У нас на Севере

XVII

На танцы Клава пошла только потому, что этого очень уж хотелось Лене. Она упрашивала неотступно, и Клава согласилась. Да и скучно было сидеть одной дома со своими невеселыми мыслями. Девушки приоделись и отправились к клубу, откуда неслись веселые голоса и звуки гармошки. Было сумеречно, но их сразу заметили, наперебой стали приглашать на танцы. Клава не танцевала давно и с удовольствием кружилась с каким-то незнакомым парнем по отлично утрамбованной площадке позади клуба, в молодом сосновом бору. Потом они сидели с Леной под ветвистым деревом на скамейке, а перед ними стоял Костя Проскуряков и расспрашивал Клаву, нравятся ли ей здешние ребята и пляски. Сам Костя плясать не умел, зато с гордостью называл имена известных плясунов и обещал заставить их показать свою удаль. Затем он внезапно исчез, и Лена коротко пояснила:

— Катька увела. Небось, приревновала к тебе. Теперь Косте от нее достанется.

Настроение Лены вскоре испортилось. Она помрачнела, беспокойно оглядывалась вокруг и с ожесточением грызла семечки, раздобыв их у кого-то из ребят. Клава догадывалась, в чем дело, однако не подавала виду. Ей легко и весело было наблюдать, как пляшут, поют, переговариваются, смеются и шутят девчата и парни — совсем как в техникуме на субботних вечерах. Где-то сейчас ее прежние подруги?

Клава первая заметила Володю и тут же подумала, что лучше бы он сегодня не приходил, ничего хорошего из этой встречи у них не получится. Не потому, что Лена вообще не любила пьяных, а потому, что в таком состоянии Володя мог сказать лишнее. А он был явно навеселе. Неизвестно, как поступила бы Лена, если бы увидела Володю издали, но она заметила его слишком поздно. Он старался держаться твердо, чинно поздоровался и попросил у Клавы разрешения сесть. Лена довольно равнодушно сказала:

— Это ради чего же ты нализался, а?

— Не нализался, а немножко выпил с ребятами, — смущаясь Клавы, стал оправдываться Володя. — Тут многие выпивши, а я что, рыжий?

— Чуть рыжеватый, — насмешливо отозвалась Лена, лузгая семечки. — А может, ты с расстройства глотнул? Ох, Клава, и досталось им сегодня от Бескурова за никудышную работу. Уж он их песочил, песочил, просто умора!

— Ну, меня-то это не касалось, зря говоришь. Вот Мишка за процентами гонится, у того и огрехи, и мелкота, а у меня все в порядке.

— Ох, не треплись, Володька, — явно издеваясь над, ним, сказала Лена. — Все знают, Мишка не хуже любого работает. Он пашет сейчас?

— Должно, ковыряет понемножку, — усмехнулся Володя. — Можешь его навестить, скучает, небось.

— А тебе весело? Выпил и воображает тут…

— Ничего я не воображаю, а вот ты действительно… Э, да что говорить! — махнул Володя рукой. — Давай лучше сменим пластинку.

— И правда, чего вы злословите? — вмешалась Клава. — Идите, потанцуйте, а то смешно же получается.

— Верно, смешно, — согласился Володя. — Ну, выпил, так что ж из того? Может, у меня причина была…

— Ну и пей на здоровье, кто тебе мешает? — пожала плечами Лена.

— Вот видите, — сказал Володя Клаве.

— Ничего, ничего, Володя, это она так… Идите, танцуйте, а мне пора домой, завтра рано вставать.

Она чувствовала, что стесняет их, и поднялась, чтобы уйти. Лена тоже встала, хотя и не столь решительно. Клава тут же усадила ее на место и быстро скрылась в толпе.

— Слушай, Лена, давай поговорим по-человечески, а то действительно ерунда получается, — начал Володя, придвинувшись к ней поближе; она не отстранилась, но и не смотрела на него. — Ту записку, какую я давеча отдал, я сгоряча написал, ей-богу. Понимаешь, Мишка меня подзадорил, а тут и ты еще на нервах играешь. А по-моему, так: скажи, чтоб я ушел и больше не подходил, я уйду и думать перестану, а то что же голову морочишь, в самом деле…

— Ну и уходи, ежели не нравится, — мстя за все пережитое, зло сказала Лена. — Пишешь бог знает что, оскорбляешь, и я же виновата? Думаешь, так я тебе на шею и повешусь? Как бы не так! И Мишка тут не при чем, твоя стриженая тебе голову морочит, а не я…

— Нет, ты, — запальчиво возразил Володя, но спохватился, сказал просяще и ласково: — Лена!

— Подожди, Володя, — предостерегающе шепнула она. — Кто-то сюда идет.

Володя вгляделся и тотчас встал. Убедившись, что это Мишка, быстро пошел навстречу. Лена осталась на скамейке одна.

— Ты что же это вытворяешь, а? — выдохнул Мишка Чирков, почти упираясь плечом в грудь Володи. — Товарища подводишь, а?

Он был в грязном комбинезоне, с искаженным от гнева лицом, на котором тускло блестели масляные пятна. Володя невольно отступил на шаг, чтобы не испачкаться, сказал приглушенно:

— Не ори, понял? Чего людей привлекаешь? В чем дело?

— Это я тебя хочу спросить, в чем дело? — повысил голос Чирков. — Ты мне что сказал, когда сдавал машину? Дескать, все в порядке, да?

— Ну, дальше что? — Володя взял Мишку за рукав, попытался увести его подальше, но тот рывком высвободил руку.

— Будто не знаешь — что? Сдал неисправную машину и хоть бы словом предупредил. Это по-товарищески?

Их разговор привлек внимание. Володя затравленно оглянулся и заметил среди любопытных Лену. Она подошла к Чиркову, спокойно спросила:

— Что там произошло, Михаил?

Чирков посмотрел пристально на нее, потом на Володю, понял, что они здесь гуляют вместе, скривил пухлые дрожащие губы и буркнул:

— Ладно, без вас разберемся, — и пошел прочь, упрямо нагнув голову, распространяя вокруг себя смешанный запах керосина и свежевзрытой земли.

— Зачем он прибегал? — несколько встревоженная, спросила Лена.

— Черт его знает, — пожал плечами Володя. — Говорит, машина неисправна, а что там стряслось — так и не сказал. Может, пустяк какой, а он растерялся, орет, будто у него задний мост отвалился.

— Он за бригадиром пошел, — сообщил кто-то из ребят. — Говорит, поломки вроде нет, а трактор не заводится.

— Там и делов-то, наверно, на пять минут, а он за бригадиром примчался. Тоже, механизатор! — насмешливо проговорил Володя.

— Нет, все-таки жалко Мишку, — сказала Лена. — У тебя-то трактор исправный был?

— Конечно, исправный. Ничего, вперед умнее будет, на ошибках скорей научится… Что ж, Лена, потанцуем, а?

— Да уж больно от тебя водкой разит, противно, — поморщилась Лена.

— Слово, Лена, даю: в первый и последний раз…

В сумерки Бескуров шел из конторы на квартиру и не заметил, как миновал дом Белоглазовой. Впрочем, ему хотелось побыть одному. Татьяна Андреевна, конечно, заботливая хозяйка и симпатичная женщина, но именно поэтому-то и невозможно было поговорить с ней о том, что и самому казалось сложным и запутанным. Бескуров заранее знал, что она могла бы сказать: «Я же вам давно про то говорила, помните? Не поедет ваша жена в деревню с коровами да с грядками возиться. Да и вам это скоро надоест…» Да, именно так сказала бы Татьяна Андреевна. И стала бы, пожалуй, сочувствовать ему, а может, предложила бы свой план, как распутать эту проблему. Но план этот никак не устраивал Бескурова. Давно надо бы перебраться на другую квартиру, да вот все некогда…

Прошло уже больше полутора недель, как Бескуров был в городе, но лишь сегодня выпал удобный момент спросить Звонкова, что он там наговорил жене насчет Татьяны Андреевны. Платон Николаевич сделал сначала изумленное, затем обиженно-оскорбленное лицо и объяснил, что он всего-навсего ответил на вопрос Зои Михайловны, как устроился в деревне ее муж. Да, он назвал имя Татьяны Андреевны, сказал, что она вдова и очень порядочная женщина, а больше он ничего не говорил. Помилуйте, какое ему до всего этого дело? Он вообще предпочитает не вмешиваться в личные вопросы.

— Никакого личного вопроса тут нет, — хмуро сказал Бескуров. — Просто жена поняла вас неправильно. Извините меня, Платон Николаевич, и давайте кончим об этом…

Теперь-то ему понятно, что он напрасно затеял этот разговор. Звонков, пожалуй, вообразит, будто у Бескурова с женой произошла неприятная ссора. Да еще и другим об этом расскажет. Двоедушный и скользкий это человек. В глазах лебезит и юлит, а вышел за дверь — все стремится сделать по-своему. Но хозяйственник он действительно тертый. Два года колхоз добивался у МТС пилорамы и не добился, а Звонков достал. Взял каким-то образом в аренду у лесопункта автомашину, разыскал и шофера. Колхоз, опять-таки по инициативе Платона Николаевича, взял солидную ссуду на новое строительство, и дело, благодаря неусыпным заботам завхоза, быстро разворачивалось: строился крытый ток, закладывался фундамент под зерносклад, заготовлялся лес под будущие объекты. Правда, с конторой Звонков поспешил, но, в конце концов, и в этом не было ничего плохого. Теперь в конторе стало больше порядка, и Бескуров мог без излишних помех беседовать с посетителями в приличном кабинете… И все-таки Звонков чем-то не нравился ему, что-то в его словах и действиях казалось фальшивым. Но раз завхоз был полезен колхозу, Бескуров не хотел выказывать неприязни к нему. Тем более теперь, когда Звонков может расценить это, как личные счеты…

Бескуров шел по безлюдной улице, глубоко вдыхая посвежевший вечерний воздух, машинально прислушиваясь к звукам гармошки и слитному гомону, доносившимся от клуба. «Молодежь веселится, это хорошо, — подумалось ему с внезапной грустью. — Давно ли, кажется, вот так и я ходил в парк, танцевал с незнакомыми девушками, сидел под деревьями и мечтал, что встречу одну-единственную… Да так, видно, и не встретил. С Зоей я поторопился, это ясно. Она сама не знает, чего хочет. Как это обидно — ошибиться в человеке. Да, но ведь и она тоже, наверно, считает, что ошиблась во мне. Если это так, значит, конец… А что же дальше?»

Ладно, на днях он съездит в город и все выяснит, а сейчас бесполезно об этом думать. Интересно, где сейчас Клавдия Васильевна? Скорей всего спит, ей ведь здорово пришлось поработать эти дни. Она, несомненно, серьезная и милая девушка, но ей не хватает еще опыта, смелости. Впрочем, этих качеств не хватает еще многим, в том числе и ему. Ничего, со временем придут и они. Все-таки интересно, как обживается Клементьева на новом месте, каковы у нее впечатления о здешних людях, обо всем, что она узнала и увидела? Очень бы любопытно с ней поговорить, да где ее найдешь? А может, она здесь, среди молодежи? Наверняка тут, Лена Хватова не даст ей сидеть дома…

Бескуров приблизился к танцующим, на него никто не обратил внимания. Нет, Лены и Клементьевой среди них, кажется, не было. Он не спеша направился по тропке к обрыву, откуда был виден далекий, светящийся электрическими огнями город. Впрочем, сейчас он не казался таким далеким, темнота скрадывала расстояние. Здесь, на краю обрыва, Бескуров и увидел Клаву. Он сразу узнал ее по фигуре и еще по каким-то неуловимым признакам и с минуту колебался, подходить или нет. Возможно, она нарочно пришла сюда, чтобы побыть одной. Неожиданно Клава сама обернулась в его сторону.

— Это вы, Антон Иванович? Вот не ожидала, — сказала она, немножко огорченная тем, что нарушили ее уединение.

— Да и я, признаться, не ожидал… Что, любуетесь городом?

— Очень красиво, правда? А река какая огромная, мощная, как море. Это потому, что берегов не видать. Глядите, они совсем слились с рекой — впечатление такое, будто вода доходит до самого города.

— Да, верно, — вглядевшись и живо представив разлившееся перед ним таинственное море, сказал Бескуров. — А вон и большой черный корабль, только без парусов, плывущий из далеких стран…

— Ой, да ведь это же деревня! — рассмеялась Клава. — А и верно, похоже.

— Да, это настоящий корабль, — с серьезным видом продолжал Бескуров. — И если вы посмотрите внимательнее, то увидите и острова, и заливы, и рифы, и белый бурлящий прибой — вон там, слева…

И Клава действительно видела все это, хотя и знала, что ничего подобного не может быть. Потом она опять рассмеялась:

— Да вы, оказывается, фантазер, Антон Иванович. Знаете, это уж совсем неожиданно.

— Почему? Ведь вечер такой чудесный. И такие дали кругом… Ну, хорошо, вернемся к реальным фактам и спросим: как вы сюда попали?

— Я давно заметила это место, еще в первый день, и знала, что отсюда виден город. Вот и захотелось посмотреть, как он выглядит ночью.

— А где же Лена? — спросил Бескуров, уверенный, что она должна быть где-то поблизости.

— Там, с Володей, — кивнула Клава в сторону затихающих за деревьями голосов.

— А, понятно, — сказал он. — Я бы с удовольствием пригласил вас на вальс, но молодежь уже расходится. Вы не танцевали?

— Только два раза, а потом пошла сюда. Разве так поздно? Тогда мне надо домой.

— «Домой»? — улыбнулся Бескуров. — Правда, странно? Вот и мне надо «домой», а на самом деле у нас никакого дома нет, а есть только квартиры. Вам, Клавдия Васильевна, надо забрать к себе мать и устраиваться здесь по-настоящему. И ей спокойнее, я вам удобнее. Сужу по себе…

— Да вот обживусь немного, тогда уж… А у вас тоже осталась мать?

Черт дернул его за язык, он ведь совсем не собирался затрагивать эту тему. К чему Клементьевой знать, что у него есть жена, которая не хочет ехать в деревню? Ну и глупость же он сморозил! Но отступать было уже поздно.

— У меня положение гораздо хуже, — как можно беспечнее сказал Бескуров. — Видите ли, я поторопился обзавестись женой, а она в колхоз ехать не хочет. Вот я и живу пока бобылем.

— Не понимаю, — растерянно сказала Клава; она никак не думала, что Бескуров женат, но еще больше смутил Клаву тот несомненный, поразительный факт, что это известие было ей неприятно и почему-то огорчительно. — Не понимаю, Антон Иванович… Жена — и не хочет ехать. Почему?

— Город ей больше нравится. А здесь что — земля, коровы, навоз и тому подобное… Она не хотела, чтобы я принимал колхоз, но вы, конечно, понимаете, что я не мог отказаться. Это было бы просто нечестно. Вот вы же поехали в деревню, хотя в городе, возможно, вам жилось веселее.

— Нет, я не собиралась жить там. Я ведь выросла в деревне и хотела работать только здесь.

— Вот видите… И она выросла в деревне, а думает иначе. Я-то, к сожалению, об этом узнал только теперь.

Они медленно шли сначала по краю обрыва, затем свернули в бор и скоро вышли на улицу. Деревня спала, лишь изредка раздавался то там, то здесь одинокий возглас, приглушенный смех — и снова наступала тишина. В этой тишине парни провожали девушек, и можно было не сомневаться, что провожанье затянется до первых петухов.

Бескуров рассказывал Клаве о Зое, не переставая удивляться, зачем он это делает. Просто ли захотелось ему выговориться, поделиться с кем-то, все равно с кем, своими переживаниями, или он это делал специально для Клавы? Он и сам не отдавал в этом ясного отчета, но чувствовал, что ему легко и приятно говорить с девушкой, такой внимательной, чуткой, отзывчивой, словно она знала его давно и понимала, что происходит у него в душе.

— Но как же… как же будет у вас дальше? — спрашивала она, искренне жалея его и не скрывая этого. То, что она жалеет его, нисколько не оскорбляло Бескурова, хотя он счел бы унижением для себя, если бы такую же жалость проявила Татьяна Андреевна.

— Дальше? Право, не знаю, — в раздумье говорил Бескуров. — Вот поеду в субботу, узнаю, что она решила. Скорей всего, она все-таки не поедет, а люди поймут это не так, как следует, — добавил он, имея в виду Лысова и Звонкова. — Ну, вы-то теперь понимаете, в чем дело, а это для меня много значит. Я ведь никому еще не говорил об этом.

Клава кивнула, чуть зардевшись. Но в темноте он не мог этого заметить, иначе она окончательно бы смутилась. Они уже стояли у калитки Хватовых, и Клава, прислонившись спиной к столбу, время от времени оглядывалась по сторонам. Ее светлое платье, наверно, видно издалека. Но уходить было неудобно да и не хотелось.

— А вам разве не хочется в город? Поедемте в субботу вместе, — предложил Бескуров. — До перевоза я возьму лошадь.

— Я бы пошла, но удобно ли? Вот, скажут, председатель и зоотехник бросили все и уехали по домам. А ведь завтра уборка, комбайн уже вышел в поле.

— К субботе все войдет в колею, дело не станет. К тому же всего одна ночь — вечером выедем, утром вернемся. Ладно, я скажу вам, когда мы сможем выехать.

В эту минуту Клава увидела Лену. Лена, конечно, сразу узнала их, но и виду не подала, быстро шмыгнула в калитку и затопала по крыльцу, не оглядываясь. Клава торопливо сказала:

— Мне пора, Антон Иванович. До свидания. — Она протянула ему горячую руку.

— До свидания, Клавдия Васильевна. Спокойной ночи.

Клава исчезла, а Бескуров еще с минуту стоял на месте, словно ждал, что она вернется. Потом он медленно провел по лицу ладонью, осторожно прикрыл отворившуюся калитку и не спеша зашагал по улице.