Стеклянный Дворец

Глава тринадцатая

Уме казалось, что она наконец-то задремала после долгих часов бессонницы, когда услышала у постели голос:

— Мэмсахиб! Мэмсахиб!

Она сонно заворочалась, прислоняя подушки к полированной спинке кровати.

— Мэмсахиб! — это была айя, за москитной сеткой ее черты лица выглядели размытыми. — Поднимайтесь, мэмсахиб! Вставайте!

Окна были открыты, и потолок купался в отраженном свете. В воздухе стоял аромат свежескошенной травы. Ума услышала свист косы в саду и вспомнила, что велела садовнику покосить лужайку.

— Мэмсахиб, вставайте. В гостиной ожидает джентльмен.

— Джентльмен? Кто?

— Тот, который вчера приходил к обеду — бахаарка.

— Мистер Раха? — Ума резко села. — Что он здесь делает?

— Он спрашивает вас. И Долли-мэмсахиб.

— Ты ей об этом сказала?

— Долли-мэмсахиб здесь нет. Она ушла рано утром.

— Когда?

— Очень рано. Канходжи отвез ее в Отрэм-хаус.

Ума запуталась в москитной сетке и не могла снять с лица ее паутину.

— Почему мне не сказали?

— Администратор-сахиб велел вас не будить.

Ума нетерпеливо дернула сетку скрюченными пальцами. С треском разрывающейся ткани перед ее лицом внезапно образовалась щель. Он откинула остальное и спустила ноги с постели.

Не в характере Долли убегать в такой спешке, без единого слова.

— Пошли в гостиную чаю, — приказала она айе. — И передай джентльмену, что я скоро выйду.

Он быстро оделась и торопливо поспешила по коридору. С собой в гостиную Ума взяла айю и велела ей присесть около двери в целях благопристойности.

— Мистер Раха?

Он находился в дальнем углу комнаты и курил через открытое окно. На звук ее голоса Раджкумар повернулся, отбросив черуту. Он был одет в английской манере, в белый льняной костюм.

— Мадам администратор, сожалею, что побеспокоил вас…

— Ничего, не стоит извиняться, — она закашлялась. В комнате стояла пелена табачного дыма.

— Простите, — он извиняющимся жестом попытался отогнать облачко дыма. — Я пришел поблагодарить вас… за прошлый вечер, — настала пауза, во время которой Ума услышала, как он сглотнул, словно пытаясь что-то сказать. — И я хотел бы также поблагодарить мисс Долли, если можно.

— Долли? Но ее здесь нет. Она уехала обратно в Отрэм-хаус.

— О, — он упал в кресло, его губы молчаливо двигались, словно он говорил сам с собой.

Ума заметила, что его волосы не причесаны, а взгляд затуманен от недостатка сна.

— Могу ли я узнать, она сегодня вернется?

— Мистер Раха, тихо произнесла Ума. — Должна сказать, я несколько удивлена, что вы так беспокоитесь о ком-то, кого едва знаете.

Он поднял на нее глаза.

— Мадам администратор…

— Да?

— Я должен вам кое в чем признаться.

— Продолжайте.

— Я был с вами не вполне откровенен. И с вашим дядей.

— Как это?

— Это не первая моя встреча с мисс Сейн. Правда в том, что я здесь из-за нее. Я приехал, чтобы ее найти.

— Что? — засмеялась Ума. — Должно быть, это какая-то ошибка, мистер Раха. Вы точно думаете о ком-то другом. Вы не могли раньше встречаться с Долли. Она живет здесь всю свою жизнь, могу вас заверить. Она не покидала Ратнагири с десяти лет.

— Та девочка, о которой я говорил прошлой ночью, девочка в Стеклянном дворце.

— Да?

— Это была она, Долли, мисс Сейн.

Ума почувствовала, что не может дышать. Она шатаясь встала на ноги и вышла через одну из стеклянных дверей в сад.

— Идемте, мистер Раха, — не дожидаясь его, она прошла по только что постриженной лужайке. Садовник сметал остатки травы, чтобы отнести их домой коровам и козам, он поднял глаза и поприветствовал хозяйку, когда та прошла мимо.

Раджкумар настиг ее в дальней части сада, когда она уже отпирала калитку.

— Должно быть, вам всё это кажется странным.

— Именно.

Ума повела Раджкумара к земляному сиденью под фикусом. Внизу, в долине, словно стекло сияла река Каджали.

— Садитесь, мистер Раха.

— Я не знал, что найду ее здесь, — сказал Раджкумар. — Не был точно уверен. Это было просто место, с которого я мог начать, точка отсчета. Раз уж существовало место, где я мог навести справки, то я должен был приехать. У меня не было выбора. Я был уверен, что обнаружу, что уже опоздал: она замужем и носит ребенка другого мужчины. Или умерла, или переехала туда, где ее не найти. Так должно было быть, и ее образ позабудется, я освобожусь. Когда я пришел к вам вчера вечером, она была там. Я сразу же ее узнал, ее лицо и как она смотрит. А потом всё действительно оказалось в моих руках, но совсем не так, как я ожидал.

— И вы видели ее лишь один раз?

— Дважды. В Мандалае. Но если бы я встречал ее тысячи раз, то не было бы никакой разницы. Я это знаю. Уверен в этом. В молодости я работал на лодке, на читтагонгском сампане. Это было давно, еще до приезда в Мандалай. Однажды мы попали в шторм. Мы находились в открытом море, и шторм налетел внезапно, как это бывает у побережья Бенгалии. Вода заливала лодку через корму. Меня привязали к мачте и дали ведро, чтобы вычерпывать воду. Вскоре небо так потемнело, что я мог разглядеть что-то вокруг только при вспышке молнии. Во время этих вспышек я кое-что заметил. Животное, маленькую черепаху с зеленым панцирем. Ее перекинула через борт волна, и черепаха запуталась в сетях. Я не мог до нее дотянуться, а волны били о борт с такой силой, что не осмеливался развязать веревку. Мы оба были привязаны, и черепаха, и я. И в каждой вспышке молнии я смотрел перед собой и видел ее. Всю эту долгую-предолгую ночь мы с черепахой наблюдали друг за другом сквозь волны и ветер. Ближе к рассвету шторм затих. Я развязал веревку и освободил черепаху из сетей. Как сейчас вижу тот день. Если бы передо мной поставили тысячи черепах, для меня они не были бы такими же реальными, как та.

— Зачем вы мне это рассказываете, мистер Раха?

— А кому мне еще сказать?

— Скажите Долли.

— Я пытался. Прошлой ночью. Увидел, как она выходит в сад и свернул за ней перед уходом.

— И что она сказала?

— Она настроена сердиться, как тогда за столом. Во всех моих словах они видит ошибку. Она велела мне уехать обратно и не хочет больше видеть. Я не спал всю ночь, думая о том, что делать дальше. В любом другом месте мне бы помогли другие люди, мои друзья узнали бы ее настроение от ее друзей. Я бы попросил кого-нибудь поговорить с ее семьей. Потом пошел бы к ее отцу. Мы бы обговорили финансовые вопросы и прочие условия. Всё такое. Мне бы кто-нибудь помог. Кто-нибудь стал бы вести разговоры в мою пользу.

— Да, — кивнула Ума. — нашлись бы посредники. Люди, которые объясняются за нас лучше, чем мы сами.

Ума знала, что он прав, так и делаются подобные вещи — кто-то предает слова из уст в уста, и перешептывания разбегаются во все стороны, словно усики лиан, поднимающихся по декоративным решеткам в оранжерее. Именно так всё и произошло в ее собственном случае: однажды вечером в мощеный двор дома ее семьи в Калькутте, который отец назвал Ланкасука [24], с цоканьем въехал гаари, У парадной двери раздался громкий звон. Было уже поздно, они закончили ужинать. Отец находился в кабинете, работая над трактатом о храмовой архитектуре. Мать готовилась ко сну.

— Должно быть, кто-то умер, — заявила мать. — В такое время это могут быть только плохие новости.

Ума с младшим братом побежали на выходящую во двор веранду. У дверей внизу стояла одна из тетушек.

— Кто-то умер? — крикнула Ума.

— Умер? — засмеялась тетя. — Нет, глупышка. Впусти меня.

Ума с братом подслушивали у двери, пока мать совещалась с гостьей. Они услышали имя администратора и узнали его: недавно они читали о нем в газетах и журналах. Его считали человеком с блестящими перспективами. Студентом он так хорошо учился в Калькуттском университете, что все преуспевающие семьи по соседству собрали средства, чтобы отправить его в Кембридж. Он вернулся почти героем, потому что был принят на государственную службу и стал одним из могущественных чиновников империи.

Выяснилось, что он увидел Уму во время Пуджи [25], в то время ей исполнилось всего шестнадцать, она была школьницей. По возвращении из Кембриджа он навел о ней справки. Его семья не очень обрадовалась: со всего города поступали гораздо лучшие предложения. Но он настоял, уверяя, что не хочет жениться по договоренности. Он работал с европейцами, ему не нужна консервативная, привязанная к дому жена, ему нужна девушка, желающая войти в общество, юная, которая не откажется научиться современному образу жизни.

— И он интересуется моей Умой?

Недоверчивое восклицание матери разнеслось по всему дому. Ума была уж точно не самой привлекательной или образованной девушкой их круга, она не умела ни петь, ни шить, ее волосы не были прямыми, и она была слишком высокой, чтобы считаться изящной.

— Моей Умой?

Брат отодвинулся от нее, открыв рот от изумления.

— Тобой!

Чтобы поддразнить его, Ума сказала:

— Ну вряд ли он женится на тебе.

Брат расплакался, словно именно на это и надеялся.

— Почему я? — снова и снова задавала этот вопрос Ума всем посредникам и сводникам. — Почему я?

В лучшем случае она получала такой ответ:

— Он считает, что ты быстро научишься.

Их свадьба была не похожа на другие. Пришел губернатор, многие английские чиновники и офицеры. Вместо традиционного шехнаи играл военный оркестр из Форт-Уильяма.

Когда в первую ночь они остались вдвоем в увешанной цветами спальне, оба долго молча сидели на кровати, робея, он не меньше, чем она. Они прислушивались к голосам друзей и родных, собравшихся у закрытой двери, которые смеялись и как обычно отпускали похабные шуточки. Наконец, к ее облегчению, муж заговорил, рассказал о Кембридже, о мощеных улицах и каменных мостах, о концертах, которые посетил. Он промурлыкал мелодию одного из любимых композиторов. Уме понравилась живость мелодии, и она спросила ее название. Он обрадовался вопросу.

— Это из "Форели", — объяснил он, — Шуберт.

— Очень мило. Напой снова.

Она уснула и пробудилась через несколько часов от его прикосновения. Боль была совсем не такой сильной, как она ожидала, ненамного хуже визита к врачу, а в комнате было совсем темно, что облегчало дело. Когда на следующий день мать спросила ее, Ума смутилась, потому что не могла поведать ничего пугающего, как остальные.

— Он был нежным и мягким.

— Что еще можно желать? — заметила мать. — Береги свою удачу, Ума. Каждый день благодари за то, что получила.

Месяцем позже, в поезде, администратор внезапно спросил, помнит ли она название мелодии, которую он напевал той ночью. Оно выветрилось у Умы из головы. Они ехали по суровым равнинам Западной Раджпутаны, и Ума была зачарована ландшафтом.

— Не помню, — призналась Ума.

Он резко отвернулся, лицо вытянулось от разочарования. Ума почувствовала, как ее тело медленно сковывает смятение. Она знала, что будут и другие подобные вещи, мелкие разочарования, следующие сплошной чередой и превращающиеся в длинную свинцовую цепь.

Голос Раджкумара вернул ее в настоящее.

— Вы мне поможете, мадам? Вы единственный человек, через которого я сейчас могу обратиться к Долли. Больше мне не к кому пойти.

Она попыталась нарисовать Долли глазами мужчины, который сидит рядом, практически незнакомца. Внезапно Ума почувствовала, что ее сердце переполняет нежность и любовь. Чья она, эта любовь? Его или ее собственная? Или, может быть, их обоих одновременно? Что она будет делать, если Долли уедет? Долли наполнила ее жизнь ярким светом, хотя, по правде говоря, всё должно было оказаться наоборот, потому что это Долли была пленницей, а она, миссис Ума Дей — счастливицей, о которой все говорят: "Что еще можно желать?". Но теперь, задумавшись о том, каково ей будет в Ратнагири без Долли, Ума почувствовала, как слезы застилают глаза. Она оперлась о край земляной скамьи, чтобы успокоиться, и ее рука коснулась руки Раджкумара.

— Мадам? Миссис Дей? — он озадаченно уставился на нее. — Миссис Дей, с вами всё в порядке?

— Да, да, — она отдернула руку. — Просто немного голова закружилась. Не знаю, в чем причина.

— Может быть, вернемся обратно?

— Да, — она поднялась на ноги. — Мистер Раха, вы так мне и не сказали. Чего вы от меня ожидаете?

— Возможно, вы поговорите с ней.

— Вы сами должны с ней поговорить, мистер Раха. Когда действуют посредники, ничего хорошего не выйдет.

Он пристально на нее посмотрел, а потом, застав врасплох, сказал:

— Администратор — прекрасный человек, миссис Дей, очень достойный. Люди вроде него стоят многих…

— Да, разумеется, — прервала его Ума. — Да. Идемте, вернемся в дом.

Айя проводила Долли в гостиную и показала на открытую дверь в сад.

— Мадам вышла в сад, всего несколько минут назад.

Долли кивнула: конечно, в это время дня Уму обычно можно было найти под фикусом. Долли поспешила по лужайке мимо приветствующего ее садовника, к калитке. Открывая щеколду, она услышала голоса. Долли не успела повернуть назад, как перед ней появились Ума с Раджкумаром, внезапно вышедшие из-под корявой бороды воздушных корней фикуса. Все трое уставились друг на друга.

Ума заговорила первой.

— Мистер Раха, — тихо сказала она, — надеюсь, вы поймете правильно, если я попрошу вас на минутку нас оставить? Мне хотелось бы поговорить с Долли, всего несколько слов. Может, вы подождете нас здесь, у калитки?

— Конечно.

Ума взяла Долли под руку.

— Идем, давай ненадолго присядем под деревом.

Пробираясь через лабиринт корней под фикусом, Долли прошептала:

— Что он здесь делает, Ума? Чего он хочет?

— Поговорить. О тебе.

— Что он сказал?

— Думаю, он пытался сказать, что любит тебя, — Ума села под деревом и притянула туда Долли.

— Ох, Ума, — Долли закрыла лицо руками. — Вчера вечером в саду он сказал мне так много всего. Это было так странно, так меня расстроило. Я не могла заснуть, думала о доме, о Мандалае, дворце, стенах из стекла.

— Он сказал, что ты его не помнишь.

— Я так думала.

— Так ты помнишь?

— Не уверена, Ума. Я помню кого-то, мальчика, очень темного, помню, как он дал мне небольшой сверток с едой, помню, как Эвелин велела его взять. Но всё так нечетко. Это было слишком давно, и каждый раз, когда я об этом вспоминаю, то пугаюсь.

— Думаю, он и правда тебя любит, Долли.

— Он любит свои воспоминания. Это не я.

— А что насчет тебя, Долли? Что чувствуешь ты?

— Я напугана, Ума. В прошлом я совершила такие ужасные ошибки. Я обещала себе, что больше никогда такого не повторю.

— Какие ошибки?

— Я никогда тебе об этом не рассказывала, Ума, но много лет назад я решила, что влюбилась в Моханбхая, нашего кучера. Потом это обнаружила принцесса. Она нам угрожала. Думаю, она и сама уже была в него влюблена.

— Ты хотела выйти за него замуж?

— Не знаю, Ума. Я была совсем юной и не поняла по-настоящему, что произошло. Днем я выкидывала его из головы, но по ночам грезила о нем, а потом просыпалась и думала, почему мы не можем сбежать? Почему бы мне просто не собрать вещи в узелок, спуститься к нему, разбудить и сказать: "Моханбхай, давай уедем, в Отрэм-хаусе нас ничто не держит"? Но куда бы мы уехали? И чем бы стали заниматься? Его семья очень бедна и зависит от него. В глубине души я понимала, что даже если я буду умолять, он не уедет. И это было хуже всего — унижение. Я думала, неужели я тоже душой стала прислугой, как и он?

— Ты когда-нибудь ему об этом говорила?

— Нет. Мы никогда не разговаривали, только на будничные темы. А через некоторое время сны прекратились, и я решила, что освободилась от него, что наконец-то всё опять в порядке. Но прошлой ночью, когда я спала в твоем доме, сны опять вернулись. Я была в Отрэм-хаусе, в своей постели. У моего окна росло манговое дерево. Я выбралась из постели, собрала вещи в узелок и перекинула его за спину. Я спустилась вниз и побежала через двор в сторожку. Дверь была открыта, и я вошла. В темноте я могла лишь разглядеть, что он был в белом ланготе, плотно завязанном между ног, ткань поднималась и опускалась вместе с дыханием. Я положила руку на его тело. Костяшки пальцев точно совместились с ложбинкой у основания шеи. Он проснулся, посмотрел на меня и дотронулся до моего лица. А потом сказал: "Пойдем?". Мы вышли, и в лунном свете я увидела, что это не Моханбхай.

— Кто это был?

— Это был он, — Долли мотнула головой в направлении калитки, где они оставили Раджкумара.

— А потом?

— Я проснулась в ужасе. Я была у тебя дома, в спальне, и не могла больше оставаться там ни секунды. Я разбудила Канходжи.

— Долли, думаю, тебе нужно ему сказать.

— Кому?

— Мистеру Рахе.

— Нет, — Долли начала плакать, положив голову на плечо Уме. — Нет, Ума, сейчас я могу думать лишь о рождении моего ребенка. В моем сердце нет места никому другому.

Ума мягко погладила Долли по голове.

— Это не твой ребенок, Долли.

— Но мог бы им быть.

— Долли, послушай, — обняв подругу за плечи, Ума повернулась, чтобы смотреть ей в лицо. — Долли, ты поверишь мне, если я скажу, что люблю тебя, как никого никогда не любила? До встречи с тобой я была лишь девочкой. Ты показала мне, что такое мужество, что способен выдержать человек. Я не могу представить жизни без тебя. Не думаю, что останусь здесь хоть на день, если тебя здесь не будет. Но я также знаю, Долли, что ты должна уехать, если можешь. Ты должна уехать немедленно. Рождение этого ребенка сведет тебя с ума, если ты останешься в Отрэм-хаусе.

— Не говори так, Ума.

— Долли, послушай. Этот человек тебя любит. Я в этом убеждена. По крайней мере, ты должна его выслушать.

— Ума, я не могу. Не сейчас. Не когда вот-вот родится ребенок. Если бы это случилось в прошлом году…

— Тогда скажи ему это сама. Ты должна ему хоть это.

— Нет, Ума, нет.

Ума встала.

— Я пришлю его сюда. Это займет всего минуту.

— Не уходи, Ума. Пожалуйста, — Долли схватила Уму за руки. — Не уходи.

— Это нужно сделать, Долли. Никак не отделаешься. Я пришлю его сюда. А потом пойду домой и буду ждать. Приходи и расскажи, что случилось.

Раджкумар заметил ее, огибая дерево. Долли сидела на земляной скамье прямо, с аккуратно сложенными на коленях руками. Он отбросил догоревшую черуту и вложил между губами другую. Его рука так сильно дрожала, что понадобилось несколько спичек, чтобы прикурить.

— Мисс Долли.

— Мистер Раха.

— Меня зовут Раджкумар. Буду рад, если вы будете звать меня так.

Она неуверенно пробормотала его имя:

— Раджкумар.

— Спасибо.

— Ума хотела, чтобы я с вами поговорила.

— Да?

— Но по правде говоря, мне нечего сказать.

— Тогда позвольте мне…

Она подняла руку, чтобы его прервать.

— Пожалуйста, позвольте мне закончить. Вы должны понять. Это невозможно.

— Почему невозможно? Я хочу знать. Я — человек практический. Скажите мне, и мы попытаемся что-нибудь с этим поделать.

— Дело в ребенке.

— В ребенке? — Раджкумар вынул изо рта черуту. — В чьем ребенке? В вашем?

— Первая принцесса носит ребенка. Отец работает в Отрэм-хаусе. Я тоже когда-то была в него влюблена, в отца ребенка принцессы. Вы должны это знать. Мне не десять лет, как тогда в Мандалае.

— Вы до сих пор в него влюблены?

— Нет.

— Остальное для меня не существует.

— Мистер Раха, вы должны понять. Есть вещи, которые не изменить, сколько бы денег у вас ни было. Для нас всё могло бы сложиться по-другому в другое время и в другом месте. Но уже слишком поздно. Это мой дом. Я прожила здесь всю жизнь. Мое место здесь, в Отрэм-хаусе.

Теперь, наконец, надежды, которые он до сих пор питал, начали медленно угасать. Он сказал всё, что мог, и не знал, как еще ее уговорить, но Долли заставила его замолчать еще до того, как Раджкумар заговорил.

— Пожалуйста, умоляю вас, больше ничего не говорите. Вы просто причините ненужную боль. В этом мире есть вещи, которые просто не могут произойти, неважно, насколько сильно мы их хотим.

— Но это может произойти… может, если только вы позволите себе об этом подумать.

— Нет. Пожалуйста, больше ничего не говорите. Я приняла решение. Теперь я хочу попросить вас только об одном.

— О чем?

— Прошу вас покинуть Ратнагири как можно раньше.

Он вздрогнул, а потом наклонил голову.

— Не вижу причин отказать вам.

Не добавив ни единого слова, Раджкумар повернулся и пошел в тень густого фикуса.