Николь Редберн сидела в маленьком, обитом кретоном кресле в Розовой комнате, делая педикюр. Она ухаживала за собой так же любовно, как иные мужчины за своими «мерседесами».
На ней была только майка с надписью «Я ПОЕЛ КРАБОВ», привезенная мной из Флориды. Тело дышало чувственностью, двигалось с текучей грацией. Я никак не мог понять, почему она не возбуждает меня.
Наконец я решил, что похож на человека, который целый день работает в кондитерской. В свободное время он не выносит запаха шарлотки.
Я только что принял душ и обернул вокруг бедер полотенце. Никки подняла на меня глаза.
— Я тут намешала всякое в твое белое бургундское! Ничего?
— Ты же знаешь, что в этом доме можешь готовить себе что хочешь, — добродушно ответил я.
— Обед сегодня был грандиозный. Мне приглянулась идея соте из телятины с зеленым луком. Ты неплохой кулинар.
— Могла бы оставить кусочек!
Сидя на кровати, я попивал из бокала, глядя, как тщательно она обрабатывает ногу. Наверно, скульптору понравилась бы ее мускулатура. Вот художнику — едва ли.
— Как идут дела?
— Хорошо, — ответила она, не глядя на меня. — За последнюю неделю внесла в реестр еще шестерых. Уже почти тысяча. Веришь? Когда буду уходить, могу продать список клиентов какой-нибудь начинающей девице за хорошую цену.
— Через десять лет?
Она отложила ножнички и пилочки, взяла бокал и подсела ко мне. Обвила рукой мои голые плечи.
— Может быть, раньше! Я говорила, что пара ребят хотят жениться на мне?
— Нет, этого ты мне не говорила.
— Славные парни, только денег у них маловато. Но если появится джон с хорошим капиталом, я призадумаюсь.
Я обернулся, взглянул ей в глаза.
— И станешь честной женщиной?
Она удивилась.
— Конечно, Питер, ведь секс для меня не самое важное. Ты хорошо это знаешь.
— Знаю, — печально сказал я.
Но ее не обмануло мое притворное сожаление по поводу наших платонических отношений.
Она ушла в ванную, откинула сиденье унитаза и села писать. Я слышал журчанье и слова, обращенные ко мне через открытую дверь. Когда такое случилось впервые, я был шокирован. Теперь казалось совершенно естественным.
— На самом деле, — кричала она, — из меня вышла бы неплохая жена. У меня деловое мышление, и я знаю цену баксам. А муж пускай котует на стороне, пока это не отражается на моих доходах.
Захлопнув унитаз, она вернулась в постель.
— Сейчас я игрок, Питер! И ты тоже. А деньги — самая крупная игра. И самая увлекательная. Один из моих постоянных клиентов говорит, что вся моя сексуальная страсть ушла в жажду наживы.
— Твой клиент психиатр? — спросил я. — Какой ужас. И о чем он тебя просит?
Она рассмеялась:
— Пошлепать его ракеткой для пинг-понга.
— Мне нужна новая порция, — сказал я, поднимая пустой бокал. — А тебе?
— И мне! — Она допила. — Только не ерш, а то буду бегать всю ночь.
— Может, «Франжелико»?
— Годится.
Когда я вернулся с напитками, она лежала, заложив руки за голову, глядя в потолок. Рубашки на ней не было. Торчали эти буйные соски. Она взяла у меня бокал.
— Спасибо, сестричка! Вы так добры ко мне.
— Чертовски верно подмечено!
Размотав полотенце, я лег рядом. Наши бедра соприкасались.
— Ну как подвигаются дела с новым заведением?
— На следующей неделе встречаемся с денежными мешками.
— Они наверняка согласятся. Такую возможность не упускают.
— Благослови тебя Господь!
— А если дело выгорит, как ты его назовешь?
Я немного поколебался.
— Я еще никому не рассказывал, даже Марте, а тебе скажу. «Питер-Плейс».
Она не засмеялась.
— Хорошее название. Логично.
Допив, мы отставили бокалы. Выключили свет. Я, как всегда, повернулся на бок. Она, как всегда, прильнула ко мне.
— Мы словно старые-престарые супруги!
— Ага, — пробормотала она, удовлетворенно вздыхая.