Тень

Глава 33 Похороны

…И тут темно. Он один, и тут холодно.

Земля жёсткая.

Поначалу он копает металлической лопатой, потея на холоде, и его спина ноет от натуги. Кажется, это занимает целую вечность. Он задаётся вопросом, в правильном ли он месте, не напутал ли он в темноте, когда кончик его лопаты ударяется о первое из них.

Затем ему приходится использовать руки, работать как можно быстрее, копая лишь краешком лопаты там, где остаётся достаточно места между туловищами, головами и конечностями, и то только ради экономии времени.

Времени у него мало.

Он находит её, казалось, спустя часы, и он уже перепачкался в грязи, окружён вонью смерти. Запах разложения настолько переполнил его нос, что ему кажется, будто он один из них.

Это лишь первая часть того, что ему нужно сделать.

Аккуратно очищая руками, он в итоге высвобождает тело настолько, что может поднять её и перебросить через седло одной из лошадей, которых он привёл с собой. Закидав яму и придав ей прежний вид, он привязывает её тело, стараясь не дышать и вздрагивая от окоченелости её конечностей, пока закрепляет её руки.

На мгновение ему приходится подавить тошноту, зажав рот рукой.

Затем он вспоминает голос дяди, слова, которые тот произнёс буквально вчера. Его руки перестают дрожать, и он стискивает зубы.

Он заканчивает привязывать её и подводит лошадь обратно к дереву. Сам он забирается на вторую лошадь. Ему предстоит путь, который занимает несколько часов, а сейчас уже хорошо за полночь.

Ему нужно поторапливаться.

Солнечный свет кружит и освещает костлявое лицо, бледную кожу, натянутую на костях. Холодные жёлтые глаза наблюдают за ним с другой стороны деревянного стола.

По утрам, особенно в такие дни, его дядя всегда выглядит старше.

Человек готовит для них, а мальчик пьёт кофе, морщась от вкуса и вытирая губы. Кофе ему никогда не нравился, но здесь его принято пить, так что он приучает себя. Он избегает взгляда видящего, пока дядя не обращается к нему прямым текстом.

— Она мертва? — в его голосе звучит лёгкое удивление. — Ты сделал это по своей инициативе, племянник?

— По моей инициативе? — мальчик смотрит на пожилого видящего, поджав губы в суровую линию. — Ты мне сказал.

— Я сказал, что в этом может возникнуть необходимость, — признает пожилой видящий. — Да.

— И что? Разве это не одно и то же? — Нензи опускает взгляд в стол, его подбородок напрягается. — С каких пор твои «предложения» являются чем-то иным, кроме как приказами, дядя?

Услышав резкие нотки в своём голосе, он умолкает и смотрит на тарелку с яйцами, которую ставит перед ним человеческий повар. Разломив булочку, чтобы намазать её маслом, он игнорирует взгляд Меренье с другого конца кухни.

Человек сидит на подоконнике, курит сигарету в открытое окно и слушает их разговор.

— Я об этом позаботился, — бормочет Нензи. — Ты сказал, что скоро нам придётся сменить место, разве нет?

— Да, — видящий мягко щелкает языком, покосившись на Меренье. — Да, я так сказал.

Мальчик замечает, как они переглядываются.

— И где её тело, племянник? — вежливо спрашивает он.

— Я же тебе сказал. Под дубом в старом лесу. Возле развилки на Рачнелл.

Меренье вскидывает бровь, глядя на старика и кривя губы, но пожилой видящий поворачивается и вновь смотрит на мальчика, выражение его лица не меняется.

— Когда ты это сделал, племянник?

Мальчик медлит, словно размышляя. Он хмурится.

— Вскоре после того, как ты сказал. Может, через день или два. Не позднее.

Его дядя не отвечает, но продолжает всматриваться в его лицо.

Мальчик заставляет себя посмотреть в тарелку, затем берет на вилку немного яиц. Он молча ест, не позволяя своему разуму думать о том, что он кладёт в рот, не глядя на еду и не используя при этом свой свет.

— Её смерть расстраивает тебя, племянник? — спрашивает пожилой видящий.

Он чувствует, как напрягается его подбородок.

— Да.

— Почему?

— Она была моим другом.

Его дядя мягко щелкает языком.

— Мы это обсуждали, племянник.

— Знаю, — он снова тычет вилкой в еду, позволяя выражению своего лица ожесточиться. — Но Кучта была другой. Она была моим другом. Мне всё равно, что она человек. Мне всё равно, что это означало «привязанность» с моей стороны. Она была моим другом.

Его дядя щелкает языком.

В этот раз звук кажется слегка сочувственным.

— Твоё сердце достойно похвалы, племянник, — мягко говорит он. — Но это самообольщение нужно искоренить, если ты собираешься полностью выполнить свою работу здесь.

— Это не сердце, — говорит он, бросая на пожилого видящего предостерегающий взгляд. — Я наблюдаю. Я вижу, кто она, и я реагирую. Она была мне хорошим другом. Лучше любого другого.

— Она была человеком.

— Мне всё равно.

— А тебе не должно быть всё равно, племянник. Ибо в противном случае это может привести к твоей смерти. Ты вообще не можешь доверять им, племянник. Не по-настоящему. Не в такой манере, в которую тебе, очевидно, нравится верить.

Мальчик не отвечает. Он смотрит в окно каменного дома, держа в руке вилку и наблюдая за птицами на деревьях снаружи.

— Их умы так слабы, — напоминает ему дядя. — Они предадут тебя, даже сами того не зная, племянник. Любой видящий может подтолкнуть их к тому, чтобы предать тебя, и они даже не узнают об этом. Их можно подтолкнуть и вынудить приставить пистолет к твоей голове, нажать на курок. Они бы предали собственных детей, собственных супругов и родителей.

— Я знаю. Ты всё это говорил.

— Ты это видел, племянник. Ты видел это своими глазами… своим светом. Ты видишь это каждую неделю, судя по тому, что я слышу от людей в городе, — он слегка улыбается. — Ты видишь это с людьми, которых заманиваешь в свою постель.

Мальчик не поднимает взгляда, проглатывает полный рот яиц, затем тянется к толстому куску тоста.

— Я позаботился об этом, не так ли? — он сердито смотрит на пожилого видящего. — Я сделал, как ты просил. Не проси меня быть в восторге от этого. Не надо, дядя. Не сегодня. Я не в настроении лгать.

Глаза пожилого видящего продолжают изучать его лицо.

Выражение лица мальчика не меняется, пока он ест.

После очередной паузы его дядя вновь издаёт урчащий звук и как будто про себя щелкает языком.

Он отмахивается от их предыдущего разговора взмахом длинных белых пальцев и откидывается на спинку деревянной скамейки.

— Очень хорошо, — говорит он и вновь смотрит в лицо мальчика. Теперь пытливость там поуменьшилась, а то и вовсе отсутствует. — Все связи обрублены? С твоей человеческой школой?

— Да.

— Тогда мы можем вечером потренироваться? Ты и я?

Молодой видящий колеблется, затем смотрит на другого.

— Я думал, сегодня мы тренируемся днём, — осторожно говорит он.

Человек на подоконнике смеётся и выдыхает дым.

— Вечером занят, щенок? — когда мальчик лишь награждает его холодным взглядом, всё ещё жуя свой хлеб, человек хохочет громче. — Давай. Скажи ему. Скажи ему, чем ты занимаешься ночами, парень.

Когда Нензи переводит взгляд, пожилой видящий наблюдает за ним, и жёлтые глаза лишены любопытства. Одна из бровей приподнимается на длинном лбу, натягивая кожу.

— Ты что-то хочешь мне сказать, племянник?

Когда Нензи лишь качает головой и показывает отрицательный жест, человек снова смеётся.

— Ночами он дерётся. На улицах. Выигрывает немалые суммы денег, насколько я слышал, — спрыгнув с подоконника, человек подходит к плите и наливает себе ещё кофе из горшка с длинной ручкой, который стоит на конфорке. — Где же наша доля, заморыш? Учитывая, что это наша тренировка за плечами помогает тебе выигрывать?

Менлим не отводит глаз от лица мальчика.

— Это правда, Нензи?

Молодой видящий пожимает плечами и жуёт хлеб, не поднимая глаз.

— То есть, это ради денег, заморыш? — смеётся Меренье. — Хочешь купить новую девку только для себя?

Молодой видящий не смотрит на него. Его взгляд возвращается к окну.

Менлим несколько секунд наблюдает за ним, затем вздыхает и мягко щелкает языком.

— Тогда мы поработаем днём, — говорит он. — Это тебя устроит?

Стараясь не показать удивления, молодой видящий кивает.

— Да, дядя.

— Хорошо, — он складывает пальцы домиком на груди. — А ты практиковался? Для сегодняшних упражнений?

В глаза другого закрадывается тень, но он кивает.

— Да.

— Есть прогресс?

Несколько секунд Нензи не смотрит на него. Когда свет видящего скользит вперёд и касается его, он вздрагивает и переводит взгляд на дядю, сидящего напротив за столом.

— Нет.

— Нензи, — Менлим печально наблюдает за ним, прислоняясь к спинке скамейки. — Наше время на исходе. Пред-манипулирующая работа закончена. Я научил тебя всему, чему только мог. Я сделал всё, что только пришло мне в голову, чтобы пробудить это в тебе.

Мальчик отмахивается жестом.

— Я это знаю. Я уделю этому больше времени, дядя.

— Это нельзя больше откладывать, племянник.

— Я понимаю.

Пожилой видящий продолжает смотреть на него неподвижными глазами.

— Знаю, ты не хочешь, чтобы я искал дальнейшие стимулы, — мягко говорит он. — Вещи, которые могут ускорить процесс.

Молодой мужчина смотрит на него, крепко поджимая губы.

— Нет, дядя. Не хочу.

— Тогда мы вместе помолимся об успехе, да? Вдвоём?

Когда Нензи поднимает взгляд, его глаза суровы, почти так же суровы, как у человека, который наблюдает за ними обоими из тёмного угла комната. Нензи видит уголёк сигареты человека, светящийся в том же углу и освещающий его глаза; он чувствует пристальный взгляд человека, но не смотрит в ответ.

Его выражение не меняется, когда он встречается с неподвижным взглядом его опекуна.

— Я помолюсь с тобой, дядя, — только и отвечает он.

Когда он начинает говорить в следующий раз, его голос даже несёт в себе чувство, шёпот сильного импульса из его света.

Дядя это чувствует, и его глаза слегка прищуриваются, когда он сканирует свет молодого видящего.

Когда они начинают говорить, даже птицы снаружи, казалось, притихают.

Когда он доходит до части про неё, что-то в его голосе перехватывает.

Но он не сбивается со слов.

Когда они заканчивают, эхо их совместных голосов задерживается в утреннем воздухе.

Ему удаётся повторить каждое слово вместе с пожилым видящим, и когда они закончили, Менлим всё ещё смотрит на него неподвижными жёлтыми глазами. Он не шевелится, когда мальчик возвращается к еде, не отводит взгляда от молодого, более округлого лица.

Мальчик это чувствует, но притворяется, будто не замечает.