У нас на Севере

XX

Любу интересовало все… Кем Клава здесь работает? Ах, зоотехником! Это все равно как ветеринар, да? И сколько же лет она училась на зоотехника? Четыре года! И после этого очутиться в деревне. Просто невероятно…

Клава отвечала на ее вопросы так, словно она была экскурсоводом, а Люба — несмышленым экскурсантом. Впрочем, Люба ей нравилась. Очень непосредственная, любознательная и красивая девушка. То, что она не знала деревню и, по-видимому, свысока смотрела на все деревенское, Клаву искренне забавляло. Уж если говорить прямо, она и сама еще чувствовала себя здесь новичком, временами ее сильно тянуло в город, в привычную, знакомую обстановку, в которой она прожила столько лет. Но это, конечно, совсем не то, что ощущала Люба. Она ведь приехала сюда всего на два-три дня и хотела побольше набраться новых впечатлений, чтобы было о чем рассказать там, в городе, своим друзьям.

Люба заговорила о заводе, и Клава опять подумала: «А вдруг это она? И Володя как раз поставлен на силосование. Через пять минут они встретятся. А Лена ничего не знает. Ну и хорошо, что не знает. Так лучше…»

Девушки перелезли через изгородь, миновали приземистый, сейчас пустой, с распахнутыми настежь дверями, скотный двор и вышли на просторную лужайку, посреди которой стоял трактор, а рядом возвышался раструб силосорезки. Возле трактора суетились ребятишки. Один из пацанов залез на сиденье тракториста и гордо держался за руль. Второй нетерпеливо прыгал на одной ноге внизу, дожидаясь своей очереди.

Появление девушек ничуть не смутило ребят. Они хором закричали, что им разрешил поиграть дядя Володя. На вопрос Клавы, где же он, мальчишка за рулем сложил ладошки рупором и звонко позвал:

— Дядя Володя-а-а! Силосовать пришли!

«Ой, это, наверно, Володька и есть, — подумала Люба. — Вот так «дядя».

Ей стало смешно, и она задорно перемигнулась с подругами. Те сразу догадались, в чем дело, и стали оглядываться по сторонам, не зная, откуда должен появиться Володя.

А он, лежа в траве под одинокой черемухой, еще издали заметил заводских девчат и скорее почувствовал, чем узнал, что вон та, рядом с зоотехником, Люба собственной персоной — и сердце его застучало, словно мотор на больших оборотах. Все было бы ничего, если бы не этот проклятый скандал с Мишкой Чирковым. Он просто хотел подшутить, думал, Мишка быстро смекнет насчет магнето, а получилось черт знает что… А он-то писал Любе, что водит мощный ДТ, скоро, как знающего человека, его поставят бригадиром. И вот она увидела старый, с многочисленными вмятинами, трактор, к тому же поставленный на прикол, как облезлая кляча, только на то и годная, что крутить эту паршивую силосорезку. Подобного унижения Володя не испытывал за всю свою жизнь.

— Дядя Володя-а-а! — надрывался парнишка.

А Володя лежал, укрывшись за ствол черемухи, и со злостью думал о Лене, выставившей его на посмешище всем, кому не лень посмеяться, в том числе и Мишке Чиркову. Конечно, Любе наверняка уже рассказали всю эту историю. Ну и черт с ними, пускай силосуют, как хотят, он им не мальчик. И кто это умудрился послать шефов именно сюда? Как будто не нашлось бы для них другого дела…

Он затравленно оглянулся вокруг и понял, что скрыться незаметно не удастся. В то же время злость и обида словно успокоили его — сердце прекратило бешеный перестук, а с лица схлынул непрошеный румянец. Скрипнув зубами, он нехотя поднялся.

Володя подошел к девушкам той ленивой, небрежно независимой походкой, которая лучше всяких слов говорила о том, как низко ставит он и то, чем ему приходится тут заниматься, и то, что о нем думают люди. Он снисходительным взглядом обвел улыбающихся девчат (многих Володя хорошо помнил), искусно обошел не менее насмешливый взгляд Любы и сказал:

— Здорово, землячки. Каким это ветром вас сюда занесло?

— Да вот, помочь вам пришли, — ответила одна из девушек.

— Посмотреть, как вы тут живете, чем дышите, — с вызовом сказала Люба, а сама подумала: «Ой, какой он непохожий на себя стал. Черный весь, худющий, и глаза злые. Видать, не легко ему здесь».

— Валяйте, смотрите, — пожал Володя плечом и прошел к трактору. — А ну, брысь отсюда! — зыкнул он на пацанов, и те, как вспугнутые воробьи, рассыпались в разные стороны.

Клава все еще не могла понять, та ли это Люба или другая, не имеющая никакого отношения к Володе. Она видела, что Володя не в духе, однако не удивилась этому. После того случая он вообще здорово переменился. Почти ни с кем не разговаривает, нигде не бывает, вспыхивает по пустякам. Клава понимала и сочувствовала ему, но оправдать его поступок не могла. А вот от Лены она, признаться, не ожидала такой принципиальности. Сама же теперь страдает, хоть и не хочет сознаться. И Клава внезапно подумала: «А смогла бы я так поступить с Бескуровым, как Лена с Володей?..» И тут же, устыдившись этой мысли, поспешно обратилась к трактористу:

— У тебя агрегат в порядке? Сейчас подводы подъедут, будем начинать.

«Агрегат! — усмехнулся тот про себя. — На этом «агрегате» только пацанам работать». Но вслух сказал:

— Пожалуйста, хоть сейчас могу включить.

— Девушки, кто умеет косить — разбирайте косы, пойдем, — сказала Клава и первая взяла косу-стойку, лежавшую на краю огромной, тонн на сорок, силосной ямы. Клава заглянула вниз и вспомнила, как рыли эту яму. Дело было срочное, так как горохо-овсяная смесь перестаивала, начинала грубеть, ее надо было немедля косить и силосовать. Яму поручено было подготовить Звонкову, но он, кажется, ни разу не заглядывал сюда, и работа подвигалась черепашьими темпами. Тогда Бескуров и Костя Проскуряков собрали молодых, крепких ребят и поставили перед ними задачу: вырыть яму к вечеру. Работа оказалась тяжелой и нудной, к вечеру они не сделали и половины, а тут разразилась гроза с ливнем. Ребята обрадовались: можно кончить, немыслимо копать глину под дождем. И они уже совсем собрались домой, когда к ним пришел Бескуров. Он видел, что ребята чертовски устали, вымокли до нитки, но он решил испытать их и полез в яму один. За ним Костя, а затем спустились и остальные. Костя потом рассказывал Клаве: «Конечно, у нас под ногами не горело, могли бы спокойно доделать и назавтра, зато теперь ребятам не страшна любая работа. Они поняли, что можно сделать и невозможное, если захотеть». Уже в полночь продрогших, усталых, но довольных ребят Бескуров привел к себе на квартиру, взял у запасливой Татьяны Андреевны пару бутылок водки и угостил землекопов доброй порцией на сон грядущий…

Клава вспомнила все это и улыбнулась: странный человек Бескуров. Зачем было мучить ребят? Зачем было ему угощать их водкой, разве не мог он поблагодарить за труд иначе? Ведь по деревне уже ползут слухи: председатель устраивает коллективные пьянки. Кто их распускает — неизвестно, но зачем было Бескурову давать повод? Да, странный и милый человек… Неужели жена к нему не приедет?

…Косить вызвались всего три девушки — остальные не умели. Люба тоже хотела пойти с Клавой (ее забавляло, как девушки будут управляться с нелепыми и страшными на вид косами), но раздумала. Поискала главами Володю. Ушел. «Интересно, о чем он писал в комитет? Чудак, нашел кому писать. Пусть я не ответила ему, но уж Верке-то незачем было жаловаться. Сам вызвался поехать в деревню, кто же теперь виноват?»

Все-таки Люба чувствовала себя в какой-то мере виноватой перед ним. Она-то ведь отлично знала, как относился Володя к ней раньше. Правда, тогда Люба не очень задумывалась об их взаимоотношениях, просто иногда ей весело было с ним, иногда нет — все зависело от настроения. А когда он уехал, она скоро примирилась с его отсутствием, хотя в первое время было как-то и грустновато, и скучновато без него. Неизвестно, как сложилась бы их судьба, если б он не уехал, но раз его нет — значит, и думать об этом бесполезно.

Однако Люба не могла не понимать, что Володя поступил по-комсомольски, откликнувшись на зов партии, и даже немножко гордилась им. У кого бы расспросить, как он тут живет? Пацаны, конечно, толком ничего не расскажут, а из взрослых никого нет. И тут Люба увидела две подводы, выехавшие из деревни. Они свернули к гороховищу, но с одной из телег соскочила какая-то девушка и направилась прямо к трактору. Лена — это было она — прослышала о приезде шефов с завода и решила повидать их. Она решительно поздоровалась с девчатами, незаметно огляделась — нет ли поблизости Володи — и спросила:

— Ну как, товарищи, хорошо у нас?

— Чего же хорошего? — отозвалась Люба. — Комары так жалят, что спасу нет.

— Здесь-то их немного, — утешила Лена, — а вот поработали бы вы около леса, тогда бы узнали, почем фунт лиха.

— Спасибо, мы в лес не собираемся, — иронически сказала Люба, внимательно оглядывая Лену. «Какая она, наверно, сильная», — подумала она и спросила: — А вы кем здесь работаете?

— Учетчиком в тракторной бригаде, Леной зовут. А вас?

— Люба.

— Люба? Красивое имя… — Лена помолчала. — Давайте, Люба, берите своих девчат и айда туда. Поможете подводы нагружать.

Девушки пошли, а Лена оперлась на крыло трактора и тупо смотрела им вслед. «Люба… Уж не она ли?» Что-то подсказывало ей, что это та самая Люба, по которой «сохнет» Володя. Ладно, она разузнает все точно. Хотя Лена не встречалась и не говорила с Володей с того памятного вечера, сейчас она решила подавить свою гордость и первой подойти к нему. Она уже заметила его возле черемухи и быстро направилась туда, Володя демонстративно повернулся к ней спиной. Лена грубо сказала:

— Заводи машину, сейчас траву подвезут.

— Без тебя знаю…

— Попробуй сперва, а то опять ремень порвется — осрамишься перед своими, — насмешливо про говорила она.

— Ладно, не твоя забота, — буркнул Володя. — Ты, собственно, зачем сюда приперлась? Без тебя не обошлись бы?

— Захотела — и пришла, — с вызовом ответила Лена. — На твою Любовь посмотреть, какая она из себя…

Она сказала это на всякий случай, желая хоть чем-нибудь уязвить его, и сама поразилась действию своих слов. Володя вдруг вскочил и зло, торжествуя над ее унижением, бросил ей прямо в лицо:

— Да уж не чета тебе, можешь убедиться! — И пошел к трактору, ожесточенно срывая носками ботинок уже примятые, но упрямо тянущиеся к солнцу неяркие полевые цветы.

Лена вспыхнула, как от удара, испуганно оглянулась (не слышал ли кто?) и осталась стоять у черемухи. Слезы обиды против ее воли навернулись на глаза, и хотя Володя был еще в трех-пяти шагах, сквозь нахлынувший туман она едва различала его фигуру. Но это продолжалось недолго. Лена была не из тех, кого можно легко заставить плакать. Очень-то он ей нужен! Пусть идет к этой тонконогой, она-то уж, конечно, не станет писать в «боевой листок», если Шишкин снова подведет товарища. Ничего себе, славная пара!

Тем временем Володя завел трактор. Люба расставила девчат: одних разгружать телеги, других — подавать зеленую массу по лотку в барабан силосорезки. К лотку встала и она сама. Вскоре к ней присоединилась Лена. Работая, они часто переглядывались: Люба дружески, несколько вопросительно, так как не знала, хорошо ли у нее получается с работой, Лена — натянуто и настороженно. Пропустив возов семь-восемь, она отошла в сторону, присела невдалеке на зеленый бугорок. Нет, она нисколько не устала и все-таки непонятная слабость охватила все ее тело. Даже рукой было тяжело шевельнуть, чтобы дотянуться до ближайшей ромашки.

А Володя незаметно наблюдал за ними обеими. Он то отходил в сторону, ложился на траву и курил, то помогал разгружать телеги, то зачем-то осматривал мотор, озабоченно постукивая по железу гаечным ключом. Как только Лена села на бугорок, Володя встал, на ее место и спросил Любу:

— Ну как, устала?

— Пока нет, — улыбнулась она ему. — Скоро яму заполним?

Им приходилось почти кричать, так как рокот трактора и скрежет барабана заглушали голоса.

— Скоро, — кивнул Володя, хотя яма не была заполнена и наполовину.

— А я, знаешь, боялась. Думала, лен заставят теребить. А эта работа веселая, — вспомнила она слова Бескурова. — Помнишь, как на воскреснике дорогу чинили? Тогда нам досталось.

— Помню, — сказал Володя, улыбаясь при воспоминании о тех далеких и счастливых днях. — И как потом купаться ходили — помню…

Люба, занятая работой, только тряхнула головой, а Володя, взволнованный прихлынувшими воспоминаниями, отошел к трактору, достал из кармана папиросу.

Лена, хоть и не слышала слов, видела все — их взгляды, улыбки. Так вот она какая, Люба. Что ж, ничего не скажешь, красивая девушка, видная, сразу в глаза бросается. Только зачем она маникюр навела, даже смотреть противно. Вообще-то, конечно, тут ничего противного нет, Лена сама собиралась сделать себе маникюр, даже и лак у нее давно куплен. Нет, теперь она ни за что не будет красить ногти. Да и для кого? Мишка увидит — первый засмеется. Много он понимает! Вечно ходит в грязи, словно гордится ею. А Володя и сейчас, на работе, умеет держать себя — на лице ни пятнышка, майка лишь местами зазелена травой, на руке серебрятся часы… Ну и пусть серебрятся, а душа-то у него черная. Никогда Лена не станет унижаться перед ним. Вот нарочно возьмет и уйдет отсюда, чтобы не видеть, как он тут подлизывается к своей Любе. До чего же противны эти парни. Куда ветер — туда и они.

Но Лена не уходила, она не могла уйти. Скоро пришла Клава и объявила перерыв. Изрезанную массу в яме надо было умять. Ребятишки уже давно прыгали туда и со смехом барахтались в яме, словно в воде. Кое-кто из девчат не выдержал и тоже прыгнул туда. Веселье охватило всех, позабыли даже о еде.

Володя, бесцельно постукивая ключом по капоту, ловил среди множества голосов один, самый знакомый, но уловить почему-то не мог. И вдруг он увидел: Люба тихонько идет по лугу, собирая редкие цветочки. Вот она почти скрылась за черемухой. Воровато оглянувшись, Володя обошел трактор, не спеша двинулся к черемухе. Очутившись за спасительным деревом, он бегом догнал девушку. Та резко обернулась, вызывающе спросила:

— Ты что? Драться хочешь?

— Чего? — опешил Володя, но, проследив за ее взглядом, тотчас отвел руку с ключом за спину и бросил его в траву. — Фу, черт, действительно… Неужели ты могла подумать?

Люба рассмеялась. Нет, он остался, наверно, таким же, каким и был, этот Володька: ершистый, когда задевали его самолюбие, и до наивности добродушный, как только проходила обида. И все же — как далек он сейчас от нее! Просто нельзя представить, что она, Люба, когда-то целовала его и даже думала, что любит.

— Люба, неудобно как-то получается… Вроде мы и знакомы никогда не были.

— Считай, что уже познакомились. Что же дальше?

Положительно, все это забавляло ее!

— Понятно, — раздельно проговорил Володя. — Значит, о старом вспоминать нечего?

— Да зачем, Володя? Что толку? — мягко сказала Люба. — Ты здесь, я там. И, кроме того, прошел уже год, мы стали взрослее. Давай будем смотреть в будущее, Володя. Ведь жизнь то у нас вся впереди, понимаешь?

— Понятно, — повторил Володя. — Пожалуй, правильно. Но ты могла бы сказать об этом раньше.

— Видишь ли, я и сама тогда не знала, что сказать, — призналась Люба.

— Ладно, теперь все ясно. Не будем об этом, — мрачно проговорил Володя. — Знаешь, я, наверно, уйду из МТС. Ну их…

Она подумала, что он собирается уйти из-за нее, но, заглянув в его холодные, ставшие чужими глаза, Люба поняла, что ошиблась. Возможно, у него про-изошли какие-то неприятности по работе, а может, просто, затосковал по родному заводу — кто знает?

— Нет, Володя, так, по-моему, нельзя, — нерешительно заговорила Люба. — Я понимаю, как тебе трудно, но подумай, что скажут наши ребята, если ты дезертируешь?

— Дезертируешь? — Володя с недоумением посмотрел на Любу, словно услышал от нее новое, не понятное слово и хотел уяснить, что оно обозначает. — Ну нет, дезертиром я не был и не буду. Просто я хочу перевестись в другой колхоз…