То, что мы оставили позади

Глава 19. Ошибки совершены

Люсьен

Двадцать два года назад

Я резко проснулся, в ушах у меня звенело эхо какого-то звука. Я не мог позволить себе роскошь затаить дыхание и ждать, чтобы понять, были ли это тени сна или кошмар, в котором я жил на самом деле. Я уже натягивал шорты, когда услышал это снова. Пронзительная мольба потонула в грубом обвинении.

Ужин остыл.

В доме царил беспорядок.

В гараже были грязные следы.

Слишком громко.

Слишком тихо.

Я неправильно на него посмотрел.

Я родился на свет.

Раздался грохот, за которым сразу же последовал сдавленный крик с первого этажа, пока мои босые ноги спускались по лестнице. Они были слишком громкими, поэтому это не начало. Я заснул.

Глупо.

Я никогда не засыпал раньше него. Это небезопасно. Я не доверял ему. Но я так чертовски устал. В последние недели моего последнего учебного года, когда я работал неполный рабочий день и делал вид, что готовлюсь к поступлению в колледж, я в изнеможении забирался в постель, свою или Слоан.

Мистер Уолтон так много сделал для меня.

Он помог мне подать заявление, получить стипендию и два гранта. В колледже мне даже не пришлось бы играть в футбол. Футбол уже сказывался на моём организме. Футбол и жизнь с отцом. На людях мы втроём снова и снова разыгрывали один и тот же нелепый фарс, притворяясь, что за закрытыми дверями не существует тьмы. Что мы не переживаем один и тот же кошмар снова и снова.

Но никто не может вечно скрывать правду. Особенно, когда она была такой уродливой. Я не собирался покидать этот дом, пока в нём жили мои родители.

Я не смогу. Я единственный, кто его останавливал.

Я внимательно наблюдал за ним, зная, что это произойдёт снова. Отсчёт заново начался несколько недель назад, после его последнего жестокого взрыва. У меня всё ещё не восстановилась полная подвижность плеча, а у моей матери появился новый шрам в уголке рта. Она таяла у меня на глазах, как будто стирала себя из реальности.

В тот раз я хотел причинить ему боль. Не просто остановить его, но и причинить ему настоящую боль. Я хотел показать ему, каково это.

Но я сдержал себя. Едва-едва. Когда перед глазами всё застилало красным, я подумал о мистере Уолтоне и шахматной доске. «Иногда лучшее нападение — это хорошая защита».

Поэтому я защищался. И ему ничего не было. Но я знал, что он не сможет долго оставаться хорошим. Этот мужчина был бомбой замедленного действия.

Я знал, что это так, но всё равно заснул. Это моя грёбаная вина.

Я слетел вниз по лестнице, когда дом огласился звуками удара кулака по плоти, глухим стуком падающего тела и криками, вызванными алкоголем.

Я нашёл их в гостиной. Он стоял над ней, гневно сжав правую руку в кулак. Бицепс взбугрился. Челюсти стиснулись от ярости, которая овладела им. Он набирал вес, в то время как моя мать его теряла. Словно он высасывал из неё жизнь, как один из тех вампиров из книг, которыми Слоан теперь была одержима.

— Прости, — надломленно прошептала мама. Она лежала, прижавшись к плинтусу. Кровь с её лица заливала гипсокартон и пол. Она пропитывала футболку, которая безвольно свисала с её костлявых плеч.

Он злобно пнул её по рёбрам.

— Прекрати! — приказ вырвался из моего горла.

Он повернулся и уставился на меня своими мёртвыми, налитыми кровью глазами.

— Это из-за бухла, — говорил он, когда трезвел. Когда мама перевязывала костяшки пальцев, которые он разбил в кровь о наши тела. — Этого больше не повторится.

Я ненавидел его. В тот момент время застыло, и я настолько переполнился ненавистью, что у меня подкосились колени.

— Что ты мне сказал? — потребовал он. Слова были отчётливыми и угрожающими. Его язык не заплетался, когда он пил. Всё становилось лишь резче, злее.

— Я сказал, прекрати, — повторил я, когда перед глазами начала появляться знакомая красная дымка. Моё сердцебиение отдавалось где-то в основании черепа, и я наслаждался выбросом адреналина в кровь.

— Люсьен, уходи, — умоляла мама, стоя на четвереньках.

Он снова пнул её, даже не взглянув на неё. Удар его ботинка отбросил её на пол, где она свернулась калачиком, заскулив.

И тут я увидел это. Длинный рваный порез на её предплечье. Блеск металла в его левой руке.

— Никогда не повышай на меня свой бл*дский голос в моём бл*дском доме, парень, — сказал он.

Мой взгляд был прикован к ножу, который я вымыл и убрал в ящик на кухонном столе. На лезвии была кровь. Он порезал её. И теперь он замахивался им на меня.

— Иди ты нах*й! — закричал я. В моей голове словно лопнула резинка. Я больше не был послушным сыном-подростком. Я не был миротворцем или защитником. Я стал им самим.

Ярость, какой я никогда прежде не испытывал, заставила меня пересечь комнату. Мои руки вцепились в его потную футболку. Они выглядели как его руки. Большие, покрытые синяками, способные разрушить всё.

Это засело у меня в голове, как зазубренный камень.

Он казался слегка удивлённым. Потому что я знал своё место. Я не сопротивлялся. Но сегодня я это сделал. Сегодня всё закончится до того, как он прикончит одного из нас.

Я использовал его удивление себе на руку и отбросил его к стене, к которой он бесчисленное количество раз прижимал меня и мою мать. Мой кулак взлетел и врезался в его бетонную челюсть. Боль отдалась где-то вдалеке. Я слышал, как на фоне вскрикнула моя мать.

Теперь кричал он. Ужасное, отвратительное насилие. Такое, какое приберегаешь для врага, который отнял у тебя всё. Не для сына, который когда-то хотел, чтобы ты гордился им.

Он замахнулся на меня ножом. Но я не почувствовал ничего, кроме жгучего гнева, который никогда не угаснет. Потребности разрушать. Было так приятно наконец-то обрушить все это на него.

Новая боль подпитывала меня. Я вырвал нож у него из рук и швырнул его на пол. Его кулак угодил мне в висок, и всё пошло кувырком. Но я не рухнул. Я не упал, не умолял и не плакал.

Я сорвался.

Я не останавливался, пока он не упал. Пока он не стал умолять, плакать.

«Каков отец, таков и сын».

Я слышал это в своей голове, как повторяющуюся мантру. Снова и снова. Сквозь далёкий звук бьющегося стекла.

«Каков отец, таков и сын».

Сквозь тихий плач моей матери.

«Каков отец, таков и сын».

Я продолжал. Я продолжал размахиваться, уворачивался от его кулаков, продолжал бить, даже когда у меня зазвенело в голове. Даже когда красный цвет сменился на сине-белый, а затем снова на красный.

Слоан

Мои руки дрожали, пока я сжимала в них беспроводной телефон. Мне хотелось плакать или блевать, и я была совершенно уверена, что прежде чем всё это закончится, я сделаю и то, и другое.

Я дала Люсьену обещание. Он был непреклонен. Но если я ничего не сделаю, кто-нибудь пострадает. По-настоящему пострадает.

Я видела, как мистер Роллинс возвращался домой. Крышка топливного бака в его грузовике так и осталась открытой. Он выехал на встречную полосу, затем снова вильнул, чтобы объехать миссис Клемсон, выгуливавшую двух своих сенбернаров. Выкрикивая ругательства в адрес женщины, он слишком сильно нажал на газ, а затем резко затормозил, остановившись всего в нескольких дюймах от двери собственного гаража.

За последний год было так много случаев, когда я хотела рассказать родителям. Но Люсьен взял с меня обещание. Я должна была оставаться в стороне и позволить ему разобраться с этим.

Он никогда не говорил об этом. Но я знала достаточно, чтобы подмечать признаки. Я всегда держала окно незапертым, но в плохие ночи оставляла его приоткрытым на дюйм или два и, укрывшись одеялом, сидела на подоконнике, прислушиваясь.

Раз уж я не могла этому помешать, я могла, по крайней мере, пережить это вместе с ним.

В чём-то мы были так близки, но в чём-то оставались практически чужими.

В школе я видела Люсьена. Красивый мальчик со свитой. Тот, кто подмигивал мне или дёргал за конский хвост, когда никто другой не видел.

Ещё был Люсьен, который три раза в неделю ужинал за столом моих родителей. Вежливый, уважительный, тихий. Тот, кто вызвался учить меня водить машину на школьной парковке по воскресеньям, после того как моя мама сказала, что у неё от этого подскакивает давление.

А ещё был Люсьен, который влезал ко мне в окно. Он был забавным, задумчивым, умным и интересовался мной. Мы часами спорили о музыке, фильмах и книгах. Иногда он читал то же, что и я, просто чтобы обсудить сюжет. Он даже тренировал меня во время моих первых настоящих отношений с Тревором Уитмером, тромбонистом-второкурсником, у которого дома имелся бассейн.

Был июнь. Во вторник Люсьену исполнится восемнадцать лет. В тот же день он заканчивал школу. Казалось, что над нашими головами висят тикающие часы. Он вёл себя как выпускник старших классов. Планы на лето и футболки для колледжа. Но сколько бы раз я ни пыталась расспросить его об этом, он не открывался. Иногда казалось, что он хочет знать обо мне всё, не раскрывая ничего о себе.

В ночном воздухе я услышала ещё один приглушённый крик и съёжилась, прижимая телефон к груди.

Люсьен почти всегда приходил после. После драки. После того, как его отец вырубался или снова уходил. После того, как его мать успокаивалась. О нём никто не заботился. Поэтому я запаслась бинтами и неоспорином в своей тумбочке. Иногда я тайком спускалась вниз, чтобы положить кубики льда в пакетик или поискать что-нибудь перекусить.

Он доверял мне настолько, что сказал об этом. Возможно, это означало, что он также доверял мне в том, что я поступлю правильно, даже если он этого не хотел, рассуждала я.

Я нервно прикусила губу. Я не могла просто сидеть здесь, в своей уютной комнате, со своей уютной жизнью и ждать, пока его отец перестанет причинять ему боль. Друзья так не поступают. Так не поступают, когда любят кого-то, а я любила Люсьена.

Каким именно образом, я точно не знала. Я просто знала, что люблю его, и не могла больше видеть, как ему причиняют боль.

Я открыла окно и вылезла на крышу крыльца.

Была почти полночь. Мои родители, должно быть, спали уже несколько часов, и я не могла вбежать к ним в комнату, рассказать всю историю, а затем попросить их позвонить в 911. Или могла?

Честно говоря, мои родители были просто классными. Они бы позвонили в 911, а мой отец побежал в соседний дом и попытался бы всё уладить.

Я понимала, что время от времени необходимо снижать градус напряжённости. Но мистер Роллинс, похоже, был из тех парней, которые не дадут тебе закончить даже первое предложение и сразу врежут кулаком. И я не хотела, чтобы мой отец пострадал. Кроме того, он был бы раздавлен, если бы узнал, что происходит по соседству. Они с мамой почувствовали бы вину за то, что не заметили признаков. И они попытались бы как-то загладить свою вину, что только смутило бы Люсьена и заставило его начать избегать меня.

Я ненавидела мистера Роллинса с такой преданной страстью, которая, казалось, запечатлена только в великих произведениях художественной литературы. Каждый раз, когда я видела его, я впивалась в него взглядом, желая, чтобы он это почувствовал. Обернулся и увидел, как я мечу в него отравленные взгляды. Знал, что он не одурачил всех. Что я знаю его маленький грязный секрет.

Но он никогда не замечал меня. Ни разу не взглянул в мою сторону. Наверное, так лучше. Тогда, когда я приведу свой план в действие, он и понятия не будет иметь, что я сыграла определённую роль в его карме.

У меня было много планов. Целая тетрадь. Как добиться ареста мистера Роллинса, чтобы Люсьен смог поступить в колледж. Я написала это на первой странице, крупным шрифтом, своим любимым фиолетовым маркером. На внешней стороне блокнота я нацарапала «Заметки по географии», чтобы никто не совал нос в чужие дела.

В последнем плане, который я набросала, пункт «арестовать» был пропущен, и я сразу перешла к пункту «убить его». Я заметила, что мистер Роллинс каждые несколько месяцев менял тормозные колодки на своём грузовике, прямо на подъездной дорожке — вероятно, потому, что он садился за руль пьяным и постоянно резко ударял по тормозам, чтобы избежать столкновений. Я подумала прокрасться туда, пока он лежал под машиной, и снять стояночный тормоз.

Потом я бы подождала, убедилась, что его раздавило, и с дрожью в голосе позвонила бы в 911.

Более реалистичные планы, которые не предполагали совершения убийства, независимо от того, насколько он заслуживал, чтобы его рожу прикончили, были сосредоточены на привлечении внимания независимого свидетеля.

Например, футбольный тренер Люсьена, который наверняка задумывался о синяках. Или, может быть, соседи, жившие по другую сторону от семьи Роллинс. Вот только у мистера Клемсона был слуховой аппарат, которым он редко пользовался, а миссис Клемсон была так занята своей болтовнёй, что, казалось, не слышала никого другого.

Я разберусь с этим и заставлю его остановиться. Тогда Люсьен сможет поступить в колледж и не беспокоиться о своей маме, и он будет счастлив. По-настоящему счастлив.

Приглушённый крик заставил меня вздрогнуть. За этим последовал звук бьющегося стекла. Громкий звук бьющегося стекла. Как я догадалась, в окне их гостиной.

Мои пальцы набрали 911 ещё до того, как я окончательно приняла решение.

Жуткую тишину нарушило рыдание, и я поняла, что оно исходит от меня.

Я дрожала так сильно, что у меня стучали зубы.

Один из нас должен был покончить с этим сегодня вечером. И если это означало, что он будет ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь, то, по крайней мере, у него будет такая возможность.

— 911. Что у вас случилось?

— Мужчина бьёт своих жену и сына. Это звучит ужасно. Пожалуйста, пришлите помощь, пока не стало слишком поздно, — мой голос сорвался.

— Хорошо, дорогая, — сказал оператор более мягким тоном. — Всё будет хорошо. Какой адрес?

Мне потребовалось две попытки, чтобы выдавить из себя слова между всхлипами.

— Полицейские уже едут к вам.

— Скажите им, чтобы поторопились и были осторожны. Мистер Роллинс — крупный парень, он постоянно пьёт и садится за руль пьяным, — сказала я, перечисляя причины, по которым я ненавидела этого человека.

— Ладно. Полиция разберётся с этим, — пообещал он.

— Спасибо, — прошептала я, вытирая глаза рукавом. Здесь, на крыше, было холодно. Холодно и одиноко ждать, когда с Люсьеном всё будет в порядке.

— Это ваши соседи? — спросил оператор.

Я услышала вдалеке вой сирен и захотела, чтобы они приблизились поскорее.

— Он мой друг, — прошептала я.

Люсьен

Наручники впились мне в запястья. Подошвы моих ног были исцарапаны осколками стекла, пока Уили Огден выводил меня через парадную дверь. Из дюжины порезов на моём лице и руках текла кровь. Мой отец успел оставить на моих рёбрах неглубокий порез ножом, прежде чем я отнял у него оружие. У меня болела голова, и я с трудом обращал внимание на то, что говорили люди. Всё было как в тумане.

На улице перед домом стояли две патрульные машины, а на подъездной дорожке была припаркована машина скорой помощи. У всех трёх машин были включены мигалки, оповещавшие всех соседей о моём позоре.

Тут присутствовала небольшая группа обеспокоенных соседей в халатах.

— Что вы делаете? — Саймон Уолтон направился ко мне с огнём в глазах и с кошками на пижамных штанах.

Я отвернулся, не желая видеть осуждение в глазах человека, которого я привык считать своим приёмным отцом. Но его гнев был направлен не на меня. Он встал между мной и начальником полиции и ткнул пальцем в дряблую грудь Огдена.

— Какого чёрта ты творишь, Уили?

— Я арестовываю этого мелкого придурка за то, что он пытался порезать своих родителей кухонным ножом, — сказал шеф полиции достаточно громко, чтобы услышали соседи.

— Всё было не так! — толпа расступилась, ну, или у меня прояснилось в глазах на достаточное время, чтобы разглядеть Слоан.

Я быстро отвернулся, но успел увидеть её заплаканное лицо. Ужас. Чувство вины. Она всё ещё держала в руках беспроводной телефон.

Это была она. Она позвонила им. Она была причиной того, что моя жизнь закончилась. Причина, по которой моя мать оказалась беззащитна. Моя мать, которая хранила молчание, когда мой отец сказал полицейским, что я напал на них безо всяких провокаций с его стороны.

На меня накатила волна тошноты.

— Слоан, я разберусь с этим, — настаивал мистер Уолтон. — Сними с него наручники сейчас же, Уили, или у нас будут проблемы.

— Я не подчиняюсь приказам какого-то размазни, гоняющегося за скорыми, — сказал Огден, с силой толкая меня вперёд. Мои колени подкосились, и я тяжело рухнул ими на тротуар.

(в английском есть выражение ambulance chaser, «тот, кто гоняется за скорыми» — так называют недобросовестных адвокатов, страховщиков, сотрудников похоронного бюро и др, которые незаконно отслеживают звонки в экстренные службы, чтобы приехать и навязать людям свои услуги по баснословной цене; в этом Уили и обвиняет Саймона, — прим.)

Слоан вскрикнула, но я отказался поднимать взгляд.

— Офицер Уинслоу, не могли бы вы, пожалуйста, позаботиться о Люсьене, пока я поговорю с шефом Огденом? — процедил мистер Уолтон сквозь стиснутые зубы.

Ещё один полицейский и санитар скорой помощи взяли меня под руки и помогли подняться.

— Держись, приятель, — тихо сказал мне полицейский, пока они вели меня к машине скорой помощи.

— Не трудитесь его латать. Пусть истекает кровью по дороге в тюрьму. Посмотрим, как ему это понравится, — крикнул им вслед Огден.

Мне показалось, я услышал, как санитар пробормотал себе под нос «ублюдок», но я не был уверен.

Полицейский усадил меня в патрульную машину, где я рухнул на заднее сиденье.

— Я принесу тебе воды, и в участке мы приведём тебя в порядок, — пообещал он.

Я кивнул, но не открыл глаза. В этом не было смысла. Здесь для меня ничего не осталось. Эта жизнь закончилась.

— Люсьен.

Мне удалось открыть глаза, и я увидел, что мистер Уолтон стоит, опираясь на распахнутую дверцу.

— Послушай меня. Я поеду прямиком за тобой. Хорошо? Ни с кем не разговаривай. Если они попытаются допросить тебя, скажи им, что не будешь говорить без присутствия вашего адвоката.

Его тон был спокойным, успокаивающим.

— Что… — мой голос звучал хрипло, и я прочистил горло. — Что насчёт моей мамы? — прохрипел я.

— Её везут в больницу для осмотра, — ответил он, понизив голос.

— Люсьен, — испуганное лицо Слоан появилось рядом с серьёзным лицом её отца.

Я отвернулся, не желая её видеть. Не желая сталкиваться с предательством… или с тенями, которые моя семья оставила в этих зелёных глазах.

— Уходи, — сказал я.

— Что? — переспросил мистер Уолтон, наклоняясь ближе.

— Уведите её отсюда! Пожалуйста.

— Люсьен, мне жаль… — начала Слоан.

— Иди встань рядом со своей матерью, Слоан, — сказал мистер Уолтон своим адвокатским тоном.

Мой отец стоял на страже у задней двери машины скорой помощи, наблюдая за мной. Я знала, что он на самом деле делал. Напоминал моей матери, что случается с жёнами, которые не знают, что их верность принадлежит их мужьям, а не их сыновьям.

Я не винил её. Я даже не знал, виню ли я Слоан. Я просто знал, что всё, за что я так долго боролся, теперь закончилось. Всё это было напрасно. Я отправлюсь в тюрьму. Мой отец убьёт мою мать. Потом он либо отправится в тюрьму, либо сопьётся до смерти. Независимо от того, как именно выпадут кости, это конец семьи Роллинсов.

— Но, папа, ты не можешь позволить им забрать его. Это сделал не он. Это не вина Люсьена. Мистер Роллинс…

Если бы он услышал её, если бы у него появилось хоть подозрение в том, что она знает… Меня не будет рядом, чтобы остановить его. Мне стало дурно.

— Хватит! — резко гаркнул я. Я до сих пор не мог смотреть на неё. Ей нужно уйти от меня.

— Люсьен, — шёпот Слоан прервался.

— Иди и подожди со своей матерью, — отрывисто приказал мистер Уолтон.

Я почувствовал, что она уходит. Волна безнадёжности захлестнула меня.

— Вам не стоит ввязываться в это, мистер Уолтон. Это небезопасно.

Он потянулся в машину и положил руку мне на плечо.

— Мы не бросим тебя, Люсьен. Ты хороший парень, который становится хорошим мужчиной. Я всё исправлю.

По дороге в полицейский участок я поймал себя на том, что удивляюсь, почему одни люди посвящают свою жизнь починке вещей, в то время как другие стремятся только сломать их. Хотя теперь это уже не имело значения. Я был одним из сломанных.