Том 29. Письма 1833-1854

236 Э. БУЛЬВЕР-ЛИТТОНУ

Девоншир-террас,

воскресенье вечером, 5 января 1851 г.

Дорогой Бульвер!

Как жаль, что я уже не застал Вас! Ведь к Форстеру я прибыл с комедией в руках [212].

По-моему, она замечательна. Полна ярких характеров, захватывающе интересна, изобилует отличными ситуациями и наверняка завоюет успех. Вы знаете, какого высокого мнения я был о «Деньгах», но я искренне уверен, что эти три акта гораздо лучше. Я еще не думал о небольших изменениях, которые Вы предлагаете, но en passant[213] заметил, что, пожалуй, сцена с пьяными неизмеримо выиграет, если ее несколько ужать, а может быть, этого и не потребуется, если ввести то, что Вы предлагаете. Сколько бы я ни говорил о пьесе, все равно я не смогу выразить все мои мысли и чувства. Ведь я, не забудьте, смотрю на нее ревнивым глазом актера! А впрочем, при любых условиях (надо ли говорить об этом!) я отнесся бы к ней com amore[214]. Ведь я так же глубоко тревожился бы за Вашу славу, как ценю Ваше благородство и великодушие. Если бы у меня вызвали сомнение хотя бы десять строк, я бы не преминул указать на них. В роли Герцога Стоун будет выглядеть отменно. Ручаюсь за то, что он и сыграет ее отлично. Нам предстоит провести с ним несколько зимних вечеров, и я за него вполне спокоен. Форстер будет хорош и естествен. Лемон же на сцене до того поразительно разумен и надежен, что, пожалуй, ни один актер не справится с этой ролью лучше него. И я надеюсь, что вскоре Вам представится возможность проверить точность моих предсказаний. Эгг [215] превосходно сыграет Автора. Что касается Джеролда, то он просто живет в пьесе. Я бы предложил Лича (в хорошем гриме) на роль Легкого. Его любит публика, и я не вижу для него другой роли в пьесе.

Теперь обо мне. Если бы мы имели или если бы мы смогли подыскать подходящего актера на роль Уилмота, я, думается мне, сумел бы создать в роли сэра Гилберта нечто отвечающее Вашему замыслу, а так мне приходится отказаться от нее с болью душевной. Характерные роли (в силу уж и не знаю каких диковинных причин) доставляют мне наслаждение до того пленительное, что я остро, не могу даже выразить как остро, переживаю чувство утраты, возникающее во мне от потери возможности так чудесно позабавиться всякий раз, когда я теряю шанс стать кем-то другим, иметь другой голос и т. д., словом, стать человеком совсем непохожим на меня самого. Но я говорю совершенно откровенно, ибо знаю, что Вы меня верно поймете, я знаю по опыту, что если я эту роль не возьму сам, то мы не найдем никого, кто бы в роли Уилмота сумел держать все нити пьесы. Думаю, что я смогу передать отвагу, благородство, беспечность, с какими он носит свою маску, скрывающую его истинную натуру, так чтобы с первой же сцены захватить зрителей. Я вполне уверен, что понимаю Ваш замысел. Я убежден также, что при появлении Джеролда, Форстера и Стоуна, я смог бы в этой роли, действуя как некий крохотный механизм, представлять их в наиболее выгодном свете, одновременно уделяя столько же внимания отдельным характерным особенностям их ролей, сколько и своей, лучше, чем какой-либо другой актер-любитель. А посему я снимаю шляпу перед Уилмотом и с этой минуты отдаю ему свой ум и сердце.

Надо Вам сказать, что в одной пьесе, которую мы однажды репетировали, но так и не поставили, хотя репетировали долго и весьма усердно, Лемону удалось создать характер с такой непосредственностью и силой, что я, играя с ним эту сцену, все время им восхищался. В драматических местах роли сэра Гилберта он Вас поразит. К тому же он обладает инстинктивным чувством меры, благодаря чему сумеет вначале не быть чересчур нелепым и комичным, а всего лишь покажет искорку того, что скрыто в глубине.

Как только я вернусь в город (даст бог, не позднее, чем через две недели), я узнаю у Форстера, где Вы пребываете. Затем я предлагаю собрать всю нашу труппу, договориться об общем плане действий, после чего нам с Вами немедленно нужно будет повидаться с нашими вице-президентами и т. д. Далее, я полагаю, нам нужно подумать о королеве. Я бы предложил дать спектакль недели за три до открытия Выставки, чтобы вызвать сенсацию перед приездом публики из сельских местностей и иностранцев. Макриди так же, как и я, думает, что в Лондоне можно сделать очень большой сбор.

Предлагаю (экономии ради и по разным другим соображениям) специально для этих спектаклей сделать разборную сцену, которую можно было бы собирать и разбирать, скажем, в Ганновер-Сквэр-румс и возить с собой в турне. Уотсон захотел сделать нечто подобное в Рокинтеме и по моему проекту ее сделали в виде некоего образца, пригодность которого я смогу проверить в деле, до того как с Вами встречусь. Многое, от чего приходилось отказываться в театре мистера Хьюита из-за трудности перевозки, я заменил менее дорогими и более портативными сооружениями.

Я внимательно прочитал счет. Он кажется очень большим, но сумма расходов, которую я прикинул в уме, примерно такова и есть. Ведь с каждой важной для нас лампой приходилось столько возиться! Причем все было сделано в кратчайший срок и с большим мастерством. Освещение же никуда не годилось, и мистер Пейн воспользовался представившейся возможностью, которой и нельзя было не воспользоваться. Имейте в виду, я видел, как люди работали. И то, что тридцать два ламповых стекла пришлось заменить, — чистейшая правда. Часть стекол пошла на Ваши лампы, часть — для театра. Что касается первых, то я сам видел (приглядывая за рабочими), как они вставляли стекла в Ваши лампы. Что касается театральных, то мне было известно, что многие из них разбиты — для театра это весьма обычное явление, даже при газовом освещении, куда более удобном. Ведь в жару, когда двигают декорации, бьется много стекла. Не думаю также, чтобы Такер [217] преувеличил расход масла — это же можно легко и точно проверить. И очищали его по моему распоряжению — чтобы не было запаха. Я бы на Вашем месте, помня, что работали они, безусловно, хорошо и не унывали ни при каких трудностях и постепенно привели в порядок все помещение, не стал бы подвергать счет сомнению, имея в виду, что все это делалось для особого случая.

Но в связи с этим я бы хотел, чтобы Вы уяснили два обстоятельства. Первое то, что я не проявлял обычной своей склонности «к широкому размаху», как Вы однажды выразились, наоборот, даже от своей половины я требую проявлений величайшей сдержанности в этих вопросах, по поводу чего мы устраиваем еженедельные торжественные советы, на коих я, доказывая свою бережливость, почитаю своим долгом сломать стул-другой. Второе, если Вы намерены опротестовать данный счет, у меня не будет и тени неприятного осадка из-за Такера.

И вот, дорогой Бульвер, я засиделся до глубокой ночи и строчу тут в одиночестве, так, словно собираюсь написать нечто, чему суждено иметь такой же успех, как и Вашей комедии. В такую минуту я испытываю соблазн сказать Вам гораздо больше, но ограничусь лишь одним (из сострадания к Вам). Я полон несокрушимой веры в то, что осуществление нашей идеи коренным образом изменит отношение к литераторам в нашей стране и совершит революцию в их общественном положении, какую ни одно правительство, ни одна сила, кроме их собственной силы, никогда не были бы в состоянии совершить. Я непоколебимо уверен в нашем плане, столь блистательно начатом, и в том, что если мы будем проводить его в жизнь с неослабевающей энергией, то нам удастся отстоять покой и честь писателей в грядущих веках и что Вам суждено быть их лучшим и самым стойким благодетелем.

О, какая блистательная процессия Новых времен может возникнуть из всего этого, когда мы уже обратимся в прах!

Всегда преданный Вам.

P. S. Кое-что все же забыл. Предлагаю такое название: «Знание света» или «Не так плохи, как кажемся с виду».