Торговцы плотью

Глава 2

Вполне возможно, что весна принадлежит всему свету, но зима — неотъемлемая собственность Манхэттена. Я шагал по залитой холодным светом Пятой авеню и думал, что, несмотря на все мои клятвы и ругань, хочу быть здесь, и нигде больше.

Метель кончилась, тучи растянуло, и небо стало светло-голубым. Порывы ветра сдували с крыш снег, снежинки кололи лицо, словно расколотые лезвия, и сверкали на солнце. Из магазинов вываливались толпы, флаги хлопали на ветру, звучали трубы, из громкоговорителей лились рождественские хоралы. Вот это и есть жизнь! Казалось, все участники этой восхитительной суматохи бессмертны.

Кровь моя вновь забурлила, я шагал вперед, на мне было твидовое пальто от «Барберри»[2] (правда, воротник и манжеты пообтерлись, но кто станет присматриваться?). Шарф у меня был ярко-красный из настоящего кашемира — его я приобрел со скидкой в бутике, где недавно подрабатывал. А на голове лихо сидела вязаная ирландская шапочка. (Между прочим, шапки воровать очень легко: входишь в забитый ошалевшими от предрождественских хлопот покупателями магазин с головой непокрытой, а выходишь — с покрытой.)

Лицо у меня худое, с резкими чертами, лицо хищника. Волосы иссиня-черные. Кожа смуглая, зубы белые как сахар и ровные. И ко всему этому — легкая ироничная улыбка. Короче, по типажу я скорее Яго, чем Гамлет.

Я высок, гибок, у меня легкая, но решительная походка, горделивая осанка, смело иду сквозь толпу, сквозь ветер, сквозь жизнь!

Поглядываю на свое отражение в витринах: в другие времена я мог бы быть пиратом, придворным, титулованным денди. Как правило, я кажусь себе очень лихим и эффектным — хотя порою, часика эдак в три ночи, когда меня никто не видит, плечи у меня опускаются и каждый шаг дается с большим трудом.

На Сорок восьмой улице, где начинались шикарные магазины, я несколько притормозил. Кожа и шелк. Ручной работы серебро и литое золото. Искусно поданная роскошь, причем особую прелесть этим предметам придавала их явная непрактичность.

Господи, до чего ж мне хотелось просто так войти, указать на какой-то из этих бессмысленных предметов, хохотнуть и сказать: «Я это беру». Какая ж это радость — покупать без надобности, но с разбором, не думая о цене. Демонстрировать свое превосходство над этими сверкающими вещичками.

Заглянул в магазин, где торговали только импортными продуктами — икрой и трюфелями, паштетами и финиками. На контроле у выхода выстроилась огромная очередь покупателей, нетерпеливо размахивавших приготовленными для оплаты покупок банкнотами, выражая тем самым недовольство обслуживающим персоналом.

Боже, неужели в этой стране меда и млека не найдется местечка и для меня?