Девоншир-террас,
27 февраля 1851 г.
Мой дорогой Макриди,
Сегодня Форстер сказал мне, что Вы хотите, чтобы в субботу, после того как будут пить за Ваше здоровье, был прочитан сонет Теннисона. Я твердо убежден в том, что Вы выбрали для этого очень неподходящее время. У меня нет никаких сомнений, что при столь волнующих обстоятельствах слушатели не примут его так, как должно. Если бы читать его предстояло мне, я ни в коем случае не стал бы этого делать в такое время, в огромном помещении, битком набитом народом. У меня есть какое-то необъяснимое предчувствие, что эта затея обречена на провал.
Встретившись сегодня утром с Бульвером, я рассказал ему о Вашем желании, и он тут же согласился со мной. Я мог бы назвать Вам несколько причин, заставляющих меня придерживаться такого мнения. Но я надеюсь, что Вы настолько доверяете мне, что в этом нет необходимости. Не могу не сказать несколько слов о вчерашнем вечере. Мне кажется, мой милый друг, я как-то говорил Вам, что еще в ту пору, когда я мальчуганом следил за Вами из партера, я был искренним и преданным Вашим поклонником: и что, по-моему, в блестящем сонме Ваших верных приверженцев не было ни одного вернее меня. По мере того как я обогащался духовно — а благоприятные обстоятельства обогащали мой разум и мое состояние, — я все ревностней старался (если только это возможно) постичь Вас. Я забыл обо всем суетном, что было в моей жизни, когда вчера вечером тот скромный облик, которому я столь многим и так давно уже обязан — кому дано измерить это? — так величественно скрылся от моего телесного взора. И если бы я попытался описать Вам то, что я чувствовал тогда — печаль свою о невозвратимой потере или радость при мысли, что мы прощаемся с Вами не потому, что Господь призвал Вас к себе, — лишь несколько капель, расплывшихся на этом листке (капель отнюдь не чернильных) смогли бы дать какое-то представление о том волнении, которым я охвачен.
Но зачем писать об этом? Я лишь как-то облегчил свою переполненную душу и дал Вам весьма слабое представление о том, что сейчас творится в ней; впрочем и это уже немало, и я отсылаю письмо.
Всегда, дорогой мой Макриди, Ваш нежно любящий Друг.