Стеклянный Дворец

Глава двадцать пятая

Манджу с Нилом были женаты меньше трех месяцев, когда британский премьер-министр Невилл Чемберлен объявил Германии войну от имени Британии и ее империи. С началом войны в Рангуне подготовились к авианалетам. Город разделили на несколько секторов и в каждом сформировали комитет по противовоздушной обороне. Офицеров-медиков обучили лечению пострадавших от газовой атаки, наблюдателям ПВО показали, как опознать зажигательную бомбу, собрали пожарные команды и основали центры первой помощи. Уровень воды в Рангуне был слишком высок, чтобы устроить под зданиями убежища, но в стратегических местах по всему городу выкопали убежища-окопы. Время от времени устраивали затемнение, поезда входили и выходили из Рангуна с темными окнами, наблюдатели ПВО и охрана общественного порядка оставались на посту всю ночь.

Учения прошли вполне удовлетворительно, горожане добродушно следовали инструкциям, беспорядки возникали редко. Но сложно было отрицать тот факт, что затемнение в Рангуне стало скорее представлением, чем тренировкой, публика, похоже, проходила через это, не убежденная ни в серьезности войны, ни в возможном риске для жизни.

Конечно, в Бирме, как и в Индии, общественное мнение глубоко разделилось: в обеих странах многие значимые персоны выражали поддержку колониальному правительству. Но многие также слышали голоса, горько проклинающие Британию за то, что она объявила от их имени войну, не дав по этому случаю гарантий независимости. Настроение среди бирманских студентов-активистов выразил девиз, придуманный харизматичным молодым лидером Аун Саном: трудности колониализма — это возможности для свободы, сказал он. Однажды Аун Сан исчез, и пошли слухи, что он находится на пути в Китай, чтобы найти там поддержку коммунистов. Позже стало известно, что вместо этого он отправился в Японию.

Но эти тревоги были довольно далеки от повседневной жизни на улицах города, где люди, похоже, в основном рассматривали учения по противовоздушной обороне как некоторого рода массовое развлечение. Весельчаки жизнерадостно гуляли по темным окрестностям, молодежь флиртовала в парках, вдали от чьих-либо глаз, посетители кинотеатров собирались, чтобы посмотреть "Ниночку" Эрнста Любича в "Метро", в "Эксельсиоре" долго шел фильм "Когда наступит завтра", а Айрин Данн [43] боготворили, как одного из городских идолов.

Дину и его друг Тиха Со находились среди тех немногих, кто всецело посвятил себя ПВО. К тому времени и Дину, и Тиха Со были глубоко вовлечены в политику студенческого союза. Они состояли в крайне левом крыле и занимались изданием антифашистского журнала, считая участие в гражданской обороне естественным продолжением политической работы.

Дину еще жил в Кемендине, занимая пару комнат на верхнем этаже. Но дома он не упоминал о работе наблюдателем ПВО, частично потому, что знал: Нил скажет, что он напрасно теряет время и должен заняться работой, а частично потому, что из опыта мог заключить, что отец всегда в штыки встречает его мнение. Вот почему он так удивился, когда на встрече наблюдателей ПВО столкнулся лицом к лицу ни с кем иным, как с отцом.

— Ты?

— Ты!

Сложно было судить, кто удивился больше.

После этой встречи впервые в жизни между Раджкумаром и Дину возникли непрочные узы. Начало войны привело их мысли хоть и разными путями, но к единому мнению: Раджкумар был убежден, что без Британской империи экономика Бирмы рухнет. Дину поддерживал военные усилия альянса по другой причине: из-за левацких убеждений, из-за поддержки движений сопротивления в Китае и Испании, из-за восхищения Чарли Чаплиным и Робертом Капой [44]. В противоположность отцу, он не был сторонником колониализма, его антипатию к британскому правлению превосходила только ненависть к европейскому фашизму и японскому милитаризму.

Какими бы ни были причины, настало мгновение, когда отец и сын объединились, беспрецедентная ситуация на памяти окружающих. Впервые в жизни они работали вместе, посещая встречи, обсуждая вопросы необходимости импорта противогазов и разрабатывая военные плакаты. Этот опыт был так нов, что оба молча его лелеяли, не разговаривая об этом ни дома, ни где-либо еще.

Однажды ночью затемнение сопровождалось грозой. Несмотря на дождь Раджкумар настоял на том, чтобы пойти вместе со своей группой наблюдателей. Домой он вернулся промокшим до нитки. На следующее утро он проснулся, дрожа. Пришел доктор и поставил диагноз: воспаление легких. Раджкумара отвезли в больницу на машине скорой помощи.

В первые несколько дней Раджкумар почти не приходил в сознание, не узнавал Долли, Дину или Нила. Доктора сочли его состояние достаточно серьезным, чтобы запретить все посещения. Несколько дней он лежал почти в коме.

Потом температура начала медленно спадать.

В минуты просветления Раджкумар оценивал обстановку. Вышло так, что по случайности он попал в знакомое место, больничную палату, которую занимали Дину и Долли двадцать четыре года назад. Оглядевшись вокруг постели, Раджкумар узнал вид из окна: Шведагон точь-в-точь в той рамке, как он запомнил. Бело-голубые занавески слегка полиняли, но по-прежнему были чистейшими и накрахмаленными, плиточные полы как всегда сияли чистотой, а темная, тяжелая мебель была легко узнаваемой, с написанными белой краской по полированному дереву инвентарными номерами.

Когда, наконец, он достаточно поправился для того, чтобы сесть, Раджкумар заметил в палате два дополнения: кондиционер, а возле кровати — радио, семиламповый "Пайяр" с ручкой настройки, металлическим корпусом и хромированной отделкой. Кондиционер был Раджкумару ни к чему, а радио его заинтриговало. Он покрутил переключатель и наткнулся на сингапурскую станцию: голос диктора перечислял последние военные действия, описывая эвакуацию британских войск из Дюнкерка.

После чего Раджкумар большую часть времени слушал радио. Каждую ночь медсестра его выключала вместе со светом, Раджкумар дожидался, пока не стихнут ее шаги, и снова его включал. Он лежал на боку и крутил круглую ручку, перепрыгивая от станции к станции. Двадцать четыре года назад, в то время, когда в этой палате находилась Долли, Европа содрогалась от другой войны. Долли тоже бодрствовала в этом помещении, прислушиваясь к ночным звукам. Но те шепоты, которые слышала она, шли из больницы, а теперь палата наполнилась голосами со всего мира — Лондона, Дели, Чунцина, Токио, Москвы и Сиднея. Голоса говорили так быстро и с таким напором, что Раджкумар начал ощущать, что перестает понимать поток событий, что он стал одним из тех, кто как лунатики бредут к катастрофе, перестав осознавать важность того, что творится вокруг.

Впервые за много лет он позволил себе задуматься над тем, как ведет дела. День за днем, месяц за месяцем он пытался сам принимать все решения, просматривать все счета, посещать все объекты, все лесопилки, склады и торговые точки. Он руководил компанией, как закусочной на базаре, и в процессе перестал видеть более широкий контекст.

Нил давно стремился к большей роли в управлении предприятием, Раджкумар ответил на это тем, что попытался его отстранить. Он выдал ему денег и велел вложить их в кино, словно подкупая ребенка пакетом конфет. Уловка сработала, но только потому, что Нил слишком им восхищался, чтобы бросить вызов его авторитету. Теперь бизнес приходил в упадок — факт, которому он отказался смотреть в глаза. Раджкумар не обращал внимания на намеки бухгалтеров и менеджеров, кричал на них, когда они пытались его предупредить. А суровая правда заключалась в том, что ему некого было винить, кроме самого себя: он просто потерял понимание того, что делает и почему.

Пока он лежал, слушая потрескивающие в радиоприемнике голоса, Раджкумара словно накрыло сырым лоскутным одеялом угрызений совести. Доктора объявили, что он находится на пути к полному выздоровлению, но семья не видела никаких признаков улучшения ни в поведении, ни во внешности. Теперь ему было за шестьдесят, но выглядел он намного старше: брови поседели и стали кустистыми, а щеки обвисли многочисленными складками. Казалось, он едва осознавал присутствие других людей, которые заходили его навестить, часто они пытались с ним заговорить, но Раджкумар обрывал разговор, включая радио.

Однажды Долли выдернула радио из розетки и закрыла дверь.

— Раджкумар, что у тебя на уме? Скажи мне.

Поначалу Раджкумар молчал, но она толкала его, пока он не ответил.

— Я размышлял, Долли.

— О чем? Расскажи.

— Помнишь, как вы с Дину были в этой палате?

— Да, конечно.

— В ту ночь в Хвай Зеди, когда Дину заболел, а ты сказала, что мы должны отвезти его в больницу, я думал, у тебя истерика. Я согласился только ради твоего спокойствия.

— Да, я знаю, — улыбнулась она.

— Но ты была права.

— Просто повезло, я получила предупреждение.

— Так ты и сказала. Но оглядываясь назад, я понимаю, что ты часто оказываешься права. Даже хотя живешь такой тихой жизнью, закрывшись в доме, ты, похоже, больше меня знаешь о том, что происходит в мире.

— Ты о чем?

— Я думал о том, что ты повторяешь уже много лет, Долли.

— О чем именно?

— О том, что мы должны уехать.

С долгим вздохом облегчения Долли дотронулась до его руки.

— Так ты наконец-то об этом задумался?

— Да. Но это тяжело, Долли, тяжело думать об отъезде, Бирма дала мне всё. Здесь выросли мальчики, они никогда не знали другого дома. Когда я впервые приехал в Мандалай, находа моей лодки сказал: это золотая страна, здесь никто не голодает. Для меня это оказалось правдой, и несмотря на все события последнего времени, не думаю, что я когда-нибудь смогу так же полюбить какое-либо другое место. Но если я чему и научился в жизни, Долли, так это тому, что в таких вещах нельзя быть уверенным. Мой отец был из Читтагонга, а закончил жизнь в Аракане, я оказался в Рангуне, ты приехала из Мандалая в Ратнагири, а теперь ты тоже здесь. С какой стати мы должны ожидать, что проведем здесь остаток жизни? Есть люди, которым повезло закончить жизнь там, где она началась. Но это необязательно должно случиться с нами. Наоборот, нам стоит ожидать, что настанет время, когда нам снова придется переезжать. Чем ждать, пока нас сметут отсюда события, лучше составить план и обрести контроль над собственной судьбой.

— Что ты пытаешься сказать, Раджкумар?

— Только то, что не имеет значения, считаю ли я Бирму своим домом. Имеет значение только то, что о нас думают люди. Достаточно очевидно, что людей вроде меня теперь считают врагами, причем все стороны. Такова реальность, и я должен ее признать. Моя задача теперь — найти способ обеспечить Дину и Нила.

— Разве они уже не обеспечены?

Раджкумар помедлил, прежде чем ответить.

— Долли, думаю, ты в курсе, что в последнее время дела на предприятии идут неважно. Но, вероятно, не знаешь, до какой степени.

— И насколько всё плохо?

— Плохо, Долли, — спокойно произнес он. — У меня есть долги, много долгов.

— Но, Раджкумар, если мы продадим дом, склады, нашу долю в Морнингсайде, наверняка что-то останется, чтобы мальчики могли начать новое дело?

Раджкумар закашлялся.

— Это не сработает, Долли. Дела сейчас обстоят так, что даже если мы продадим всё, этого не хватит. Что до Морнингсайда, то у Мэтью и у самого есть проблемы, ты знаешь об этом. Депрессия сильно сказалась на каучуке. мы не можем делать это с наскока, Долли, иначе точно накличем беду. Всё нужно делать очень медленно и аккуратно. Нужно время…

— Не знаю, Раджкумар, — Долли начала нервно теребить край хтамейна. — Теперь всё происходит так быстро, говорят, что война может распространиться дальше, что в нее может вступить Япония, что она может даже напасть на Бирму.

Раджкумар улыбнулся.

— Долли, это невозможно. Просто взгляни на карту. Чтобы сюда добраться, японцам придется пройти через Сингапур и Малайю. Сингапур — одно из самых укрепленных мест в мире. Там у британцев десятки тысяч солдат. Там тридцатишестидюймовые пушки по всему побережью. Не стоит бояться собственной тени, Долли, не нужно паниковать. Если мы хотим всё устроить, то давай будем реалистами, мы должны составить тщательный план.

Долли наклонилась над ним, чтобы взбить подушку на кровати.

— Так у тебя есть план?

— Пока нет, но я думаю о нем. Куда бы мы ни отправились, это потребует времени, по меньшей мере год, может, и больше. Тебе нужно приготовиться. Я хочу, чтобы мы уехали из Бирмы с достаточной суммой денег, чтобы мальчики могли устроиться где-нибудь с комфортом — в Индии или где пожелают.

— А потом?

— Мы оба будем свободны.

— Для чего?

— Что ж, ты ведь уже решила — ты хочешь жить в Сикайне.

— А как же ты?

— Возможно, я тоже вернусь назад, Долли. Иногда я раздумываю над тем, чтобы тихо поселиться в Хвай Зеди, уверен, что Дох Сай оставил для меня местечко, и это будет не так далеко от тебя.

Долли засмеялась.

— Так ты собираешься всё продать, лишить нас всех корней, только чтобы вернуться и вести тихую жизнь в Хвай Зеди?

— Когда я делаю это, то думаю не о себе, Долли, это ради мальчиков.

Раджкумар улыбнулся и уронил голову на подушку. Однажды он уже стоял на жизненном перекрестке, когда пытался раздобыть свой первый контракт с железной дорогой Чота-Нагпур. Он как следует поразмыслил и выработал план, который сработал, положив начало будущим успехам. Сейчас он тоже должен что-то придумать, план, который сработает, это будет последний жизненный вызов, последний холм, на который он поднимется. А потом он отдохнет. Нет ничего постыдного в том, чтобы состариться и мечтать об отдыхе.

Первые месяцы войны застали батальон Арджуна на границе с Афганистаном. Арджун находился в гарнизоне маленького аванпоста под названием Чарбаг, неподалеку от Хайберского перевала. На границе было тихо, необычно тихо, по словам офицеров, конфликт в Европе казался таким далеким. С Чарбагом управлялась одна рота, а Арджун являлся единственным офицером. Окружающий ландшафт был потрясающе красив: крутые горы цвета охры с косыми полосами ярких вкраплений. Помимо ежедневной муштры, осмотра казарм и периодических тренировочных походов особо заняться было нечем, Арджун проводил долгие часы читая, и вскоре у него закончились книги.

С регулярными двухнедельными интервалами приезжал с инспекцией командир батальона, подполковник "Баки" Бакленд. Командующий был высокого роста и выглядел как настоящий военный, с ершиком курчавых волос на затылке лысеющей головы.

— И как вы проводите время, лейтенант? — бесцеремонно спросил командующий во время одного из визитов. — Вы охотитесь? Я слышал, здесь можно неплохо развлечься.

— Вообще-то, сэр, — тихо ответил Арджун, — я читаю.

— Да? — командующий посмотрел на него с возрастающим интересом. — Не думал, что вы любите читать. Могу я спросить, что именно вы читаете?

Их вкусы оказались схожими: командующий познакомил Арджуна с Робертом Грейвсом и Уилфредом Оуэном. Арджун одолжил ему экземпляры "Войны миров" Герберта Уэллса и "Двадцать тысяч лье под водой" Жюля Верна. Этот обмен книгами стал приятной частью жизни Арджуна в Чурбаке, он с нетерпением ожидал приезда командующего. Между его визитами тянулись длинные дни без происшествий. Заняться было совершенно нечем, разве что поговорить со случайным приезжим.

Поздним летом друг Аржуна Харди остановился здесь по пути на собственный аванпост на вершине Хайберского перевала. Харди был спокойным человеком с ясным взглядом, среднего роста и комплекции. В форме или нет, он всегда одевался аккуратно, складки тюрбана лежали в точном порядке, а борода расчесана и подвязана под подбородком.

Несмотря на происхождение из семьи военных, Харди совершенно не напоминал воина-сикха или военачальника, он говорил тихо и двигался медленно, с присущим ему сонливым выражением лица. Он обладал хорошим музыкальным слухом и обычно первым в столовой разучивал последние песни из индийского кино. Он имел привычку, которая некоторых раздражала, а некоторым нравилась, вполголоса мурлыкать эти мелодии во время занятий. Иногда эта причуда заводила его друзей несколько дальше обычных "забав", но они знали, что есть определенные границы, которые нельзя переходить в насмешках: хотя Харди обычно трудно было оскорбить, в гневе он становился непреклонным и долго помнил обиды.

Харди только что вернулся из увольнительной, которую провел в своей деревне. В первый вечер в Чарбаге он пересказал Арджуну некоторые странные слухи, которые оттуда привез. Большая часть его соседей имела родственников в армии, и некоторые рассказывали о волнениях, говорили, что войска отказываются подчиняться приказам о переводе за границу. В Бомбее подразделение сикхов, кавалерийский эскадрон, поднял мятеж. Они сложили оружие и отказались садиться на борт корабля, который должен был отвезти их в Северную Африку. Двоих расстреляли, еще десяток отправили в тюрьмы на Андаманские острова. Некоторые из этих людей были из деревни Харди, он не сомневался в правдивости этих историй.

Арджун поразился, услышав новости.

— Ты должен рассказать Баки. Он должен знать.

— Он наверняка уже знает, — ответил Харди. — И если ничего нам не сказал, то значит, на то есть причина.

Они с тревогой переглянулись и сменили тему, ни один не стал рассказывать эту историю никому другому.

Несколько месяцев спустя Джаты один-один перевели обратно на базу батальона в Сахаранпуре, неподалеку от Дели. Когда их посвятили в дальнейшие планы, ритм жизни резко переменился. Теперь армия стремительно расширялась: к полкам присоединялись новые батальоны, в штаб-квартиру требовался опытный персонал. Как и другие батальоны полка, Джаты один-один лишились нескольких офицеров и сержантов. Внезапно у них возникли трудности в заполнении образовавшихся вакансии. Из учебного центра батальона прислали новые роты, и новых офицеров поставили не место выбывших. Новые офицеры состояли, главным образом, из живущих в Индии британцев, бывших штатских, набранных Чрезвычайным комитетом, раньше они были плантаторами, бизнесменами и инженерами. Они не обладали опытом службы в индийской армии и не были знакомы с ее замысловатыми традициями и процедурами.

Арджуна и Харди уже повысили из младших лейтенантов до лейтенантов, теперь они входили в число немногих оставшихся в подразделении офицеров регулярной армии. Подполковник Бакленд всё больше и больше полагался на них в ежедневном управлении батальоном.

Сначала он переложил на них задачу по формированию нового взвода управления. Потом, быстрее, чем кто-либо ожидал, батальон получил автотранспорт согласно штатному расписанию. Прибыли тридцать шесть полуторатонных грузовиков вместе с еще дюжиной меньшего размера. Оказалось, что в батальоне полно погонщиков мулов, но не хватает водителей. Арджуна отозвали из взвода управления и назначили офицером, ответственным за транспорт. Ему выпала задача обучать новых водителей, как водить тяжелые грузовики по узким переулкам и базарам Сахаранпура.

Пока батальон привыкал к новому транспорту, из Дели прислали новое вооружение: трехдюймовые мортиры, пулеметы и ручные пулеметы Виккерс-Бертье. Потом появились три бронетранспортера Брена, шесть средних пулеметов и пять противотанковых ружей Боя, по одному на каждую роту. Харди руководил тренировками солдат с новыми видами оружия.

Как только Арджун и Харди благополучно устроились на новых должностях, командующий снова всё перевернул вверх тормашками. Он убрал Арджуна и Харди с должностей и поставил их на подготовку мобилизационной схемы подразделения.

К этому времени основная часть коллег Арджуна и Харди по военной академии уже отправилась за границу. Некоторые служили в Северной Африке, некоторые в Эритрее (где один заслужил крест королевы Виктории), некоторые — на Востоке: в Малайе, Гонконге и Сингапуре. Арджун и Харди решили, что они тоже вскоре поедут за границу, чтобы присоединиться к другим подразделениям индийской армии. Когда командующий попросил их выработать мобилизационный план, они сочли это знаком, что отъезд неизбежен. Но прошел еще месяц, и ничего не изменилось, а потом еще один. В новогоднюю ночь они устроили блеклое празднование 1941 года. Несмотря на запрет разговаривать в столовой о делах, беседа снова и снова возвращалась к вопросу о том, куда их пошлют, на восток или на запад, в Северную Африку или в Малайю.

Мнения разделились поровну.

Раджкумар вышел из больницы, получив строгие указания оставаться в постели по меньшей мере месяц. Вернувшись домой, он настоял на переезде в комнату на верхнем этаже. Туда принесли кровать и разместили у окна. Нил принес радиоприемник, такой же "Пайяр", как и в больнице, и поставил его на тумбочке у кровати. Когда всё выглядело так, как хотел Раджкумар, он лег, прислонившись к горе подушек, расположившись так, чтобы мог смотреть на город, в сторону Шведагона.

Со временем перед его глазами очень медленно начал вырисовываться план. Во время последней войны цены на древесину взлетели. Прибыли, которую он тогда получил, хватило на декаду вперед. Вполне естественно было предположить, что нечто подобное может произойти снова. Британцы и голландцы усиливали укрепления по всему Востоку — в Малайе, Сингапуре, Гонконге, на Яве и Суматре. Весьма вероятно им понадобятся стройматериалы. Если он сможет создать на своих складах запас древесины, то наверняка в следующем году продаст ее с хорошей прибылью. Проблемой являлись наличные: ему придется продать или заложить все активы, чтобы найти деньги, придется избавиться от складов, лесопилок, участков для вырубки, даже от дома в Кемендине. Возможно, удастся убедить Мэтью выкупить долю в Морнингсайде, так тоже можно получить немного наличных.

Чем больше он об этом размышлял, тем более убедительным ему это казалось. Конечно, риск был велик, риск всегда был, когда на кону стояло нечто важное. Но награда тоже могла получиться огромная, достаточная, чтобы погасить долги и профинансировать новые предприятия для Нила и Дину. Будут и другие преимущества, если пойти по этому пути: ко времени окончательного отъезда все активы будут проданы. После этого он спокойно сможет уехать, ничто не будет его удерживать, не о чем будет беспокоиться.

Однажды вечером, когда Долли принесла ему поесть, Раджкумар обрисовал ей план.

— Думаю, это должно сработать, Долли, — заключил он. — Думаю, это наша лучшая возможность.

У Долли было много возражений.

— Как всё это устроить, Раджкумар? В таком состоянии здоровья ты не сможешь за всем поспевать, ездить в Малайю и всё такое.

— Об этом я тоже подумал, — ответил он. — Нил и Дину будут ездить за меня. Я объясню им, что делать. Один сможет поехать вглубь страны, другой займется продажей нашей части Морнингсайда.

Долли покачала головой.

— Дину не согласится. Он никогда не хотел иметь ничего общего с твоим бизнесом, ты это знаешь.

— У него нет выбора, Долли. Если бы я сегодня умер, ему бы пришлось выплачивать мои долги, хочет он того или нет. Я прошу лишь несколько месяцев его времени. После этого он будет свободен заниматься тем, что ему интересно.

Долли замолчала, и Раджкумар потянулся к ее руке.

— Скажи что-нибудь, Долли, скажи, что ты об этом думаешь.

— Раджкумар, — тихо произнесла Долли, — этот твой план, ты знаешь, как называют подобные вещи?

— Как?

— Это называется припрятывать товары и спекулировать на войне.

Раджкумар бросил на нее сердитый взгляд.

— Это касается товаров первой необходимости, Долли. А я не этим занимаюсь. В моем плане нет ничего противозаконного.

— Я говорю не о законе…

— Долли, больше ничего сделать нельзя, — тон Раджкумара стал нетерпеливым. — Нам придется использовать эту возможность, разве ты не видишь?

Долли поднялась на ноги.

— Разве мое мнение и правда что-то значит, Раджкумар? Если это твое решение, значит, так ты и поступишь. Неважно, что думаю я.

Ночью, когда весь дом спал, в холле внизу зазвонил телефон. Долли выскочила из постели и побежала туда, чтобы поднять трубку до того, как проснется Раджкумар. Она услышала треск на линии и голос оператора, сообщающего о международном вызове. На мгновение аппарат затих, а потом она услышала голос Элисон, очень слабый, словно она кричала в заполненной людьми комнате.

— Элисон? — она услышала звук, похожий на рыдания и повысила голос. — Элисон, это ты?

— Да.

— Элисон, всё в порядке?

— Нет… у меня плохие новости.

— Саяджи?

— Нет, — она снова всхлипнула. — Родители.

— Элисон. Мне так жаль. Что случилось?

— Они уехали в отпуск. На машине. На нагорье Кэмерон. Машина упала с дамбы…

— Элисон, Элисон… — Долли не могла придумать, что еще сказать. — Элисон, я бы приехала, если бы смогла, но Раджкумар болен. Я не могу его покинуть. Но я кого-нибудь пришлю — одного из мальчиков, возможно, Дину. Это может занять несколько недель, но он приедет. Обещаю…

На линии стало тихо.