Вампир без клыков

Глава пятая, в которой зрячий слепнет

«Хорошо», — сказал я сам себе. — «А теперь попробуй еще раз».

Детали револьвера звонко падали на стол, пока струйка песка медленно стекала вниз. Пальцы размыкали защелки, выкручивали крепления, разбирали пистолет, так быстро, как только возможно. Без ошибок, без промедлений, плавно и четко.

Я с удовлетворением оглядел вскоре собранное оружие. Пули уютно засели в патроннике, готовые к смертоносному полету.

Разборка и сборка пистолетов была моей моральной тренировкой. Своего рода способом изучить собственное оружие и с пользой провести время, заодно убрав из головы посторонние мысли. Но в этот раз не выходило.

Утром, когда я одел Алису, у двери обнаружилась записка. На ней два слова и рисунок. «Сохрани это», — а под надписью изображение… Чернила были некачественными, художник оставил много клякс, но в нарисованном точно угадывались глаза.

Вампирессе я решил ничего не говорить. Почему-то мне не хотелось. Да и… является ли послание плохим?..

Девушка обещала вернуться через пару часов. За это время я разобрал и собрал пистолет около тридцати раз. Сбился со счета на двадцать шестом. Теперь, в очередной раз прикасаясь к креплениям револьвера, я испытывал сомнение: вернется ли Алиса так скоро, как обещала?

Меня это не слишком беспокоило. В конце концов, я знал, что в каюту никто не посмеет сунуть нос. Даже Айви или валькирия. Только Джордан, но Алиса шла к нему, так что я мог быть уверенным: гостей не будет.

И все же, второй револьвер лежал, уставившись дулом на вход. Я поглядывал на дверь, готовясь, что она вот-вот откроется чужой рукой. Но та оставалась недвижимой. И нервы, едва не звенящие от напряжения, заставляли отстукивать пальцами об доски стола.

Тук-тук-тук. Я нахмурился. Посмотрел на пальцы. Тук-тук-тук. Рядом с ними лежал перочинный ножик, я его обычно прятал, когда не пытался в очередной раз вложить свои мысли в письмо. Сколько уже времени прошло? Сколько слов перебрал, так и не решившись продолжить? Рано или поздно — я знал — придется закончить послание. Но я продолжал оттягивать завершение начатого.

Пальцы перестали отстукивать один и тот же ритм. Легли на рукоять ножика. Прохладное дерево. Заклепка — еще холоднее. Продолжить писать письмо? Да, наверное. Раз делать больше нечего. Алисы пока нет, можно сосредоточиться. Но сначала — очинить перо. В прошлый раз я прервался, когда оно окончательно опушилось.

Я поднял клинок. На лезвии заплясали блики от свечи. Залюбовавшись, я вдруг поймал в металле странное отражение. Не то чтобы клинок мог похвастаться идеальной полировкой, но что-то мелькнуло. Кажется, сзади меня?

Вздохнув, я повернулся. Наверняка это Алиса. Надо ее поприветствовать. И помочь в очередном пустяковом деле, вроде снятия корсета или открытия книги на нужной странице.

И я бы повернулся. Если бы тело меня слушалось. Продолжая сидеть и смотреть на нож, я понял, что мышцы мне неподвластны. Не только они — вообще все. Даже мысли начали течь… будто не от меня.

Глаза внимательно следили за кромкой лезвия. Вскоре уже — за острием.

Мне хотелось отвести взгляд. Особенно после того, как клинок приблизился к лицу. Тело не слушалось, я в этом убеждался снова и снова. И все чаще мне хотелось спросить себя: кому же тогда подвластны руки?

Клинок замер. Я увидел блик, нервно танцующий от дрожащего пламени свечи. А затем воцарилась тьма. В одном месте передо мной. Будто кто-то накинул черную ткань на кусок стола. Или на глаз.

Я заорал. Этот крик разорвал оцепенение, разорвал неподвластность тела. Он освободил меня, и вместе с этим — чувство огромной боли.

Свалившись со стула, я ухватился рукой за глаз. Горячая кровь вытекала на ладонь, а сквозь пальцы — на пол. Я смотрел, как алое пачкает доски, и крик драл мое горло.

— О, человек, тебе больно, да?

Что-то ударило меня в спину, и я рухнул лицом вниз.

— Древней тоже было больно, я тебя уверяю. Ты тупица, ты не мог этого чувствовать, но все мы прожили эту боль вместе с ней.

Меня перевернули и тут же подавили мою попытку вскочить, чтобы дотянуться до пистолета.

— Ты стреляешь очень метко, — прошептал вампир, глядя на меня фиолетовыми глазами. — Но можешь ли ты контролировать свои мысли так же, как пули? Ответ уже очевиден, человек. Ты свободен, можешь взять пистолет. Убей меня.

Я поднялся. Боль отступила, подарив мне чувство обреченности. Невозможно было осознать его в полной мере, ведь подконтрольный разум практически не существует самостоятельно. Он отделяется, а границы размываются. Оставалось лишь смотреть, как рука проходит над револьвером, заряженным серебряными пулями. Как пальцы берутся за рукоять ножа. Может, в тот момент, где-то в глубине души, мне хотелось умолять, кричать… может, в ту секунду я готов был сделать что угодно ради того, чтобы мне оставили хотя бы один глаз. Но голос, звучавший сухо и безжалостно, полностью поглотил мою концентрацию.

— Ты хорошо умеешь стрелять. Но я не думаю, что скот должен обладать подобным навыком. У тебя дар. Я хочу его пресечь на корню, пока ты не убил еще больше Высших этим дрянным оружием.

Я старался напрячь руку, но мне было не под силу даже вернуть контроль над мыслями — про тело говорить нечего. Оставалось лишь смотреть. Наблюдать последний миг, который был доступен моему осознанию.

А затем… затем полный мрак. Тьма и боль сковала меня, и держала даже после того, как вмешательство вампира прекратилось. Все, что мне оставалось, это корчиться в агонии, понимая, что уже невозможно отличить дверь от стены, пол от потолка, стул от стола, пистолет от… ножа.

Я метался. Касался всего, пытаясь сориентироваться. Водил руками по доскам. Чувствовал мелкое пощипывание в пальцах — но по сравнению с кострами в глазницах, занозы под кожей были жалкой шуткой. Едва ли я мог кричать что-то осмысленное, и уж точно не мог запомнить, какие слова сидели в голове тогда. «Пожалуйста»? «Не может быть»?

Память быстро утратила феерию боли. Но мне врезалось иное — освобождение. Момент, когда я рухнул в беспамятство, боль отступила и я… пропал. Словно вампир вновь вторгся в мое сознание, но теперь это чувство было приятным и желанным.

Беспамятство.

***

— Ян?

Когда я «очнулся», это было первое, что услышал. Собственное имя. Как издевку — ведь теперь я едва ли был прежним.

— Что? — сухо отозвался я, осознавая накатывающую боль.

Раны от ножа болели, так же как и отсутствующие глаза. Это давило на голову, сжимало ее словно металлическим обручем.

— Я ведь просила тебя не смотреть в глаза фиолетовым?

Голос принадлежал Алисе. Ну да, кто бы еще мог мною интересоваться после случившегося.

Но несмотря на мою любовь к вампирессе, мне не хотелось отвечать или даже просто говорить. Я чувствовал, что лежу, чувствовал подушку под головой. Алиса уложила меня в свою кровать, но это не вернуло и не вернет мне глаз. «Лучше бы я и дальше лежал в луже крови, все равно ничего бы не поменялось», — подумал я.

— Ян, не молчи, пожалуйста…

Что-то очень холодное прикоснулось к моему подбородку. Я знал, что это не руки Алисы из моих снов. Это ее ножи. Но глаза больше не могли подсказать мне.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Почему посмотрел в глаза фиолетовому? А почему ты вообще думаешь, что здесь кто-то был? Может, я сам себе глаза выколол?

— Я посмотрела историю каждого предмета в каюте, чтобы понять, что произошло. Это был фиолетовый, не дури мне голову, Ян. Просто скажи, как так вышло, что ты посмотрел в его глаза?

— Он поймал меня в отражении ножика, — нехотя ответил я, попытавшись поднять руку и нащупать Алису. — Заставил выколоть глаз. А потом у меня уже не было желания бороться. Один глаз или ни одного — какая разница, если я и так проиграл?

— Ты должен был бороться! — зашептала вампиресса, наклонившись ко мне.

Я почувствовал ее дыхание. А она продолжала:

— Должен был закрыть глаза и удавить этого ублюдка! Он ослепил тебя, Ян, ты что, готов оставить это вот так?..

— Я всего лишь человек.

Пальцы наконец смогли нащупать ее. Я ненароком коснулся губ, и Алиса шутливо куснула меня.

— Хочешь, ты перестанешь быть человеком? Если для тебя это так важно, я могу тебя обратить.

Я коснулся своих глаз. Но нащупал лишь повязку.

— Пришлось убрать остатки глаз… я кое-как обработала. Это все, что тебе могут сделать здесь.

Оставалось лишь стиснуть зубы. Под плотной повязкой я, может не взаправду, почувствовал провалы. Пустота, болезненная и воспаленная.

— Даже веки не сохранились…

— Здесь некому помочь тебе.

— Что исправит обращение? Разве есть разница между слепым человеком и слепым вампиром?

— Слепой не может довольствоваться роскошью слабости. Он должен брать всю силу, которую сможет.

— Тогда…

Мне ясно представилась дальнейшая судьба. Ян Стромовски раньше — трус, беглец, человечишка низкой чести и среднего рода. Но завтра… Ян Стромовски — новая сущность, вампир, то, что не связано с людскими понятиями о знатности или роде. Быть может, алчность второй души во мне, а может, желание воскресить семью в виде чего-то вечного, чего-то, что неподвластно слабости и предопределенности. Как бы ни было.

— Я согласен, Алиса.