У нас на Севере

XXVIII

Дня через три к Бескурову приехал сосед — председатель колхоза «Нива» — Василий Фомич Лобанцев. До этого они встречались всего несколько раз, да и то накоротке, мельком, хотя ревниво следили за делами друг друга. Лобанцев был «старый», уже опытный председатель, умный и добродушный толстяк, любивший острое словцо и шутку. В свое время ему пришлось немало попортить крови из-за разногласий о бывшими председателями (а их скопилось в «Ниве» целых пять человек), пока он не заставил их признать свою, как он говорил, «линию к коммунизму». Это была, по сути, линия рачительного и дальновидного хозяйствования, а не выжидания всяческих благ и помощи свыше, которой придерживались прежние руководители артели. «Нива» уверенно становилась на ноги, и Бескуров невольно в некоторых вопросах равнялся на нее, как на своего ближайшего соседа.

Антон искренне обрадовался Лобанцеву, когда тот, неуклюже слезши с седла и привязав лошадь к перильцам, шумно ввалился в контору. Все эти дни он находился в таком нервном напряжении, что встреча с человеком, с которым он мог отвести душу, отвлечься хоть ненадолго от одолевавших его мыслей, была просто необходима. Конечно, с Клавой Бескуров делился всем, но то было совсем другое.

Лобанцев, хорошо помнивший старую контору, остановился у порога и изумленно чмокнул языком.

— Вот это хоромы! Ну и ну! Сразу видать — богато живете, недаром у соседей перестали бывать. Нет уж, я лучше дальше поеду, вон у меня сапоги какие грязные. Ведь думал в луже сполоснуть, да с лошади не захотелось слезать…

— Проходи, проходи, Василий Фомич, потом посмеешься, — несколько смутившись, сказал Бескуров.

— Да уж пройду, назло пол испачкаю, чтоб на так мне завидно было, — добродушно прогудел Лобанцев, протягивая Бескурову руку. — Здорово, Антон Иванович, давненько мы не виделись. Пойдем-ка к тебе в кабинет, потолкуем о житье-бытье.

В кабинете Василий Фомич снял с бритой головы потертую, из черного хрома, фуражку, распахнул на обе стороны телогрейку, обнаружив преждевременно округлившийся живот, попросил:

— Махорочка есть? Ах, да, ты же папиросы предпочитаешь. Ну, давай папиросу, коли так. Забыл, понимаешь, кисет дома.

— Каким же ветром тебя к нам занесло? — улыбнулся Бескуров.

— Да вот, дай, думаю, съезжу, посмотрю, как у соседа самочувствие. Лысов-то, говорят, здорово тебя пощипал, а?

— Было такое дело, — охотно ответил Бескуров, присаживаясь на край стола.

— Он, брат, и мне страху нагнал, а ты как думал? Нас ежели только по головке гладить, так мы, пожалуй, плесенью обрастем и мурлыкать с теплой печки научимся. Нет, шевелить нашего брата почаще надо, а то ведь иной председатель сидит себе в конторе и далее своего носа ничего не видит.

— А Лысов, по-твоему, видит?

— Э, вон ты куда! — лукаво прищурился Василий Фомич, грозя Бескурову обкуренным пальцем. — Конечно, Лысов-то видит, только точка зрения у него, как бы тебе сказать… однопупая, что ли. Ну, вот, когда человек дальше носа видит, а уж дальше своего пупа — ни-ни. Я его давно знаю, Лысова-то, еще до райкома, вроде ничего был парень, а теперь разных слов нахватался — не подступишься. Приезжает он позавчера прямехонько от тебя ко мне и давай читать: это надо сделать, то решить, десятое завершить и закончить… Ну, я человек опытный — слушаю и молчу, пока он выговорится. Потом этак бодро отвечаю: «Все будет выполнено, Федор Семенович, в лучшем виде, не извольте беспокоиться…»

— Ну и как — выполняешь? — смеясь, спросил Бескуров.

— А как же! — невозмутимо сказал Василий Фомич. — Все, что у меня было намечено, я обязательно выполню, такое уж у меня правило. Ну, а что от лукавого — то подождет… Ты вот недавно в колхозе, а небось, лучше Лысова свое хозяйство знаешь, так? Ну, и я тоже не без головы, понимаю, когда мне сеять, когда жать или молотить. Уж если ты мне помочь хочешь или на путь истинный наставить, так по-настоящему разберись, в чем я ошибся, что мне надо сделать, какие силы привести в действие, чтобы, значит, все было в порядке. А сил у нас теперь много, есть на кого опереться… Ну, ясное дело, ежели я добрых советов из амбиции не хочу принимать и продолжаю гнуть свою неправильную линию, тогда, понятно, надо меня убрать, чтоб другим поперек дороги не стоял. Так я понимаю всю эту политику…

— Я согласен с тобой, Василий Фомич, — взволнованно сказал Бескуров, расхаживая по кабинету. — Но вот Лысов обвинил меня в карьеризме, в подрыве артельной экономики и прочих грехах, даже не потрудившись здраво разобраться, что побудило меня поступить так, а не иначе. А ведь я действовал из чистых побуждений, даю тебе честное слово коммуниста.

Лобанцев резко двинулся всем туловищем, словно хотел поудобнее усесться на стуле, полез было за кисетом, но, вспомнив, отдернул руку, как от горячего.

— Ты мне не клянись, я-то тебе верю, понятно? Мне Сухоруков все рассказал, а его я как облупленного знаю, этот не соврет…

— Когда же он успел? — крайне удивленный, просил Бескуров.

— Так, случайно встретились… Ты тут еще новый человек, а я местный уроженец, каждого человека не только в лицо, а и в спину узнаю. Ну и, конечно, дела в «Восходе» мне тоже отлично известны. Давненько сюда настоящий хозяин требовался, и ты правильно начал тут порядок наводить, прямо скажу. Петьку Саватеева еще не выгнал из колхоза?.. Зря, таких надо гнать, чтоб другим неповадно было. А Звонков?.. — Лобанцев крякнул, почесал всей пятерней коричнево-морщинистую кожу на виске и сердито продолжал: — Он теще дом воздвигнуть собирается — знаешь, за чей счет?

— За счет колхоза. Это мы уже выяснили.

— А что он тесом торгует — выяснили? Счета фиктивные в бухгалтерию подсовывает, автомашину использует направо и налево — об этом тебе тоже известно?

— Кое-что стало известно, но, видимо, далеко не все.

— Вот именно! — резко выбросил руку вперед Лобанцев. — Этот шофер ваш, одноглазый-то, вчера в Березняках, где сельпо, кутил с нашими ребятами, всех угощал, ну, и расхвастался. Мы, дескать, с Платоном жили и жить будем, а кто нас продаст — тот трех дней не проживет. Скоро, мол, Платон председателем станет, тогда я «Победой» закручивать буду, сам Звонков обещал… Понял теперь? Я тебе вот что посоветую: собери завтра ревизионную комиссию, вызови этого шофера и заставь его рассказать все как есть. Жулики, они народ хлипкий на расплату, а одноглазый-то и подавно струсит, если ему про вчерашнюю пьяную похвальбу напомнить.

— Я так и сделаю, — кивнул Бескуров. — Собственно, ревизионная комиссия уже работает, мы обсуждали этот вопрос на правлении. Звонков, конечно, все отрицает и расценивает это, как месть с моей стороны.

— Тем более нужны факты, — подчеркнуто сказал Лобанцев. — Пусть шофер сообщит о некоторых сделках и назовет фамилии, а дальше уж ревизия сама доберется до корня.

— Я сам поговорю о ним, — с силой придавливая окурок в пепельнице, коротко ответил Бескуров.

Василий Фомич, с шумом выдохнув из широкой груди воздух, навалился на спинку стула и прежним добродушно ироническим тоном заговорил:

— Да, дела… Не сладкая она, председательская жизнь, верно? А ты, небось, когда ехал сюда, думал: раз-два и в дамки. Признайся, были такие думки?

— Нет, когда ехал, таких мыслей не было, а вот раньше были. Казалось, как же это так: директива есть, указания тоже, все расписано и разжевано, а отстающие колхозы еще не вывелись. Чем там председатели думают? Уж, кажется, теперь у них все есть — и права, и огромная помощь государства, и современная техника. Ну, а теперь я понял: есть-то оно есть, да надо с умом всем этим воспользоваться. А это — ох, как не просто.

— В том-то и суть, браток, — тряхнул бритой головой Василий Фомич. — Иной туда-сюда мечется, сна ему нет, на вид будто уж деловитее председателя не бывало, а глянешь кругом — прорех полно. Знавал я одного такого. И заботливый, и дело любил, и честный на все сто, а чего-то ему не хватало. А все потому, что за всякую мелочь хватался сам, вперед заглядывать не умел. Да и то сказать, Антон Иванович, хоть и простым кажется наше крестьянское дело, а фактически оно очень даже сложное. Завод, к примеру, под крышей находится, гудок у него есть, машины на ходу, продукция известная — следи, чтоб все в норме шло, а ежели заминка случилась — сейчас же тебе звонок и тут уж не зевай…

— Все это, конечно, тоже не просто, Василий Фомич, — возразил Бескуров. — Даже куда сложнее, чем у нас. Недаром там трудятся люди с высшим образованием и высококвалифицированные рабочие.

— Неплохо бы и нам с тобой иметь высшее образование, да так оно и будет в скором времени, — уверенно сказал Лобанцев. — Я не говорю, что на заводе легко, да уж больно много разных каверз в нашем-то деле, прямо беда. Скажем, ты планируешь пшеницу к такому-то числу посеять, а тут тебе бац! — ливень на три дня. Или трактор поломался… А то придешь в контору, и тут тебе сразу сто вопросов надо решить — со льном, с хлебом, с авансами, с кредиторами да с дебиторами, а иногда и с коровой, у которой роды неправильные. Но и это еще не беда, а вот беда, когда твои указания не выполняются… Ведь как у нас иногда бывает? Приезжает, допустим, Комаров и спрашивает у председателя: почему, дескать, то-то и то-то до сих пор не сделано? А он этак спокойненько отвечает: так, мол, и так, указания мною давались, решение правления было, да вот бригадиры у нас, знаете, такие… опять подвели… Ох, и дает Василий Васильевич жару за подобные «указания». Не дай и не приведи…

Василий Фомич, словно вспомнив, как ему в свое время давали «жару», прикрыл глаза мохнатыми, тронутыми сединой бровями и восхищенно хлопнул ладонями по коленям.

— Да, люди — это основное, — сказал Бескуров, мысленно прикидывая, на кого он сейчас может твердо положиться. — Конечно, я еще не могу утверждать, что все мои указания выполняются точно и в срок, но, так или иначе, с разболтанностью мы скоро покончим.

— Так, так, — кивнул Василий Фомич, — это уже неплохо. А дальше?

Бескуров в недоумении посмотрел на улыбающееся лицо Лобанцева, на котором был выражен тот же вопрос: «Что же дальше?», пожал плечами, пытаясь угадать, что имеет в виду его хитрый и многоопытный собеседник.

— Что же, так всю жизнь и будут твои бригадиры и специалисты работать только по председательским указаниям? Заранее скажу — толку не будет, — строго проговорил Лобанцев и потянулся за фуражкой.

Бескуров просиял.

— Василий Фомич, я понял. Ну, как я сразу не догадался, я же думал об этом, целые ночи думал. Да, ты прав, тысячу раз прав. Конечно же, успех придет тогда, когда люди будут знать свое дело и трудиться без дополнительных указаний и напоминаний. Самостоятельности, инициативы — вот чего еще не хватает многим. Но это придет, обязательно придет, к этому я и стремлюсь, Василий Фомич.

— Да я и так вижу, что стремишься, только мне хотелось дать один совет. Дело это кропотливое и тонкое, так что хорошенько изучай людей, будь терпелив и настойчив. Ну, вот, кажется, и все. Да, чуть не забыл. В райком я тоже с тобой поеду, мне Комарова вот так надо повидать. — Он выразительно провел ладонью по шее и подмигнул Бескурову. — Дельце одно есть, очень уж щекотливое… Ну, всего доброго.

— До свиданья, Василий Фомич, — с чувством сказал Бескуров и крепко пожал его большую, сильную, с шероховатой, кожей, руку.