Тролльхол

32. Имир

Она лежит на окоченевшем трупе Яттэ, смотрит на звезды, отражающиеся в мертвых глазах лося, и прислушивается к ощущениям своего тела. Нижняя половина лица перетянута кухонным полотенцем, руки и ноги связаны бельевой веревкой. Выходит, ей почудилось, что она вставала и ходила по дну ущелья, как почудилось и все то, что случилось потом: сплав по бурной реке, появление дворцов Нибльхейма, звенящий золотой мост, беседа с Лилли…

Почудилась ли ей Лилли?

Рин пытается повернуть голову, и хоть с трудом, но это ей удается. Полотенце сползает с лица на подбородок. Видимо, от переохлаждения все мышцы, включая лицевые, сжались, и натяжение ткани немного ослабело. Шевельнув руками, Рин замечает, что веревки тоже обхватывают запястья не так туго, как раньше. Она подносит руки к лицу и, развязав узлы зубами, освобождается от пут. Размяв затекшие пальцы, она избавляется от веревок на ногах и садится, подтянув колени к груди. Тело постепенно обретает чувствительность, и Рин начинает трясти от холода, зато у нее не остается сомнений в том, что она жива и все-таки вернулась с того света. Вряд ли Нибльхейм и встреча с Лилли просто пригрезились ей во сне, скорее всего, Рин побывала в скандинавском подобии ада, но каким-то чудом ей удалось выбраться оттуда и очнуться в своем теле. Смогла ли выбраться Лилли? Рин произносит ее имя вслух, вначале неуверенно и тихо, затем повторяет громче:

— Лилли! Лилли!

По склону ущелья скатывается мелкий камешек и подлетает к ногам Рин. Может быть, это ничего и не значит, но у нее ёкает сердце.

— Лилли?.. Ты здесь?..

Еще один камешек падает сверху и, отскочив, ударяется о ее бедро. Это очень похоже на то, что Лилли подает ей знак, и, чтобы убедиться в этом, Рин обращается к незримому призраку:

— Лилли, если это ты, брось камень еще раз.

Со скалы срывается крупный каменный валун и с грохотом обрушивается на дно ущелья в десятке метров от Рин, заставляя ее вздрогнуть.

— Поняла, поняла, — кивает она с улыбкой. — Рада, что мы обе оставили Гарма с носом. Но ума не приложу, что же делать дальше.

Стук упавшего камешка, прозвучавший неподалеку, привлекает внимание Рин. Ее губы складываются в грустную усмешку:

— Хорошо, что ты рядом, Лилли. Спасибо, что не бросаешь меня.

Очередной камешек скачет по земле, за ним еще один и еще. Рин непонимающе смотрит в ту сторону, где слышится стук, и вдруг ее осеняет догадка, что таким образом Лилли пытается указать ей, куда идти. С трудом поднявшись на ноги, Рин оборачивается к Яттэ, прощальным взглядом окидывает распростертое на камнях тело животного, посеребренное лунным светом, и идет на звук падающих камней.

Каждый шаг отзывается ноющей болью в животе, — похоже, что-то там серьезно пострадало при падении. Длинный подол платья затрудняет ходьбу, и без того дающуюся нелегко, но камешки продолжают постукивать по дну ущелья, и Рин идет вперед, надеясь, что Лилли выведет ее отсюда. Однако вскоре девушка-призрак прекращает подавать знаки, и Рин останавливается, озираясь в недоумении. На первый взгляд среди скал не видно никакого намека на сквозной проход или пологий склон, по которому можно было бы выбраться наверх, но вдруг Рин замечает небольшое углубление, похожее на вход в пещеру. «Троллья нора», — мелькает у нее в голове, а перед мысленным взором всплывает картина, увиденная в день приезда, в первый момент после высадки на берег: дом Юхана на фоне скал, испещренных круглыми отверстиями, похожими на гигантские червоточины, так напугавшими ее своим видом. Неужели Лилли намекает на то, что ей нужно забраться туда? Едва эта мысль формируется в голове Рин, как из «норы», словно в подтверждение, выкатывается крупный камень. Она едва успевает отскочить, чтобы тяжелый валун не отдавил ей ноги, и в этот момент слышит отчетливый внутренний голос:

— Поторопись.

В горле возникает колючий ком. Рин зачерпывает ладонью воду из ручья, делает глоток в надежде прочистить горло, но оно сжимается от холода, вызывая кашель, да такой, что выступают слезы. Они продолжают течь и после того, как кашель утихает. Рин не в силах заставить себя лезть в «нору». В памяти еще свежо жуткое ощущение от прикосновения пальцев гримтурсена к ее лодыжке, несмотря на то, что это произошло не наяву.

— Поторопись! — повторяет внутренний голос, неизвестно чей, — не то это Лилли удалось забраться в ее голову, не то так проявляется ее второе «я», вознамерившееся спорить с голосом разума, удерживающим Рин на месте.

— Лучше я посижу здесь, подожду, когда меня найдут, — просящим тоном говорит она, обращаясь к пустому месту, где, как ей кажется, может находиться Лилли. Яркой вспышкой в мозгу вспоминается фраза Лилли, сказанная за миг до падения с железного дерева:

— Мы должны остановить ее! Нужно призвать Имира!

— Какого Имира? — спрашивает Рин вслух, но вместо ответа или хоть какой-нибудь подсказки вновь слышит внутри себя неумолимое: «Поторопись!».

Пожалуй, выбора у нее нет. Рин делает над собой неимоверное усилие и, подобрав повыше подол платья, карабкается по горному склону по направлению к «норе», темнеющей на нем рваной дырой.

— Нечего бояться, — бормочет она себе под нос. — Гримтурсены меня не почуют, ведь Фроя думает, что я мертва, и ненавидеть меня больше некому.

Однако едва проникнув внутрь «норы», Рин начинает задыхаться от приступа клаустрофобии, хотя никогда не подозревала, что страдает таким психическим расстройством. Вместе с тем ее прошибает холодный пот при виде кромешной темноты впереди, а сердце заходится в бешеном ритме. Кажется, что она сгинет в подземелье навеки, как Лилли и Ларс, и никто никогда не найдет ее, да и, скорее всего, даже искать не будет, ведь Юхан околдован Фроей, а больше никому здесь не нужна никчемная чужестранка. Все они смотрели на нее, как на комок грязи, прилипший к дорогим туфлям. Да и дома, в России… Разве что Кира о ней потоскует какое-то время, но как только подруга выйдет замуж за своего именитого художника и обзаведется детьми, так и грустить ей станет некогда. Никто больше не вспомнит о Рин, безвестной малевальщице, и однажды Кира вывезет ее картины на свалку, чтобы зря место не занимали.

Охваченная гнетущими чувствами, Рин медленно продвигается вперед, вытянув руки перед собой. С каждым шагом, отдаляющим ее от входа, мысли становятся все мрачнее. В «норе», уходящей вглубь горы, довольно просторно, — Рин разводит руки в стороны и при этом не касается стен. «Ну, еще бы, гримтурсены ведь намного крупнее человека», — обреченно думает она. Мысль о том, что ледяные великаны могли ходить этим путем, кажется ей одновременно правдоподобной и невероятной. Очень странное ощущение. Как бы не сойти с ума от всех этих переживаний.

Откуда-то веет полярной стужей. Рин замирает и съеживается, прислушиваясь и всматриваясь во мрак, но, конечно же, не слышно и не видно абсолютно ничего.

— Лилли… — Она едва шепчет, опасаясь привлечь монстров, и возможно поэтому незримая спутница никак не реагирует на зов. Остается надеяться на то, что она где-то рядом, ведь находиться в таком месте в одиночестве совсем уж невыносимо.

Каменный коридор, по которому движется Рин, неожиданно поворачивает вправо, но в темноте она не сразу это понимает: вначале ее руки упираются в стену, и внутри все обмирает от мысли, что это тупик. Она ощупывает стену и, уже почти отчаявшись продолжить дальнейший путь, обнаруживает боковой проем. А там ее поджидает обнадеживающий сюрприз: тьму вдалеке прорезают несколько узких лучей света. Они очень тусклые и серые, поэтому Рин не сразу их замечает, а заметив, впадает в ступор, заподозрив, что так могут светиться глаза гримтурсенов, притаившихся там. Справившись со страхом, она добирается до этого места и действительно оказывается в тупике: коридор приводит ее в обширный кирпичный колодец с полуразрушенной винтовой лестницей, поднимающейся вверх на многие метры и упирающейся в дощатый настил, сквозь щели в котором виднеется звездное небо, и внутрь проникает свежий воздух, пахнущий морем.

Небо и воздух придают сил, Рин бросается к лестнице и пытается взбежать по ней, но ветхие ступени проламываются под ногами одна за другой. Она цепляется за перила, но те давно сгнили и рушатся под ее весом, увлекая за собой на каменный пол. К счастью, Рин не успела подняться достаточно высоко и не получила серьезных травм, лишь содрала кожу на локтях и коленях. Она садится на пол, прислоняется спиной к выщербленной кирпичной стене и погружается в раздумья. Что теперь? Возвращаться назад, в ущелье? Или все же попытаться добраться до верха и выбить одну из досок? Второй вариант опаснее, но кажется более осуществимым. Рин оглядывает руины лестницы. На лестницу надежды нет. Зато в стенах есть крошечные отверстия, впускающие свет снаружи. Что это? Смотровые окна? Бойницы?

Бойницы! Сторожевая башня!

Осененная догадкой, Рин вскакивает на ноги и подходит поближе к одному из отверстий, расположенному в паре метров над полом. Высоко, не достать, но если с помощью обломков досок и кирпичей соорудить возвышение, то наверняка получится до него добраться. Окошко слишком маленькое, сквозь такое пролезет разве что кошка, но ведь из него можно позвать на помощь! Рин принимается разгребать руины, образованные фрагментами рухнувшей лестницы и обвалившейся крыши сторожевой башни, вспоминая, как совсем недавно стояла вместе с Фроей на дощатом настиле, находящемся сейчас высоко над ее головой. Тогда Рин и в страшном сне не могла себе представить, какие коварные планы на ее счет вынашивает милая внимательная домработница, а заодно и друг семьи Лофгренов. Дружбы для Фрои оказалось недостаточно, она захотела стать членом этой семьи, супругой хранителя Валькнута, чтобы позволить душам умерших родителей воссоединиться и попасть в Алую долину. Как может одно и то же сердце быть таким чутким и одновременно таким жестоким?! Для достижения «светлой цели» Фроя убила Лилли, свою землячку и давнюю подругу; расправилась с Катариной, случайной знакомой Юхана, которая, возможно, и не собиралась за него замуж; столкнула в пропасть ее, Рин; посеяла вражду между жителями острова и приезжими студентами в надежде, что дело дойдет до серьезной стычки между ними, и тогда, повинуясь древнему заклятью, из Нибльхейма явятся могучие и свирепые покровители Тролльхола, чтобы усеять его трупами чужаков. Скорее всего, и Элиас, брат Лилли, окажется в числе поверженных, несмотря на то, что родился на этом острове. Рин не питает к парню симпатии, но и смерти ему не желает. В памяти всплывает фраза Яна: «Каждый человек может измениться, пока живет. Для этого жизнь и дается». «Получается, любой может стать чужим среди своих, наоборот. Своим или чужим человека делает не место рождения, а то, что у него внутри, — размышляет Рин. — Однако жизнь показывает, что чужаком стать куда легче. Ломать — не строить, как говорится».

Тем временем куча кирпичей и досок под окошком-бойницей постепенно растет. Еще немного, и можно будет выглянуть в него. Рин перебирает строительный мусор в поиске подходящих по форме обломков, отбрасывая в сторону ненужное, и вдруг ее взгляду открывается нечто инородное, такое, чего она никак не ожидала увидеть здесь. Из-под завала торчит кусок красной ткани, не то атласа, не то плотного шелка. Смутная догадка о том, что это может быть такое, еще только зарождается в мозгу, и Рин торопливо разгребает кирпичи до тех пор, пока ее пальцы не натыкаются на предмет, вначале показавшийся ей трухлявой деревянной палкой. Только увидев на конце палки туфлю-лодочку из белой кожи, Рин отшатывается, осознав, что перед ней мумифицированная человеческая нога.

— Лилли! — В пространстве, стиснутом высокими башенными стенами, ее крик получается неожиданно громким и гулким. Кажется, что от него всколыхнулся воздух, застоявшийся здесь за много лет. Рин прижимает ладони ко рту, испугавшись собственного голоса. — Лилли… — шепчет она, с ужасом глядя на скелетообразные конечности в нарядных туфлях, до колен прикрытые атласной тканью. — Так вот где ты умерла!

Кусок кирпичной крошки выскакивает из сооружения, построенного Рин под смотровым окошком. Он катится по полу, оставляя на пыльной поверхности тонкую кривую бороздку. Луч, пробивающийся сверху сквозь щели в досках, как раз падает на это место, и Рин видит, что кусочек кирпича странным образом меняет траекторию, а за ним причудливой вязью тянется след. Изгиб за изгибом, петля за петлей, рисунок на пыльном полу складывается в слова. Рин всматривается, с трудом разбирая кривые кособокие английские буквы, а когда камешек замирает на месте, у нее получаются две странные фразы:

«Имир — это Ян. Позови его».