Я убедил Дженни Толливер пообедать в чуть более приличном месте, чем «Стыд и срам». Ни на один из ресторанов, где мы обычно бывали раньше, она не соглашалась, так что остановились на погребке «Керри-Хаус» на Восточной Сорок четвертой улице с лампами — подделкой под Тиффани, и ростбифом — настоящим.
Я приехал первым и занял отдельную кабинку с прокопченными дымом панелями и потертой кожаной обивкой. Когда пришла Дженни, я допивал вторую порцию. Встал, помахал ей. Понадеялся на дружеский поцелуй в щеку, но счастье пролетело мимо.
Она извинилась за опоздание и объяснила, что пришла прямо из студии, проработав двенадцать часов подряд. Рассказывая, жадно прихлебывала джин с тоником.
Мне пришлось отвлечься, заказывая для нас обоих ростбиф (на косточке) с жареной картошкой и овощным салатом. Теперь, объявив второй раунд выпивки, я снова слушал.
Она была захвачена новыми ощущениями собственника предприятия и ежедневной обязанностью принимать решения.
Когда принесли еду, она яростно набросилась на нее, потом остановилась, рассмеялась и призналась, что не смогла среди дел выкроить время на ленч. Я смотрел на нее, пока она ела.
Так и сияет в мягком красноватом свете. Красота ее обрела новое измерение. Она выглядит уверенней, сильнее. Нынешний ее облик не вяжется с мягкой покорностью.
— О-о-о, замечательно, — сказала она, откидываясь и удовлетворенно вздыхая. — Спасибо, Питер.
— Что на десерт?
— Пожалуйста, просто кофе.
— Коньяк?
— Нет, спасибо. Питер, я так спешила поесть и выговориться, что ни о чем у тебя не спросила. Как твой… м-м-м… бизнес?
— Прекрасно.
Она опустила голову, и длинные каштановые волосы затенили ее лицо. Потом посмотрела мне прямо в глаза.
— Питер, ты счастлив, что занимаешься своим делом?
— Да, — ответил я. — Куча дел, суета, рутина, но все легко, когда работаешь на себя. Предел ставит только твое честолюбие. Такова система свободного предпринимательства.
— Что-что? — переспросила Дженни.
— Ну, вот ты открываешь собственную студию. Подумай, как это чудесно! Какие возможности! Каждый пользуется плодами собственного труда. Дух первопроходцев сделал эту страну великой.
— Пожалуй, я выпью коньяку, — заявила Дженни.
Выйдя из ресторана, мы отправились в кабаре на Западной Семьдесят второй улице, послушали, как группа юнцов поет Кола Портера.[24] Выпили бутылку шампанского, и Дженни позволила взять ее за руку.
Я привез ее домой в такси, но она не пригласила меня войти. Поблагодарила за приятный вечер, и я сказал, что позвоню.
Странно, но это неспешное спокойное ухаживание доставляло мне необычайное удовольствие. Может, из-за невинности? Мне хотелось лишь одного: чтоб она была рядом.
Я согласен ухаживать долгие годы. Я не горел желанием затащить ее в постель. Я знал, что она никогда не одобрит моих занятий. Пусть просто терпит меня, я согласен.