Стеклянный Дворец

Глава шестнадцатая

Даже когда Нил и Дину были совсем детьми, они явно походили на разных родителей. Нил пошел в Раджкумара: крупный и сильный, больше индиец, чем бирманец по цвету кожи и телосложению. Дину, наоборот, обладал тонкими чертами матери, как и ее кожей цвета слоновой кости, узкой костью и хрупкостью телосложения.

Каждый год в декабре Долли и Раджкумар возили мальчиков в Хвай Зеди. Дох Сай и Но Да вернулись в родную деревню несколькими годами ранее. расширение бизнеса сделало Дох Сая богатым человеком, он владел несколькими домами в деревне и рядом, выделив один из них для ежегодных визитов Долли и Раджкумара. Долли казалось, что мальчики получают удовольствие от этих поездок, особенно Нил, подружившийся с одним из сыновей Дох Сая — крепким и задумчивым мальчиком по имени Рэймонд. Долли тоже с радостью предвкушала ежегодный визит, со времени поездки в Морнингсайд она снова начала рисовать и проводила много часов у ручья в Хвай Зеди с блокнотом на коленях и играющим рядом Дину.

Однажды, когда они были в Хвай Зеди, Дину внезапно заболел. Долли с Раджкумаром не особенно обеспокоились. Дину часто болел, редко выдавалась неделя, когда у него не было ни простуды, ни кашля или лихорадки. Но Дину также обладал врожденной способностью сопротивляться болезни, и температура редко держалась дольше пары дней. Зная, как он умеет бороться с заболеваниями, Долли с Раджкумаром были уверены, что Дину быстро поправится. Они решили остаться в Хвай Зеди.

Дом, где они остановились, очень походил на таи из лагеря заготовщиков тика, возвышаясь примерно на шесть футов над землей на массивных тиковых столбах. Его построили немного вдалеке от остальной деревни, чуть выше по лесистому склону, на фоне которого стояло поселение. Джунгли росли за таи как утес, огибая его с трех сторон. С балкона едва можно было разглядеть текущий по гальке ручей Хвай Зеди и высокий бамбуковый шпиль церкви.

Как и во всех таи, комнаты соединялись анфиладой, одна вела в другую. Из-за болезни Дину Долли решила изменить привычные места ночлега. Она забрала сына к себе в постель, а Раджкумар переехал в одну из внутренних комнат. Долли задремала рядом со спящим Дину. Ей снилось, как она подняла москитную сетку, выбралась из постели и села в кресло на балконе. Таи был погружен в темноту, но ночь наполняли цикады и светлячки. Через две комнаты она слышала, как Раджкумар ровно дышит во сне. Долли снилось, что она некоторое время посидела в кресле, а потом кто-то заговорил с ней голосом, который она так хорошо знала: это был Тибо. Он торопливо что-то сказал. Как часто бывает во сне, Долли не могла разобрать слова, но точно поняла, что он пытается сообщить.

Она закричала.

Раджкумар покачиваясь вышел со свечой в руке и обнаружил ее сидящей в кресле на веранде, раскачивающейся взад и вперед, обнимая себя трясущимися руками.

— Что случилось?

— Нам нужно уезжать, — ответила Долли. — Нужно отвезти Дину в больницу в Рангуне.

— Почему?

— Не спрашивай. Я расскажу тебе позже.

Они уехали из Хвай Зеди пока еще не рассвело. Дох Сай дал им две запряженных волами повозки и лично проводил до Пьинманы. Они прибыли в Рангун на следующую ночь. Дину немедленно поместили в больницу.

После долгого осмотра доктора отвели Долли и Раджкумара в сторону. У мальчика полиомиелит, сказали они, если бы не скорость, с которой Долли привезла его в больницу, они могли бы потерять ребенка.

— Я знала, что должна его привезти, — сказала Долли.

— Откуда?

— Мне сказали.

— Кто?

— Неважно. Важно только то, что мы приехали.

На ночь Долли осталась в больнице, а на следующее утро сестра принесла ей на подносе завтрак.

— Вы слышали, мэм? — спросила она. — Старый король Тибо умер в Индии.

Поднос с завтраком выскользнул из рук Долли.

— Когда это случилось? — спросила она сестру.

— Дайте подумать… — сестра прикинула даты на пальцах. — Думаю, это произошло за одну ночь до того, как вы приехали.

Вину за смерть короля несла Вторая принцесса, которая когда-то находилась на попечении Долли. Одним ярким декабрьским днем 1916 года она сбежала с простым бирманцем и укрылась в Резиденции. Это стало началом конца.

К тому времени в Ратнагири многое изменилось. Первая принцесса родила девочку (Долли лишь на неделю не дождалась этого события). Ребенка назвали Байсу Фатти, и ко всеобщему удивлению она стала любимицей королевы.

Вскоре после рождения ребенка окружной администратор обнаружил, что располагает достаточной суммой денег, чтобы построить давно обещанный королю дворец. Особняк построили на холме, он выходил окнами на Резиденцию. Дом мог похвастаться залом для торжественных приемов, галереей, отдельными строениями для прислуги, водопроводом и гаражом на два автомобиля, которыми недавно снабдили короля и королеву (одна была марки Форд, а другая — Де Дион). Весь Ратнагири вышел на улицы, чтобы отпраздновать переезд. Когда королевская семья выезжала из Отрэм-хауса в последний раз, вдоль дороги ее приветствовала толпа. Но после переезда быстро обнаружилось, что новое место имеет определенные недостатки. Чтобы содержать его нужна была небольшая армия: двадцать семь привратников, десять пеонов, шесть хазурдааров и бесчисленно множество других помощников, уборщиков, дворников и ай, сто шестьдесят один человек в целом. К тому же теперь стало больше посетителей из Бирмы и других нахлебников. Как их прокормить? Как содержать? Без Долли никто не знал, как с этим справиться.

А потом однажды утром исчезла Вторая принцесса. После расследования выяснилось, что она сбежала с молодым человеком и нашла пристанище в Резиденции. Король отдал Саванту записку для дочери, в которой просил ее вернуться во дворец. Стоя у окна, он направил бинокль на пересекающий холм Де Дион, Когда автомобиль развернулся, чтобы возвращаться, Тибо увидел, что дочери в нем нет. Бинокль выпал из его рук. Король упал на пол, сжимая левую руку. Через час прибыл доктор и объявил, что у короля сердечный приступ. Через десять дней он умер.

Королева сообщила Второй принцессе, что никогда больше не желает ее видеть.

Первая принцесса описала Долли похороны в первом из нескольких тайных писем. Это было такое жалкое и печальное зрелище, что ее величество категорически отказалась присутствовать. Правительство представлял всего лишь заместитель администратора! Ты бы рыдала, увидев такое. Никто бы не поверил, что это похороны последнего бирманского короля! Мы хотели сохранить гроб, чтобы можно было когда-нибудь привезти останки в Бирму, но власти узнали об этом и силой забрали у нас гроб. Они опасались, что тело короля может стать причиной для волнений в Бирме! На могиле практически за одну ночь они соорудили памятник, чтобы мы никогда не смогли его выкопать! Ты должна была быть с нами, Долли. Мы все по тебе скучаем, даже ее величество, хотя, конечно, она в этом не признается, поскольку именно она запретила нам произносить твое имя.

Пока Дину выздоравливал, Долли ни разу не покидала больницу. У них с Дину была отдельная палата, большая и солнечная, наполненная цветами. Из окна они видели величественный и сияющий хти Шведагона. Раджкумар делал всё, что в его власти, чтобы устроить их с удобствами. В обеденное время заезжал У Ба Кьяу и привозил только что приготовленную еду и огромных медных судках. Больница ослабила правила. Друзья могли заходить в любое время дня, а Раджкумар с Нилом оставались до самой поздней ночи, уходя лишь когда Нилу было пора ложиться спать.

Дину выдержал месяц пребывания в больнице с образцовым стоицизмом, заработав похвалы со стороны персонала. Хотя он практически не мог пользоваться правой ногой, доктора обещали, что он поправится, и от болезни останется лишь небольшая хромота.

По возвращении домой после того как Дину выписали из больницы, Долли усиленно пыталась вернуться к привычной домашней рутине. Она поместила Дину в отдельную комнату под присмотром айи. В первые несколько дней он не жаловался. Потом однажды ночью Долли неожиданно проснулась, почувствовав на лице его дыхание. Сын стоял рядом, облокотившись на край кровати. Он оставил храпящую айю у себя в комнате и прокрался в коридор, приволакивая правую ногу. Долли взяла его в постель, прижав костлявое тельце к груди, вдыхая мягкий запах его омытых дождем волос. Той ночью она спала лучше, чем за все прошедшие несколько недель.

В тот день, когда Дину попытался снова научиться ходить, Долли топталась рядом, бросаясь, чтобы отодвинуть стулья и столы с его пути. Наблюдая, как сын борется за то, чтобы восстановить способность двигаться, Долли поражалась его стойкости и упорству, силе воли, которая заставляла его снова и снова подниматься, пока он не смог пройти всего на пару шагов дальше, чем прежде. Но Долли также замечала, как эта ежедневная борьба меняет его. Дину стал более отстраненным, чем когда-либо, и в своей зрелости и самообладании казался гораздо старше. С отцом и братом он вел себя холодно и невосприимчиво, словно смущаясь от того, что не отвечает на их попытки включить его в свои яркие игры.

Долли так была поглощена процессом выздоровления Дину, что он занимал все ее мысли. Она всё меньше и меньше вспоминала о друзьях и о том, чем занимала дни раньше — встречах, чаепитиях, пикниках. Когда время от времени заходил друг или знакомый, наступала неловкая тишина, Долли делала вид, что интересуется его рассказами, не произнося ни слова в ответ. Когда ее спрашивали, как она проводит время, Долли сложно было ответить. Успехи Дину измерялись такими малыми величинами — еще один шажок, еще пара дюймов, что невозможно было передать другим радость или унылую пустоту, которые сопровождали каждый прошедший день. Друзья вежливо кивали, слушая ее объяснения, а когда уходили, Долли понимала, что теперь нескоро их увидит. Удивительно, но она не чувствовала из-за этого сожалений, она была рада.

Однажды в конце недели Раджкумар сказал:

— Ты уже много месяцев не выходила.

Его лошадь бежала в рангунском Кубке губернатора, он настоял, чтобы Долли поехала с ним на скачки.

Она вышла с намерением одеться для скачек, словно выполняла полузабытый ритуал. Когда она спустилась к дверям, У Ба Кьяу проводил ее к автомобилю с поклоном, будто приветствовал дома после долгого отсутствия. Автомобиль был марки Пик-Пик — произведенный в Швейцарии Пиккард-Пиктет, просторное и надежное авто с отделяющей сиденье водителя от пассажирского стеклянной панелью.

Пик-Пик проехал вокруг Королевского озера, мимо китайского кладбища и Рангунского клуба. Теперь Долли тоже начала ощущать, что долгое время отсутствовала. Все знакомые достопримечательности казались новыми и удивительными — на поверхности озера дрожало отражение Шведагона, на берегу торчало нависающее над водой здание лодочного клуба. Долли наклонилась, наполовину высунув лицо из окна, словно глядела на город впервые. Полиция перекрыла улицы вокруг ипподрома, но Пик-Пик узнали, и им позволили проехать. Трибуны выглядели празднично, над террасами развевались знамена и флажки. По дороге к ложе Раджкумара Долли помахала рукой огромному числу людей, чьи имена она позабыла. Когда они уселись, рядом останавливались десятки друзей и знакомых, чтобы поприветствовать ее возвращение. Через некоторое время Долли заметила, что, прикрывшись программкой, Раджкумар шепчет ей их имена, чтобы напомнить, кто это — У Та Джи, распорядитель Терф-клуба [30], У Он, судья на скачках, мистер Макдональд, принимающий ставки на тотализаторе.

Все были любезны. Старый мистер Пиперно, букмекер, послал одного из сыновей спросить, желает ли Долли сделать ставку. Она была тронута и случайным образом выбрала из программки пару лошадей. Оркестр Глочестерширского полка прошел маршем и сыграл серенаду из "Лолы" Фридермана. Затем под громкие звуки труб он начал другую пьесу, а Раджкумар внезапно сжал ее руку.

— Это "Боже, храни короля", — прошептал он.

— Прости, — отозвалась она, быстро встав на ноги. — Я не обратила внимания.

Наконец, к ее облегчению, начались скачки. Потом последовал большой промежуток до следующего заезда, а затем и он закончился. Как раз когда все вокруг становились всё более возбужденными, мысли Долли куда-то унеслись. Уже много недель она не оставляла Дину так надолго, но, конечно, он наверняка и не заметил, что она ушла.

Внезапные аплодисменты вернули ее в реальность. Рядом сидела До Ти, жена сэра Лайонела Ба Тана, одного из распорядителей Терф-клуба. До Ти была в своем знаменитом рубиновом ожерелье и невзначай перебирала камни размером с ноготь. Долли заметила, что женщина внимательно на нее смотрит.

— Что случилось? — спросила Долли.

— Победил Лочинвар.

— Да?

До Ти смерила ее долгим взглядом и засмеялась.

— Долли, глупышка, — сказала она, — ты забыла? Лочинвар — лошадь твоего мужа.

В автомобиле на обратном пути Раджкумар был необычно тихим. Когда они уже почти приехали, он наклонился, чтобы закрыть окошко, отделяющее заднее сиденье от водительского, повернулся к ней и посмотрел немного нетвердым взглядом. После визита в паддок победителя он выпил немало шампанского и был слегка пьян.

— Долли?

— Да?

— С тобой что-то произошло.

— Нет, — она покачала головой. — Нет. Ничего не произошло.

— Ты изменилась… Ты нас забыла.

— Кого?

— Меня… Нила…

Долли вздрогнула. Она знала, что это правда — в последнее время она пренебрегала старшим сыном. Но Нила переполняла энергия, он был шумным, добродушным, а Раджкумар его обожал. С Дину Раджкумар вел себя нервно и неуверенно, его тревожила и озадачивала слабость и хрупкость сына, он не ожидал такого в своем потомстве.

— Нил во мне не нуждается, — объяснила Долли, — так, как Дину.

Раджкумар потянулся за ее рукой.

— Долли, мы все в тебе нуждаемся. Ты не можешь уйти в себя, не можешь нас забыть.

— Конечно, нет, — неловко засмеялась Долли. — Куда бы я отправилась, позабыв вас?

Раджкумар выпустил ее руку и отвернулся.

— Иногда я не могу отделаться от чувства, что ты уже ушла, закрывшись за стеклянной стеной.

— Какой стеной? — воскликнула она. — О чем ты говоришь? — она подняла глаза и увидела, что У Ба Кьяу наблюдает за ней в зеркало заднего вида. Долли прикусила губу и больше ничего не добавила.

Произошли поразительные перемены. Поначалу она их не осознавала. Через пару дней она решила, что Раджкумар прав, она должна чаще выходить, даже просто на Скотт-Маркет, пройтись по магазинам. Дину уже мог справляться в одиночку, вскоре пойдет в школу. Долли придется привыкнуть обходиться без него, а кроме того, постоянно сидеть взаперти вредно для здоровья.

Долли начала планировать небольшие вылазки. Однажды утром она оказалась в самой оживленной части города, рядом со зданием муниципалитета. Впереди, на пересечении Далхаузи-стрит и улицы пагоды Суле, находился заполненый транспортом круговой перекресток. Запряженная волом повозка столкнулась с рикшей, кто-то пострадал. Собралась толпа, воздух наполнился шумом и пылью.

Пагода Суле стояла в центре этого кругового перекрестка. Ее только что побелили, и она возвышалась над оживленными улицами как скала в море. Долли проходила мимо пагоды бесчисленное множество раз, но ни разу не была внутри. Она велела У Ба Кьяу подождать поблизости и вышла из автомобиля.

Долли осторожно пробралась сквозь толпу по перекрестку и поднялась по лестнице. Сняв туфли, она оказалась на прохладном мраморном полу. Уличный шум стих вдали, а воздух казался чистым и непыльным. Она заметила группу монахов в оранжевых одеждах, поющих в одном из маленьких святилищ, расположенных по краям круглого помещения. Долли вошла и села на колени на циновке перед ними. Прямо напротив, в нише, находилась небольшая позолоченная статуя сидящего со скрещенными ногами Будды, средним пальцем правой руки он прикасался к земле. Внизу лежала груда цветов — розы, жасмин, розовый лотос, в воздухе витал густой аромат.

Долли закрыла глаза, пытаясь слушать монахов, но вместо этого в ушах стоял голос Раджкумара: "Ты изменилась… забыла нас". В спокойствии этого места эти слова звучали по-другому, она поняла, что он прав, что события недавнего прошлого изменили ее не меньше, чем Дину.

Ночью в больнице, лежа с Дину в кровати, Долли прислушивалась к голосам, которые были неразличимы днем: к бормотанию встревоженных родственников, к отдаленным крикам от боли, к оплакивающим потерю женщинам. Словно в неподвижном ночном воздухе стены стали пористыми, наполнив помещение невидимыми волнами поражения и страданий. Чем больше она прислушивалась к этим голосам, тем чаще они обращались напрямую к ней, иногда напоминая голоса из прошлого, иногда с предостерегающими нотками.

Однажды поздно ночью она услышала, как просит воды старушка. Голос был слабым — хриплый скрипучий шепот, но наполнил комнату. Хотя Дину крепко спал, Долли прижала руку к его голове. Некоторое время она лежала без движения, прижимаясь к сыну, пытаясь заслониться от звуков с помощью его спящего тела. Потом она выскользнула из постерли и быстро пошла по коридору.

Ее остановила медсестра-каренка в белом чепце.

— Что вы здесь делаете?

— Я слышала голос, — ответила Долли, — кто-то просил воды… — она заставила медсестру прислушаться.

— О да, — беспечно заметила сестра, — это из малярийной палаты внизу. Кто-то бредит. Возвращайтесь к себе.

Вскоре стоны прекратились, но Долли не спала всю ночь, ее преследовал этот голос.

В другой раз она вышла из палаты и обнаружила в коридоре носилки. На них лежал ребенок, накрытый белой больничной простыней. Хотя Дину находился всего в нескольких футах, Долли не могла подавить охвативший ее приступ паники при виде покрытых саваном носилок. Она упала на колени прямо в коридоре и сорвала закрывавшую труп простыню. Это был мальчик возраста Дину, довольно похожий на него по телосложению. Долли начала истерически кричать, переполненная как виной, так и облегчением. Медсестре и санитару пришлось поднять ее и отвести обратно в постель.

Той ночью она снова не смогла заснуть. Долли думала о теле того мальчика, о том, какой стала бы ее жизнь без Дину, о матери мертвого мальчика. Она начала плакать, словно ее голос был един с голосом той неизвестной женщины, словно между ними возникла невидимая связь — между ней, Дину, мертвым ребенком и его матерью.

Теперь, стоя на коленях на полу пагоды Суле, Долли вспомнила голос короля Тибо в Ратнагири. В последние годы король старался все больше придерживаться принципов, которые выучил, будучи послушником в дворцовом монастыре. Долли вспомнила слово, которое он часто использовал, каруна, одно из слов Будды, на пали означающее сострадание, неразделимость всех живых существ друг от друга, притяжение схожести жизней. Придет время, говорил он девочкам, когда вы тоже поймете, что означает каруна, и с этого мгновения ваша жизнь никогда уже не будет прежней.

Вскоре после похорон короля Тибо королева написала своим тюремщикам, попросив разрешения переехать обратно в Бирму. Ее просьбу отвергли из соображений безопасности: из-за войны в Европе, решили, что ее присутствие в такой деликатный для империи момент может сыграть роль зажженной спички. Лишь после окончания войны королеве с дочерьми позволили вернуться на родину.

Первая принцесса теперь стояла перед лицом нового кризиса. Должна ли она покинуть Ратнагири и уехать в Бирму с матерью? Или остаться с Савантом?

Принцесса обещала мужу, что поедет с матерью в Бирму, а потом вернется, как только ее величество обустроится в новом доме. Савант поверил ей на слово и не стал возражать. Но в день отъезда королевской семьи он ступал по пристани Мандви с тяжелым сердцем. Он знал, что они с детьми видят принцессу в последний раз.

Сопровождающая королеву группа медленно продвигалась по континенту, из Бомбея на восток, по железной дороге. В Калькутте королева со свитой остановилась в Гранд-отеле. Так вышло, что Вторая принцесса в это время тоже жила в Калькутте вместе с мужем, она едва ли могла проигнорировать присутствие матери и сестер. Однажды вечером изгнанная из семьи принцесса собралась с мужеством и отправилась в Гранд-отель к матери.

Королева категорически отказалась принимать и дочь, и зятя. Принцесса, прекрасно зная мать, благоразумно отступила, но только не ее муж, который безрассудно ворвался без приглашения в покои королевы. Эта атака немедленно получила отпор: с единственным яростным окриком королева спустила своего непризнанного зятя с мраморной лестницы Гранд-отеля. По неудачному стечению обстоятельств, он был обут в туфли на гладкой кожаной подметке. Он подскользнулся и полетел в холл, где прибывающих гостей приветствовал камерный оркестр, приземлившись прямо в его центр, как прыгающая форель. Виолончель треснула, а у альта полопались струны. Рядом сидела Третья принцесса, ее нервы и так были натянуты после недавнего путешествия. Она впала в истерику и долго не могла успокоиться. Пришлось послать за доктором.

В апреле 1919 года королева со свитой сели на борт "РМС Аранколы". Четыре дня спустя они прибыли в Рангун и вдохновились при виде бунгало на Черчилль-роуд. Две недели прошли в деятельной суете. Потом Первая принцесса застала всех врасплох, заявив, что готова вернуться к Саванту. Семейные советчики заламывали руки. Решили, что долг принцессы, как старшей дочери, остаться с матерью, а сделанные обещания можно было позабыть в интересах здравого смысла и приличий. Никто не сомневался, что найдутся основания для того, чтобы аккуратно закрыть двери перед Савантом.

Но теперь Первая принцесса показала себя истинной представительницей династии, плоть от плоти Канбаунов — ее любовь к бывшему кучеру семьи оказалась столь же непоколебимой, как привязанность матери к королю. Отринув семью, она вернулась к Саванту и больше никогда не покидала Ратнагири. Остаток жизни она провела с мужем и детьми в маленьком доме в пригороде. Именно там она и умерла двадцать восемь лет спустя.

Вторая принцесса с мужем несколько лет прожила в Калькутте, прежде чем переехать на горную станцию Калимпонг неподалеку от Дарджилинга. Там принцесса с мужем занялись молочным бизнесом.

Так вышло, что из четырех принцесс те двое, что родились в Бирме, выбрали жизнь в Индии. Младшие сестры, напротив, родились в Индии, но осели в Бирме, обе вышли замуж и завели детей. Что до королевы, то она провела последние годы в своем доме в Рангуне на Черчилль-роуд. Деньги, которые ей удавалось получить от колониальных властей, она тратила на религиозную благотворительность и пищу для монахов. Она всегда носила только белое, принятый в Бирме цвет траура.

После прибытия королевы в Рангун Долли несколько раз ей писала с просьбой посетить резиденцию. Ни на одно из писем она не получила ответа. Королева умерла в 1925 году, через шесть лет после возвращения из Ратнагири. Несмотря на то, что столько лет она провела в заточении, город внезапно охватил порыв сентиментальности, и народ в трауре высыпал на улицы. Королеву похоронили около пагоды Шведагон в Рангуне.