Таня Соломаха

XXIII

Эскадрон Ивана Опанасенко задержался в Отрадной, прикрывая отступление полка. С эскадроном осталась и Соломаха. Она организовала эвакуацию госпиталя и отрадненской типографии, в которой успела отпечатать несколько сот прокламаций и воззваний к населению Кубани с горячим призывом вступать в ряды красных отрядов.

Перед вечером она с Иванкой расставляла заставы на околице. Заходило солнце, из степи доносился приглушенный рев. Таня, поднимаясь на стременах, всматривалась в даль. Ее высокий воронок с белым пятном на лбу, слюнявя, грыз мундштук и, нетерпеливо переступая ногами, настораживал уши к горизонту. Там росла розовая, пронизанная последними лучами солнца туча.

— Стадо? — встревожилась Таня.

Иванко посмотрел в бинокль.

— Что-то слишком большое.

Однако уже ясно слышался дикий рев, ржание, отчаянное блеяние. Все это — табун жеребят, стадо коров, отары овец — галопом неслось к станице, как будто гонимое какой-то таинственной страшной силой. Пыль вздымалась до неба.

— По коням! В обход! — скомандовал Иван и, предчувствуя опасность, разделил отряд на две части. Одну группу повела в обход Таня.

Но дикая лавина ворвалась в станицу, ломая плетни, растаптывая детей, сметая взрослых. А сквозь тучи пыли блеснули белые погоны, сабли, вспышки маузеров. Шкуровцы под прикрытием большого стада ворвались в станицу.

— Пулеметы — к реке! — крикнула Таня, выхватывая саблю.

Во главе небольшой группы молодых бойцов она кинулась на шкуровцев, полоснула по голове какого-то офицера, ослепленного пылью.

Пять шкуровцев поскакали догонять пулеметную тачанку, но им наперерез бросилась Таня. Она проскочила прямо перед конскими мордами, отбила чей-то слабый сабельный удар. Дерзость дивчины разозлила белоказаков. Они понеслись за нею. На это Таня и рассчитывала.

Она заманивала их подальше от речки, от пулеметной тачанки.

Вдруг над ее головой взметнулись клинки. Выхватывая из-за спины карабин, Таня рванула повод, лошадь вскочила в переулок, а девушка, повернувшись в седле, выстрелила в переднего шкуровца. Пуля, вероятно, попала в голову коня, потому что он споткнулся, на него налетели задние, и всё сбилось в кучу.

Тем временем Таня вырвалась на другую улицу и с разгона врезалась в белогвардейский эскадрон, выбив из седла одного всадника. От неожиданности белогвардейцы растерялись, а когда опомнились, Таня была далеко. Выстрелили раза три и пустились вдогонку.

Влетев в тихий переулок на окраине, Таня соскочила с коня и побежала в помещичий сад. Бросилась в сырую яму, заросшую лопухом и дерезой. Положила возле себя гранату, перезарядила карабин.

К счастью, воронок направился в чей-то разгороженный двор, где стояла копна сена, и как раз в это время налетел эскадрон. Заметив оседланного коня, норовившего ухватить сено, белоказаки окружили двор, стали шарить в хате, на чердаке, в погребе. Вытащили какого-то оторопевшего деда, который крестился и клялся. Таня все это видела из своей засады.

Наспех обыскали хату, порыскали на подворье и, захватив с собой коня, поехали к центру.

«Прощай, воронок, друг мой боевой…» — пожалела Таня.

Стрельба утихла. Только за Урупом застрочили пулеметы и умолкли. «Переправились», — радостно подумала Таня.

Наступила ночь. Лай собак, пьяные выкрики в центре станицы. Выйдя из сада, Таня глухими переулками направилась к речке, держа наготове саблю, чтобы при случае не поднимать шума стрельбой.

Была уже недалеко от левад, как вдруг из темноты раздалось неуверенное, испуганное:

— Стой! Кто идет? — и поспешно щелкнул затвор.

Таня остановилась.

Забелело, затопотало навстречу. Выжидала. «Ага, белая фуражка, белые туфли, хотя уже осень. Пикет из семинаристов», — сразу догадалась она.

— Кто это? — разглядывал Таню юноша, держа винтовку наготове. И внезапно выпустил ее, пронзенный острой саблей, судорожно присел, хватаясь за живот. Подбежал второй семинарист, но Таня уже была на левадах. Раздался выстрел, крик. Потом все затихло, улеглось.

Таня подошла к небольшой роще и остановилась: тут перед рекой должен быть пикет.

Прислушиваясь, уловила пофыркивание лошадей. Подползла поближе. Мигнул огонек цигарки. Еще проползла несколько метров и увидела силуэт часового, который топтался под тополем. Невдалеке веером стояли кони, привязанные к дереву. Рядом, тихонько разговаривая, лежали белогвардейцы, курили в рукава.

Таня с колена выстрелила в часового и сразу же бросила гранату в гущу казаков. Среди мертвой тишины взрыв гранаты был особенно оглушительным.

Кого-то убило, кто-то стонал, двое или трое кинулись наутек. Кони с диким храпом оторвались и понеслись в темноту. Только одна лошадь металась, крепко привязанная. К ней и подбежала Таня, отрубила саблей повод, на ходу, не держась руками, как учил Гречко, вскочила в седло и помчалась к реке.

Когда мокрый конь бодро выносил Таню на противоположный берег, сверху отозвалась ночная тьма:

— Кого черти несут?

Знакомый голос взволновал Таню до слез: «Свои!»

— Не видишь — комиссар, Татьяна Григорьевна, — раздался веселый голос другого.

— Таня!.. Родная!.. Жива!.. — выстраданно, с радостью крикнул третий.

Это уже был голос самого любимого человека на свете. Прямо из седла ее, обессиленную, легко подхватили сильные теплые руки Ивана.