Потрясенная, Рин продолжает стоять, упираясь спиной в стену с такой силой, что начинают болеть позвонки. Тогда она сползает вниз, садится на пол и вытягивает ноги. Шок постепенно отпускает, уступая место вопросам: «что это было?», «как он посмел?» и «что делать дальше?». Последний вопрос кажется Рин важнее других, и она сосредотачивается на нем. Порыв немедленно уйти из дома она подавляет, понимая, что тогда ей придется ночевать под открытым небом, и, значит, вряд ли удастся выспаться. В измученном состоянии разум будет затуманен, а его и сейчас нельзя назвать ясным. А ведь ей придется планировать поездку домой — купить билеты на самолет из Стокгольма так, чтобы успеть вовремя добраться до аэропорта. И тут все тело Рин обжигает от осознания: у нее же телефон не работает! Без телефона заранее билетов не купить. Да и Киру хотелось бы предупредить о своем возвращении в Питер.
«Вот черт!» — шипит Рин, отгоняя мысль о том, чтобы воспользоваться чужим телефоном, — еще не хватало ходить попрошайничать, да и как объяснять людям, почему она не может воспользоваться телефоном хозяина дома, в котором остановилась? Все ведь знают, чья она гостья.
Выход один — надо ехать утром в Бьёрхольмен и чинить свой телефон. А сейчас лучшее, что она может предпринять, это лечь и уснуть, хотя неизвестно, получится ли после перенесенного потрясения, да к тому же она и так проспала полдня. Но в любом случае, не сидеть же на полу до утра.
Рин встает и подходит к окну, чтобы задернуть шторы, но шум со стороны моря привлекает ее внимание. Прислонившись лбом к стеклу, она вглядывается в сумеречную даль. Неподалеку от берега маячат, приближаясь, яркие огни, и доносится звук работающего двигателя. Катер? Светлое пятно быстро растет, и становится видно, что это яхта, современная и дорогая: белые бока сверкают глянцем, за тонированными стеклами, подсвеченными изнутри, двигаются силуэты людей. Яхта плавно причаливает к пирсу и останавливается, раскачиваясь на волнах. Несколько человек поднимаются на помост, четверо парней и две девушки. Направляясь к берегу, они громко говорят по-шведски, иногда взрываясь дружным смехом, и вскоре исчезают из виду в сосновых зарослях. Рин все еще смотрит им вслед, гадая, зачем компания молодежи пожаловала на остров на ночь глядя. Интересно, кто они? Свои или чужие? Чьи-то родственники? Ей кажется, что она слышала, как кого-то из них называли Элиасом. Скорее всего, сын Эббы приехал домой и взял с собой друзей. Вряд ли это туристы. Кто же путешествует по ночам?
Неожиданно Рин обращает внимание, как сильно замерзла кожа на ее лбу, прикасавшемся к стеклу. Судя по всему, на улице очень похолодало. Отстранившись, она замечает иней в оконных углах. Неужели заморозок? В конце июня? Это север, конечно, но все равно удивительно.
Какое-то движение вновь притягивает взгляд, на этот раз не в море, а среди скал. Что-то шевелится там, во тьме. Что-то большое, явно больше, чем причалившая яхта, и кажется, даже больше, чем дом Юхана. Вдали слышится хруст камней. Громадное нечто ворочается, поднимаясь над скалой, заслоняет собой звезды, и Рин вскрикивает, различив очертания головы и два голубоватых огонька на ней, похожие на глаза. Шевелятся угловатые плечи, издавая каменный хруст. Пронзая ночную мглу, к окну тянется гигантская рука. На растопыренных пальцах сверкают ледяным блеском длинные острые ногти.
Окно стремительно индевеет, и Рин теряет великана из виду, но знает, что он приближается. От ужаса ее ноги будто прирастают к полу, она не в силах сделать ни шагу. Противный скрип раздается с обратной стороны стекла, на морозном узоре появляется ломаная линия, — ледяной ноготь царапает стекло, готовое треснуть под его натиском. Опомнившись и понимая, что уже поздно, Рин задергивает шторы, в панике забирается под кровать и зажмуривается. «Мне почудилось! Почудилось! Это из-за болезни! Очередной приступ! Сейчас пройдет!» — Она пытается успокоить себя, но не верит в свои объяснения. Пальцы нащупывают в кармане трикотажных брюк заветный флакон с эликсиром. Под противное скрежетание, доносящееся со стороны окна, Рин откручивает колпачок и вытряхивает на язык сразу несколько капель — не специально, просто от того, что рука трясется.
Неизвестно, в эликсире ли дело, или в том, что мистического гиганта что-то отвлекло, но скрежет сразу прекращается. Рин не спешит выбираться из укрытия, так и лежит под кроватью, вся превратившись в слух, но кроме тиканья часов ничего больше не слышно. Незаметно для себя она засыпает, погрузившись в вязкое черное забытье.
Проснувшись с рассветом, Рин вспоминает о ночном происшествии и спешит к окну. Раздернув шторы, щурится от яркого солнца, хлынувшего в комнату. Придирчиво разглядывает стекло: ни морозных узоров, ни царапин. Ни великанов, конечно же. Убеждается в мысли, что дело в приступе, вызвавшем галлюцинации. Однако эликсир сразу же помог, а значит, работает. Остается надеяться, что Фроя права, и другого лечения Рин не потребуется, волшебное средство справится с болезнью.
Умывшись и переодевшись в джинсы и толстовку, Рин выскальзывает из дома, довольная тем, что ей удалось избежать встречи с Юханом. Правда, пришлось отказаться от завтрака, но это не страшно, в Бьёрхольмене полно ресторанчиков, где можно перекусить. Главное, улизнуть поскорее, чтобы не пришлось продолжать вчерашний разговор. Разговаривать-то им с Юханом уже не о чем.
Яхта ночных гостей по-прежнему пришвартована у берега. В черных тонированных стеклах отражается красное рассветное солнце. Рин с любопытством разглядывает ее, сидя на краю дощатого настила в ожидании Хуго. Интересно, чья она? С виду сто́ит целое состояние. Ее владелец, должно быть, настоящий богач.
Рейсовый катер причаливает к пирсу точно в назначенное время. Хуго приветствует Рин зычным «хай» и протягивает руку, помогая спуститься и сесть в лодку. На нем все та же черная вязаная шапка и мешковатая куртка с капюшоном.
— Какова красотка, а? — Он кивает в сторону яхты и звонко цокает языком.
— Это кого-то из местных? — интересуется Рин.
— Не-ет. Судя по номерам, она из стокгольмского яхт-клуба. Скорее всего, арендованная.
— Она вчера ночью причалила. С нее высадились шестеро человек, я видела в окно. Парни и девушки.
— А-а, видимо, Элиас и компания! Что ж, в ближайшие пару дней на Тролльхоле будет шумно. Знаю этих ребят, они не дадут заскучать. Повеселят нас в Мидсоммар! — Рин отмечает, что вид у Хуго при этих словах совсем не радостный.
Он сидит у руля, скрестив руки на груди — не спешит отплывать, выжидая, когда истечет время стоянки, хотя ясно, что других пассажиров уже не будет. Мотор заглушен и не мешает беседе.
— Н-да, как же быстро летит время. Кажется, что совсем недавно учил Элиаса рыбачить, показывал ему, как удочку закидывать. Частенько мы с ним в море на рыбалку ходили, и был он тогда десятилетним мальчишкой, едва мне по плечо. А с тех пор уж еще десять лет пролетело. — Хуго сокрушенно вздыхает. — Элиас теперь совсем другой. Будто чужой. Изменила его столичная жизнь, как и Ларса. Как бы снова беды не стряслось.
— Вы сказали, «Ларса»? Кто это? — спрашивает Рин, оживляясь. Это имя откуда-то ей знакомо.
Хуго вдруг теряется, будто ляпнул лишнего, бормочет что-то невнятное, и отводит взгляд, устремляя его к берегу.
— О, а вон и Элиас с компанией! Легок на помине! — восклицает он, так и оставив Рин без ответа.
Из соснового леса на берег выходит компания молодых людей. Они движутся друг за другом по узкой тропинке, направляясь к пирсу. Первым идет высокий парень в белой кепке, из-под которой топорщатся светло-рыжие кудри. Скулы и подбородок покрыты недельной щетиной такого же цвета. Широкие шорты колышутся над острыми коленками, тонкие ноги в объемных кроссовках похожи на соломинки. Не глядя на Рин и Хуго, он входит на пирс и, обернувшись к отставшей компании, кричит:
— Подождите меня на берегу, я и один справлюсь!
— Элиас, тащи два ящика, одного мало будет! — отвечает ему кто-то из друзей.
— Точно, давай два! — подхватывают остальные.
— А не лопнете? — усмехается Элиас и, спрыгнув с дощатого настила на палубу яхты, исчезает в кабине с тонированными стеклами.
— Это и есть Элиас? — уточняет Рин, понизив голос.
Хуго хмуро кивает.
— Он будто не узнал вас, даже не поздоровался.
— Все знают обезьяну, обезьяна не знает никого, — бурчит «морской волк», с неодобрением глядя, как Элиас выставляет на помост ящики с пивом.
— Какая еще обезьяна? — удивляется Рин.
— А, это старая шведская пословица! — отмахивается Хуго, затем энергично щелкает тумблером, переключает рычаги, и катер с рокотом отходит от причала.
Взобравшийся на помост Элиас оборачивается, смотрит им вслед и, вскинув руку, показывает им кулак с выставленным средним пальцем — непристойный жест, означающий, что он посылает их в известное место. Рин отворачивается и косится на Хуго — заметил или нет? Но тот смотрит в противоположную сторону, по курсу движения лодки.
Из-за шума мотора Рин больше не может задавать вопросы и погружается в свои мысли. Неприятное чувство, вызванное дерзкой выходкой Элиаса, вдруг тускнеет, вытесненное вспыхнувшей в мозгу догадкой: имя «Ларс» встречалось в дневнике Лилли! Причем, встречалось множество раз.
«Как бы снова беды не стряслось», — вспоминаются слова Хуго, сказанные после упоминания этого имени. Что еще он говорил о Ларсе? Вроде бы, что Элиаса изменила городская жизнь, и парень стал чужим, как и Ларс. Какая же беда стряслась с этим таинственным Ларсом, о котором Хуго не пожелал говорить?
Рин прижимает к себе рюкзак, лежащий на коленях. Скоро она приоткроет завесу тайны: как только починят телефон, немедленно возьмется за перевод дневника Лилли. Может быть, ремонт не займет много времени, и тогда она начнет гуглить текст прямо там, в Бьёрхольмене, устроившись в какой-нибудь уютной кофейне в ожидании вечернего рейса. Хорошо, что она захватила дневник с собой.