Восемь дорог Желтого источника

Глава 1.12 Госпожа Дин

Тонкие пальцы снова скользили по шелку струн. Сегодня сицзюнь звучал как никогда тревожно. От торопливых, терзающих движений руки жгло огнем, подушечки пальцев пекло так, будто она ошпарила их в кипящем масле. Госпожа Дин отложила бесполезный сейчас инструмент и упала в подушки, закрыв лицо руками.

«Фрагмент памяти»… Нет, ни за что. Она сама готова была отдать что угодно, лишь бы заставить погаснуть те искры воспоминаний, которые мучили ее после того самого сна. Никаких подробностей и лиц, только обрывки ощущений, звуков, разговоров. Но их хватило, чтобы получить представление о том, кто она.

Владыка Ада просил не думать о прошлом, но это самообман — и ничего больше.

Как же счастлива она, оказывается, была здесь раньше, когда совсем ничего не помнила. Могла представлять себя кем угодно — принцессой, странницей, да хоть самой милосердной богиней, дарующей исцеление сердцам и душам своей музыкой. Девушка горько усмехнулась: правда оказалась далеко не так приятна.

Придя в себя в объятиях демонов в том ужасном сне, который и не сон вовсе, она, действительно, испугалась — до крика, едва ли не до безумия — за свою жизнь и за жизни тех, с кем пришла в тот игорный дом. Но не только. Именно тогда она и поняла впервые… Эти ощущения — теплый округлый инструмент на бедре, прикосновения нетерпеливых рук к ее коже — то заигрывающие, то откровенно похотливые — были ей знакомы. И собственный смех — не слишком искренний, но благожелательный, поощряющий… Можно было обмануть себя, объяснить все колдовством и чарами, но она-то знала, что это не так.

«Бедный господин Синь, — госпожа Дин улыбнулась невесело, — наверняка он решил, что она избегает его, потому что стыдится: честными барышням пережить такое, да еще на глазах у других — позор. Знал бы он, что именно в этот момент и видел ее настоящую. Что она ничем не лучше демониц, которые вились вокруг него, разве только кожу не скидывает да человеческую плоть не ест».

От воспоминаний ей стало дурно, закружилась голова и тело сковал тошнотворный нутряной страх.

Она представила, как брезгливо кривятся тонкие губы и хмурятся брови мужчины в белом, а недоумение в его глазах быстро сменяется разочарованием и презрением, — и ей снова стало тошно.

Почему-то разочаровать именно его она больше всего боялась. Должно быть, дело было в его чистоте — даже демоны увидели свет в нем. Те, кто черен душой всегда будут стремиться к совершенным и непорочным: чтобы запятнать, испачкать, осквернить, чтобы они не раздражали так белизной и безгрешностью.

Но он все поймет, раньше или позже. Вода уйдет, камни обнажатся, и все правда выйдет наружу.

Прочь, прочь отсюда. Туда, где никто ее не узнает. Туда, где прошлое не будет преследовать ее. Она станет прислужницей в монастыре, а лучше — странницей, будет есть на ветру, спать на росе — и когда-нибудь сможет забыть о прежней непутевой жизни.

Жить… Не странно ли, что, зная о себе все то, что знает она, осуждая себя за прошлое, она тем не менее так остро, так страстно хочет жить?

Мысли бурлили, не давали покоя, и девушка в красном встала и заходила по залу, быстро меряя его шагами.

Жить, дышать, смеяться, танцевать, наблюдать, как течет вода, как растут цветы, воспевать жизнь своей музыкой… Неужели это так много? Неужели и за это ей нужно бороться?

Вспомнились жуткие Врата Смерти, пугающие Врата Тревоги, гневные Врата Разрушения, и госпожа Дин даже остановилась. Разве сможет она, слабая женщина, вынести все это? А если ей достанется пустая табличка, и она навсегда останется у Желтого источника, то кем станет — одной из этих мерзких демониц? Может ли быть доля ужаснее?

«Я должна, я должна что-то сделать», — снова заметалась она.

От собственного бессилия на глаза навернулись слезы, дышать стало труднее.

Самые желанные врата уже потеряны для нее: когда господин Гэн, вернувшись в главный зал показал им золотую табличку с иероглифом «Жизнь», ее охватило такое отчаяние, что она едва не выбежала из дворца. Чуть позже пришлось сослаться на головную боль и поспешно удалиться в свои покои, чтобы хоть немного прийти в себя.

— Нечестно, несправедливо! Что я могу противопоставить здоровым крепким мужчинам? Да я даже меч в руке с трудом удержу! — восклицала она и не слышала, не желала слышать свой внутренний голос.

Но он звучал все громче и громче, как она ни зажимала руками уши, как ни старалась скрыться от него за множеством мелких совершенно не нужных дел. Он все равно настиг ее.

«Они мужчины, ты — женщина. Твое оружие не меч, а красота. Твоя сила — в твоей слабости. Противопоставь твердости податливость и мягкость — и победишь…»

Этот голос нашептывал — вкрадчиво, обманчиво нежно. И он был прав. Во всем прав.

Госпожа Дин сделала несколько глубоких вдохов, вновь взяла в руки сицзюнь — теперь его струны пели решительно, почти воинственно — и на некоторое время позволила себя не думать ни о чем, кроме музыки.

Потом поднялась и кликнула прислужников.

— Узнайте, у себя ли сейчас господин Гэн, — велела она им.

Юркие белые ласточки тотчас бросились исполнять ее приказ, а она все стояла в задумчивости, пощипывая нижнюю губку.

«Если его нет, я откажусь от этой мысли», — загадала она и почти возжелала, чтобы так оно и было.

Но жоу-чжи принесли другой ответ.

«Он у себя! У себя!» — пищали они, бестолково летая по залу.

Девушка подошла к зеркалу, поправила прическу, припудрила лицо, потом улыбнулась игриво своему отражению и взяла в руки сицзюнь.

— Проводите меня к нему, — приказала она. — Так, чтобы никто не попался нам по пути.

— Будет исполнено, прелестная госпожа!

Идти пришлось долго. Прислужники выбрали далеко не самый короткий путь: сначала через сад — иногда девушке казалось, что жоу-чжи намерено водят ее кругами, потом через дворики и потайные дорожки, о которых она и не подозревала вовсе. Зато они, в самом деле, никого не встретили, да и у нее было время все как следует обдумать.

И все же, когда она поднималась по широким ступеням, ведущим в ту часть дворца, где жил господин Гэн, ей казалось, что времени прошло слишком мало, и она не готова. Чтобы отвлечься, она даже ущипнула себя за руку.

— Сообщите обо мне своему господину, — велела она прислужникам, вылетевшим ей навстречу.

И порадовалась, что сам господин ее сейчас не слышит — голос дрожит, щеки пылают. Никуда не годится. Усилием воли она взяла себя в руки. И когда прислужники явились снова, уже в образе маленьких белых человечков, неустанно кланяющихся и приглашающих следовать за ними, внешне уже казалась почти спокойна.

Жоу-чжи провели ее в торжественный зал, предназначенный для приемов, похожий на тот, где они собирались на время завтрака, но несколько меньше в размерах.

Господин Гэн расположился на небольшом возвышении напротив входа, как и положено хозяину. Идеально прямая спина, плечи расправлены. Красивое лицо его казалось неподвижным и строгим.

— Госпожа Дин, какая приятная неожиданность, — низкий голос звучал безукоризненно вежливо, но несколько прохладней, чем ей бы хотелось. А еще в нем, определенно, угадывался вопрос.

— Прошу прощения за беспокойство, Гэн-лан, — она поклонилась не без изящества и бросила на хозяина быстрый взгляд из-под ресниц, — но мне очень нужно поговорить с вами.

— Будьте моей гостьей, — плавным движением он указал ей за столик, стоящий неподалеку от него. Расторопные жоу-чжи уже принесли фруктов, чаши, изящный кувшинчик вина — и тут же удалились, даже не пискнув.

Девушка грациозно опустилась на мягкую подушку, волнуясь, поправила пальчиками небольшую прядь волос, не забыв приоткрыть тонкое запястье и, прикусив губку, налила себе немного вина. Не помешает.

Мужчина молча наблюдал за ней. Не торопя и не стараясь сгладить возникшую неловкость светской беседой. Просто ждал.

— Мне так страшно, — сказала она, отставив чашу в сторону. Ей даже не пришлось врать или что-то изображать — голос прервался сам, стоило только дать волю своей тревоге, — очень страшно, Гэн-лан, — она подняла на него испуганный взгляд и слегка приоткрыла рот — лишь разомкнула губы, чтобы выглядеть очаровательной и беспомощной.

— Вот как? Отчего же?

Она поняла, что ужимки ее пока не достигли цели: смотрел он на нее, пожалуй, с интересом, но сочувствия в том взгляде не было ни на волос.

— Врата… Большинство из них так ужасны. Когда я думаю, что могу остаться здесь навсегда, то просто прихожу в отчаяние, — она говорила от самого сердца, она заламывала руки. — Вы так сильны, так умны, господин, вы легко найдете способ заполучить путь к самым славным и блестящим из врат, а я… я просто слабая женщина.

— Вам нужно вот это? — Гэн аккуратно достал спрятанный под одеждой серебристый мешочек на тонкой тесьме, вынул из него золотую табличку, покрутил ее в пальцах и покачал на раскрытой ладони

«Вот она», — девушка невольно подалась вперед, вцепившись взглядом в блестящий металлический предмет. Ей казалось, что он нашептывал «возьми меня, скорее, не бойся». И она завороженно протянула к табличке пальцы.

Мужская ладонь тут же закрылась, а на губах мужчины обозначилась очень легкая понимающая улыбка.

— Да, это ценная вещь, — заметил он, убирая табличку обратно и пряча ее под одеждой. Госпожа Дин жадно следила за его движениями. — Что вы можете предложить мне взамен?

Ну, разумеется, разве такой человек поможет бескорыстно? Однако попробовать стоило.

— Вы хвалили мою игру, — она прижала к себе сицзюнь и послала хозяину дома умоляющий взгляд. Щеки ее разрумянились ровно настолько, чтобы подчеркнуть смущение. — Я хочу сыграть для вас.

Некоторое время Гэн просто смотрел на нее, размышляя.

— Хорошо, попробуйте, — и он взмахнул рукой точно так же, как ранее приказывал прислужникам удалиться.

Она взяла в руки инструмент, пробежала пальцами по шелковым струнам, пытаясь настроиться на музыку и одновременно следила за сидящим рядом с ней мужчиной. Но по его лицу было сложно понять, о чем он думает.

Она выбрала приятную расслабляющую мелодию. О жизни, о цветах, о прекрасной девушке, которая так любит жизнь. Но сквозь нежный напев нет-нет да и прорывалось напряжение, беспокойство. И фальшь, она проступала, словно грязь через слой белоснежной пудры, как кисловатый привкус подпорченных фруктов в меду.

И когда пальцы ее, в очередной раз скользнув мимо струны, взяли не ту ноту, ее единственный слушатель слегка поморщился и произнес, выставив вперед ладонь.

— Нет. Эту плату я не приму. Предложите что-то другое.

Она была готова к подобному, но все же надеялась, что сможет этого избежать. Не смогла. Ну что ж, значит, она постарается подойти к своей цели с наименьшими потерями.

Девушка отложила сицзюнь, встала и плавно, покачивая бедрами, подошла возвышению, на котором расположился Гэн.

'Всего-то и надо — добраться до этой злосчастной таблички. Любым способом. Дальше ничто меня не остановит, — думала она, изо всех сил стараясь не смотреть на грудь мужчины.

«Всего несколько слоев ткани отделяют меня от моей свободы».

Губы ее изгибались в приветливой ласковой улыбке, когда она остановилась совсем рядом.

— Тогда позвольте мне служить вам сегодня, — она попыталась легко, нежно провести пальцами по его щеке.

Но он тут же остановил ее руку и слегка свел брови.

— Что ж, служи, — Гэн высокомерно указал ей рукой не рядом с собой, а ниже, у своих ног.

Ничего, она потерпит.

Госпожа Дин опустилась на колени, все так же улыбаясь, налила из небольшого кувшина вина и с почтением, держа ее двумя руками у самых бровей, подала мужчине.

Тот чашу принял, но пить не стал, просто молча разглядывал сидящую перед ним женщину.

Не без любопытства, но весьма отстранено, как наевшийся вдосталь человек разглядывает богатые рыночные ряды. Потом оценил аромат вина, смочил им губы и оставил еще полную чашу в сторону.

— Раздевайся, — сказал он, даже не глядя на госпожу Дин.

— Что? — нет, она, не ждала от него восхищения или душевного тепла, но подобное равнодушие задевало.

— Раздевайся, — спокойно повторил он. — Хочу посмотреть, стоят ли твои услуги подобной — немаленькой — платы, — и он легко прижал ладонь к груди.

Этот жест помог ей снова взять себя в руки.

Какая разница, как он относится к ней, главное — получить желаемое.

Она кивнула, улыбнулась, опустила глаза, развязала пояс и, посматривая на него украдкой, обнажила плечи и грудь.

Гэн рассматривал ее прямо, совершенно не стесняясь, будто перед ним не женщина, а восковая кукла, только и без того почти черные глаза стали совершенно непроницаемыми.

— Вам нравится, господин? — игриво спросила она.

Вместо ответа он похлопал ладонью по бедру. И этот жест вызвал в памяти ворох новых воспоминаний: сколько их было, подзывающих ее так же самодовольно. Одним больше, одним меньше — какая сейчас разница?

Она тут же придвинулась к нему, скользя руками по бедрам вверх, манко провела кончиком языка по верхней губке. Проворные пальцы ее развязали темно-серый пояс и скользнули под верхним слоем одежды по его телу. Она даже почувствовала острый угол таблички под своей ладонью. И ей потребовалась вся сила воли, чтобы не впиться в нее пальцами…

«Не сейчас, потом, когда он совсем потеряет голову…»

Жесткая рука требовательно легла ей на плечо и заставила опуститься вниз.

«Как предсказуемо, — усмехнулась она про себя, — все они такие. Все хотят лишь одного».

Она прикусила губку и послала мужчине томный взгляд, ответом на который стала лишь слегка приподнятая бровь.

Она снова огладила его бедра, ощущая, что ее старания не проходят даром: как бы надменно не вел себя этот человек, он всего лишь мужчина и не может оставаться равнодушным к женским чарам.

Она изобразила нетерпеливый стон и, должно быть, увлеклась, потому что холодное «Довольно», прозвучавшее вдруг, оказалось для нее полной неожиданностью: она так и стояла на коленях перед ним, растеряно улыбаясь и убеждая себя, что ей послышалось.

— Довольно, — повторил он спокойно, и в этом голосе ей почудилась насмешка. — У вас нет ничего, что могло бы меня заинтересовать.

Она вздрогнула, словно от удара хлыстом: «Что? Как это?» Щеки тут же запылали от обиды и негодования.

— Зачем же вы сами?.. — спросила она, вскакивая на ноги и пытаясь закутаться поглубже в плотный шелк.

— Хотел понять, как далеко вы готовы зайти, — просветил ее этот высокомерный мерзвец едва ли не с улыбкой. — И выяснил это.

— Вы… вы… — подбородок ее задрожал. — Бессердечный, жестокий человек.

— Вам бы следовало меня благодарить, — он встал, запахнул полы одежды и подошел ближе, возвышаясь над ней грозной тенью — она замерла, не в силах даже слово вымолвить от подобного заявления. — Я мог использовать вас так, как посчитал бы нужным — и выставить вон с пустыми руками. Подумайте об этом.

Он отвернулся и пошел дальше.

— На ваше счастье я равнодушен к жасмину. Но у него множество поклонников. Так что вы сможете снова попытать счастья, но не здесь.

Кровь бросилась ей в лицо, обида и злость захлестнули, и мысль об убийстве внезапно показалась такой притягательной. Вынуть острую шпильку из прически, вонзить негодяю прямо в горло, сорвать с шеи заветную табличку — и получить долгожданную свободу…

«А когда твое злодеяние обнаружится, ты уже будешь далеко отсюда», — нашептывал внутренний голос.

И, возможно, снова был прав. Только в этот раз она не стала его слушать. Не потому, что устыдилась своих мыслей, просто заметила, как Гэн краем глаза наблюдает за ней, будто за зверьком в клетке — и едва не зарычала от собственного бессилия.

— Проводите гостью, — приказал мужчина прислужникам.

И госпожа Дин удалилась, гордо вскинув подбородок и сдерживая горячие злые слезы. Когда она поравнялась с временным хозяином этих покоев, ей показалось, что он, глядя на нее, одобрительно качнул головой. Но, возможно, это влага в уголках глаз сыграла с ней злую шутку.

Она возвращалась к себе, едва разбирая дорогу. Ей почти все равно было, куда идти. Два раза она забредала не туда, спохватывалась и возвращалась обратно и в итоге оказалась там, где желала быть меньше всего. Демоны ли запутали дороги или же сказалось ее собственное невезение, но в какой-то момент она увидела перед собой мертвые деревья и ощутила стылое дыхание Врат Смерти. Животный ужас обуял ее — и девушка бросилась прочь, едва не крича от страха. Он гнал ее вперед и вперед, как гонят волки одинокую косулю.

Она пришла в себя в одной из множества беседок в укромном уголке сада, кое-как отдышалась и привела себя в порядок. Руки мелко дрожали, тело казалось ужасно слабым, а во рту ощущался кисло-горький привкус вины и презрения к себе.

Чей-то голос окликнул ее участливо. Девушка обернулась и увидела сестрицу И. Та срезала розы с пышного куста. Уже с десяток свежайших нежно-розовых цветов лежал рядом на траве, и госпожа Дин поняла, что та наблюдает за ней уже некоторое время, а, значит, делать вид, что все в порядке, бессмысленно.

— Ах, И-цзе! — всхлипнула она.

И когда барышня в зеленом подошла к ней, смотря тепло и встревоженно, уткнулась ей в плечо и позволила себе немного поплакать.