Глава 170

Настали наши лучшие праздничные деньки. Заказов на завтраки и обеды было столько, что пришлось ставить столики в «Масленичном зале», чтоб справиться с потоком гостей.

В спальнях кипело феноменальное шоу, бывало, что в графике значилось до сотни «сцен» в день. Я все время названивал Кларе Хоффхаймер, умоляя слать побольше тепленьких тел. Нам едва хватало жеребцов для удовлетворения всех заявок.

Время от времени в дело вступал я, помогал Янс, несколько раз удалось уговорить даже Кинга Хейеса.

Одна из моих «сцен» в предрождественскую неделю оказалась памятной. Леди звали Тамми, и я узнал ее в тот же момент, как она вошла в спальню. Ее фотографиями, биографическими сведениями и интервью пестрели все местные газеты и журналы.

Впервые она появилась во второстепенной роли на ноябрьской премьере бродвейского спектакля и выиграла его всухую. Рецензенты пришли в экстаз, воспевая ее как величайший комедийный талант со времен Кэрол Ломбард и Кей Кендалл. Она уже подписала контракт на большой фильм и телевизионный сериал. Было ей двадцать три года.

Зачем ей понадобилась платная «сцена» в «Питер-Плейс», я так никогда и не узнал, но думаю, что в тот период карьеры она не желала вступать в эмоционально утомительные отношения с кем-то знакомым. Кроме того, женщины, добившиеся такого успеха, всегда сталкиваются с одной и той же проблемой: с кем парень хочет переспать, со звездой или со мной?

Тамми заиграла сразу. Признаю, что она была чертовски хороша и владела обширным репертуаром забавных улыбок, притворных ворчаний, умолчаний, гримас, выразительных жестов и умопомрачительных телесных движений. Слепому видно, что это игра, но не поддаться ей нельзя.

— Посмотри на себя! — закричала она. — У тебя задница жирная!

И, надув щеки, выпучив глаза, плюхнулась в постель.

— Хилым молотком гвоздя не забьешь, — сказал я с тусклой улыбкой.

— Да не гвоздь, а кнопка, и не молоток, а кувалда, — парировала она, утрируя гримасу полного омерзения.

Она ни на миг не оставила лицедейства, даже валяясь на простынях. Гэги[55] сыпались градом. Много импровизаций, попадались и тщательно продуманные, отрепетированные шутки. Одни безусловно хорошие, другие столь гнусные, что мне хотелось заткнуть ей рот.

Партнершей в постели она была, мягко говоря, препаршивой, но я не встречал актрис, о которых можно было бы сказать обратное. Я думаю, дело тут в нарциссизме[56] и чисто профессиональных качествах. Мало кто из актеров и актрис способен пойти на сцене или в постели дальше обычных избитых приемов. А подчиняться партнеру они не желают или не могут.

Час, проведенный с Тамми, стал для меня суровым уроком. Я видел в ней самого себя: трюки, шуточки, клоунада и — самое худшее — постоянное притворство, игру вместо жизни.

Антони Каннис и Михаэль Гелеско были теми, кем они были — жестокими примитивными грубиянами, — но не претендовали ни на что иное. Я считал их настоящими злодеями, но они не прикрывались ангельскими масками. Я с горечью понял, что они оказались выше меня.

Я, наверно, извел постоянным лицедейством Дженни, Артура, Марту, Никки, Мейбл, Янса и всех других моих друзей и знакомых. За час, проведенный с Тамми, я понял, как это ужасно. Это все равно что тебя непрестанно лупят по башке надутым бычьим пузырем, как рыжего в балагане.

А самое страшное — то, что я сделал и делаю с самим собой. Когда вся твоя жизнь — спектакль, ты лишаешься способности отличать иллюзию от реальности. Кто я такой? Питер Скуро. Это я знаю. И это все, что я знаю.

В этот момент у меня родилось еще одно благое намерение. Я решил, что отныне буду самим собой, руководствоваться инстинктом, поверяя его тщательными раздумьями.

Я догадался, что Октавий Цезарь (и Готвольд, и Самуэльсон) считают меня легкомысленным умником, полным пригодных к употреблению доходных идей и фантазий, но не серьезным человеком. Не тем, кто заслуживает уважения.

Я решил, что игра закончена, больше я не фигляр. Люди, которых я встречу на побережье, увидят перед собой человека, в меру доверчивого, полного спокойного самообладания. Достойного человека, который сначала думает, а потом говорит, благородного человека, серьезного, чуть-чуть грустного. Может быть, даже степенного.

Больше никакого притворства.

Загрузка...