У нас на Севере

XVIII

Комбайн удалось пустить не сразу — через каждые десять-двадцать метров он останавливался. Комбайнер, молодой чумазый, в клетчатой рубашке, яростно отплевывался, вполголоса матерился и без конца соскакивал с мостика, чтобы выяснить, в чем дело. Лишь в десятом часу агрегат, словно ему самому надоело капризничать, заработал исправно, и Бескуров с удовольствием сделал на нем огромный круг по всему полю. Потом слез, постоял еще с полчаса и, убедившись, что теперь все пойдет, как надо, направился к стоянке трактористов.

На лужайке, исполосованной гусеницами и колесными шпорами, тесноватой от разбросанных там и сям железных бочек, плугов, культиваторов, сеялок и борон, возле щита для объявлений толпились механизаторы и колхозники. Тут же крутились вездесущие ребятишки. Бескуров еще издали услышал оживленный разговор, взрывы смеха. Его разобрало любопытство, смешанное с легкой досадой: нашли время прохлаждаться… Потом он подумал: похохочут, перебросятся шуткой и опять за работу. День-то ведь у них ненормированный, тем более в страду.

От щита навстречу председателю шел Костя Проскуряков. Как видно, он только что отсмеялся, веселые искорки еще прыгали и светились в его глазах, но к Бескурову Костя подошел как и подобает комсомольскому секретарю — с деловито-озабоченным выражением на лице, со сдвинутыми к переносью бровями.

— Чего там ребята смеются, Костя? — спросил Бескуров. Он еще в первые дни заметил этого сухощавого, энергичного парня и полюбил его за неунывающую веселость, за постоянную готовность выполнить любое поручение.

— Смеются-то? Да вот, боевой листок из МТС привезли, Антон Иванович. Насчет Володи Шишкина. Слышали, какой он номер отколол?

— Нет, не слыхал. А что такое он сделал?

— Ох, и разрисовали его там! — ткнул Костя пальцем в сторону щита. — И стихи есть. А в общем, Антон Иванович, некрасивая история. Он же, понимаете, из города добровольцем к нам приехал, пример должен показывать, а он черт-те что отмачивает. Говорят, до прокурора дело дошло.

— Вон как! Чему же вы тогда смеетесь? Тут, брат, не до смеха. Шишкина я знаю, он же безупречно до сих пор работал. Что с ним стряслось? — Бескуров встревоженно посмотрел на расходившихся от щита людей, присел на вросший в землю старый мельничный жернов.

— Верно, работал Шишкин неплохо, а тут сорвался. И неспроста, по-моему. Напарником у него Мишка Чирков, а Мишку я вдоль и поперек изучил, поэтому и говорю, что неспроста… Позавчера, значит, является Мишка на смену, спрашивает Володю: как, мол, машина в порядке? Тот говорит: садись и езжай, не в первый раз… И сам сразу же попер домой. Мишка сунулся — не заводится трактор. Туда, сюда — не может понять, в чем загвоздка. Поди, с час промучился, плюнул и айда в деревню за бригадиром. А время к полночи уже. Идет он мимо клуба, а там, известно, танцы, гармонь, девчата. Мишка и подумал: наверно, и Володя тут. Ну, нашел его, перекинулись они как следует, однако до драки не дошло, ребята не дали. А Володя, между прочим, с Ленкой Хватовой был, в этом-то вся и штука. Если бы не Ленка, он, может, и признался бы, а при ней не мог, стыдно стало… Ну, пока бригадира нашли, то да се — смены как не было. Бригадир глянул в мотор и аж затрясся: «Ах, сукин сын, я ему покажу!..» Оказывается, Володька перед тем, как сдать трактор, взял да и разрегулировал контакты магнето. А Мишка же недавно на тракторах, не догадался, в чем причина…

— Да, некрасивая история, — с сожалением сказал Бескуров. — От Шишкина я этого не ожидал.

— И я тоже. — Костя присел рядом, заговорил доверительно: — Бригадир хоть и разозлился страшно, однако в МТС не стал сообщать. Так, наедине трепку задал и точка. На том бы и дело кончилось, если бы не Ленка. Это ведь она в МТС сбегала и листок оттуда притащила.

— Лена? Но ты же говорил, что она дружит с Володей?

— Ну да, дружила, а теперь неизвестно, как у них выйдет. Володька ходит и глаз от земли не поднимает, она тоже в сторону глядит. Главное, что сейчас ему ни за что ДТ-54 не дадут, а он все лето о нем мечтал. Боюсь, совсем не свихнулся бы парень.

— Да, ему тяжело сейчас. Как, по-твоему, зачем он это сделал?

— Ладно, — тряхнул головой Костя, — скажу, как думаю. Ленка во всем виновата, из-за нее ребята поцапались, ей-богу. Ревность Володьку толкнула, больше ничего.

— Ну, это совсем уж плохо. Впрочем, — Бескуров улыбнулся собственным мыслям, — бывает и так, Костя. Хотя и глупо это, а бывает. Ладно, я позвоню в МТС, к прокурору Володю вызывать не стоит. И без того парень переживает.

— Вот за это спасибо, Антон Иванович, — обрадовался Костя. — Я с Володей потолкую, выясню, чем он дышит. Наказать можно и своими силами, ну, там приказ написать, выговор дать, что ли. Он же сам поехал в деревню, ни с чем не посчитался, это тоже надо учитывать. А потом, вы глядите, Антон Иванович, — Костя показал на стоявшую неподалеку жатку-самосброску, — это он ее ремонтировал, сегодня я на ней работать буду. Парень же на все руки, а ошибиться каждый может.

— Вот именно, — кивнул Бескуров. — Так ты думаешь, с Леной у него совсем разладилось? А может, и не было ничего? Иначе Лена не побежала бы в МТС жаловаться.

— Нет, все равно побежала бы, Антон Иванович, — решительно сказал Костя. — Такая уж она, черт ее знает. А тут, выходит, Володя и ее обманул, потому что при ней все дело было, а он все-таки не сознался.

— Пожалуй, ты прав. Ох, и некстати же этот нелепый случай! Не сегодня-завтра шефы с завода приедут, про Володю могут дознаться, а это уж совсем лишнее. И им будет неловко, и ему тоже — ихний ведь посланец, сам понимаешь. Ты вот что, Костя… хоть Володя и не в твоей организации, ты его из виду не упускай, а то когда там еще в МТС о нем вспомнят.

— Ладно, Антон Иванович, — серьезно сказал Костя. — Я и за Ленкой пригляжу. А вообще-то, по-моему, давно бы надо всех механизаторов в нашу организацию влить, больше бы порядка было. Работаем вместе, а подчинение разное. Мы бы не хуже МТС и техникой, и людьми распорядились.

— Наверняка не хуже, — подтвердил Бескуров. — Да силенок у нас пока маловато — такую ответственность на себя брать. Подожди, окрепнем немного, все у нас — и земля, и техника, и квалифицированные кадры — в одних руках будет. А тогда мы развернемся!

— И воспитанием механизаторов МТС слабо занимается, — продолжая свою мысль, пожаловался Костя.

— А боевой листок? — кивнул Бескуров на щит. — Это не воспитание?

— Один листок за все лето, подумаешь! Да и то, небось, Ленка писала.

— Ну, а мы-то с тобой на что? Вот и давай воспитывать таких, как Володя, на то мы и поставлены здесь комсомолом и партией.

— Володя — это еще полбеды, — сказал Костя, польщенный тем, что Бескуров поставил его в один ряд с собой и вроде бы похвалил. — У нас похуже типы есть. Да вы же знаете, один Петр Саватеев чего стоит…

— Знаю, — оживился Бескуров; он привстал, глянул на поле, по которому медленно, но безостановочно полз комбайн, снова сел на жернов и с улыбкой продолжал: — Позавчера я с этим Саватеевым, так сказать, вплотную познакомился. Действительно, тип… Захожу к нему во двор, время примерно обеденное. Поперек дверей — коромысло. Значит, думаю, жена и дочь его на работе, а где — это вопрос. В бригаде-то их во всяком случае нет. Прохожу мимо крыльца, гляжу — сарай распахнут, а в нем сам Саватеев навоз убирает, да так истово, будто на аккорд работенку взял. А костыль, между прочим, рядом валяется. Увидал меня, сейчас же вилы в сторону, костыль в руки, спрашивает:

— Здравия желаю, товарищ председатель. Чем обязан столь почетному посещению?

— Да вот, говорю, зашел проведать, как живешь, как здоровье. На здоровье, видать, жалоб нет, а про жизнь мы и сами кое-что знаем. Веди-ка, говорю, на сеновал, поглядим, сколько ты сена наготовил.

Саватеев спокойно отвечает:

— Пожалуйста, глядите, но имейте в виду — сено законное, мне правление разрешило косить за грабли и прочий инвентарь, который я колхозу отдал.

— Ты не кустарь-одиночка, чтобы своему колхозу грабли продавать, — говорю ему. — Самовольно косить тебе разрешал прежний председатель, а не правление. Придется исправить ошибку. Сено мы оприходуем, а ты получишь от него десятую часть. Конечно, если у твоей семьи имеются сенокосные трудодни, колхоз выдаст сено и на них.

— Какие могут быть трудодни у инвалида? — кричит Саватеев и трясет костылем чуть не перед самым моим носом.

Я прошу показать медицинскую справку, а он свое: «Вот моя справка!» — и размахивает костылем. Я знаю, у него есть давнишняя справка об инвалидности, но она уже два года как не подтверждалась врачебной комиссией. Спрашиваю — где жена и дочь, почему они тоже не работают в колхозе. «Спросите у них, они взрослые…» В таком случае, говорю, придется урезать вашу усадьбу, а кроме того, лишить скот колхозных выгонов и других привилегий, которыми пользуются честные колхозники. Тут Саватеев вовсе вышел из себя. «Это, — кричит, — беззаконие, я буду жаловаться. За что же тогда кровь проливали? Приехал тут и распоряжается. Инвалида войны вздумал обижать…» Ну, и так далее. Когда накричался, я попробовал его убедить, что сейчас в колхозе выгоднее работать, чем вот так промышлять. Это факт, Костя. Если справимся со льном, уберем вовремя хлеб, повысим надои, вообще наведем в хозяйстве порядок — выдадим на трудодни и денег, и зерна, и сена больше, чем в прошлом году. Животноводам мы уже сейчас выдаем аванс, осенью будут получать и остальные… Однако Саватеев уперся, как бык. Под конец я предупредил: если завтра все трое не выйдут на работу, правление применит Устав. На том и расстались…

— Конечно, не вышел ни один? — спросил Костя. — Ох, и закоренелые, черти!

— Представь себе, обе женщины вышли. Сами явились утром к Овчинникову. А Петр Саватеев заболел. Говорят, горячка хватила. Ну, не беда, остынет, я еще раз его навещу.

— Вот это здорово! — восхитился Костя, но тут же озабоченно проговорил: — Надо бы, Антон Иванович, в Ельниках доскональную проверку сделать. Там больше тащат, только не самовольно, а с разрешения самого Прохорова, ей-богу. И трудодни у многих, по-моему, липовые. Конечно, фактов у меня пока нет, но ежели покопаться — найдутся и факты.

— Ладно, возьмемся скоро и за Прохорова. Уже то, что мы делаем в первой бригаде, наверняка скажется и на остальных. Хорошие вести не лежат на месте, верно? — рассмеялся Бескуров.

— Верно, Антон Иваныч, — весело сказал Костя. — Мы их расшевелим, будьте уверены. Да, чуть не забыл. Вам не рассказывал Матвей Сидорович, как он у Марьи Пивоваровой сено приходовал? Нет? Ох, и умора! Она же ему соседка, ну, та, которую вы с молоковозчиков сняли, помните?.. Заявляется это он к ней, серьезный такой, а она уже догадалась, в чем дело, двери на запор и в окно выглядывает. Сидорович, понятное дело, стучит в двери, сперва довольно вежливо, потом кулаки в ход пустил. А Марья открыла окно, подзадоривает: «Бей, Сидорович, бей, разобьешь — отвечать будешь…» Тогда Овчинников прыг с крыльца, ухватился за раму и полез в окно. Марья его и за волосы, и за бороду, и по-всякому, но Сидорович все-таки влез, спокойно этак снял с гвоздя хозяйкин ремень и огрел разок Марью по заднему месту. Потом они уже мирно пошли на сеновал. А там опять чуть не до драки. «Да у тебя тут пудов пятьдесят наберется, — говорит Овчинников. — Ну и здорова баба, мужику столько не осилить». А Марья свое: «Не пятьдесят, а двадцать». Ему бы еще кого с собой прихватить, так нет — один пошел. Спорят они на сеновале, а жена Сидоровича услыхала и туда. Кинулась — дверь заперта. Стучит, а они не слышат. Перестала стучать, и они притихли. Жена Сидоровича вокруг дома бегает, руками машет, а они там сено обмеряют… Как уж они там договорились, не знаю, а только в акте проставлено 40 пудов, сам видал…

Бескуров, от души посмеявшись, сказал:

— Выходит, Овчинникову труднее было, чем мне. Мне-то повезло, что хозяйки дома не оказалось. А если б они оба с Саватеевым взяли меня в оборот, а?

— Тоже получилась бы веселая историйка, будьте уверены, — сказал Костя.