Таня Соломаха

VII

А он спешил на работу…

Батыева гора куталась в утренней дымчатой кисее. У подножия нетерпеливо свистели паровозы — кургузые «щуки» и «овечки», грохотали экипажи и ломовые извозчичьи телеги. Утреннее солнце выплывало из-за Днепра.

Киев еще колыхался в сумерках и пыли, поднятой дворниками, а уже ласково улыбалась Батыева гора, тесно застроенная рабочими халупками, которые бесцеремонно примостились со своими сарайчиками, хлевами и грядками в самых романтических местах.

Иванко, на ходу сбивая росу с травы, припоминал рассказы об этом знаменитом холме. Именно здесь когда-то перед грозным Батыем, картинно и величественно восседавшим на шкурах, танцевали прелестные невольницы, но властный, непобедимый полководец глядел не на них, а на полноводную, бурлящую Либедь, через которую переплывали его фанатичные войска. На быстрине тонули храбрые воины, силясь оглянуться и даже перед смертью посмотреть на своего хана.

Может быть, как раз на то место, где когда-то стоял золотоглавый шатер Батыя, молодица сейчас высыпала из ведерка пепел, подняв едкую пыль. Иванко фыркнул и ускорил шаг.

Выскочив из бурьянов на железнодорожную колею, он увидел, как под насыпью несколько рабочих перепрыгнули через обмелевшую Либедь и зашагали к депо.

Депо! Иванко увидел каменное здание из красного кирпича, услышал шипение паровозов и вмиг все забыл: и таинственные горы над древним Киевом и свою батрацкую горькую участь.

Какой же стороной повернешься ты, судьбина, сегодня к обездоленному сироте, как песчинка затерявшемуся среди людей? Улыбнешься щедро и ласково или равнодушно отвернешься? Предстоит сейчас Иванке сдавать испытания на слесаря третьей руки. Волнующее событие. Вопрос стоит так: или будет Иванко квалифицированным рабочим — и тогда сможет платить студенту за обучение грамоте, чтобы самому послать приветственное письмо Тане («Не забыла ли своего Иванко, зоренька моя?»), или снова сиротливым перекати-полем помчится неведомо куда…

— Эй, казак, отчего нос повесил, забодай тебя комар! — раздался откуда-то сверху знакомый голос.

Иванко вскинул голову: так и есть — Ничипор Травянко, самый близкий приятель по депо. Сидит слесарь верхом на паровозе, весь в саже, грязнущий, только зубы блестят, чубатый, круглолицый, как луна, карими глазами весело подмигивает. Вечером, после четырнадцати часов изнурительной работы Ничипор непременно схватит Иванко своей железной рукой и потащит к себе: «Пойдем, почаевничаем или еще какого черта. К чему тебе валяться в своей каморке?» И уже с порога крикнет молодой жене: «Ну-ка, рыбонька, давай нам вареников, но не маленьких и богато, а больших и по сорок на брата…»

А сейчас он, подбадривая, кивает Иванке:

— Значит, экзаменуешься, Иванко? Ну, дай бог нашему теляти волка съесть!

Иванко повеселел, но ненадолго. Между локомотивами показался его учитель — слесарь Гринюк. Он спешил куда-то с железным сундучком.

— Еду, Ванюша, в Фастов, бей его сила божья! — выругался тихо. — Авария какая-то, что ли. Боюсь за тебя. Мастер зубами скрипит, племянничка устроить хочет на это место. Нарочно меня посылают, чтобы ты один остался. Ну, ничего… Держись, Ванюша!

Гринюк крепко пожал руку.

— Чтоб нашим ворогам пусто было! — пожелал он на ходу и побежал к пронзительно свистевшему паровозику.

Грустный подошел Иванко к станку. Его уже поджидал мастер — низенький, белобрысый, с большой сизоватой шишкой на шее. Он швырнул на станок какие-то детали, чертеж.

— Вот это тебе на полдня, — предупредил строго. — Не сделаешь — шагай снова на котлы.

И, ехидно усмехнувшись, добавил:

— Если имеешь голову на плечах — сделаешь…

Мастер ушел, а Иванко с тревогой глянул на рисунок — какие-то линии, обозначения, надписи. Затем осмотрел незнакомые детали — втулки с заграничным клеймом. «Да они и не от паровоза», — догадался Иванко, повертел в руках и понял, что ничего не сделает. Мечты не сбудутся.

Будет чистить огромные котлы, париться в духоте, согнувшись в три погибели. А потом снова судьба погонит куда глаза глядят…

Вначале Иванко работал землекопом в шумном Ростове. Затем очутился в бескрайных таврических степях. Вымахивал косой, удивляя поденщиков своей неутомимостью и широкими покосами. Из степей попал в Одессу. Там его приняли чернорабочим в железнодорожные мастерские. С хорошими людьми довелось работать. Они учили Иванко читать, понимать жизнь. Впервые на рабочих вечеринках услышал Иванко новые слова: «революция», «социализм», «Ленин». Волновали они Иванко, манили, тревожили; решил он ни на шаг не отступать от рабочего люда, понял, что здесь его счастье, среди этих прокопченных друзей. Ему уже стали давать поручения — разносил какие-то листовки и книжечки по указанным адресам; но вот в мастерских начались аресты, и однажды товарищи отвели Иванко в темный уголок цеха.

— Одним словом, Ванюша, полундра! Домой идти не рекомендуется. Вот тебе билет на поезд — сматывай удочки. Курс — норд…

Иванко взволнованно слушал, стараясь запомнить:

— В Киеве, на Батыевой горе отыщешь слесаря Ничипора Травянко — круглолицый такой, розовый, с ямочками на щеках, как у барышни. Придешь и скажешь ему с порога: «Добрый день вам в хате, с божьей пятницей или субботой, будьте здоровы… Кланяется вам дядя Яша из Одессы. Его шаланду разбил шторм, так он меня рассчитал и просит, чтобы вы где-нибудь устроили в Киеве…» Ясно? Не будет Травянки, стучись к машинисту Андрею Дзидзиевскому. Ну, попутного тебе, браток…

В Киеве Иванко несколько месяцев работал в депо на чистке котлов, пока однажды слесарь Гринюк не крикнул, заглядывая в его пекло:

— А ну, чумазый, вылезай! Ты еще долго будешь чухнарить[7] это железо, сто чертей его бабушке? Хочешь слесарить? У меня ученика нет.

Иванко обрадовался. Станет он наконец-то слесарем, будет у него приличный заработок и студенту сможет платить за обучение. А дальше… а потом пошлет письмо Тане… Получить бы от нее весточку! Хоть одно слово, хоть строчечку! Ведь, скитаясь по белу свету, осиротевший, обездоленный, он жил мечтой о Тане… Это был островок его надежд.

И вот этот островок стал отдаляться… Иванко вертел детали и думал, что придется идти на котлы: не сдать ему на слесаря, нет! Не будет у него хорошего заработка.

— Ну-с, юноша, о чем задумались?

Иванко встрепенулся. Позади стоял инженер Найдек. Белый китель, золотые пуговицы и белая фуражка — все это резко выделялось на сером мрачном фоне депо. Сухощавый инженер иронически и как-то загадочно улыбался, хотя стеклышки пенсне, как показалось Иванке, поблескивали грозно.

«Вот и все», — мелькнуло в голове.

— Странные штучки?

Инженер окинул Иванко взглядом, посмотрел на его потрепанную кубанку. «Тьфу, забыл, ведь и перед этой цацей надо шапку ломать». Иванко потянулся к кубанке, но инженер предупредил его жест.

— Нет, оставьте. Я посмотрел: такой вы красавец, черноморец, а в колбасных обрезках не разбираетесь. Ну, что же…

«Почему он ко мне обращается по-украински? — недоверчиво посмотрел Иванко на инженера. — В насмешку? Или в самом деле? Да как красиво выговаривает…»

— Ну что ж, парень… — задумчиво произнес Найдек и вдруг, заметив бежавшего куда-то Травянко, окликнул его. Тот подбежал — как всегда, в улыбке блестели его белые зубы, а на щеках играли ямочки.

— Чего это казачина скис? — хлопнул Иванка по плечу коренастый Травянко.

Увидев детали, он впился глазами в чертеж.

— Ага, подсунули хлопцу работу слесаря первой руки, да еще и автомобильные втулки. Что за антимония? — сердито сверкнул белками глаз Травянко и вопросительно посмотрел на инженера.

— Лично мне все понятно, — кивнул Найдек. — У нашего питекантропа поломалось авто; мастер хочет убить двух зайцев: услужить начальству и погнать смерда на котлы.

Иванко едва не подпрыгнул: неужели инженер за него? И что такое питекантроп? Видимо, какое-то скверное слово. А кого это инженер имеет в виду? Конечно, начальника железнодорожного узла, — ведь машина есть только у него.

— Вот что, Ничипор, — тихо сказал Найдек, и впервые Иванко заметил за холодными стеклышками пенсне теплый, ласковый взгляд инженера, — ты помоги Опанасенке, а я тем временем вызову к себе мастера. Провинностей за ним немало.

Как во сне, смотрел Иванко на все происходящее.

Кто же этот Найдек? Почему он стал на защиту бесправного батрака и чернорабочего? Как разобраться в этом огромном мире, где Иванко подстерегают неприятности и нежданные радости! Уж не манна ли это с неба? Нет! Что-то другое. Ведь с первого дня пребывания в Киеве Иванко не чувствовал себя одиноким. Сначала Травянко, затем Гринюк, а теперь вот… инженер.

Ничипор, вертя в руках детали, что-то объяснял Иванке, но тот как зачарованный смотрел вслед Найдеку. Загадочный инженер медленно шел по депо, рабочие снимали шапки, а он отвечал легкими поклонами.

Иванко направился к Ничипору. Был он в новой сатиновой косоворотке и фабричных сапогах. Уже месяц работал Иванко слесарем, получал три рубля в неделю и часть из них платил студенту за обучение. Близился день, когда он сам начнет писать письма. А сегодня произошло такое, что взволновало Иванко до глубины души. К нему подошел инженер Найдек и спросил, отчего он такой невеселый.

— Один я на белом свете, господин инженер, — искренне ответил Иванко. — Мать вспомнил.

— Так-так, — помрачнел Найдек. — А вы держитесь поближе к ребятам, Ваня. Вас почему-то на вечеринках не видно… Кстати, — инженер оглянулся и понизил голос: — В Одессе вы были неплохим связным, Ваня.

— Каким связным? О чем вы говорите? — вспыхнул Иванко.

— Спокойно, Ваня, — инженер извиняюще усмехнулся и, дружески переходя на «ты», весело подмигнул: — Ведь ты — Сабля?

Иванко оторопел, услышав свою одесскую кличку.

— Ну вот и всё. Ты думаешь, я не знал, кому помогаю?.. Так вот, будешь приходить ко мне в библиотеку… А сегодня — к Ничипору.

И вот Иванко у маленького домика на Батыевой горе.

— Ого-го, наш студент явился! — загремел Ничипор, когда Иванко показался на пороге.

— Уже и тесно: кубанец плечами всю комнату загородил, — шутил Дзидзиевский, молодой кряжистый машинист.

Иванко с любопытством разглядывал собравшихся. Он уже знал Патлаха — крепкого паренька с серыми глазами, Лобка и Полякова. Сидели двое незнакомых, а между ними — инженер Найдек. Он весело улыбнулся Иванке:

— Как успехи?

— Академиком на Кубань поедет…

— В крайнем случае — профессором жизни.

— Да мне на Кубань и сунуться нельзя, — вздохнул Иванко.

— Ну-ну, — хлопнул его по плечу Ничипор. — Конечно, вот так, с голыми руками, нельзя. А если с саблей, на коне… А?

Пили чай, расспрашивали про Кубань, про земляков. А когда жена Ничипора ушла на кухню, инженер Найдек сказал:

— Теперь будем собираться у меня, в технической библиотеке. Я организую так называемый технический кружок, — он еле заметно усмехнулся, подчеркивая последние два слова. — Там будет безопаснее.

Все согласились. Ничипор вытащил откуда-то из-под стола газету.

— Товарищи!

Это обращение взволновало Иванко, он его уже слышал в Одессе.

— Наш связной — дорогой Клим — работает по-путиловски. Благодаря ему мы имеем хороший контакт с центром. Сегодня мы получили свежий номер «Правды»… Прочитаем ее, товарищи…

Щекочущая волна ударила в грудь, растравила старые раны: так вот оно что!.. Иванко многих слов не понял, но ему стало ясно: готовится расплата с богачами. Скоро наступит конец человеческим страданиям.

Перед тем как разойтись, все встали, обнялись. Слышно было, как стучат сердца.

— Товарищи, давайте тихо:

…Всю ночь не спал Иванко в своей каморке, долго слышалась ему эта грозная мелодия. Она поднимала и на крыльях уносила его к родным кубанским просторам. Даже утром, только что вскочив с постели, он услышал (может, почудилось), как будто в киевском просторе, вон там, над Славутичем-Днепром, раздавалось могучее и грозное: