Стеклянный Дворец

Глава сорок третья

Несколько месяцев спустя Джая шла по тихой и почти пустынной улочке в старой части Янгона. Плиты тротуара были расколоты и покороблены, и из трещин росли сорняки. Штукатурка на стенах домов выцвела и местами осыпалась. Через открытые двери Джая видела заросшие деревьями дворы. Стоял ясный и прохладный декабрьский день. Машин было очень мало, вернувшиеся из школы дети играли на дороге в футбол. По обеим сторонам улицы на нее выходили зарешеченные окна, Джая вдруг поняла, что она единственная одета не в лонджи, женщин в сари встречалось совсем мало, а брюки, похоже, носили только полицейские, солдаты и другие мужчины в форме. Джая ощущала на себе многочисленные взгляды.

Ее виза позволяла провести в Мьянме неделю, это казалось очень коротким сроком, чтобы кого-либо найти. Что если Дину уехал, чтобы навестить друзей, или просто путешествует? Джаю мучили кошмары об ожидании в обветшалом отеле в том месте, где она никого не знает.

Чуть раньше, в аэропорту Калькутты, она обменялась взглядами с попутчиками. Они пытались вычислить истории друг друга. Почему он или она летит в Янгон? Какое дело может привести человека в Мьянму? Все пассажиры были индийцами, как и она, Джая с первого взгляда решила, что они едут по той же причине — чтобы найти родственников или разузнать о старых знакомых семьи.

Джая с трудом получила в самолете место у окна. Она предвкушала, как сравнит поездку в Янгон с теми рассказами, которые слышала многие годы. Но как только она села, ее охватила паника. Если она найдет Дину, он точно захочет с ней говорить? Чем больше она об этом думала, тем более невыносимым казался взлет.

И вот теперь она шла по улице с тем же названием, что в нужном адресе. Нумерация домов была очень запутанной. Там были номера, дроби и сложные буквенные обозначения. Маленькие калитки вели во дворы, которые оказывались переулками. Джая остановилась у аптеки, чтобы спросить дорогу. Мужчина за прилавком взглянул на бумажку с адресом и показал на соседний дом. Джая вышла и оказалась перед дверью, ведущей в большой дом старой постройки. Затем она заметила маленький, нарисованный от руки знак над дверным проемом. Основная часть букв была написано по-бирмански, но внизу, словно автору пришла запоздалая мысль, виднелось несколько слов на английском: "Стеклянный дворец. Фотостудия".

Очевидно, он пришла в нужное место, но дверь была заперта, студия явно была закрыта. Джая уже приготовилась разочарованно развернуться, когда увидела в аптеке человека, который делал ей знаки, показывая в направлении переулка рядом со "Стеклянным дворцом". Джая посмотрела за угол и заметила дверь, запертую изнутри. За ней находился двор старого дома-курятника. Оглянувшись через плечо, она увидела, что аптекарь энергично жестикулирует, явно побуждая ее войти. Джая постучала и, не дождавшись ответа, заколотила ладонью со всей силой. Внезапно дверь открылась. Джая вошла и оказалась в огороженном стенами дворе. В углу сидела на корточках пара женщин, разводя огонь. Джая подошла к ним и спросила:

— У Тун Пе?

Они с улыбкой кивнули и показали на спиральную лестницу, ведущую на второй этаж.

Поднявшись по лестнице, Джая услышала голос, говорящий на бирманском. Это был голос старого человека, дрожащий и слабый, оратор, похоже, читал лекцию или что-то в этом роде. Он бросал слова порциями, прерывая их паузами и покашливаниями.

Джая подошла к лестничной площадке у квартиры, на полу стояли несколько десятков пар шлепанцев и резиновых сандалий. Двери квартиры были открыты, но вход находился под таким углом, что ничего не было видно. Но тем не менее, очевидно, что внутри собралось большое число людей, и ей пришло в голову, что она может попасть на какой-то политический митинг, даже незаконный. Джая подумала, что ее присутствие может оказаться нежелательным. Но потом к своему удивлению она услышала, как оратор произнес несколько слов не по-бирмански, это были знакомые ей имена из истории фотографии — Эдвард Уэстон, Эжен Атже, Брассай. Теперь любопытство пересилило осторожность. Она сняла шлепанцы и вошла в дверь.

За дверью лежала большая комната с высоким потолком, набитая людьми. Некоторые сидели на стульях, но большинство — на циновках на полу. Толпа была больше, чем комната могла вместить с комфортом, и несмотря на наличие нескольких настольных вентиляторов, воздух был горячим и спертым. В дальнем конце комнаты находились два высоких окна с белыми ставнями. Синие стены покрывали пятна сырости, а потолок частично почернел от копоти.

Оратор сидел на ротанговом кресле с зеленым покрывалом. Оно было установлено так, чтобы смотреть на большую часть слушателей, Джая обнаружила, что глядит прямо на него через всю комнату. Его волосы были аккуратно расчесаны и поседели только на висках. Он носил темно-пурпурную лонджи и синюю футболку с вышитым на груди логотипом. Тощий, как телеграфный столб, с морщинистым лицом, чьи складки, казалось, двигались, как зябь на воде. Это было лицо с тонкими чертами, поглощенное возрастом: подвижность черт создавала впечатление острого восприятия и явной незаурядности.

Джае вдруг впервые пришло в голову, что она никогда не видела фото своего дяди Дину, он сам всегда находился по ту сторону камеры, никогда перед ней. Неужели это он? Джая не видела никакого сходства с Раджкумаром, он выглядел совершенно по-бирмански, но так выглядели многие люди наполовину индийского происхождения. В любом случае, нет никакой уверенности.

Теперь Джая заметила, что оратор держит в руках какой-то предмет — большой плакат. Он использовал его, чтобы проиллюстрировать лекцию. Джая увидела, что это фотография ракушки с очень близкого расстояния. Ее чувственно закрученная спираль изгибалась так, что, казалось, почти поднималась над поверхностью снимка. Джая узнала фотографию огромного наутилуса Уэстона.

Джая пару минут стояла в дверях незамеченной, но вдруг все глаза повернулись в ее сторону. Настала тишина, и помещение, казалось, моментально наполнилось туманом страха. Оратор отложил постер и медленно поднялся на ноги. Он единственный выглядел спокойным и не испуганным. Он потянулся за тростью и подошел, хромая и приволакивая правую ногу. Он посмотрел ей в лицо и сказал что-то по-бирмански. Джая покачала головой и попыталась улыбнуться. Он понял, что она иностранка, и Джая почти услышала его вздох облегчения.

— Да? — тихо сказал он по-английски. — Чем могу помочь?

Джая уже собиралась спросить У Тун Пе, но вдруг приняла другое решение.

— Я ищу мистера Динаната Раху.

Складки на его лица, казалось, задрожали, словно по озеру пролетел внезапный порыв ветра.

— Откуда вы знаете это имя? — спросил он. — В последний раз я слышал его много лет назад.

— Я ваша племянница. Джая, дочь вашего брата.

— Джая!

Джая поняла, что они незаметно поменяли язык и теперь он говорил на бенгали. Дину бросил трость, положил руку на плечо Джаи и пристально на нее посмотрел, словно в поисках подтверждения ее личности.

— Проходите и сядьте рядом со мной, — предложил он почти шепотом. — Я закончу через несколько минут.

Джая помогла ему пройти обратно к креслу и села на полу, скрестив ноги, пока она заканчивал лекцию. Теперь она сидела лицом к аудитории и видела плотную и пеструю смесь, старых и молодых, девушек и юношей, мужчин и женщин. Все были бирманцами, но некоторые, похоже, индийского происхождения, а некоторые — китайского. Некоторые были одеты изящно, а другие в обноски. Там присутствовал студент в черной кепке с логотипом Джорджио Армани, а в углу сидела группа монахов в пурпурных одеяниях. Все они внимательно слушали Дину, некоторые записывали.

У стен стояли ряды застекленных книжных шкафов, а на свободных местах висели десятки, возможно, сотни фотографий: репродукции, выглядящие так, будто их вырвали из журналов или книг. Некоторые в деревянных рамах, некоторые — наклеенные на картон. Джая узнала несколько из них — снимки известных фотографов, там была знаменитая фотографии ракушки Уэстона, снимок Картье-Брессона с женщинами в паранджах на холме в Кашмире, фотография старого дома в Калькутте Рагхубира Сингха.

В углу комнаты стоял ярко украшенный стол. Над ним висел сделанный вручную плакат с надписью "С днем рождения". На столе находились бумажные стаканы, закуски и завернутые в бумагу подарки.

Хотелось бы Джае знать, что происходит.

Речь Дину закончилась взрывом смеха и аплодисментов. Он улыбнулся и повернулся к Джае с извинениями за то, что заставил ждать.

— Вы застали меня в разгар еженедельной лекции… Я называю это днем стеклянного дворца…

— Ждать пришлось недолго, — ответила она. — О чем вы говорили?

— О фотографиях… фотографии… обо всём, что придет в голову. Я только начинаю, а потом настает очередь кого-нибудь другого. Слушайте, — он улыбнулся, оглядывая комнату: она наполнилась шумом десятков разных разговоров. Сзади несколько человек надували воздушные шары.

— Это курс лекций? — спросила она.

— Нет! — засмеялся Дину. — Они просто приходят… каждую неделю… некоторые новенькие, некоторые уже приходили раньше. Некоторые — студенты, некоторые — художники, кое-кто мечтает стать фотографом… Конечно, большинство не может позволить себе камеру, вы знаете, как беден народ в Мьянме, — он иронично рассмеялся, произнеся это слово, — да и если бы могли, то не смогли бы заплатить за проявку и печать… Но у некоторых есть деньги, возможно, их родители занимаются контрабандой или служат в армии… Я не спрашиваю… Лучше не знать. Они делают фотографии и приносят мне… Мы передаем их по кругу и обсуждаем… Или я показываю копии старых фото и мы разговариваем о том, чем они хороши, а чем нет. "Стеклянный дворец" — единственное место в Янгоне, где можно найти подобные вещи… современное искусство… — он поднял трость и указал на книжные шкафы. — Книги, журналы… их очень трудно, почти невозможно найти из-за цензуры. Здесь одно из немногих мест, где их можно найти. Люди это знают, вот и приходят…

— Как вы приобрели эти книги?

— Это было сложно… — засмеялся он. — Завел дружбу со старьевщиками и сортировщиками мусора. Я объяснил им, что мне нужно, и они отбирали их для меня. Живущие в Янгоне иностранцы — дипломаты, вспомогательный персонал и так далее — обычно много читают, здесь им особо больше нечем заняться… за ними всегда наблюдают… Они привозят книги и журналы и время от времени их выбрасывают… К счастью, военным не хватает воображения, чтобы контролировать мусор… Так к нам попадают некоторые вещи. Содержимое этих книжных полок собрано старьевщиками. Иногда я думаю, как бы удивились первоначальные владельцы, если бы узнали… Мне для этого понадобилось долгое время… Потом пошли слухи, и стали приходить люди… они приходили, смотрели и часто не могли понять, что видят, и поэтому спрашивали меня, и я высказывал свое мнение. Сначала людей было мало, потом больше… и еще больше. Теперь они приходят раз в неделю… Приходят даже в мое отсутствие… говорит кто-нибудь другой… они смотрят фотографии… Те, кто может себе это позволить, делают взносы — на чай, конфеты и закуски. Кто не может… здесь никого не отвергают. Сегодня чей-то день рождения… — он показал на молодого человека. — Его друзья устроили здесь вечеринку. Такое часто случается… здесь они могут проводить время в свое удовольствие… Я поощряю их высказывать свое мнение, говорить свободно, даже о простых вещах, для них это вроде приключения, открытия…

— Что вы имеете в виде?

— Вы должны понять, что всю жизнь их учили повиновению… родители, учителя, военные… вот в чем заключается их образование: в них вырабатывают привычку подчиняться…

Он засмеялся, прищурившись.

— Когда они приходят сюда, то никто не ругает их, что бы они ни сказали… они могут критиковать даже родителей, если пожелают… для многих это шокирующая мысль… некоторые никогда не возвращаются, но многие возвращаются снова и снова.

— Вы разговариваете и о политике?

— Да. Постоянно. В Мьянме невозможно не говорить о политике.

— А военные ничего не предпринимают? Не пытаются вас остановить? Послать шпионов?

— Да, конечно… Они присылают шпионов… Вероятно, здесь сейчас присутствуют несколько, в Мьянме всегда полно доносчиков, везде. Но никто здесь не обсуждает организационные вопросы, мы говорим только об идеях, и они также знают, что я больше не имею прямого отношения к движению сопротивления… тело мне не позволяет. Они смотрят на меня и видят старого усталого калеку… некоторым образом тело меня защищает… Вы должны понять, что их безжалостность несколько средневекового толка… они не настолько образованы, чтобы сообразить, что то, чем мы занимаемся в этой комнате, представляет угрозу. Они никогда не могли понять, что притягивает сюда людей, несмотря на то, что среди них есть их собственные дети… здесь их ничто не интересует — ни спиртного, ни наркотиков, ни заговоров… это наша защита. А о политике мы говорим так, что они не могут понять… мы не говорим то, за что нас можно припереть к стенке… в Мьянме ни одна стоящая мысль не говорится обычным языком… все научились другим способам общения, тайному языку. Сегодня, к примеру, я рассказывал о теории предварительной визуализации Эдварда Уэстона… что нужно мысленно видеть суть предмета… после этого камера уже не имеет значения… Если вы понимаете суть того, на что смотрите, остальное — дело техники. Ничто не встанет между вами и вашим воображаемым желанием… Ни камера, ни объектив… — он пожал плечами и улыбнулся. — К этому я мог бы добавить: никакая банда преступников вроде этого режима… Но мне не приходится объяснять это так многословно… Они понимают, о чем я говорю… они знают… видите, как они хлопают и смеются… Здесь, в "Стеклянном дворце", фотография — это тайный язык.

В другом конце комнаты шла вечеринка по поводу дня рождения. Послышались обращенные к Дину призывы присоединиться к столу. Он встал и пошел туда, тяжело опираясь на трость. Там были легкие закуски, пирог и пара больших пластиковых бутылок кока-колы. В центре стола стояла банка канадского пива, нетронутая и безупречно чистая, словно ваза. Дину объяснил, что один из завсегдатаев "Стеклянного дворца" — сын генерала. Он приходил тайно, его семья была не в курсе. Время от времени он приносил вещи, которые можно достать только у контрабандистов или в домах верхушки хунты. Пиво стояло на столе больше года.

Кто-то стал теребить струны гитары. Раздался хор голосов, разрезали пирог. Дину добродушно и благожелательно возглавил празднование, которое сопровождалось шутками и весельем. Джая вспомнила одно из любимых высказываний Раджкумара: "Нигде люди не обладают таким даром смеха, как в Бирме". Но было очевидно, что смех приправлен страхом, который никогда полностью не исчезал. Это было жадное веселье, словно все хотели насладиться им, пока могут.

В другой части комнаты велись дискуссии. Время от времени та или иная группа обращалась к Дину. После одного такого вмешательства он повернулся к Джае и воскликнул:

— Они спорят о той фотографии, о которой я рассказывал — наутилусе Уэстона… некоторые считают себя революционерами… и настаивают на том, что эстетические вопросы не соответствуют нашему положению…

— И каков ваш ответ?

— Я процитировал Уэстона… Он размышлял о словах Троцкого… что новое и революционное искусство может пробудить людей или вывести их из состояния самоуспокоенности, или бросить вызов старым идеалам, предсказав перемены… Неважно… это происходит каждую неделю… каждую неделю я говорю одно и то же.

Пара молодых людей собирали деньги, чтобы отправиться в ближайший магазин за бирьяни [52]. Они вернулись через несколько минут с бумажными пакетами. Дину наполнил тарелку и протянул ее Джае. Она удивилась, насколько был вкусным бирьяни.

Мало-помалу вечер близился к концу, все притихли. Казалось, всех охватила подавленность и смирение, словно темнота постучала в окно, напоминая о том, что не дремлет.

Вскоре после девяти Дину спросил Джаю:

— Где вы остановились?

Она ответила, это был маленький, случайно выбранный отель.

— Я бы предложил вам остаться здесь, — сказал он. — Я живу один, и вы могли бы сами о себе позаботиться… Это было бы легко… Но к сожалению, процедура потребует много времени.

— Какая процедура? — удивилась Джая.

— Для гостей, — извиняющимся тоном ответил он. — Не забывайте, что мы в Мьянме. Здесь всё сложно… В каждом доме есть список зарегистрированных жильцов… Больше никто не может здесь ночевать без разрешения. Я знаю женщину, которой после трех лет брака приходилось каждую неделю подавать прошение, чтобы ее включили в "гостевой список" семьи мужа.

— И кто дает эти разрешения?

— Председатель администрации… в каждом районе есть такой… они превращают нашу жизнь в ад… все их ненавидят… А мой особенно отвратителен. В общем, как видите, я бы попросил вас остаться, но… Полиция регулярно делает проверки, особенно по ночам. Никогда не знаешь, когда они заявятся…

Дину похлопал Джаю по спине.

— Лучше идите сейчас… остальные проводят вас до отеля… вас видели входящей сюда, в этом можете не сомневаться… Видели человека в аптеке по соседству? Ну вот… Если его вдруг там нет, подождите, пока он не увидит, как вы уходите… Если он этого не увидит, то наверняка в мою дверь скоро постучат. Возвращайтесь завтра… пораньше. Я подготовлю несколько фотографий. И мы поговорим… Будем разговаривать всё время, пока вы здесь.