У нас на Севере

XIII

Лена нарочно колесила по лугу, а затем по полям, чтобы выйти на берег Согры к определенному сроку. Срок этот она определяла не по часам, а по солнцу и почти никогда не ошибалась. Да и мудрено было просчитаться: тропка вдоль Согры вилась на много километров, и Лена знала, что другого пути у Володи не было. Причем встречала она его всегда в разных местах и всякий раз делала вид, будто встретила нечаянно. Володя тоже в первое время удивлялся, но вскоре ему все стало ясно. И он также привык к этой заветной тропке и, бывало, ходил по ней и тогда, когда ему было явно не по пути. А если случалось так, что Лены не было, Володя всю смену работал в мрачном настроении и нетерпеливо ждал, когда она явится замерять вспаханный им участок. Но он умело скрывал свою досаду, и Лена, видя его равнодушие, уходила обиженная, кляня в душе и город, и то, что связывало Володю с ним…

После сильного, но короткого дождя, наполнившего воздух испарениями, духота, казалось, еще более сгустилась. Лена медленно брела по мокрой тропинке босиком, перекинув через плечо связанные шнурками стоптанные туфли. Однако скоро солнце высушило влагу; Лена почувствовала, что ей становится невмоготу от жары. «И чего я иду туда, ведь все равно придется топать обратно», — подумала она, тоскливо посмотрев вперед. Володи нигде не было видно. Впрочем, он мог быть за любым поворотом, так как тропинка точно повторяла изгибы капризной Согры. Густой ивняк, облепивший берега, в узких местах почти смыкался верхушками над водой, зато на поворотах Согра раздавалась вширь, кустарник редел, подступы к воде оказывались свободными. Лена забрела в речку по колено, постояла с минуту, прислушиваясь к журчанию прохладной воды. Соблазн был слишком велик, к тому же Лена любила купаться, а жара и в самом деле стояла невыносимая. Лена вернулась на берег, быстро разделась и поплыла против течения, наслаждаясь прохладой, чувствуя, как с каждым взмахом пропадает вялость и тело наливается бодрящей силой, готовой преодолеть любое препятствие.

В маленьких, но глубоких речках вода обычно холоднее, чем в больших реках, а в Согре были места, где ледяные струи из подземных ключей могли перехватить дыхание. Встреча с ними всегда была неожиданной и походила на ожог. Попав в холодный поток, Лена невольно вскрикнула, хотя и нисколько не испугалась.

В ответ с берега донесся насмешливый голос:

— Спасать или сама доплывешь?

Лена оглянулась. На берегу, около ее платья, доставая из кармана папиросу, сидел Володя. Лену и обрадовало, и смутило его появление. Она не боялась купаться с деревенскими ребятами, но с Володей еще не приходилось. Возможно, он думал, что она и воды-то боится. Ну что ж, пусть он убедится, что она не из тех нафуфыренных барышень, с которыми он знался в городе. И Лена поплыла дальше, загадывая, что он предпримет: поплывет вслед за ней или станет ждать, когда она вернется. Мысль о том, что он может уйти, не пришла ей в голову.

Володя полулежал, опираясь на локоть, и делал вид, что его занимают куда более интересные вещи, чем Лена. Например, вот этот воробей, прыгающий с ветки на ветку, или золотисто-черная бабочка. Однако искоса он неотрывно наблюдал за девушкой, а когда она скрылась за ивняком, машинально приподнялся и с досады даже папиросу выплюнул изо рта. «Интересно, долго она тут намерена прохлаждаться? Вот возьму и уйду», — подумал он, но Лена уже плыла обратно, и Володя снова небрежно улегся на землю. Ее платье лежало поблизости, но Володя не заметил его и очень удивился, увидев, что Лена, выплыв на мелкое, идет прямо к нему. Ему, очевидно, полагалось бы отвернуться, но он не мог этого сделать. Сидя как на иголках и растерянно мигая, он смотрел на ладную, сильную фигуру девушки в мокром оранжевом купальнике, смотрел и нелепо улыбался, недоумевая, почему ему и радостно, и неловко, и как-то тревожно, словно сейчас должно было случиться нечто необычайное. Они были здесь одни, а наедине Володя всегда несколько стеснялся Лены. Ах, черт возьми, какая она необыкновенная и красивая! Такой он ее еще не видел. Солнце, река, кустарник, сверкающий веер брызг — и в центре всего этого она, выходящая из воды, словно прекрасная русалка…

Лена видела, что Володя не может оторвать от нее глаз, но это ничуть не смутило ее. Она подошла уже совсем близко к берегу и только тогда заметила, что взгляд У Володи растерянный и откровенно ласкающий. Ей стало приятно и тепло от этого взгляда. И в то же время легко и весело. Она нагнулась и, захватив пригоршнями воду, обрушила на Володю тысячи брызг. Он вскочил, отряхнулся и миролюбиво сказал:

— Ну, хватит. Одевайся, а то я уйду. На работу опаздываю.

— Можешь уходить. Пожалуйста. А пока отвернись, я оденусь.

Володя нехотя отвернулся, ища в кармане брюк папиросу. Через пять минут они шли рядом по тропке, отгоняя ветками назойливых комаров. Володя был чуть выше Лены, шире в плечах. Шелковая, но уже изрядно пропыленная и кое-где в масляных пятнах тенниска плотно облегала мускулистое загорелое тело. Он редко надевал комбинезон и тем броско отличался от остальных трактористов. Брюки Володя каждый раз не забывал класть под матрац, и они всегда выглядели как только что выглаженные. Мягкие длинные русые волосы были неизменно аккуратно причесаны. Лицо — чуть скуластое, но симпатичное, особенно голубые глаза, смотревшие на мир весело, задорно, а иногда и зло.

Володя шел широким шагом, так что Лена, на ходу расчесывавшая волосы, едва поспевала за ним. Наконец, не вытерпела, сказала с сердцем:

— Тебя, случайно, не булавкой кто подкалывает? Ну и беги, а мне не к спеху.

— Мишка же ругаться будет, ежели опоздаю, — отозвался Володя.

— Как бы не так! Он уже норму давно перевыполнил, лишние двадцать соток ему не помешают.

— Как перевыполнил? — сразу убавляя шаг, спросил он. — Ты откуда знаешь?

— Так я же была у него. Ты хоть и считаешься старшим на машине, а Мишка тебя который день обставляет.

— Ерунда. Случайность, — пробормотал Володя; он сбоку взглянул на Лену, заметил на ее губах следы насмешливой улыбки, мрачно сказал: — Ты-то за него радуешься не по старой памяти? Знаю про ваши шуры-муры, слыхал.

— Это про какие же шуры-муры? — сузила глаза Лена. — Что же мне и подойти к нему нельзя? Это по какому же праву, интересно знать?

— Ладно, разговаривай с ним сколько хочешь, мне-то что? — злясь не столько на нее, сколько на своего удачливого напарника, сказал он. — Не в разговорах дело. Ты и танцуешь все время с ним, как будто других ребят нет.

— Не писал бы своей Любе, и я бы не танцевала.

— Люба тут не при чем.

— Знаю, как ты по ней сохнешь. Пишешь чуть не каждый день, всем известно. Нужен, ты ей, как же! Одно письмо за полгода. Ты, наверно, уж до дыр его зачитал и слезами промочил, признайся.

Лена задела больное место. И откуда она знает о письме? Не иначе хозяйка квартиры рассказала. Нет, скорей ее дочь — такая проныра, не дай бог. И Мишка, наверно, знает, недаром он за последнее время разные намеки подпускает. Ну ясно, Ленка ему напела, они ведь старые знакомые. Ладно, Мишке он как-нибудь укоротит язык, но Лена-то зачем с ним связывается. Уж был бы парень как парень, а то так… салажонок и все.

— Я из-за вашего брата, — сказал он как можно пренебрежительнее, — реветь не собираюсь. Чести больно много будет. Ты-то к Мишке чего каждый раз бегаешь? Вдохновляешь его на ударный труд, да?

— И вдохновляю, а что ж такого? — с вызовом ответила Лена. — Он тебе еще не так нос утрет, вот увидишь.

— Это ты на что намекаешь-то? — насмешливо взглянул ей в разозленное лицо Володя. — Не собственную ли персону имеешь в виду? Пожалуйста, я не возражаю.

Его тон, а главное — это обидное слово «персона» окончательно возмутили Лену. Она сейчас же хотела повернуть назад, но передумала и, обогнав Володю, небрежно сказала:

— Ты бы, может, и возражал, да сие от тебя не зависит. Обегай-ка лучше в воскресенье к Любе, авось, смилостивится, ручку разрешит поцеловать. Ну, не разрешит, так хоть издали повздыхаешь — и то легче будет.

— Ладно, не твоя забота, — процедил сквозь зубы сильно уязвленный Володя. Он не стал догонять Лену, и она, независимо и вызывающе помахивая веточкой, скоро свернула влево и скрылась за косогором. Володя грыз горький стебелек ивы и следил за голубенькой кофточкой, пока она не исчезла из глаз. И тогда он бегом бросился вперед. Не хватало еще, чтобы Лена и Мишка наедине смеялись над ним. Лена удивилась, заметив Володю рядом, но не сказала ни слова и даже ни разу не обернулась в его сторону. Он обогнал ее и, увязая в мягкой пахоте, направился навстречу трактору. На середине поля они встретились.

— Глуши! — махнул рукой Володя.

Старенький, дребезжащий колесник резко дернулся, с облегчением чихнул раза два и стал, туго натянув цепь от плуга. Мишка Чирков, белобровый, коренастый, в грязной майке и в кирзовых сапогах, соскочил на землю и весело поприветствовал старшего тракториста. Володя хотел было подать Мишке руку, но, увидев, что тот улыбается и смотрит мимо него, сухо спросил:

— Машина в порядке?

— Ага, — кивнул Мишка. — Как часики. Вначале худо тянула, а потом наладилась. Три гектарика с гаком на ней отмахал.

Он любил употреблять уменьшительные словечки: «гектарики», «дождичек», «порядочек», «нормочка»… Раньше Володя только посмеивался, а сейчас эти «гектарики» резали слух. «Выхваляется перед Ленкой», — подумал он, по привычке подходя к мотору и заглядывая в него.

Лена взяла в борозде «сажень» и стала замерять полоску, вспаханную Мишкой в ее отсутствие. Мишка шел рядом, разбивая носком сапога ссохшиеся глыбы земли.

— Домой теперь, а? Или здесь побудешь? — Он выразительно повел глазами в сторону Володи и услужливо принял из занятых рук Лены тетрадку.

— Нет, домой пойдем, — громко сказала Лена. — Ох, да и измазался же ты! Ну, ничего, на речке я тебя отмою.

— Работка у нас известная, — виновато проговорил Мишка и принялся отряхивать брюки от пыли. — Так я же по дороге завсегда в Согре купаюсь, у меня уж такой порядочек. Что новенького слыхать? — спросил он, как будто они не виделись по меньшей мере неделю.

— Да, я забыла тебе сказать: приехала новый зоотехник. У меня будет жить. Славная девушка. Вот я ее на танцы сегодня приведу, увидишь.

— Да мне-то что ее видеть? — усмехнулся Мишка. — Горожанки, они, знаешь, не то, что наш брат. У нас и свои пославнее городских есть.

— Ну, кто, например? — сощурившись, спросила Лена.

— Знаешь, небось, — замялся Мишка.

Володя осмотрел плуг и полез иа трактор. Он видел все: вот Лена кончила записывать в тетрадку и улыбнулась Мишке, а тот этак глупо кивнул, словно ему почетную грамоту вручили. Потом он вскинул «сажень» себе на плечо и пошел по борозде, а Лена за ним; видать, они оживленно разговаривали, так как Мишка поминутно оглядывался на Лену.

Вдруг он повернулся к трактору и, помахав рукой, крикнул:

— Счастливо оставаться, товарищ Шишкин!

«Товарищ Шишкин!» Ах ты, чумазый салажонок! Уж не Ленка ли его надоумила? Ну, подожди, я тебе устрою», — с холодным бешенством пробормотал Володя, берясь за рычаг. Но даже и после того, как Лена и Мишка скрылись из глаз, спустившись к Согре, Володя то и дело поворачивал голову в их сторону, как будто надеялся разглядеть, что происходит за бугром. Наконец, устыдившись своей слабости, он устремил взор вперед и, казалось, весь сосредоточился на работе. В конце концов, он должен доказать Мишке, что тот просто ученик, салажонок, ни больше, ни меньше, и что его рекорд — это одна видимость, фикция. Мишка, понятно, гордится своим рекордом, а того не понимает, что эту старую «керосинку» отрегулировал Володя, следит за ней — он. Посмотрим, как Мишка станет с нею управляться, когда Володя перейдет на новенький мощный «ДТ». Главный инженер МТС обещал вскорости дать эту машину в бригаду, а кому же ее доверят, как не Шишкину? Бригадир так и сказал на днях: твоя будет машина, Володя… А если не дадут, тогда к черту все, с Шишкина хватит. И без того он тут натерпелся предостаточно. Его, опытного слесаря-наладчика, с детства привыкшего к машинам (отец Володи работал много лет механиком в автоконторе), водителя второго класса, мастера на все руки, которого уважали и ценили на заводе, здесь сравняли с каким-то Чирковым. Бригадир сегодня предупредил, что колесник придется поставить на силосование. Нечего сказать, интересная работка! Да и то — откажись Шишкин, и Мишка наверняка запарится, что-нибудь заест — и ни с места. Вот тебе и рекордист. Кто бы другой хвалился, только не он. А Ленка, чудачка, носится с ним, как с каким-нибудь вундеркиндом. Допустим, она дружила с ним и раньше, говорят даже, что Мишка собирался засылать к ней сватов, да Ленкина мать воспротивилась. Действительно, мать у нее строгая и не без странностей, но если Ленка загорится — и мать ее не остановит. Да только женишок-то больно неказистый…

Тут мысли Володи приняли другое направление. Он вспомнил, как Лена купалась в Согре, выходила из воды, вся осиянная солнцем, в изумрудном ореоле брызг. А он смотрел и, точь-в-точь как Мишка недавно, глупо улыбался, не в силах ни встать, ни отвернуться, ни уйти от нее.

И еще вспомнился один вечер. Не Мишка, а он, Володя, сдал смену и возвращался с Леной домой.

Тогда он шел сзади и, лаская взглядом ее затылок и плечи, подшучивал над деревенскими игрищами, жаловался на отсутствие «культурных развлечений», говорил, что умер бы здесь со скуки, если бы не было в деревне таких девушек, как Лена. Она спорила с ним, но так мило, что Володя не выдержал и обнял ее, говоря, что во всем согласен с ней. О Любе он забыл тогда совершенно да и потом вспоминал лишь изредка, и вдруг это письмо, которое будто бы он зачитал до дыр. Было бы что в нем перечитывать! Он и бережет-то это письмо только из-за двух фраз: «Конечно, я любила тебя, не буду скрывать. И я не говорю, что нам не суждено встретиться… Но это уж будет, наверно, не то». Чувствовалось, что она сама сомневалась: то или не то будет, когда они вновь встретятся. Он уже не раз бегал в город, а возвращался оттуда все такой же мрачный и расстроенный. Иногда Любу не удавалось найти, а когда они встречались — повторялись прежние упреки.

Она хочет, чтобы он бросил все и вернулся на завод, а как бросить? О заводе и думать нечего: все ребята в один голос скажут — дезертир. Это ведь по их командировке он приехал сюда. А Люба этого не понимает или не хочет понять. Звать ее в деревню бесполезно, но подождать-то она могла бы. Не век же он станет сидеть в этой дыре.

Володя и сам не понимал, что связывает его с Любой, почему его все еще тянет к ней. И дружили они не так уж долго, и ссор всяких было достаточно, и ревновал он ее ко многим. Но были и счастливые часы, и их-то он и не мог забыть. Да и ссоры бывали разные. Случалось, пока шел от нее к дому — обида проходила, он мчался обратно, вызывал Любу на улицу, и каким же незабываемо сладостным было примирение! Они бродили по окраинным улицам до утра, иногда говорили наперебой, иногда молчали, а иногда… снова ссорились. Вообще, Люба была капризной девушкой, никогда не знаешь, что она выкинет через минуту. Так и сейчас: вот она не отвечает на его письма, возможно, увлеклась другим, но вдруг все может измениться. Ведь она же любила его. А он? Да, конечно, он тоже любил, раз его до сих пор тянет к ней. Но Володю тянуло и к Лене — ничуть не меньше, а даже больше, чем к Любе.

Эта странная раздвоенность чувств мучила и смущала Володю. По крайней мере, до сегодняшнего дня, Теперь-то ему ясно, что Лена просто разыгрывала его. А он-то думал, что она неравнодушна к нему. Ну и чудак. Только зачем она напоминает ему о Любе? Просто дразнит, что ли, для собственного удовольствия? С нее станется. Лена и других ребят любит подразнить, такой уж у нее характер. Ладно, с этим кончено, но к чему Мишка-то в эти дела лезет? Что он во всем этом понимает? «Ну, подожди, я на тебе отыграюсь, даром это тебе не пройдет».