У нас на Севере

XXII

В «Восход» Лысов приехал в полдень. В конторе, кроме бухгалтера и счетовода, никого не было. Федор Семенович ничуть не удивился происшедшим здесь переменам, словно знал, что кантору отремонтировали и переоборудовали специально в ожидании его приезда. Он одобрительно похлопал ладонью по новым, еще не покрашенным переборкам и прошел в кабинет председателя. Вызванный туда Давидонов в пять минут отбарабанил нужные сведения: сколько сжато зерновых и вытереблено льна, сколько сдано хлеба, заготовлено сена и силоса, посеяно озимых, надоено молока… Лысов, не вдумываясь, быстро записал все цифры в блокнот и уж затем стал вникать в их суть. Однако гектары, тонны и литры мало что говорили ему — их надо было сравнить хотя бы с прошлогодними данными, но это заняло бы много времени. Зато у Федора Семеновича оказались с собой показатели по другим колхозам, преимущественно передовым, и по ним он легко сориентировался.

Оказалось, дела у Бескурова действительно шли неплохо — во всяком случае, не хуже, чем у других. Уборку зерновых он, пожалуй, на днях завершит, силоса уже заложил около пяти тонн на корову («в прошлом году было, кажется, всего по две тонны»), план сенокошения перевыполнил («ну, тут вопрос ясен: гектары — на счет колхоза, сено — чужому дяде»), лен вытеребил («его и было-то с гулькин нос, стыдно не управиться»). А вот озимых посеяно мало, слишком мало. Хлеба сдано тоже маловато. С надоями молока явное отставание, хотя, конечно, за два месяца Бескуров, да и любой другой на его месте, вряд ли мог при всех усилиях наверстать упущенное раньше.

В общем, по сводкам Бескуров выглядит вполне добропорядочно, а вот каков он на самом деле? Ведь бывает так: захочет человек блеснуть, пыль в глаза пустить — он ничем не брезгует, может решиться даже на противозаконную комбинацию, лишь бы выдвинуться, зарекомендовать себя. А там — хоть трава не расти, он своего добился и ходит чуть ли не в передовиках. Да, были такие случаи… И в моральном отношении Бескуров далеко не безупречен, а это о многом, говорит. Комаров хотел бы, чтобы письмо оказалось кляузой, да оно и понятно: Бескуров-то его ставленник, неудобно все-таки… Однако признать ошибку вам придется, уважаемый Василий Васильевич! Признать и впредь повнимательнее прислушиваться к советам и рекомендациям второго секретаря. А то уж слишком много на себя берете, товарищ Комаров. У меня стаж партийной работы побольше, чем у вас, знаний тоже не занимать. В обкоме это известно, а если там позабыли, то можно и напомнить. Посмотрим, с чем вы приедете оттуда — просто с предупреждением, а может, и с выговором. Минусов-то действительно хватает, а Бескуров, судя по всему, и подавно плюсом не станет…

Федор Семенович очнулся от своих мыслей, закрыл блокнот и, сделав деловито-строгое лицо, велел счетоводу найти и позвать Звонкова. Однако Платон Николаевич, неизвестно как прослышавший о приезде второго секретаря райкома, явился сам, приветствуя Федора Семеновича почтительной улыбкой.

— С прибытием вас, Федор Семенович. Давно, давно ждали, хоть и знаем, что хвалить нас не за что. Слабо беремся за хозяйство, недостатков уйма…

— Ладно, не прибедняйся, Платон, — добродушно сказал Лысов и обвел пухлой белой рукой кабинет. — Твоя работа?

— Обидно же, Федор Семенович: в других колхозах контора как контора, а у нас все не как у людей. Бескуров, конечно, сопротивлялся, а сейчас и сам рад, что сидит в приличном кабинете.

— Он, видать, не понимает, что о хозяине судят не только по урожаю, но и по избе. Чего ж ты дела до конца не довел?

— Как? — сразу насторожился Звонков.

— Контору привел в порядок, а вывеску старую оставил. Фанерка вся потрескалась, букв почти не заметно. Срамота, а не вывеска.

— Верно! — всплеснул руками Звонков. — Совсем забыл, закрутился с делами…

— Закажи в городе настоящую, на стекле. Не настолько уж вы бедны.

— Пустяки, Федор Семенович, деньги мы найдем, есть деньги. Ну, как я мог забыть? — искренне огорчался Звонков и опять разводил руки.

— Ну, это дело поправимое, — утешил его Федор Семенович. — Рассказывай, как ты тут разворачиваешься, с председателем как срабатываешься?

Звонков, привстав, плотнее прикрыл дверь, зачем-то заглянул в окно и торопливым полушепотом заговорил:

— Вы меня знаете давно, Федор Семенович, я чужими идеями не привык жить. Но раз я ответственный работник и к тому же член партии, я соблюдаю дисциплину и себя не выпячиваю. Товарищ Бескуров, конечно, здесь хозяин, но и я свое дело знаю. Он может говорить что угодно, но факты не опровергнешь, они известны колхозникам. Какие же это факты? Очень, я бы сказал, наглядные… Контору вы уже видели. Далее, я заканчиваю строительство крытого тока, возвел фундамент под зерносклад емкостью в 150 тонн, начал механизацию скотного двора. Наконец, я достал пилораму, автомашину, насос, трубы, запчасти. Ничего этого не было. И все это… я хочу сказать — пилорама, машина и мои строители приносят доход, Федор Семенович. Товарищ Бескуров…

— Платон Николаевич, — перебил Лысов небрежным тоном, — за тот тес, который ты в прошлый раз привез без моего ведома (я узнал об этом от жены), сколько о меня следует?

— За кого вы меня считаете, Федор Семенович? — обиделся Звонков. — Из-за каких-то четырех кубометров я бы стал крохоборствовать? Нет, серьезно, вы меня обижаете…

— Ничуть, Платон Николаевич. Дело, конечно, пустяковое, не спорю, но что полагается — я уплачу.

Оба они в эту минуту испытывали друг перед другом крайнюю неловкость. Звонков, бесцельно обдергивая под ремнем гимнастерку, беспокойно размышлял: «Вот, услужи человеку, а благодарность… когда-то еще ее дождешься. Чего доброго, еще он же считает меня жуликом и пройдохой. А откажи — и подавно жуликом окажешься, потом доказывай, что ты не верблюд». Федор Семенович, словно бы в деловой озабоченности опустив на блокнот глаза, думал: «Уплатить, конечно, надо, но кому? Не могу же я допустить, чтобы в колхозных книгах фигурировала моя фамилия. И откуда он разнюхал, что у меня крыша прохудилась?»

— Так что ты хотел сказать о Бескурове?

— Я, Федор Семенович, одного хочу: чтобы мне не мешали делать то, что я делаю исключительно на пользу колхозу, — снова оживился Звонков. — А Бескуров — я должен сказать это прямо и честно, хоть и не люблю жаловаться на людей, — Бескуров мне мешает… вернее, тормозит осуществление моих планов. Возможно, — тут Звонков скромно потупил взор, — он завидует мне, но ведь дело-то, я считаю, общее, и стараюсь я не ради какой-то славы. Она мне не нужна, вы хорошо об этом знаете…

— Не понимаю, — пожал плечами Лысов. — Я бы на его месте дал полный простор твоей хозяйственной инициативе. Ведь он здесь председатель, значит, и слава вся его. А она ему вот как сейчас нужна! — энергично полоснул он ладонью по шее. — Я, собственно, за тем и приехал, чтобы разобраться с Бескуровым. Ты должен мне помочь.

— А в чем дело, Федор Семенович? — медленно спросил Звонков.

— На Бескурова поступила в райком жалоба. Автор, к сожалению, неизвестен, да это дела не меняет. Вот, почитай. Но — никому пока ни слова, понял?

— Понял. Ай-яй-яй! — укоризненно покачал головой Звонков, разворачивая письмо. — Впрочем, этого надо было ждать. Только я не предполагал, что так скоро.

Лысов подивился, с какой быстротой прочитал Платон Николаевич письмо. Можно было подумать, что он сам его писал. Прочитав, Звонков медленно сложил исписанный лист по старым сгибам и спокойно сказал:

— Тут все правда.

— Правда? — воскликнул Федор Семенович. — Тогда почему же ты как коммунист до сих пор молчал? Ты обязан был сообщить обо всех этих безобразиях в райком партии немедленно.

— Позвольте, Федор Семенович, — нисколько не обескураженный, сказал Звонков. — Во-первых, кроме меня, здесь есть другие члены партии, а потом, я ведь не мог ходить следом за Бескуровым и смотреть, где и как он распоряжается, — у меня у самого дел по горло, с утра до вечера на ногах. Жалобы, как вы знаете, Федор Семенович, не в моих правилах, а тут тем более. Все сразу бы подумали, что я сделал это из личных побуждений…

— Допустим, — в нерешительности проговорил Лысов. — Тогда почему же ты утверждаешь, что все правда?

— А потому, что вам любой колхозник то же самое скажет, да и Бескуров, по-моему, отрицать не будет. Трудного отрицать факты.

— Факты? — все еще сомневаясь, спросил Лысов.

— Да, Федор Семенович, — почти торжественно подтвердил Звонков. — Сенокос лесопункту отдал? Отдал. Мы с бригадиром Прохоровым предупреждали Бескурова — не послушал, даже рта не дал раскрыть. Инвалида войны Саватеева гнал на работу? Гнал. Другим колхозникам угрожал? Угрожал. Молодых ребят насильно заставил ночью, под дождем, копать силосную яму, а чтобы они помалкивали — напоил их и выдал им без санкции бухгалтера сто рублей. Ну, насчет жены… тут дело ясное. Ни к чему она тут, коли он живет у молодой вдовушки, как у Христа за пазухой.

— Спит, что ли, с ней? — усмехнулся Федор Семенович. — Договаривай.

— Чего не видел, того не видел, а зря наговаривать на человека грешно, — ответно ухмыльнулся Звонков.

— Так, ясно, — многозначительно побарабанил пальцами по столу Лысов. — Для Василия Васильевича это будет большим сюрпризом. Как, по-твоему, Платон Николаевич, с какой целью Бескуров шел на эти безобразия и даже на прямое беззаконие? Полагал, что все сойдет с рук?

— Может и так, кто его знает, — осторожно сказал Звонков. — Но, по-моему, цель у него другая. Скорей всего, он хочет уйти из колхоза и опять устроиться на тепленькое местечко в торге. Он же не глупый и понимает, что здесь ему воз не по силам, одно беспокойство, а выгод никаких.

— Ну, если он и уйдет отсюда, то не по своей воле и отнюдь не чистеньким, — жестко проговорил Лысов. — Не знаешь, где сейчас председатель?

— Уехал в третью бригаду. Между прочим, Прохорову от него житья нет. Придирается ко всякой мелочи, поневоле опустишь руки. Чем старик не понравился — ума не приложу. Разве тем, что часто голосует против Бескурова. Этак он и меня скоро выживет с заместителей.

— Не он ставил, не ему и распоряжаться. Насчет Прохорова тоже придется выяснить. Пошли-ка мне сейчас бухгалтера, а потом разыщи этого инвалида… как его… Саватеева и кого-нибудь из тех ребят, что яму копали. Ни о чем с ними не говори, скажи только, чтоб шли сюда, я с ними побеседую.

— Понятно. Это я мигом… Убедительная к вам просьба, Федор Семенович: ночевать ко мне пожалуйте. Как говорится, чем богат, тем и рад…

— Благодарю, но… удобно ли? Пожалуй, не стоит, как-нибудь в другой раз.

— Да, пожалуй, — в первый раз заметно смутившись, согласился Платон Николаевич. — Ладно, подходящую квартирку я найду, вы не беспокойтесь, занимайтесь тут своими делами…