Я хорошо помню это раннее утро 24 июля. Спустившись вниз в халате и тапочках, я увидел на кухне нежелательную компанию, понес свой кофе в «Зал грез» и устроился там за маленьким столиком.
Но Антони Каннис и Михаэль Гелеско с серьезными лицами вошли следом. Каннис шлепнул на столик утренний выпуск «Дейли ньюс».
— Четвертая страница, — сказал он.
Я взглянул на него и развернул газету на четвертой странице. Гелеско указывал, я следил за его жирным пальцем, пока не дошел до маленькой заметки:
Тело детектива первого разряда Люка Футтера, ветерана, прослужившего в нью-йоркском полицейском департаменте двадцать лет, обнаружено прошлой ночью на переднем сиденье его собственного автомобиля, припаркованного возле Одиннадцатой авеню и Пятьдесят четвертой улицы. Рядом найден табельный пистолет детектива с одним стреляным патроном. После вскрытия и экспертизы вынесен вердикт о самоубийстве. Компетентные лица заявляют, что в последнее время детектив находился в состоянии депрессии, вызванном, вероятно, личными проблемами».
Я прочел сообщение дважды, потом медленно поднял глаза на Канниса и Гелеско:
— Какой ужас.
— Конечно, ужас, — кивнул Гелеско.
— Никогда не думал, что он способен на самоубийство, — размышлял я вслух.
— В газете сказано, — пояснил Каннис, — находился в состоянии депрессии.
— Ага, — добавил Гелеско, — вызванном, вероятно, личными проблемами. Эй, как насчет кофе? Два черных.
Я пошел на кухню попросить официанта принести кофе. Сам бы я не донес — руки дрожали.
Мы молчали, пока не вышел официант. Бандиты уселись, вздохнули, откинулись на спинки стульев.
— Мы послали своего парня пощупать этого Футтера, — сказал Каннис. — Он и правда делился, но не так щедро, как говорил. Сливки снимал — будь здоров.
— Жадность, — заметил Гелеско.
— Десятку сразу клал в карман, — добавил Каннис. — Как тебе это нравится?
Гелеско вытащил из кармана кассету и пустил ее через стол ко мне.
— Вот Мартина пленка. Она нам и не понадобилась.
— Опередил нас парень — пустил себе пулю в лоб, — посочувствовал Каннис. — Можешь представить?
— Ну и что теперь будет? — нервно спросил я.
— Мы тут с парнями потолковали, — сообщил Гелеско, — договорились по двенадцать пятьсот. Все полегче, чем двадцать, правда?
— И теперь, — добавил Каннис, — мы с Майком будем сами улаживать эти дела. О’кей, Питер?
— Спасибо, — от души поблагодарил я. — Не возражаю.
— Берем на себя протекцию, — пообещал Гелеско, — и прочие сложные проблемы, ну, там, трудовые конфликты, охрану… К чему вам обо всем хлопотать? А кофе хороший.
Они отодвинули кофейные чашки, встали и замерли на месте, пристально глядя на меня.
— Ты ходил к мистеру Цезарю, — сказал Антони Каннис, — жаловался, что мы с Майком крутимся в баре, а ведь мы хотели только дом друзьям показать.
— Я…
— Ничего, все в порядке, — сказал Гелеско. — Мы с Тони не обиделись, правда, Тони?
— Ну да.
— Но временами, — продолжал Гелеско, — нам кажется, что ты нас не уважаешь.
— Каждому хочется, чтоб его уважали, — с достоинством заметил Каннис. — Мы уважаем мистера Цезаря… Он достоин уважения.
— И мы считаем, ты мог бы немножко уважать нас, — добавил Гелеско. — Мы ведь партнеры, правда?
— Тогда… — резюмировал Каннис, — ты нас уважаешь, мы тебя уважаем.
— Абсолютно согласен, — сказал я так храбро, как только мог.
— Хороший парень, — сказал Гелеско и ущипнул меня за щеку.
Мне было больно.