Том 29. Письма 1833-1854

212 ДЕ СЭРЖА

Девоншир-террас,

суббота, 29 декабря 1849 г.

Мой дорогой Сэржа!

Сегодня утром, во время завтрака, я получил Ваше письмо с радостью, которую мое красноречие не в силах выразить, а Ваша скромность — вообразить. Как чудесно, что в такое время года о нас вспомнили в Вашем доме, где нам было так хорошо, и в милой старой Лозанне, которую мы всегда надеемся увидеть снова, и вот я не могу не откинуть в сторону первую страницу Копперфилда (10-го выпуска), уставившуюся на меня в буквальном смысле слова пустым взглядом, и ревностно берусь за ответ.

Бландерстон-хаус! Какое странное совпадение! Из всех удивительных историй, которые мне приходилось слышать (а имя им — легион), эта, пожалуй, самая удивительная. Я отправился в те края в прошлом году седьмого января, когда вынашивал замысел, и выбрал Бландерстон из-за его названия. Я уже ранее наблюдал многое из того, что Вы говорите об этих несчастных девушках. С болью сердечной я соглашаюсь со всем, что Вы утверждаете с таким чувством, — их просто безжалостно лишают возможности вернуться на путь добродетели. Я размышлял об этом довольно долго и надеюсь историей маленькой Эмили (которой суждено пасть и ничто не в силах ее спасти!) по-новому трагически представить эту проблему и, быть может, принести этим некоторую пользу. Я знаю, Вы будете рады услышать, что Копперфилд пользуется огромным успехом. По-моему, он нравится читателям больше любой другой моей книги.

Мы восхитительно провели время у Уотсонов (сохранив и укрепив искреннюю привязанность к ним обоим), и были самыми веселыми среди веселящихся. В числе гостей была некая мисс Бойль [200], отличная актриса-любительница, и мы с ней разыграли с огромным успехом несколько сцен из «Школы злословия» и из «Никльби». Выступали мы в старинном зале, заполненном и переполненном слугами.

В конце программы мы показывали фокусы, для которых у меня имеется хороший реквизит, собранный в разное время и в различных местах, а затем мы все пускались в пляс самого буйного рода и танцевали ночь напролет. Мы часто вспоминали Вас, миссис Сэржа и Холдимэнда и жалели, что вас нет с нами. Уотсон и я раз пятьдесят «давали обет» (торжественно клялись, как О'Коннел) поехать вместе в Лозанну и даже договорились, в каком месяце и на какой неделе. Но всегда что-нибудь нам мешало. Однако я надеюсь, бог даст, приехать туда снова, как только завершу свой Копперфилдов труд.

Вы не можете себе представить, что творилось при повешении Маннингов [201]. Поведение людей было неописуемо ужасным, мне еще долго казалось, что я живу в городе, населенном дьяволами. До сих пор я чувствую, что не мог бы приблизиться к этому месту. Письма мои по этому вопросу произвели большой шум [202]. Но у меня отнюдь нет твердой уверенности, что в связи с этим что-нибудь изменится, главным образом потому, что сторонники отмены смертной казни совершенно безрассудны и, по сути дела, ведут нечестную игру. Они погубят любое подобного рода предложение в парламенте, если только оно не встретит твердой поддержки правительства, чего наверняка не случится, так как девиз вигов «laissez aller»[203]. Думаю, что Пилю этого бы удалось добиться. Мне пришли на ум два факта, могущие послужить вескими доводами в защиту моей идеи. Первое — это бурное волнение по случаю того, что процессии, направляющиеся к месту казни, были отменены, и вместо Тайберна вся церемония происходила у ворот тюрьмы. Второе — то, что в наши дни, при том же британском правительстве в Новом Южном Уэльсе, казни совершаются внутри тюрьмы, что дает явно положительный результат. Я жду случая выпалить этот факт первой же влиятельной особе, которая предоставит мне такую возможность.

В противоположность Вам, у нас здесь не было и не предвидится никаких свадеб, хотя таковые и могли бы иметь место, но некая юная особа, которую Вы знаете, весьма разборчива [204]. Дети, слава богу, все здоровы. Чарли через неделю едет в Итон, экзамен он выдержал прекрасно. Кэт чувствует себя хорошо и вместе с Джорджиной присоединяется к моим заверениям в любви к Вам, миссис Сэржа и Холдимэнду, с которым (передайте ему!) я бы с радостью несколько часов посостязался в споре, сидя за его столом. О боже, до чего мы бывали упрямы! Я так и вижу, как он сидит, откинувшись на стуле, подняв указательный палец правой руки, и восклицает «помилуйте!» в ответ на какое-нибудь мое предложение и потом разражается смехом. И вдруг меня охватывает такое чувство, словно мы с Вами все еще сидим и беседуем, покуривая сигары, у дверей отеля Мартиньи, в доме звучит фортепьяно и голос леди Мэри Тэйлор. Я устремляю довольно унылый взор на мой сад (он весь в снегу), но, снова приободрившись, радостно предвкушаю новую экспедицию на Большой Сен-Бернар, во время которой миссис Сэржа и я будем смеяться так, как, пожалуй, еще никогда не смеялись, в одном из этих однобоких вагончиков. И когда мы снова узнаем от Холдимэнда, в маленьком, захудалом трактирчике за ленчем, как, отправляясь в путешествие, следует закрывать дверь, прислонив к ней наклонный стул, — помните?

Я очень надеюсь, что мы все еще увидимся, до того как облысеем. И с этой надеждой остаюсь, мой дорогой Сэржа, Вашим верным другом.