Воспоминания фронтового радиста (от Риги до Альп)

Перед бурей

Октябрь 1940 года. Я студент третьего курса ЛЭТИИСС МПС (Ленинградский институт инженеров сигнализации и связи Министерства путей сообщения). В этот институт попал почти случайно.

Еще учась в школе, увлекался радио. Два года руководил радиокружком в только что созданной городской ДТС (детская техническая станция). Теперь ее называют СЮТ (станция юных техников). Мечтал поступить в какой-либо институт на радиофакультет.

В 1938 году закончил десятилетку в городе Дмитровске Орловской области.

Это был первый выпуск десятиклассников, и самый молодой по возрасту. Раньше школа была девятилеткой.

В нашей сельской местности ребятишек посылали в школу начинать учиться не с 7 лет, а с 9–11 лет, а то и старше.

Радиофакультет имелся в одном из харьковских институтов. Обрадовало это меня. Харьков совсем близко от дома.

Ознакомление с правилами приема в институт меня разочаровало. Для поступления в этот институт требовалось знание украинского языка и сдача соответствующего экзамена.

Украинский язык я немного знал, но не настолько, чтобы сдавать экзамен.

Каким-то образом я узнал о ЛЭТИИСС, послал туда документы и получил вызов на сдачу вступительных экзаменов.

Экзамены успешно сданы, ждем результатов.

Шансов у меня маловато, конкурс 7 человек на место, абитуриенты в основном из Ленинграда и Москвы, областных городов, нас, провинциалов, совсем мало. У меня экзаменационные отметки далеко не все пятерки. С волнением ждем результатов

Ура! Принят, от неудачников отделяет всего один балл.

Наш институт находится на Петровской стороне. Эта самая старая часть города. Здесь первый домик Петра I, на Заячьем острове Петропавловская крепость и т.д.

Здание института фасадом выходит на площадь, за ней Петровская набережная Невы, Кировский мост.

Влево, недалеко от здания института, расположен дворец Кшесинской. Это здание интересно не только тем, что было построено для встреч одного из членов царской семьи со своей любовницей. Оно значимо с технической точки зрения, поскольку в него были задублированы все каналы правительственной связи, подходящие к Зимнему дворцу. Во время революции здесь некоторое время была резиденция Ленина, а в дальнейшем находился любимец ленинградцев С.М. Киров.

Далее в сторону Невы большое, но невзрачное здание, называемое в народе «домом политкаторжан». В нем жили эвакуированные семьи испанских революционеров.

За этим домом, ближе к Неве, виднеется неповторимый голубой купол мечети. Некоторые ученые относят это сооружение к таким чудесам света, как Александрийский маяк.

На берегу Невы приютился домик Петра I, это первое его жилище в этом городе.

На противоположном берегу Невы, отгороженный от набережной художественно выполненной кованой решетчатой оградой, Летний сад. Эти решетки один из символов Ленинграда. У нас в Озерске имеется скромное подражание этой решетке – с обеих сторон кинотеатра им. Маяковского. Справа неширокий канал, называемый Лебяжьей канавкой – по нему в царское время плавали лебеди, отделяет Марсово поле, в центре которого памятник погибшим революционерам. Несколько правее, впереди, виднеется Кировский мост, перед ним возвышается памятник Ришелье, и Марсово поле.

В черте города Неву пересекают несколько мостов. Для прохода судов с высокими палубными надстройками и мачтами мосты «разводят». Один из пролетов моста состоит из двух ферм, каждая из которых одним концом шарнирно закреплена на своей опоре. Для прохода судов свободные концы ферм поднимаются. Мост «разводится».

Иначе устроен Кировский мост. На одной из опор моста установлено поворотное устройство, к которому жестко присоединены две фермы соседних пролетов, вторые концы ферм свободны. Для осуществления прохода судов поворотное устройство вместе с фермами поворачивается на 90°. Мост не только уникальное инженерное сооружение, но и шедевр архитектуры, его украшают оригинальные «тройные фонари». Он является одним из символов Ленинграда, так же как штиль Адмиралтейства (адмиралтейская игла) и т.п.

В направлении от моста в нашу сторону установлен памятник эсминцу «Стерегущий», экипаж которого решил не сдаваться превосходящему по силе врагу, а самим затопить корабль и погибнуть вместе с ним. На памятнике запечатлен момент, когда моряк, находясь в трюме и зная, что погибнет, открывает кингстон (это устройство для запуска забортной воды в трюм), чтобы затопить корабль. Этот памятник по существу всем морякам ВМФ патриотам России, погибшим геройской смертью в русско-японской войне 1905 года.

Других памятников, относящихся к событиям этой войны, в Ленинграде нет. В историю Русского военно-морского флота одну из наиболее ярких страниц вписали крейсеры «Варяг» и «Аврора».

В период Русско-японской войны 1905 года команда крейсера «Варяг» совершила безмерный подвиг мужества, отваги, преданности России. В неравном бою с намного превосходящими силами противника команда решила не сдаваться врагу «до последнего», до тех пор, пока корабль не затонул. Суровым гимном моряком стала «Песня памяти «Варяга»»!

Проходя мимо памятника невольно вспоминается.

Второй крейсер – «Аврора». Героическая история корабля началась еще при царизме. Крейсер одним из первых российских кораблей ВМФ совершил «кругосветное» путешествие из Кронштадта до Владивостока и обратно. Подвиг моряков был высоко оценен. Все члены экипажа были награждены памятными медалями. Снова отличился крейсер в 1917 году. В октябре он стоял на Неве, на рейде, несколько ниже по течению от Дворцового моста. 25 октября (7 ноября) одно из орудий крейсера, направленных в сторону «замка и дворца» произвело холостой выстрел, послуживший сигналом к штурму дворца и началом революции.

Далее, ближе к началу Кировского проспекта, мост через Кронверкский пролив ведет к Петропавловской крепости. Наружные стороны стен облицованы гранитом. Он невероятно прочен. Во время Отечественной войны в стены были попадания фашистских авиабомб, снарядов, но не было ни разрушений, ни трещин. Остались только светлые пятна. Взрывы содрали накопившиеся за века мхи и грязь.

Пока шли конкурсные вступительные экзамены, все мои мысли были там, в аудиториях и кабинетах, где «терзали» абитуриентов.

Слушал рассказы сдавших экзамен о том, что и как спрашивают, как отвечают.

На весь остальной окружающий мир смотрел невидящими глазами.

Став студентом, огляделся и удивился. Вблизи от института много исторических мест, памятников патриотам, героям России.

Я, скромный паренек из российской глубинки, не привыкший жить самостоятельно, столкнулся с условиями жизни большого города, необычной студенческой среды, с ленинградским влажным климатом.

Сперва немного растерялся, и климат не обрадовал. Световой день короткий, идешь в институт – освещение еще включено, возвращается – оно уже снова включено. Воздух необычно сырой. По показаниям градусника не так уж и холодно, а впечатление, что даже кости мерзнут.

Постельное белье всегда влажное, словно его после стирки плохо отжали.

Повезло с соседом по комнате. Гриша Сванкин мой одногодка. Жил в верховьях Волги, в городе Осташков у озера Селигер. Парень самостоятельный, не то, что я, как говорят — «тертый калач». Помог мне довольно быстро справиться со всеми возникшими у меня трудностями. Рассказывал, что в их края летом приезжает много отдыхающих. Последние 2–3 года он подрабатывал, помогая туристам.

Недавно были отменены продовольственные карточки. В нашем захолустном городке это проявилась в основном на хлебе. Хлеб в продаже был только черный. Руководящие органы рассчитали сколько нужно выпекать и продавать хлеба горожанам. Несколько дней все было хорошо. Только не учли одного. В окружающих селах хлеба у крестьян было маловато. В некоторых колхозах колхозники получали по 0,5 кг зерна на трудодень. Трудодней естественно меньше, чем календарных дней, еще есть иждивенцы. Потянулись колхозники в город за хлебом. Создались большие очереди. Бывало, что горожанин простоит в очереди и остается без хлеба. Городские власти нашли выход и ввели доставку хлеба на дом по заказам, а заказ мог сделать каждый работающий у себя на работе.

Недалеко от нашего общежития на углу Кировского проспекта располагался обычный городской продовольственный магазин и небольшое кафе. Меня поразило обилие и разнообразие продуктов. На полках были белый, черный хлеб разных сортов, различные кондитерские изделия, колбаса и т.п. По сравнению с тем, что было у нас в Дмитровске, это казалось чудом, материализацией красивой сказки. Кругом столько соблазнов. Я даже растерялся, хочется и то, и это. Вот только действительность была жестокой. Приходилось себя во всем ограничивать. Средствами я располагал скромными. Основу составляла стипендия, немного помогала мама. Она была школьным работником, а их во все времена зарплатой не особенно баловали.

На всем курсе такое материальное положение было только у нескольких человек.

Из всего обилия деликатесов, посещая маленькое кафе, мог позволить себе лишь два-три раза в месяц взять пару «московских котлет», да стакан бульона из разведенного мясного кубика.

К институтской форме учебы привык не сразу. По изучаемым предметам были лекции. Их нужно конспектировать. Разбираться с прочитанным материалом, с конспектами необходимо самостоятельно, регулярно. Мелочного контроля за самостоятельной работой, как в школе, нет. Прочитанного на лекциях материала по данной теме иногда было недостаточно, требовалось воспользоваться учебниками и т.п. Если их не было в институтской библиотеке, приходилось обращаться в «публичную» библиотеку им. Салтыкова-Щедрина, расположенную не очень далеко от нас, на углу Невского проспекта и Садовой улицы, на противоположном берегу Невы.

Профильные дисциплины по избранной специальности читали на старших курсах. На первых двух курсах были общетехнические и общеобразовательные дисциплины. Это было немного похоже на продолженные школы, вызывало у нас, студентов, некий протест.

Лишь позже мы убедились, что полученные на этом этапе знания пригодились при изучении профильных дисциплин, а по окончании института – и в повседневной инженерной практике.

Мне вспомнилось несколько фрагментов из материалов первых курсов.

Так, профессор Каргин, заведующий кафедрой начертательной геометрии, один из крупнейших ученых-мостостроителей, научил меня «пространственно» мыслить, заставляя чертить массу эпюр разноцветной тушью. Он единственный из преподавателей говорил о роли инженера на производстве, об этике поведения.

Интересные лекции читал заведующий кафедрой химии, профессор Шишокин.

Атомная и ядерная физика тогда, а это было до Отечественной войны, только зарождались. Много лет спустя я понял, что он, говоря о таблице Менделеева, пытался объяснить «спиновую» валентность.

Был такой предмет «Общий курс железных дорог». Из него, в частности, запомнилось, что ж.д. (железнодорожный) путь – сложное сооружение. Основой его является земляная насыпь, наверху которой «подушки» из щебня и песка. На подушку укладываются шпалы и рельсы. Чтобы избежать «вспучивания» пути под влиянием температурных колебаний погоды и действия подземных вод, насыпь отсыпается не прямо на грунт, а предварительно делается выемки на необходимую глубину.

Ж.д. колея – это расстояние между рельсовыми нитками. В России ж.д. колея составляет 1524 мм. В большинстве зарубежных стран она равна 1435 мм.

Дома, в Дмитровске, была радиотрансляционная точка. По радио часто осуществлялась прямая трансляция из театральных зал спектаклей и концертов. Только качество звучания нашей точки было не очень высокое. У нас был репродуктор «Рекорд», его иногда показывают в фильмах о войне. Более совершенные динамические громкоговорители еще массово не выпускались.

Я не только радиолюбитель, я и любитель музыки, меломан. Была мечта послушать хорошую оперу в театре. И вот мечта сбылась.

В студенческом профкоме бывали билеты в разные театры города. Билеты нам давали бесплатно. Мне достался билет на оперу «Евгений Онегин», идущую в Мариинском (тогда Кировском) театре.

Опера не просто понравилась, она потрясла меня. Придя со спектакля домой, долго не мог уснуть. Меня поразило, очаровало изумительное сочетание звучания симфонического оркестра и многоголосого хора, виртуозное пение солистов, балетные сценки, красочные декорации. Музыка так захватила меня, что уже не замечал некоторые противоречия, свойственные опере. Дуэт Ольги и Татьяны, задушевный разговор двух молоденьких девушек, исполняли очень заслуженные певицы с прекрасными голосами, но огромных габаритов.

Меня сагитировали играть в студенческом самодеятельном духовом оркестре на альте.

Альт относится к медным духовым инструментам. Он снабжен мундштуком в виде чашечки. К мундштуку играющий прикладывает губы, вибрирующие при извлечении звука. Мои губы как раз подошли к мундштуку альта. Альт входит в группу аккомпанирующих инструментов.

Основную мелодию ведут труба или баритон. Но иногда и он играет соло. Это когда он воспроизводит 2-3 ноты, а остальные инструменты оркестра молчат. С инструментом освоился быстро.

Вскоре играл простейшие мелодии, а там — уже и полноправный участник оркестра. Первое время очень волновался, если в партии альта было соло. Боялся сыграть невпопад. Потом ничего, привык.

В выдыхаемом воздухе всегда есть пары воды. При низких внешних температурах пары воды конденсируются и вода в трубе накапливается. Иногда туда попадает немного слюны. Воду периодически сливают. Зимой, чтобы избежать возникновения ледяной «пробки», в трубу наливают немного спирта.

Наибольшим достижением нашего оркестра было исполнение марша из оперы «Аида» Верди.

В общежитие вечерами иногда собирались компанией и пели песни.

В те времена в репертуаре были не только лирические песни, но и революционные, патриотические. Пели мы «Варшавянку», «Там вдали у реки», «Вратарь» и др.

Из студенческих песен запомнилась одна:

Ленинград был практически пограничным городом. На Выборгском направлении расстояние от города до границы с Финляндией было всего около 20 километров.

Советское правительство, учитывая складывающую в 1939 году международную обстановку, решило отодвинуть границу от города. Финляндии предложили обменять участок ее территории, расположенный западнее города, на равноценный участок нашей территории на Карельском полуострове. Вместо мирного решения вопроса Финляндия начала вооруженные действия на границе. Так началась Советско-финская война, продлившаяся с конца ноября 1939 года до середины марта 1940 года.

На жизни города война внешне не сказывалась. Все жили и работали, как в мирное время. О ней напоминала лишь проводимая «частичная» мобилизация, да на улицах стало несколько больше людей в военной форме.

За все время войны воздушную тревогу не объявляли ни разу.

Военкомат нас, студентов, не забывал, давал некоторые поручения. Самое тягостное – разносить повестки мобилизуемым «запасникам», стучишь в дверь, прекрасно понимая, что кому-то принес горе, страдания. Сам тоже переживаешь.

Наш институт осуществляет шефство над ранеными с финского фронта, находящимися в Центральном травматологическом институте. Там потребовалось задействовать кинопередвижку.

Как то, вспоминая свои школьные годы, я обмолвился о том, что немного знаком с работой киномеханика. Речь шла о дружбе с моим хорошим школьном товарищем, отец которого был одаренный человек... Он работал киномехаником в городском кинотеатре, держал собственную фотографию и занимался пчелами. Пчеловодству обучал своего сына, а за компанию и меня. Мы ухитрились поймать молодой рой. Нам он выделил старенький улей и мы самостоятельно ухаживали за пчелами.

Нам он разрешал наблюдать за работой киномеханика, в том числе и во время демонстрации фильма, находясь недалеко от открытой двери кинобудки. В будке никому, кроме киномеханика находиться не разрешалось. Дверь всегда должна была быть открытой. Этого требовали правила пожарной безопасности. При случайной задержке в аппарате кинопленка легко воспламенялась и горела как порох.

Управляться с киноаппаратом было сложнее, чем теперь с современными. Тогда мощных электроламп не было. В стационарных киноаппаратах применялась дуговая лампа. Перед сеансом требовалась настройка этой лампы, установка угольных электродов, их регулировка.

Выяснилось, что среди студентов, более-менее знакомых с работой киномеханика, никого, кроме меня, не оказалось. Послали меня к раненным. Надо — значит надо, пошел.

Обслуживать кинопередвижку вроде нет проблем. Источник света в ней не дуговая, а обычно электролампа, правда, ее тоже нужно правильно устанавливать.

Все просто, запустил аппарат, сиди и смотри.

Получилось не так. Наиболее сложным было запустить установку. Двигатель у нее был синхронный. Одной рукой нужно крутить пусковую ручку, а другой в нужный момент включить электродвигатель.

Это достигается практикой, которой у меня не было. Иначе — обрыв кинопленки. На первом сеансе из-за волнения у меня ничего не получалось. Пленку при запуске аппарата оборвал раз пять, уже появилось желание с позором убежать. Меня удержали раненые, они народ терпеливый, дружный. Вместо того, чтобы освистать, подбадривают, как могут, говорят: давай браток, не тушуйся! Наконец успокоился, все пошло хорошо.

Кинозал — в бывшей церкви, удивительная акустика. Если разместить динамики на амвоне (небольшое возвышение перед иконостасом) звук получится сочный, громкий, гремит на весь зал. Если их разместить там, где находятся прихожане, звук получается какой-то тусклый, не яркий.

В травматологический институт поступали раненые не обычные, а в каких-то особых случаях.

Однажды поступил раненый со сквозным пулевым ранением в левое плечо. На рентгеновском снимке в суставе видна какая-то закорючка, похожая на одежный крючок. Кости не задеты, а подвижности в суставе нет. Как крючок мог попасть в сустав – загадка. Судя по расположению входного и выходного отверстий траектория полета такова, что задеть крючок в застежке шинели никак не могла. Нашли и его шинель, она поступила в институт вместе с раненым. В то же время один крючок вверху застежки отсутствовал. Он не оторвался, а как бы срезан был чем-то острым. Раненый вспомнил, что во время ранения шинель у него была расстегнута. Это все объясняло.

Крючок распахнутой шинели извлекли, подвижность руки восстановилась.

Пациенты были не только с финской войны.

Однажды один из врачей попросил меня поиграть на биллиарде с одним выздоравливающим, которого я ранее видел с «пропеллером». Такое прозвище раненые дали механическому приспособлению для фиксации больной руки в определенном положении.

У этого раненного рука располагалась так, что касалась то лица, то ягодиц. Места «стыковки» всегда были скрыты бинтами.

Так внешне выглядел процесс пересадки кожи. В данном случае он заключался в том, что палец руки приращивали к коже на ягодице, когда он прирастал, его отрезали с кусочком кожи, а затем все это переносили на лицо и приживляли там. Так повторялось несколько раз.

Теперь это называется пластической операцией.

Позже узнал его историю. Он летчик, герой событий на Халхин-Голе в 1939. Его самолет подбили над вражеской территорией. Летчику удалось «дотянуть» горящий самолет до своего аэродрома и посадить. Сам он получил сильные ожоги лица и рук.

На лице, на месте глаз, рта, носа, была сплошная рана.

Жизнь ему спасли. Кормили через трубочку, вставленную туда, где был нос.

Наибольшую тревогу у врачей вызывали глаза — целы они, или нет?

Выяснить это можно было только поместив больного в темную комнату. Если он будет реагировать на включаемый свет — глаза целы. Провели эксперимент, на свет реагирует, значит глаза целы.

Дальше дело техники. Глаза прорезали и сформировали вполне приличные брови, веки и даже ресницы.

Следующими были нос, рот и все лицо.

Наибольшие трудности вызвала реконструкция носа.

Конечный результат — положительный. На лице не видно ни одного шрама. Только на середине носа остался тоненький, как паутинка, шрам в виде розовой ниточки.

Врачи говорили, что солнышко и время внесут последние исправления, кожа на лице примет естественный цвет.

Все было хорошо, но с возвращением зрения ситуация резко изменилась. Около года он был лишен возможности созерцать окружающий мир. Теперь он все, или почти все видел, но потерял глазомер и координацию движений, лежащий рядом предмет мог взять лишь с двух-трех попыток.

Исправить положение могла игра на биллиарде, требующая как хороший глазомер, так и координацию движений. Нашему герою посоветовали проводить у биллиардного стола несколько часов в день. Играть желательно с партнером, тогда игра более острая и напряженная. Так появилась у меня еще одна, хотя и приятная, нагрузка.

Выписали его в октябре 1940 года практически здоровым.

Фотографию героя, снятую до его ранения, увидеть не удалось. По этому судить о том, насколько новое «лицо» соответствует бывшему у него ранее, не могу. Жаль, но фамилию героя не помню.