Восемь дорог Желтого источника

Глава 1.27 Господин Гэн

Он не видел, как исчез Лу Цунь: мгла обступила его самого раньше. Или только так казалось? В голове шумело, от любого намека на движение руку простреливала сильная боль, каждый вдох давался с трудом. Если бы ни это, Ян Байлун позволил бы себе рассмеяться вслух: воистину тот, кто старается всё предвидеть, теряет бдительность. Разве мог он предположить, что зависть генерала принесет пользу? Даже жестокосердный князь демонов не подумал об этом, иначе ни за что не оставил бы их с Лу Цунем вдвоем. Хотел отомстить за свое поражение чужими руками, но перехитрил сам себя. Не учел чересчур горячий нрав бывшего генерала, как ранее не принял во внимание его сообразительность. Неудивительно: безрассудство не подвластно никаким предсказаниям.

И все же… все же Цзя Циньху был близок к успеху. Вспомнились сверкнувшие вдруг алыми искрами глаза Лу Цуня и острие кинжала у лица. Без защиты Тяньжу ему пришлось бы худо. При встрече надо будет поблагодарить его за помощь.

Великий Дракон Поднебесной усмехнулся — вновь произнесенное даже про себя это имя пробудило многочисленные воспоминания. Когда-то он даровал его молодому советнику, и чиновники украдкой посмеивались над ними обоими. Что же, время все расставило по своим местам.

Долго искать советника не понадобилось: стоило отступить милосердной Тьме — чувства вернулись к правителю земли Шу в полной мере, вместе с ощущением удушья и настойчивой, накатывающей свирепыми приливами болью. Когда глаза привыкли к свету, он без всякого удивления обнаружил, что находится в уже ставшем привычном зале приемов Главного дворца Владыки Ада. А на полу, там, где не так давно — и целую вечность назад — сиял ровный светящийся круг, лежит Тан Лан.

Глаза его были закрыты, одежды порваны и так щедро залиты кровью, что в первое мгновение Ян Байлун предположил наихудшее. От промелькнувших мыслей даже боль испугалась и отступила на время.

В несколько быстрых шагов он подошел к советнику, опустился на колени рядом с ним, убедился, что тот дышит и, хмурясь, раздвинул слои ткани, желая осмотреть рану. Увиденное озадачило его — рана была ужасна, d обычном, земном мире с такой не протянуть долго. Однако края ее стянулись, словно после ранения успело пройти несколько недель. Пальцы сами потянулись к ярко-розовому рубцу.

— Уй! — голубые глаза тут же распахнулись, и только тогда Белый Дракон вздохнул с облегчением. — Мой господин? — Колдун осмотрел склонившегося над ним человека с головы до ног. Взгляд его задержался и на багровых следах на шее и на распухшей чуть ли не вдвое руке. — Я смотрю, вы тоже хорошо провели время с нашим старым знакомым.

— Да, он умеет развлекать гостей, — усмехнулся правитель. — И если бы не твоя помощь, Тяньжу, я бы не отделался так легко.

Тан Лан улыбнулся и попытался сесть. Не слишком удачно. Пришлось ему помогать.

— Я все же польстил тебе, нарекая Небесной опорой. Впору тебя самого подпирать сосновой палкой, — покачал головой правитель Ян, придерживая советника под спину, — и тут же коротко зашипел, переходя в приглушенный рык — растревоженная рука снова дала о себе знать. Да так, что перед глазами замелькали искры.

— Простите недостойного слугу, Ваше Величество, — смиренно отметил колдун, переводя дух, — но вынужден заметить, что эта палка знавала и лучшие времена…

Белый Дракон вопросительно приподнял бровь, нахмурился было, встретив кроткий простодушный взгляд, а потом оба страдальца от души, до слез расхохотались. Хрипло и прерывисто. Кто держась за грудь и отбитые бока, кто потирая рукой сдавленную шею.

Потом последовал краткий обоюдный рассказ о недавних событиях.

— Значит, у нас осталось всего два варианта — врата Тревоги и врата Новых начинаний, — подытожил советник. — Конечно, при условии, что Синь все-таки воспользовался вратами Великолепия.

— Ты забыл о господине Ву, Тан Лан.

— Нет, мой повелитель. Но у меня закрадываются подозрения, что со стариком не все так просто.

— Они имеют под собой некоторые основания. — господин Ву будто ждал, когда о нем вспомнят: появился из ниоткуда, окруженный быстро истаивающими клочьями Тьмы. В прищуренных глазах его — сейчас удивительно ясных — и вежливой улыбке чудилось лукавство. — Обе таблички у меня. — Он перевернул морщинистые ладони, предъявляя золотые слитки — по одной на каждую. — Как и послание от Владыки Янь-вана.

— Любопытно, — Ян Байлун поощрил замолчавшего старика легким наклоном головы.

Тот почтительно поклонился и продолжил:

— «Один из вас может взять любую табличку, если второй — тут старик слегка запнулся и продолжил слегка извиняющимся голосом: — даст Владыке слово, что останется здесь».

— Вот как…

От ледяного спокойствия в голосе Белого дракона стены и пол зала едва не покрылись инеем. Больше он не произнес ни слова. Зачем зря сотрясать воздух?

Предложенных вариантов имелось всего два. В теории… Но поступить так, как ему хотелось, он не имел права. И, значит, выбора по сути нет. Единственно оставшийся вариант вызвал в груди такую трескучую стынь, что он как наяву услышал, как похрустывает ледяная корка.

Выбирать там, где нет выбора? Нет, он не станет играть в эти игры.

Ян Байлун поднялся на ноги, спокойный до отстраненности, и, быстро просчитывая варианты, словно играл в сянци или го, сделал шаг к господину Ву. Меч остался во Дворце десяти тысяч мук, но можно обойтись и без него: пока руки старика заняты, отнять у него посох и заполучить сразу оба слитка…

— Мой повелитель, не стоит. — Пальцы Тан Лана вцепились в полы его одежд, а голос стал вкрадчивым, успокаивающим, как и всегда, когда тот чувствовал гнев господина. — Прошу вас, выслушайте меня.

Правитель земли Шу повернулся к нему. Несколько резче, чем следовало бы.

— Я не оставлю тебя.

Колдун сделал над собой усилие: встал сначала на одно колено, а потом, держась за протянутую руку, поднялся на ноги.

— И все же я прошу Ваше Величество довериться мне еще раз, — советник помолчал, тщательно подбирая слова, а потом продолжил так же мягко, и сейчас в нем ни следа не осталось от того грубоватого варвара, которым он так любил притворяться: — Вы знаете, господин, смерть моя не была легкой. Я не уверен, что смог бы продолжить свой земной путь в…хм… подобных обстоятельствах. Возможность остаться здесь — своего рода милосердие. Но клянусь, если я найду способ и вернусь, то отыщу вас и буду служить со всем возможным рвением до тех пор пока…

— … Вся Поднебесная не объединится под моей дланью… — безучастно произнес Ян Байлун слова давней клятвы… — я помню, Тяньжу.

— Врата Новых начинаний соотвествуют триграмме Цянь — «Небо». Знак мудрости и истинного правителя. Этот путь требует решительности, твердой руки и благородного сердца. Все это есть в вас, Ваше Величество. Вам следует выбрать его.

Он вдруг понял, что устал. Бесконечно устал оставлять за спиной тех, кто ему дорог.

— Я не хочу…

— Вы должны, мой господин… — Должен, да… Долг — единственное, что у него осталось. Долг — и призрачный аромат мэйхуа… — Иначе все, через что мы прошли, не будет иметь смысла.

Верно. Все верно… Только отчего так тоскливо на сердце, так тошно?.. Останься он здесь, ему было бы легче, но… «Ты не имеешь право быть слабым»… Да.

— Хорошо, пусть будет так, — произнес он безучастно, и заметил, как расслабились до того напряженные плечи Тан Лана.

Тот повернулся к старику, безмолвно, но с живым интересом следящему за их разговором и поклонился уважительно: ' Даю слово Владыке Ада, что останусь у Желтого Источника, пока Янь-ван этого желает'.

Старый прорицатель улыбнулся, закивал головой и дружелюбно, с почтением протянул повелителю Ян таблички: выбирайте, мол.

Белый Дракон подошел неторопливо, сверля старика сдержанно-неприязненным взглядом, взял одну из них в пальцы, покрутил немного, сжал в кулаке и посмотрел на колдуна.

— Дашь мне совет на прощание?

— Конечно, Ваше Величество. И не один.

Тан Лан говорил долго. И столь ладно, словно речь эта не раз была произнесена в его мыслях, тщательно выстроена и лишена всех шероховатостей. Ян Байлун запомнил каждое слово. Они отпечатались сияющими чертами на обратной стороне его век: стоило закрыть глаза — и он мог процитировать речь советника с любого места не хуже Четырехкнижия, навечно вколоченного в голову наставниками и отцом.

Он говорил о том, что враг повержен, но время мира еще не настало: нужно объединить земли, а еще приложить много усилий, чтобы подавить мятежников, которые обязательно заявят о себе, нанести упреждающий удар по шакалам, жаждущим урвать свое, пока большие хищники дерутся, и не дать им возможность сбиться в стаи. О том, что придется многое начинать с начала. Что долг его, как правителя — произвести на свет наследников и воспитать так, чтобы они поддерживали друг друга, а не рвали государство на части. И много… много чего еще.

Тан Лан смотрел на него с беспокойством, даже с опаской. Ожидал его раздражения, несогласия, жесткого «нет»? Напрасно. Он почти со всем был согласен. Разумом. Что до остального… Иногда боль становится столь сильной, что уже безразлично, сколько ее будет… совершенно все равно.

Он сделает все как положено, переступит через себя, если потребуется. Эта мысль не вызвала привычного протеста, мелькнула — и уступила место другим, не мешая слушать и запоминать.

— Это все, что я хотел сказать вам как ваш советник, — завершил свою речь Тяньжу. — Но есть еще кое-что, Ваше Величество. То, что непозволительно Тан Лану, вполне может позволить себе господин Рэн.

Губы его тут же расплылись в широкой улыбке, взгляд стал веселым и слегка насмешливым. Он приблизился и по-простецки похлопал господина Ян рукой по плечу.

— Ай, Гэн-гэ, рад был тебя повида…

И замер от неожиданности, когда тот, поддавшись порыву, заключил его в объятия, будто в клещи. Так мог обнимать он младшего брата, прощаясь над долгий срок… или же доброго друга. Наверное… Ни того ни другого он никогда не имел. И вряд ли уже обретет.

Да, воистину прав его советник. То, что не может сделать правитель, вполне доступно безликому господину Гэн.

— Я приказываю тебе вернуться, — произнес он тихо вместо прощания, дождался еще более тихого «Постараюсь», кивнул, показывая, что услышал и, больше не оборачиваясь, покинул Дворец.

Спустившись по главной лестнице, Ян Байлун остановился, воззвал к Владыке, легко переломил доставшуюся такой ценой табличку — и равнодушно следил за тем, как проступает на истерзанной ладони печать выбранных врат. Если бы кто-нибудь, следящий за ним со стороны, сказал ему, что в это же время над ним вспыхнул — и погас до поры — яркий белый круг благословения, он бы лишь отметил этот факт в уме своем как положительный, хотя и несколько преждевременный — не более того.

До самых врат он шел спокойным уверенным, подобающим молодому правителю, шагом. И воспринял как должное и то, что клубящаяся мгла разошлась перед ним в стороны, покорная знаку на его руке, словно чиновники на большом совете, и льющийся сразу со всех сторон белый свет.

Впрочем, так же хладнокровно он встретил бы здесь и целую шайку свирепых демонов.

— Здравствуй, дитя! — Голос бы красив, гармоничен и удивительно уместен. Что-то внутри отзывалось на него, словно на стройную мелодию циня. А еще он имел аромат — свежий, тонкий — тронутой легким морозом зимней сливы. И тем подкупал еще сильнее. — Что ты выберешь: идти дальше или же родиться заново?

Он помедлил немного. Не оттого, что сомневался, просто слушал и наслаждался нежной, едва осязаемой сладостью на языке, вызывающей легкое предвкушение чего-то необычного, давно забытого…

— Дальше, — произнес наконец, когда молчание могло показаться невежливым.

— Сильное дитя, — похвалил его Голос, вызвав этим теплую волну, пробежавшую по телу и вместе с тем настороженность: он не привык к подобному. — Правила таковы, что мне стоило бы взять с тебя в уплату что-то ценное, — Голос задумался, будто опечалился немного. — Но я не стану: за тебя уже заплатили.

— Кто? — прозвучало слишком резко, требовательно, но Голос не обиделся.

— Одно благословенное дитя.

Стало тревожно, вспомнились хрупкие плечи, розовый шелк, оттеняющий нежный цвет кожи, тонкие пальцы, перебирающие струны гуциня.

«Как? Почему?»

— Не думай об этом, дитя. Продолжай свой путь.

Он, слегка сбитый с толка, увидел перед собой множество разбегающихся в разные стороны дорог и дорожек. Снова почудился цветочный аромат. Сердце кольнуло острой иглой — но тут же отпустило.

Зимняя слива… ему всегда нравился этот запах. Он напоминал о грядущей весне и… еще о чем-то… О чем? Он попытался вспомнить — но тщетно. Что-то важное?… Нет, глупость: что такого важного может быть в цветке?

Он приказал себе отбросить и мысли об этом, и странное, непонятно откуда взявшееся смятение, — и сделал шаг вперед.