Глава 1.23 Господин Рэн

Острое ощущение опасности возникло внезапно, обожгло мертвым холодом, прошило затылок ледяной спицей за долю мгновения до того, как полосатый изверг спустил на них свои чары. Сильные, мощные, сравнимые с тайфуном. И все же колдун попытался противопоставить им хоть что-то. И даже не сказать, что совсем уж напрасно: одно из щупалец, метящих точно в него, он сумел криво, но отразить — оно скользнуло по невидимому панцирю защиты. Правда, за это он и поплатился — щит лопнул, словно пузырь с воздухом, добравшийся до поверхности воды, руки едва не переломились в запястьях, а его самого ударной волной швырнуло на каменные плиты так, что даже в глазах потемнело.

«Самонадеянный глупец, непроходимый болван, — мысленно ругал он себя, сплевывая на пол кровь, — заигрался в недалекого варвара так, что маска приросла к лицу, теперь хватаешь ртом воздух, будто карп в сухой колее. Не хватило ума даже заранее выплести заклинание…»

— Не старайся, Тан Лан, — зазвучал совсем рядом ненавистный голос. — Сила живых в царстве мертвых слишком слаба.

Советник на ощупь схватился за лезвие ятагана, сжал ладонь покрепче и еле успел: воздух рассек свист плети, и он, стиснув зубы, выставил вперед окровавленную руку, принимая на нее черные хлесткие языки. Те дернулись и ударили вполовину не так страшно, как он ожидал: заклинания его, может, и слабы, но кровь колдуна и здесь чего-то да стоит. Однако даже так черный кнут рассек рукав и кожу от локтя до запястья, заставив зашипеть от боли.

— Не упирайся, Волк. Или забыл, как поступают с непокорными рабами? — Цзя Циньху в обличии демона неспешно приближался, забавлялся, словно кот, загнавший в угол мышь. — В прошлый раз ты так быстро покинул меня, я не успел развлечься как следует. К тому же приходилось следить, чтобы ты был в состоянии говорить, чтобы не сдох раньше времени… Сейчас заботиться об этом нет нужды. Какие восхитительные возможности открываются, не правда ли?

Еще одни удар плетью — куда легче… так, чтобы проверить — дернется жертва или смирится со своей участью. Он дернулся, да еще как — перекатился по полу и даже смог, опираясь рукой, подняться на ноги. А вот разогнуться оказалось сложнее.

Новоявленный князь демонов лишь усмехнулся и одним жестом развеял зачарованную плеть. Чтобы через мгновение вынуть из-за пояса уже настоящую с острыми стальными наконечниками.

«Проклятье».

Все, что советник мог сделать сейчас — тянуть время.

— Возможности? Сдается, вы пытаетесь продать скисшее вино под видом уксуса, — кривовато усмехнулся он. Неприятные тигриные глаза слегка сузились, но Сунди-ван сделал приглашающий жест, мол, продолжай. И Тан Лан даже смог перевести дух прежде, чем снова начать говорить: — Развлекаться можно сколь угодно, но власть над жизнью и смертью отныне не в ваших руках. Истязание слабых — лишь бледная тень той вседозволенности, к которой вы привыкли, так? — Он с трудом распрямил ушибленную спину и, чуть поморщившись, охватил ладонью рукоять ятагана: — Да и много ли радости от таких потех, если они становятся ежедневной обязанностью?

— Речи твои ладны да метки. Но не зря говорится: «Играя с огнем не обожгись сам», — хвосты плети с характерным стуком запрыгали по полу в нескольких шагах от северянина, оставляя за собой выщербленный камень. Гневный взгляд прежнего императора с радостью проделал бы то же самое со стоящим перед ним человеком. — Чтобы расправиться с тобой моей власти хватит.

От первого удара советнику удалось увернуться — железные наконечники просвистели совсем рядом, им достались лишь взметнувшиеся полы его одежды, превратившиеся после этой встречи в лохмотья.

Второй удар лишил его ятагана: Тан Лан попытался перерубить жгуты, чтобы отсечь опасные утяжелители. И это отчасти удалось, но оставшиеся хвосты обвились вокруг лезвия — и ятаган тут же выдернуло из рук.

— Думается, что ты исчерпал свой талант, — сочувственно произнес Жестокосердный, и северянин чуть не заскрипел зубами от злости, — да и, признаться, советник из тебя вышел препаршивый…

Удар, еще удар. Дразнящие, издевательские, заставляющие то прыгать, то приседать. Изматывающие все больше и больше. В очередной раз он споткнулся, едва устояв на ногах. И не сразу смог понять, что делать, когда Сунди-ван вдруг одним движением отделил жгуты от рукояти, бросил в него, закручивая в воздухе, и те в мгновение обвились вокруг северянина, словно клубок злющих черных змей, лишая возможности двигать руками. Наконечники едва не до кости прошили плечо. Боль была такой, что он чуть не стер зубы в крошку, но все же не закричал.

— Как, впрочем, и колдун.

Голос Сунди-вана прозвучал сзади, совсем рядом. От резкого удара под колени ноги подкосились, и все силы ушли на то, чтобы не распластаться перед старым извергом. Стоять! Хотя бы на коленях, но стоять…

— Сколько ярости… — кнутовище грубо ткнулось под подбородок. Когтистые руки резко потянули за него, заставляя запрокинуть голову так, что заломило шею. Рукоять кнута давила на горло и каждый вдох давался тяжело. Но хуже всего было сытое удовлетворение в жмурящихся оранжевых глазах. — Разве колдуну пристало иметь столько страстей? Разве самосовершенствование не предполагает отказ от них? Будь ты так хорош, как о тебе ходят слухи, ты вознесся бы на Небо после смерти. Но нет. Жадный Волк — лишь фокусник и обманщик, мы оба это знаем.

— Ещ скжи прдтль… — прохрипел через силу Тан Лан, надеясь, что вышло насмешливо, а не жалко.

— Само собой, — его почти ласково похлопали по щеке, а потом давление под подбородком внезапно исчезло, и он смог сделать почти нормальный вздох, едва не закашлявшись.

Удар между лопаток застал его врасплох, и он все-таки повалился вперед. Все, на что его хватило — перевернуться на спину, чтобы следить глазами за князем демонов.

Тот не спешил нападать.

— Не люблю возиться с девками, — сообщил он с добродушным ворчанием, будто поведал большой секрет. — Орут сразу, воют, рыдают… Редко встретишь по-настоящему выносливую. — Как наяву предстало перед взором белое круглое личико с острым подбородком, огромные черные глаза, смотрящие сосредоточенно и уперто из-под тонких насупленных бровей. Ин Юэ, Колючка… Он невольно порадовался, что она сейчас далеко от этого кошмара. — То ли дело такие вот упрямцы. Одно удовольствие ломать вас. Чем больше изначальной стойкости, тем приятнее. Нет большей радости чем видеть, как гаснет в человеке огонь безумной надежды, сменяясь животной покорностью. Как разгорается вновь — и снова гаснет, уже навсегда.

Взгляд истязателя затуманился, едва не мурлыкающая речь начала перемежаться омерзительными, почти любострастными причмокиваниями.

— Ты прав, Волк, все приедается. Так почему бы не разнообразить немного наши забавы? — Жестокосердный, будто раздумывая, поддел лежащего перед ним северянина носком сапога, а затем поставил тяжелую ногу ему на грудь и склонился, скалясь почти ласково. — Сопротивляйся, пес, мне это нравится. А чтобы поощрить тебя в этом, я готов дать тебе возможность одержать вверх — не слишком верную, но в твоем положении довольно и этого. Узнаешь?

И поднес к лицу пленника черный мешочек, сотканный из самой Тьмы. Тан Лан непроизвольно дернулся, позабыв о том, что руки его связаны. Нога Жестокосердного еще сильнее вдавила его в пол, переместившись почти к самому горлу.

— Вижу, что узнаешь. Так вот — сможешь высвободиться и забрать — даже препятствовать не стану — когтистая лапа разжалась, и сгусток Тьмы, хранящий в себе заветные таблички, повис в воздухе на расстоянии нескольких чи от пола — так близко, но пока недостижимо. Северянин так и впился в него взглядом. Сунди-ван тем временем вынул из ножен свой меч. На красных губах бродила предвушающая улыбка. — Ммм… Готов продолжить? Тогда сделаем вот как…

Лезвие скользнуло по крепко стягивающим тело жгутам, перерубая их. Но не успел советник даже вдохнуть полной грудью, как острый меч вошел в его тело, чуть ниже грудины, пронзив насквозь и пришпилив к полу, словно булавка один кусок ткани к другому. Боль не просто оглушила, она взорвалась внутри горшком с зажигательной смесью, заволокла красной пеленой глаза, поглотила разум, заставила нелепо дергаться и захлебываться собственным криком.

— Вот так, да… — зрачки в пламенеющих глазах расширились от возбуждения. — Цель так близко, но не думаю, что у тебя что-то выйдет. — Черный коготь взрезал плотный шелк одежд и постучал по клейму на обнаженной груди, дернув свежую рану и вызвав этим новую, сводящую с ума, вспышку боли. — О, я так и думал… Даже после смерти ты продолжаешь носить это украшение. Оно въелось в твой разум. Потому что рабство и есть твоя суть. Ты мнишь себя советником и стратегом. Ты вложил в голову Ян Байлуна мысль заполучить клинок Владыки Ада, ты поддерживал его стремления и внушал ложные надежды, из-за тебя он лишился всего, даже собственной жизни… Вот куда ты привел своего господина, Волк. Славное достижение.

Боль затмевала сознание, каждый вдох сопровождался такими мучениями, что хотелось не дышать вовсе. И этот довольный, источающий отраву, голос впивался в уши, нашептывал те самые слова, которыми он сам втайне изводил себя. Ярость придала на миг сил — он судорожно вцепился пальцами в рукоять меча, и через боль, выплескивая злость просипел: «Мра-зь-сш».

Хлесткий удар по губам рассек кожу и размазал по лицу кровавую пену. Из глаз словно искры посыпались. Послышалось отчетливое утробное мурлыкание.

— Ты радуешь меня. Сколько злобы. В прошлый раз она тебе не сильно помогла, правда? И что бы ты посоветовал себе сейчас, советник? — князь демонов издал почти ласковый смешок.

Посоветовал… Между волнами еле выносимой боли, когда разум обретал способность мыслить, Тан Лан понимал одно: «Если и пытаться что-то сделать, то сейчас. Дальше будет только хуже». Это он знал на собственном опыте'. Попробовать выдернуть меч и добраться до табличек?.. Но как, если сил хватает только на то, чтобы не заорать и не обрадовать тем самым еще больше старую скотину? Если бы он мог отрешиться от боли, заставить себя ничего не чувствовать… У него никогда не получалось подобное. А вот учитель умел.

«Ты слишком неистов, А-Лан, слишком жаден, — говорил он, качая седой головой. И голос его слышался как наяву. — Расправиться с врагом, значит, прежде всего, простить его в своем сердце. Только тогда у него не будет власти ни над твоим разумом, ни над твоей душой. Месть и расправа — лишь один из путей к достижению этой цели. Легкий, но губительный для души, опустошающий…»

Расправиться… Да, ему сейчас и нужно расправиться… ни больше ни меньше. Но простить… этого?

«Ярость утихнет, разум прояснится, течение ци будет тебе подвластно, и решение найдется», — вспомнилось ему.


Должно быть, дело в усталости, или потому, что он уже убедился — злость, действительно, не поможет а быть может, потому, что время пришло, но он решает попробовать: идет за этим голосом внутрь себя, туда, где бушует дикое, неукротимое пламя бессильной ненависти, жгущее, черное, поглощающее любой свет, и вспоминает, ради чего он здесь.

Учитель и знания, которые его лучший… его худший ученик впитывал с жадностью песка, поглощающего воду, какие-то тут же применял, какие-то отбрасывал, как ненужный сор. Может быть зря? Раз… Долг перед господином и повелителем. Тан Лан так свыкся с ним, что не замечал уже его тяжести, но продолжал нести везде и всегда, как отшельники в тех краях, где он родился, носят тяжелые цепи, желая усмирить свою плоть. Два… А еще… Еще горячая вера в глазах зареванной девчонки. 'Мастер, вы будете гордиться своей ученицей!'Будет… он-то будет, а вот она им, когда подучится немного и поймет, как ей не повезло с наставником? Хотелось бы, чтобы да. Глупое желание, но искреннее… Три.

Вот и все его опоры, чтобы оттолкнуться от них и попробовать подняться над собственной закоренелой злобой. Получится ли?

Среди мечущихся темных волн и клубов проступает проклятый лик, узнаваемый… Вправду ли все это происходит или является лишь плодом его помутившегося рассудка, сейчас не важно. Важно изгнать Цзя Циньху и унять бурю. Как это сделать, он понимает сразу — стоит лишь подумать о том, в руках появляются заготовка для талисмана и кисть. А вот заклинания на сей раз он не знает. Понимает только, что оно должно отражать самую суть и идти от сердца. «Я прощаю тебя»? От лжи сводит зубы… Нет, даже он сам в это не верит. Тогда как?

— Простить — совсем не значит проявить слабость, А-Лан. Простить — значит оставить прошлое в прошлом — и только, — шепчет голос Учителя.

— А еще — не дать причинить себе боль снова, — убежденно вторит Ин Юэ.

— Врагов следует убивать или делать союзниками, — замечает господин Ян. — И последним не обязательно знать, кем они являются.

Тан Лан слушает, и нужные слова сами рождаются сначала в голове, а потом пляшут затейливый танец на кончике кисти, оставляя на бумаге следы из киновари. Пусть звучат они коряво, совсем не так, как полагается звучать заклинаниям, зато каждый звук, каждая черта выстраданы им от и до.

«Твое останется с тобой, мое — со мной, ты больше не имеешь надо мной власти. Пусть Небо судит тебя за поступки и… да пошел ты!»

Он набирает в грудь побольше воздуха и выкрикивает это вслух, с тягостным облегчением ощущая, как с каждым словом сдирается подсохшая корка с той самой раны, которую полагал давно зажившей и вытекает оттуда застарелый гной.

«Да пошел ты… да пошел ты…» — радостно взлетает ввысь эхо. И ему кажется, что он сейчас взлетит за ним следом — таким легким кажется собственное тело. Выходит, иногда прощение может выглядеть и так?

' Пошел ты…Прочь. Прочь из моей головы, мыслей, жизни, души…'

— Вот теперь пробуй, А-Лан, пробуй подчинить себе тело.

Он пробует — и удивляется. Ци течет сейчас иначе, словно кто-то разобрал на ее пути часть завалов, словно она только и ждала, чтобы он позвал. Остается лишь сосредоточиться как следует и направить, пока его не прервали…


В себя он пришел от тошнотворного запаха: пахло паленым, и что-то назойливо давило плечо. Зрение вернулось — и он смог разглядеть склонившееся над ним темно-синее, в красных полосках, лицо. Выглядело оно недовольно и, пожалуй, озадачено. А выше, над ним, висел в воздухе, переливаясь всеми оттенками черного, ключ к его свободе.

Но чем это, демоны побери, несет? Удар сердца потребовался, чтобы понять — Жестокосердный продолжил свои забавы и по одному вонзал раскаленные докрасна когти в плечо внезапно ставшей неподвижной жертвы. Должно быть, желал «подбодрить».

Боли не было. Лишь неприятное ощущение давления. Значит, сработало… получилось! Стараясь, не потерять правильное ощущение, советник попробовал пошевелить пальцами. Те подчинились, но медленнее, чем обычно, будто нехотя. Что ж… могло быть и хуже.

— Неужели ты сдался так быстро? — голос бывшего императора звучал резко и ядовито. Тан Лан расслышал в нем еле скрываемое раздражение и недоумение и именно в это мгновение понял, что победил. Пусть Сунди-ван этого еще не подозревает.

«Сделать врага союзником против его воли»? Да, именно так.

Сам он сейчас не вытащит меч из своей груди… а значит…

Он сосредоточил все силы в правой руке и мышцах живота и принялся ждать, когда извергу надоест терзать его, ощущая себя креветкой на бамбуковой палочке.

«Ну же, умник, давай… Если бы я хотел расшевелить пронзенную стрелой птицу, я бы для начала вытащил стрелу».

Кажется, в голову Жестокосердного пришла та же мысль.

— Паршивая овца, безвольная обезьяна, — ярился он, поднявшись на ноги и хватаясь за рукоять своего меча.

Он принялся медленно расшатывать клинок в ране. Если бы советник Тан ощущал боль, он бы уже орал и бился в агонии, а так лишь что-то отвратительно хлюпало и рвалось внутри, но главное — острие меча понемногу выходило из камня за его спиной. Еще… еще…

— Ничтожный слабосилок! — его пнули в бок, плюнули в лицо, а потом грубо, рывком выхватили из тела проклятый меч. В то же мгновение лежащий было ничком советник подскочил, левой рукой кое-как прикрываясь от очередного пинка, и правой, взметнувшейся вверх, крепко вцепился в темную переливающуюся ткань мешка с табличками. Попытался вцепиться… рука прошла сквозь мрак, будто в черное облако нырнула. Время замедлилось, почти остановилось, давая возможность ему, застывшему в тот момент рывка, когда тело почти уже не касается земли, нащупать внутри неожиданно теплой тьмы прохладные металлические слитки, выбрать один из них наугад, сжать в пальцах — и лишь тогда понеслось дальше. Он прокатился по полу, отставляя за собой кровавый след, сбивая локти и колени, приземлился на четвереньки, удивляясь, как после всего вообще способен двигаться.

— Лживый лис! — спохватился демон и сделал быстрый шаг, выставив вперед клинок.

— Ты… обе… щал, — напомнил колдун, тяжело дыша. Воздух выходил трудно, с хрипами. Но было не до этого: сил еле хватало, чтобы не дать боли поглотить себя да сдерживать хлещущую из раны кровь.

Жестокосердный исторг очередной поток брани, завращал глазами, но все же остановился.

Тан Лан медленно провел по лицу тыльной стороной подрагивающей ладони, оттер губы и разжал онемевшие пальцы, позволив маленькому золотому слитку упасть на каменную плиту. Взгляд

скользнул по блестящим граням и остановился на верхней — совершенно гладкой, отполированной до зеркального блеска, ни намека на иероглиф.

«Проклятье!»

На плечи навалилась бесконечная усталость.

Сунди-ван почти торжествовал: посмеивался, даже в ладоши хлопнул.

— Ты снова проиграл, Волк. Как жаль… Что же ты намерен предпринять?

Колдун смотрел на звериные, но вполне узнаваемые черты, на ядовитую улыбку, обнажающую острые белые зубы, на мощные лапы с черными когтями, на пламя в круглых тигриных глазах — и не находил в себе ни ярости, ни даже раздражения.

— Это не ваше дело, — ответил он равнодушно и даже почти не удивился, когда после еще одного — оглушающего — хлопка черные стены сначала пошли рябью, заволновались, напомнив поверхность озера в ветреный день, а потом и вовсе оплыли, сбежали вниз и разлились по полу густой вязкой Тьмой. Она уже привычно окружила, обвилась вокруг мягким исполинским змеем, стирая понятия о пространстве и времени. Тан Лан без сопротивления позволил ей это, ибо она давала то, что было нужно ему больше всего — тишину и покой. Она не мешала концентрации, и он смог вернуть способность чувствовать боль — слегка, лишь чтобы понимать, что в теле нуждается в восстановлении — и мягко направить туда поток ци. Тьма с дыханием проникла в его тело, в кровь, разнеслась по венам, помогая очищать раны и сращивать ткани. Разум колдуна оставался тих и спокоен.

«Нет, Жестокий Тигр, я не проиграл, — думал он. — Что бы ни было дальше, я уже победил… Я оседлал тебя, будто коня, и поднялся с твоей помощью туда, куда тебе и не снилось. Всего-то потребовалось для этого умереть дважды».

Когда Тьма разжала свои ласковые объятия, он уже мирно спал, и на губах его блуждала улыбка.

Загрузка...