к лесу и дальше уж шла по местам тихим, заповедным… Тут-то и подкараулили обоз, обрушив перед ним заранее подрубленную елку.
– Вали всех! – раздался крик, и в отроков полетели стрелы.
Молодые вои попадали с коней, пятная дорогу кровью, а из леса донесся новый приказ:
– Девок из колымаги вытаскивай! Чтобы ни одна не ушла!
Возки стояли тихо, но когда к ним приблизились косматые мужики в пропитанных солью тегляях, дверцы распахнулись, выпуская злых отроков с мечами и нескольких бояр с арбалетами в руках. Тут же лежащие на земле отроки вскочили и ударили лесным татям в спину.
Разбойников перебили почти мгновенно – во всяком случае, тех, которые выскочили из леса на дорогу. За остальными гнаться не стали. Утерев пот, бояре осмотрели тела и сплюнули:
– Язычники. Опять волхв их привел?
– Похоже, – второй шевельнул мечом, показывая на висящие поверх одежды обереги.
– Нам бы того, кто приказы отдавал…
– Тятя, – подал голос один из отроков, – так я его того… Пришпилил!
– Как пришпилил? – резво обернулся боярин.
– Так я тут, с краешку лежал, видел его, а под рукой только сулица была…
Бояре кинулись к толстенной сосне и увидели приколотого к ней, как жука, долгого тощего старика в черной одежде, украшенной белой вышивкой.
– Надо же! Волхв! А ну, говори, горечь земная, чем тебе княгиня да боярыня насолили?
Старик пытался упираться, но воины немедля соорудили костерок из подрубленной елки, и вскоре пленник «запел», сдавая всех. Не потому что хотел жить – раны в живот практически всегда смертельны, но вымаливая для себя быструю смерть.
Оказалось, Услада и Радомира насолили только тем, что существовали.
При княжьем дворе служили боярин с боярыней из старинного воинского рода, имеющие дочерей-двойняток. Похожих, как две капли воды. Девицы те были еще молоды – едва по пятнадцать исполнилось, но родители их мечтали одну из них увидеть княгиней, а вторую – среди ближниц ее. Но князь вроде не спешил сына женить, так что был у девиц шанс попасть на княжий отбор. Но княжич отца рассердил, и Вадислав велел везти в Кром девиц. Да возраст указал – не моложе шестнадцати! А боярышням только-только пятнадцать стукнуло. Вот и не пустили их на отбор. Молоды еще.
Боярыня же родом была из Мурома, в тамошних густых лесах кое-где капища еще уцелели, вот и обратилась к родне с просьбою – сорвать отбор. Да так, чтобы его на год хотя бы отложили. Заплатили щедро, вот и старались волхвы. А когда не вышло сорвать отбор, да еще слух пошел, что молодая княгиня понесла – вот тогда и решили их просто убить. Траур не меньше года тянуться будет, потом новый отбор, на который боярышни по знатности, красоте и богатству уж точно бы угодили.
Волхва Ляшко добил своей тяжелой рукой. Боярин Некрас, поддерживая раненого сына, затушил костер и велел собираться – князю надо доложить, да тихо и тайно. Пусть уж Вадислав Златомирович сам решает, что с нарушителями клятв делать.
Князь распорядился круто – боярина и боярыню постригли в дальних монастырях, дав повеление содержать их в затворе.
Сыновей боярских допросили без острастки и, узнав, что те ничего не ведали, потому как даже в Тулее не были, а служили в крепостицах у границ, оставили на прежних местах, повелев им разделить отцовское наследство. Дочерей же князь своей волей хотел услать в монастырь, но княгиня за девиц заступилась – отправили их в Ставгород, к Несмеяне, с наказом выдать замуж, как по шестнадцать лет исполнится.