Возле вождей

НЕРАВНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ ЛЮБВИ И ОСТОРОЖНОСТИ

Не судите, да не судимы будете.

Светлана Иосифовна Аллилуева, 1926 года рождения, на пять лет моложе брата Василия, при рождении была зарегистрирована на фамилию Сталина.

Ее детство, как и детство брата Василия, прошло в бывшем доме батумского нефтепромышленника на даче в Зубалове. Это время она вспоминает как «рай во всех отношениях»: «Отец был ласков: брал меня на колени, прижимал к себе. Таковы грузинские традиции: отцы должны проявлять любовь к детям. Я была его любимицей, потому что напоминала мать».

Мать, по словам дочери, была очень красивая, душилась хорошими духами. «Вечерами мама подходила к моей кровати, целовала меня, прикасалась ко мне руками, а запах оставался, и я засыпала в ароматном облаке».

Под опекой Надежды Сергеевны Светлане удалось прожить шесть лет с небольшим.

Судя по письмам к дочери, Надежда Сергеевна была несколько суровее Иосифа Виссарионовича. Вот какие письма писала мать дочери:

«Здравствуй, Светланка!

Вася мне написал, что девочка что-то пошаливает усердно. Ужасно скучно получать такие письма про девочку. Я думала, что оставила девочку большую, а она, оказывается, совсем маленькая и, главное, — не умеет жить по-взрослому. Я тебя прошу, Светланочка, поговори с Н. К. (прихожалка. — С. К), как бы наладить все дела твои, чтобы я больше таких писем не получала. Поговори обязательно и напиши мне вместе с Васей или Н. К. письмо о том, как вы договорились обо всем. Когда мама уезжала, девочка обещала очень, очень много, а, оказывается, делает мало.

Так ты обязательно мне ответь, как ты решила жить дальше, по-серьезному или как-нибудь иначе. Подумай как следует, девочка уже большая и умеет думать. Читаешь ли ты что-нибудь на русском языке? Жду от девочки ответ.

Мама».

Такой суровый нагоняй получает от матери дочь, и это тогда, когда находится в том возрасте, что умеет писать лишь печатными буквами:

При Надежде Сергеевне семья Сталина большей частью жила в Зубалове-4. Этот дом-дача принадлежал промышленнику Зубалову-младшему, владельцу нефтепромыслов в Батуми.

Зубаловы, кстати, владели нефтепромыслами и в Баку, на которых Сталин и Микоян в молодости участвовали в стачках. Неподалеку от станции Усово капиталисты и построили две дачи: Зубалово-2 и Зубалово-4, в немецком готическом стиле, с островерхими шпилями, обнесли их массивной стеной из красного кирпича, покрыли черепицей. Владельцы дач после революции бежали за границу, и дачу Зубалово-2 заняли А. И. Микоян, К. Е. Ворошилов, Б. М. Шапошников.

Усадьба Зубалово-4 оказалась меньше. В ее доме осталось несколько мраморных статуй из Италии, в окнах красовались разноцветные витражи. К усадьбе примыкал сравнительно большой парк. Березовую рощу вблизи дома привели в порядок, устроили просеки. Неподалеку разместили пасеку, а поле засеяли гречихой. За пасекой начинался сосновый лес, который был полон малины, черники, земляники и грибов. Много места в округе занимали фруктовые сады, кустарники смородины.

Семья жила крестьянским бытом: занималась косьбой сена, сбором грибов и ягод, имела свой мед и солонину.

С получением квартиры в Кремле хозяева в Зубалове стали бывать реже. Хозяйство повела экономка. Из охраны был всего один красноармеец Николай Сидорович Власик, который в дом никогда не заходил, и когда Сталин шел на работу пешком, Власик шел за ним на определенном расстоянии, чтобы видеть, кто к вождю пытается подойти или, паче того, сделать против него враждебный выпад.

Надежда Сергеевна любила устраивать семейные торжества, на короткое время на них приглашались и дети. В доме частыми гостями были Николай Бухарин с женой Эсфирью и дочерью Светланой, семьи Орджоникидзе, Ворошилова, Микояна, Буденного; под гармонь последнего пели песни, танцевали. Грузинские песни не особенно в доме культивировались, больше предпочитались русские и украинские.

В 1923 году в Зубалове-4 впервые появился Берия. Он прошел за хозяином дачи на второй этаж, на балкон, и уселся в предложенное кресло. Заговорили по-грузински. Берия в то время работал в ВЧК Грузии. Говорил больше Берия, и, когда хозяин вывел гостя на балкон, в ситцевом платье появилась Надежда Сергеевна.

— Эй, женщина! — позвал ее Берия. — Принеси воды.

Аллилуева помедлила секунду и ответила с чувством достоинства:

— Меня зовут Надежда Сергеевна. И здесь вам не Грузия, а я не прислуга!

— Вай-вай! — замахал руками гость. — В доме грузина не принято обижать гостя!

— Это моя жена, — разглаживая усы, сказал Сталин. — Строга и недоступна. Не обижайся, скажи лучше, как мать живет.

— Жива, здорова, молится, помощи не принимает. Говорю, это от сына, все равно не берет.

Надежда Сергеевна вернулась сразу же по уходе Берия.

— Что это за тип? — спросила мужа.

— Мой земляк Лаврико Берия, — ответил Сталин.

— Надменный тип, зачем ты в дом таких приглашаешь?

— Он заботится о моей матери.

— Принимай его на работе.

— Что это за указания? — вскипел Сталин. — Я что, не могу принимать в доме кого хочу?

— Ну не негодяев же! — парировала жена.

— Откуда у тебя подозрения, что он негодяй. Это мой хороший товарищ, чекист. Помог нам в Грузии предотвратить мятеж мингрельцев. И я ему верю.

— А я не верю. Сердцем чувствую, что негодяй.

— Ну, понесла. Прекрати.

И Надежда Сергеевна вынуждена была хлопнуть дверью.

В 1926 году из-за скандала на почве Берия Надежда Сергеевна вынуждена была уехать к родителям в Ленинград. Через месяц Иосиф Виссарионович позвонил и обещал приехать за женой, но Надежда Сергеевна приехала сама и продолжала нести обязанности любящей матери и верной жены.

Помимо дачи в Зубалове была у семьи Сталина квартира в Потешном дворце Кремля. Комната Надежды Сергеевны выходила окнами в Александровский сад к Кутафьей башне. Если смотреть от касс театра Дворца съездов на Кремль, чуть правее, то можно увидеть островерхое здание древнерусского стиля с окнами, выходящими в Александровский сад… Они и были некогда окнами спальни, принадлежащей Надежде Сергеевне.

Квартира семьи состояла из шести комнат: кабинета, небольшой комнаты с телефоном, двух детских, столовой и спальни.

Надежда Сергеевна училась в промышленной академии, где вместе с нею учились Дора Моисеевна Хазан-Андреева, Марья Марковна Каганович, а секретарем партячейки был энергичный Никита Сергеевич Хрущев.

Жена больно реагировала на маниакальную подозрительность Сталина к ее родственникам и соратникам, пыталась разуверять мужа, но только вызывала его гнев:

— Не лезь в мои дела. Не выводи из терпения. Подозреваемые уличены фактами, и им прощения не будет! — кричал Сталин.

Сталин много работал. Часто обсуждал с соратниками дела за столом, где произносились многочисленные тосты.

А страна отмечала пятнадцатую годовщину Октября. Отшумел парад. Окончилась демонстрация. Отгремели залпы салюта. На банкете 8 ноября 1932 года Сталин произнес тост во славу русского оружия и годовщины Октября. Все выпили, кроме жены Сталина Надежды Сергеевны.

— Эй ты, пей! — окликнул супругу Сталин.

— Я тебе не эй! — вспылила та. Встала из-за стола и вышла. За нею вышла жена Молотова Полина Семеновна Жемчужина.

Рано утром с 8-го на 9 ноября 1932 года экономка Каролина Васильевна Тиль пошла будить хозяйку и застала ту в луже крови. В правой руке она сжимала маленький вальтер, подаренный братом Павлушей. Звук выстрела этого пистолета настолько слаб, что через стены услышан не был.

Каролина Васильевна призвала на помощь сестру-хозяйку. Две прислужницы, изнемогая от страха, положили остывшее тело на постель и побежали звонить начальнику личной охраны Авелю Софроновичу Енукидзе и близкой подруге Надежды Сергеевны — Полине Семеновне Жемчужиной.

Сталин встал, когда в квартире уже находились Енукидзе и все члены правительства. Известие потрясло его. Вдобавок ко всему жена оставила письмо, полное подозрений и упреков. Сталин с негодованием порвал предсмертное послание на мелкие клочки.

Гибель жены надломила железного человека. Он впал в отчаянье, пытался наложить на себя руки. Соратники боялись оставлять его одного.

Совершенно обездоленный, подошел на прощание к гробу, с возгласом «вай!» схватился за гроб и в ужасе его оттолкнул.

Сопровождать тело на Новодевичье кладбище отказался. На похоронах не присутствовал. Потрясенный случившимся, не хотел показаться перед народом в горьком состоянии и стал мучиться в догадках: «Кто внушил жене мысль о самоубийстве?» Почему одна мысль делала его почти безвольным, а вторая приводила в ярость.

Светлана узнает о добровольном уходе матери из жизни, будучи уже взрослой. В зарубежной прессе прочтет, что причиной смерти Надежды Сергеевны Аллилуевой было ее несогласие с искажением мужем ленинских заветов, устрашение оппонентов, преступные формы коллективизации. Усугублялось настроение и личными мотивами: неверностью Сталина супружескому долгу, оскорбленным женским достоинством.

Светлана объясняет это по-своему: «Сдерживание себя, страшная внутренняя самодисциплина и напряжение, это недовольство и раздражение, загоняемые внутрь, сжимаются все сильнее и сильнее, как пружина, должны были неминуемо кончиться взрывом; пружина должна была распрямиться со страшной силой…

Так и произошло. А повод? Всего-навсего небольшая ссора на праздничном банкете в честь пятнадцатой годовщины Октября.

«Всего-навсего» отец сказал ей: «Эй ты, пей!» А она «всего-навсего» вскрикнула вдруг: «Я тебе не эй!» — и встала, и при всех ушла из-за стола».

Из-за смерти жены Сталин сменил старую квартиру на новую в здании Совета Министров на бельэтаже. Здесь же располагался его рабочий кабинет, в котором он работал от одиннадцати до двенадцати часов в сутки, затем уехал на дачу в Кунцево-Волынское. В Зубалове больше почти не появлялся. Там продолжали жить родственники Надежды Сергеевны и дети.

Прислуга была заменена. Вся система обслуги поставлена на казенный счет. Началось строительство многочисленных дач: Липки — в старинной усадьбе по Дмитровскому шоссе — с красивым домом, огромным парком и вековыми липами возле пруда.

Обустроили новую дачу Семеновское на месте старой, расположенной около пруда, выкопанного еще крепостными крестьянами. Огромный лес окружал ее со всех сторон.

Возникли дачи в Сочи: одна — недалеко от Маце-сты, другая — за Адлером, третья — не доезжая Гагр.

…На одной из сочинских дач в послевоенный год некоторое время с благословения Иосифа Виссарионовича жил медвежонок, пойманный на осенней охоте. Нагуляв в продолжение лета и крымской осени жиру, косолапый и косолапая соорудили себе берлоги в пещерах по соседству. И если медведь проторил тропу к своему логовищу напрямую, то медведица к своему предпочитала ходить обходными путями, в том числе и по проторенной тропе медведя. А перед залеганием в логовище долго кружила вокруг да около, проделывала всевозможные прыжки невдалеке от берлоги, наконец повертывалась к берлоге задом и входила в нее пятясь, чем окончательно сбивала с толку и собак, и охотников.

Топтыгин при этом спал чутко, при приближении к становищу живности пренепременно «здоровался», а медведица не то спокойно посапывала, храня полное безразличие, не то только изображала, что крепко спит.

Медведь вылез из берлоги первым. Принял вместо слабительного клюквицы со мхом и принялся гонять по лесу пасшихся домашних животных.

О том стало известно Верховному, и он распорядился буяна утихомирить. Когда же охотники выследили и обстреляли самца, на звуки выстрелов с тремя медвежатами шумно вывалилась мамаша и поперла напролом.

Убивать ее приказа не было, и охотники хотели лишь отпугнуть косматую, но ее отчаянная безалаберность стоила ей жизни.

Оставшиеся сиротами детеныши сразу стали беспомощными, и их легко изловили.

Когда добычу показывали Иосифу Виссарионовичу, один из медвежат лизнул Генсеку руку, чем и предопределил судьбу свою и своих братишек.

Небольшие серо-желтые комочки вскоре стали бурыми и бесконечными забавами и шалостями доводили Генсека до умиления. Они забирались то на деревья, то прятались за углами, выслеживая предполагаемую жертву, чтобы неожиданно на нее наброситься, то носились взад и вперед по аллеям и под конец прыгали в бассейн, шумно плеща воду лапами.

Но миновало полгода, и зверята стали злы, прожорливы и неуживчивы, как и их непокорные родители. Добрым и покладистым остался только Буренок, прозванный так Сталиным за абсолютно рыжую шубку и уравновешенный нрав. Он и был оставлен с соизволения хозяина на даче, а два его сородича переданы в зоопарки.

Оставшись в одиночестве, зверек заскучал, и охранники принялись развлекать его играми: выкатывали перед мордой мячи, раскачивались в подвешенной на цепях автомобильной покрышке, боролись друг с другом, и зверь начал принимать в играх самое активное участие.

Предпочитая всегда оставаться лидером, он грубо вытаскивал сотрудников из покрышки и сам в нее устраивался; укатывающего от него мяч хватал за ноги, валил за землю и, обхватив мяч четырьмя лапами, шлепался на спину, рычанием приказывая мячу больше никому в лапы не даваться.

При борьбе же легко позволял себя валить и, как бы смеясь над своей неопытностью, неожиданно вывертывался, припечатывал соперника лопатками к земле и торжествующе рычал. Но, взрослея, больше и больше обижался и однажды поборовшего его И. В. Хрусталева так хватил пастью за локоть, что тот закричал от боли.

О зверстве Буренка прослышал Сталин и приказал поместить зверя в грот, забранный стальной решеткой. Буренок то по-щенячьи скулил, то по-медвежьи ревел. Сотрудники подносили заключенному всевозможные лакомства до тех пор, пока зверь зубами не прихватил сласть вместе с рукой дающего. Обхватив руку как капканом, он ее не откусывал, а немигающими глазами-углями впился в глаза угощавшего, как бы говоря: «Выпустишь — не откушу».

Когда же пострадавший пытался руку высвободить, зубы медведя сжимались крепче и человек вынужден был зверя уговаривать:

— Ну какая тебе корысть откусывать мне руку? Наесться ею ты все равно не сможешь, только раздразнишь зверский аппетит. Меня сделаешь инвалидом, а сам лишишься жизни. Ибо за это тебя обязательно пристрелят. — И зверь руку отпустил. После чего был вывезен в горы и отпущен на все четыре стороны.

Через некоторое время он ли, другой ли какой медведь забрел на сочинскую дачу Ворошилова, когда стоящий у ворот сотрудник не то ловил ворон, не то выяснял взаимоотношения синичьей стаи. И так предался созерцанию, что медведя не увидел, а услышал за спиной грудной, протяжный вздох. Оглянулся и носом к носу встретился с ведьмедем.

Постовому же было не до сна. Сердце вояки так грохнуло в левую пятку, что каблук пробкой отскочил от сапога. Вояка судорожно выхватил револьвер и все семь пуль выпалил в пыльную медвежью кошму. Однако не сразил, а только рассердил медведя. Тот поднялся на задние лапы и с ворчаньем: «Крестись, крретин! На трринадцать рреспублик хрребет рразоррву!» — решил сотрудника заграбастать.

Но сотрудник успел юркнуть в калитку и опрометью помчался к дачному домику.

— В кого палил? — интересуется истопник, ссыпающий уголь по наклонному желобу в кочегарку.

— В медведя!

— Откуда ему взяться?

А мишка тем временем предстал перед судачащими разгневанным до умопомрачения. Истопник так испугался, что шлепнулся на наклонный желоб и глыбой съехал в подземелье. Охранник же серной метнулся к забору, допрыгнул до груди и, упав грудью на перекладину, нижнюю часть тела перекинуть не успел, медведь сцапал его за брюки и вместе с кожей спустил их до сапог.

С неимоверными усилиями сотрудник забор преодолел. И пока медведь искал, где ему лучше перебраться, успел перезарядить наган и во всеоружии встретил обидчика-зверя.

Умер косолапый геройски, грудью вперед. Буренок ли это был, другой ли какой медведь?.. А мне жалко Буренка: приручили, прикормили, выгнали и, возможно, расстреляли.

В Крыму у Иосифа Виссарионовича были дачи в Му-холатке и около Нового Афона; на Кавказе — на озере Рица и на Холодной речке, со свободной гармоничной композицией, большие комнаты которой были отделаны ореховыми панелями. В Боржоми — Лиаканский дворец. Однако вождь почти ни в одной из них не бывал подолгу. Выезжал иногда только на отдых или лечение, проживая в основном, как я уже говорил, на Ближней даче в Кунцеве-Волынском.

Обстановка на всех дачах была почти одинаковой.

Каждая имела своего коменданта. На Ближней полностью властвовала новая молодая экономка Валентина Васильевна Истомина, а в Зубалове-4 с 1937 года — двоюродная сестра Л. П. Берия Александра Николаевна Никашидзе.

Светлана Иосифовна хотела подружиться с А. Н. Никашидзе, но узнала, что новое лицо вместе с Н. С. Власиком поспособствовало аресту всей родни Аллилуевых: Роденса объявили врагом народа, жену Павла Сергеевича Евгению виновной в отравлении мужа. Вывезли с дачи все вещи, принадлежавшие Аллилуевым, и всю мебель, стирая в душах детей память о прежних жильцах и их установившихся вкусах.

Разгневанный самоуходом жены из жизни, Сталин пересажал в тюрьмы почти всех ее родственников, в том числе и непричастных к политике сестер только за то, что те «слишком много болтают».

Светлана с Василием почти совсем осиротели, но склонны были считать, что их школьные годы очень счастливые. Они любили школу и учителей, которые дали им значительно больше родителей: «Мы не походили ни на высшие классы других стран, ни на английскую аристократию. Учились в обычных школах, дружили со сверстниками из обычных семей».

Позволю себе заметить, что здесь Светлана Иосифовна лукавит: училась она в 25 Образцовой школе, располагавшейся в Старом Пименовском переулке, которая предназначалась специально для детей номенклатурных работников Центрального Комитета партии и правительства.

В шестнадцатилетнем возрасте девушка попросит отца освободить ее от чекистской опеки, на что Иосиф Виссарионович неохотно согласится. Однако самостоятельность шестнадцатилетней девушке будет предоставлена преждевременно.

Осенью 1941 года дача в Зубалове была взорвана из-за опасения взятия Москвы немцами. Чуть позже там соорудят упрощенный вариант дома, где разместятся Галина Бурдонская с ребенком, дочь Якова Гуля с няней, Светлана со своей наставницей и Анна Сергеевна Аллилуева с сыновьями.

Обратимся к письменным свидетельствам Светланы Иосифовны: «Алексей Яковлевич Каплер… всего лишь какие-то считанные часы провели мы вместе зимой 1942/43 года да потом, через одиннадцать лет, такие же считанные часы в 1955 году — вот и все…»

Василий привез Каплера в Зубалово в конце октября 1942 года. Приехали Симонов с Валентиной Серовой, Борис Войтехов с Людмилой Целиковской, Роман Кармен с женой, известной московской красавицей Ниной Орловой.

После шумного застолья начались танцы. Сорокалетний Каплер пригласил шестнадцатилетнюю Светлану на фокстрот. На ней было шелковое облегающее платье, по которому алым нетерпением переливалась большая гранатовая брошь, а на ногах полуботинки без каблуков. Галантный кавалер уверял неопытную птичку, что танцует она божественно. А птичке так уютно было с обворожительным ловеласом, что она, испытывая необычное доверие, захотела положить головку на его грудь и закрыть глаза.

— Что-то вы невеселая сегодня? — спрашивает проницательный кавалер шестнадцатилетнюю неопытность, и та, не выпуская рук и продолжая переступать ногами, исповедуется, как ей скучно дома, как неинтересно с братом и родственниками, что сегодня десять лет со дня смерти ее мамы, но никто не вспоминает об этом и говорить о столь святом горе не с кем. (Прелюбопытно, однако, отмечают десятилетний юбилей со дня похорон матери ее дети: отмечают они его выпивкой и танцами. — С. К.) Они всё танцевали, всё ставили новые пластинки, и никто не обращал на них внимания.

«Крепкие нити протянулись между нами в этот вечер — мы уже были не чужие, мы были друзья. Люся был удивлен, растроган. У него был дар легкого непринужденного общения с самыми разными людьми. Он был дружелюбен, весел, ему было все интересно. В то время он был как-то одинок сам и, может быть, тоже искал чьей-то поддержки…

Нас потянуло друг к другу неудержимо. В эти несколько дней мы старались видеться как можно чаще, хотя при моем образе жизни это было невообразимо трудно… Он давал мне «взрослые» книги о любви, совершенно уверенный, что я все пойму. Не знаю, все ли я поняла в них тогда, но я помню эти книги, как будто прочла их вчера…»

Умудренный опытом соблазнитель, как видим, отлично знал, что с неопытностью делать. Вполне возможно, что в его сердце проснулась любовь, но любовь с расчетом и предусмотрительностью. Вон ведь как мудро задумано: полковник В. И. Сталин приглашается консультантом будущего кинофильма об истребителях. Алексей Яковлевич Каплер проникает в дом детей вождя. Его несовершеннолетней дочери подсовывает «взрослые» книги, совершенно уверенный, что она все поймет. И продолжает активные атаки…

«Потом нас пригласили на просмотр фильмов в Гнездиковский переулок, — продолжает Светлана. — Люся предложил мне «хорошие фильмы» по своему выбору и в следующий раз привез к нам в Зубалово «Королеву Христину» с Гретой Гарбо. Я была совершенно потрясена фильмом, а Люся был очень доволен мной…

Еще бы, ибо пришли:

Вскоре Люся уехал в Сталинград. Это был канун Сталинградской битвы. Люся знал, что мне будет интересно все знать, что он увидит там — и он сделал потрясающий по своему рыцарству и легкомыслию шаг… В конце ноября, развернув «Правду», я прочла письмо лейтенанта Л. из Сталинграда «Письмо первое» — и дальше, в форме письма некоего лейтенанта к своей любимой, рассказывается обо всем, что происходило тогда в Сталинграде, за которым следил весь мир.

Увидев это, я похолодела Я представила себе, как мой отец разворачивает газету… Дело в том, что ему уже было «доложено» о моем страшном поступке, очень странном поведении. И он уже однажды намекнул мне очень недовольным тоном, что я веду себя недопустимо…

И надо же было так закончить статью: «Сейчас в Москве, наверное, идет снег. Из твоего окна видна зубчатая стена Кремля».

Иными словами, признание — налицо, и о нем становится известно И. В. Сталину. Отец второй раз пытается открыть дочери глаза на неприглядность поведения, а дочь встает в позу, и оскорбленному родителю не остается ничего другого, как проверить на ней веками испытанное средство: он отвешивает дочери пощечину. Но и она не подействовала. Алексей Яковлевич же шел на абордаж. Он стал изыскивать возможности для тайных встреч и уединений. Его пытаются урезонить. Каплеру звонит заместитель начальника охраны И. В. Сталина полковник Румянцев и просит оставить дочь Сталина в покое. Кавалер посылает полковника к черту и снова, да ладом, обхаживает девочку горячих восточных кровей.

Наконец тот и другая понимают, чем увлечение для них может кончиться, как бы охладевают друг к другу и три недели не видятся, но Светлана не выдерживает и звонит первой.

Весь февраль 1943 года они ходят в кино, театры, посещают вернисажи. А в последний день февраля встретились так, как будто надолго расстаются. Так и случилось. А. Я. Каплера высылают на север, и в Москву он возвратится только спустя десять лет.

Известно, что по возвращении из ссылки он занялся конным спортом и на одном из московских ипподромов увидел двух красивых амазонок, дочь и мать, которые по неопытности только начинали осваивать азы верховой езды.

Люся не удержался и предложил им себя в качестве жокея, но не в Москве, а далеко на юге, где у него были знакомые коннозаводчики.

Известная поэтесса любила мужа, известного писателя, и без его согласия уехать с Каплером на юг не решалась. Муж наивно полагал, что шестидесятилетний денди давно не мужчина, и поездку с ним женщин благословил, благословив тем самым распад семейных устоев.

Ходит известный анекдот об одном легендарном Маршале Советского Союза, который, куда бы ни приезжал, везде заводил любовниц. Оперативные службы доложили об этом Верховному и поинтересовались, что надлежит с маршалом делать.

— Завидовать! — ответил Верховный. — Завидовать!

Позавидуем и мы усопшему Алексею Яковлевичу Каплеру: он оставил в душах встреченных им женщин не забываемые временем и историей следы.

Последняя его жена наложила на себя руки, чтобы оказаться рядом с усопшим любимым, оставив нам обращенные к нему стихи:

Светлана Иосифовна на давнее письмо военного корреспондента А. Я. Каплера, спустя двадцать лет, откликнется аж «Двадцатью письмами к другу», которые напишет в течение тридцати пяти дней, тем самым подчеркивая, что влюбленные провели вместе ровно тридцать пять дней.

Светлана уверяет, что ее рукой водила любовь.

По ее признанию, «еще в России я неоднократно пробовала писать книгу, посвященную матери, но не могла найти нужной формы, и один мой старый знакомый предложил:

— Ты хорошо пишешь письма… Почему бы тебе не попробовать написать книгу, состоящую из писем ко мне». (Ах, неуемный! Не мытьем, так катаньем. А думает только о себе.)

Старый друг нам известен. За назойливость он был выслан на север, следом за ним изгоняется из квартиры сводня, Анна Николаевна Никашидзе, которая любила копаться в Светланиных дневниках и письмах, а также, как полагает Светлана Иосифовна, подслушивала их телефонные разговоры с А. Я. Каплером.

Наивная Светлана Иосифовна, подслушивание телефонных разговоров производят специалисты высочайшего класса. А с благословения вашего батюшки они лбы бы поразбивали, дабы ему угодить и поднести расшифрованными ваши сугубо личные телефонные переговоры ему на блюдечке с золотой каемочкой.

Весной 1944 года дочь Сталина выходит замуж за студента Григория Мороза. Выбрав его в мужья, Светлана, по сути, поставила отца перед совершившимся фактом. Сталин браком был недоволен. Однако на свадьбу пришел. Светлана уговорила отца разрешить молодоженам переехать на жительство в дом правительства возле кинотеатра «Ударник». Новорожденного сына назвали в честь деда Иосифом. Дед внука навещал. Но вскоре отца Григория Мороза арестовали, что послужило поводом и для развода Светланы с Григорием. У мужа отобрали все письма жены и альбом семейных фотографий. Светлана при этом заявила: «Если Григория арестуют, я покончу с собой».

Яблочко от яблони недалеко падает.

Григорию дали чистый паспорт, без отметки о браке и разводе. Брак Светланы с Григорием распадается летом 1947 года, и дочь с отцом едет отдыхать в Сочи. Три недели вместе проводят они на Холодной речке. Дочь читает отцу газеты и журналы. Отцу это нравится. Но дочь очень смущают ежедневные гости: Маленков, Молотов, Берия, Булганин, Жданов. Их пустопорожние разговоры ее изнуряют. Она уходит спать в изнеможении, а гости продолжают разговоры далеко за полночь.

Светлана оставляет отца. Уезжает в Москву. Ее привлекает студенческая компания в семье Ждановых. Друзья Юрия Александровича начитаны, милы, современны. А галантный и всезнающий Юрий просто являлся воплощением Светланиного идеала. Их брак решился как бы сам собой. Иосиф Виссарионович его с радостью благословил и даже распорядился пристроить второй этаж к Ближней даче, чтобы приблизить молодоженов к себе.

Однако молодые переехали жить в квартиру Ждановых в Кремле, где, по словам Светланы, воплотились «соединение партийного ханжества с мещанским невежеством».

Второй раз дочь с отцом встретились на даче Холодной речки в ноябре 1948 года. Иосиф Виссарионович предпочитал отдыхать всегда в одно и то же осеннее время. Так поступил и на этот раз. Дочь полагает, что делал он это затем, чтобы отмечать годовщины смерти Надежды Сергеевны.

На сей раз он долго молчал с дочерью и затем грустно изрек:

— И ведь вот такой плюгавенький пистолетик. Просто игрушка. Это Павлуша привез ей. Тоже нашел что подарить.

Припомнил тут и Полину Семеновну Жемчужину за вредное влияние на жену, разругал книгу «Зеленая шляпа» за воспевание вненравственных принципов и по возвращении в Москву устроил новую волну арестов.

Была арестована П. С. Жемчужина, жена самого лучшего друга вождя — В. М. Молотова.

Лариса Николаевна Васильева в книге «Кремлевские жены» считает, что та была арестована потому, что помимо В. М. Молотова любила еще и Иосифа Виссарионовича: «Представьте себе квартиру Сталина с Аллилуевой дверь в дверь с квартирой Молотовых. Напряженную жизнь, которую умеет отлично разрядить остроумная и находчивая Полина — Перл — Жемчужина. Полина умеет создавать комфорт и уют. Сталину это нравится. Надежда Сергеевна Полине в том уступает.

При разговорах рассудительная Жемчужина всегда держит сторону Сталина, наперекор Надежде».

Что она могла в последние часы сказать наперекор Надежде в прогулке по Кремлю? В какую тайну приоткрыла завесу, что Надежде Сергеевне не оставалось ничего другого, как спустить курок вальтера в собственное сердце.

Однако известно другое: в 1948 году появилось новое государство Израиль, послом которого в СССР была направлена Голда Меир, являвшаяся подругой Жемчужиной. Жемчужина не только устроила прием в честь долгожданной гостьи, но и пригласила ту жить к себе на дачу.

Поговаривают, что П. С. Жемчужина совместно с Голдой Меир выработали план обращения в ЦК с просьбой объявить Крым Еврейской автономной областью.

Сталин приглашает к себе Вячеслава Михайловича и резко спрашивает:

— Скажи, правильно ли это, если высокий иностранный гость живет дома у членов правительства?

Молотов отвечает:

— Нет, разумеется.

Сталин:

— Скажи, а как следовало бы поступить с таким членом правительства?

Молотов:

— Наказать по закону.

Сталин:

— Ну так и поступай.

Предвидя последствия и следуя сталинскому наказу, В. М. Молотов разводится с П. С. Жемчужиной. Ее арестовывают. Она больше года проводит в тюрьме и три года в ссылке, в Казахстане.

После замужества в доме Юрия Жданова и Светланы перестала бывать молодежь, круг замкнулся на семье, и Светлане стало нестерпимо скучно жить.

Она уже ждала второго ребенка, роды были тяжелыми, и, впав в уныние, написала отцу полное обиды письмо. На что получила ответ следующего содержания:

«Здравствуй, Светочка!

Твое письмо получил. Я очень рад, что ты так легко отделалась. Почки — дело серьезное. К тому же роды… Откуда ты взяла, что я совсем забросил тебя?! Приснится же такое человеку… Советую не верить снам. Береги себя. Береги дочку: государству нужны люди, в том числе и преждевременно родившиеся. Потерпи еще, — скоро увидимся. Целую мою Светочку.

Твой «папочка».

10 мая 1950 года».

Это было последнее письмо отца к дочери.

Летом 1951 года они две недели провели вместе в Боржоми. Наслаждались ветерком с Куры, пробегавшей, рядом с Лиаканским дворцом. Завтракали и обедали в саду под деревьями. Ловили в Куре свежую рыбу.

Дворец располагался в очень красивой местности, в ущелье, на пологом берегу Куры. Рядом с домом был разбит парк. А по ту сторону над обрывом — громоздились скалы, а на скалах торчали развалины крепости.

По дороге из Боржоми Василий и Светлана заехали в Гори. Иосиф Виссарионович никуда выехать не мог из-за того, что его постоянно преследовала толпа почитателей. Пленник собственной славы вынужден был ограничивать даже свое передвижение по стране.

Плавать Иосиф Виссарионович не умел, не любил сидеть на солнце и предпочитал лесные прогулки в тени.

Из своих восьми внуков вождь знал и видел только троих: двух детей Светланы и дочку Яши. Сын Светланы Оська вызывал у него нежные симпатии, дед встретился с ним за четыре месяца до смерти, когда мальчугану было семь лет.

— Какие вдумчивые глаза, — сказал дед, — умный мальчик.

Мать от этих слов была на седьмом небе.

В 1950 году распадается брак Светланы и с Юрием Ждановым.

Второго марта 1953 года ее разыскали на уроке французского языка в Академии общественных наук и передали, что Маленков срочно просит ее приехать на Ближнюю дачу. У дома приехавшую встретили Н. А. Булганин и Н. С. Хрущев. «Идем в дом, — сказали, — там Берия и Маленков тебе все расскажут».

Маленков и Берия сказали, что у И. В. Сталина ночью случился удар и что он без сознания. Его нашли на ковре возле дивана, где он обычно спал.

В большом зале, где лежал Сталин, толпилось много народу, суетились незнакомые врачи, и среди всей этой массы лекарей Светлана узнает молодую женщину, но никак не может вспомнить, где она ее видела.

Сталин находился без сознания. У него был сильный инсульт, потеря речи, правая половина тела парализована. Он несколько раз открывал глаза, но взгляд его был затуманен. Светлана держала отца за руку, он смотрел на дочь, а дочь целовала и целовала его руку.

Умирал вождь тяжело и страшно. Кровоизлияние в мозг, постепенно распространяясь, захватывало новые центры, и Иосиф Виссарионович страдал от удушья. Кислородное голодание все больше и больше учащало его дыхание, от чего лицо посинело, а губы почернели. Агония душила его у всех на глазах. Но вдруг он открыл глаза и обвел ими окружающих. Взгляд его был ужасен. Сталин поднял кверху левую руку и указал ею куда-то наверх, словно погрозил всем. Жест его неизвестно кому предназначался, но тут душа страдальца отлетела, лицо побледнело и приняло прежний облик, спокойный и красивый.

Все вышли. В зале остались Н. А. Булганин, А. И. Микоян и Светлана. Пришла проститься прислуга, охрана. Пришла и Валентина Васильевна Истомина, проработавшая экономкой у Сталина восемнадцать лет. Она упала на грудь покойному и заплакала в голос. Плакала долго и неутешно, и ей никто не мешал.

Не знаю, точно ли сохранила память облик этой милой, обаятельной, невероятно стройной и опрятной женщины, которая умела не только сохранять такт и аккуратность во всем, но при том еще и этические нормы поведения. Из-за секретности положения мало кто из военнослужащих знал, какую на самом деле должность занимала эта пригожуня. Дежурные постов нередко пытались заигрывать с красавицей, задерживая ее на постах разговорами, с желанием выудить номерок телефона для знакомства более обстоятельного.

Люди эти были разными, корректными и развязными. Отбиваться от перезрелых ухажеров приходилось нелегко. Однако Валентина Васильевна с честью выходила из положения, охлаждая потоки изъявлений влюбленных точно найденным тихим и твердым словом.

Никто из предполагаемых ухажеров взысканий не получал, как не получал и ожидаемых свиданий.

Под утро на дачу приехали врачи, чтобы увезти тело на вскрытие. Большой автомобиль подошел к самым дверям — все вышли на улицу, сняли головные уборы и низко склонили головы. Позже тело вождя, обложенное льдом и холодильными приспособлениями в специальном гробу, было выставлено на несколько дней для прощания в Колонном зале Дома Союзов.

Оттуда, кстати, мне пришлось вызволять и доставлять домой русского военного дипломата, автора книги «Пятьдесят лет в строю» генерала Алексея Алексеевича Игнатьева. На улице творилось такое, что выходить из Колонного зала Алексею Алексеевичу показалось небезопасным, и он упросил довезти его до дому.

О том, что движение народа к Колонному залу для прощания с покойным И. В. Сталиным было якобы не организовано, написано много и несправедливо. Маршруты движения масс были расписаны. Линейные и руководители колонн назначены. Но публика организованной быть не желала и сама создала несколько критических ситуаций с человеческими жертвами.

Мы же с генералом Игнатьевым на служебной «Победе» и по служебному маршруту добрались благополучно.

Девятого марта 1953 года наше подразделение было выставлено цепочкой перед Мавзолеем. Я стоял с левой стороны вторым от входа в ворота, первым — ныне покойный капитан Петр Кабанов. Выставили нас в шесть часов утра. Было очень прохладно, сыпал крупитчатый снежок, а траурная процессия из Колонного зала вышла лишь в восемь часов и двигалась неимоверно медленно. Мы же стояли в полулетней форме одежды: в шинелях, шапках-ушанках и хромовых сапогах. Чувствовали, как ноги примерзают к подошвам. Однако двигаться запрещалось.

Но вот траурный кортеж появился на Красной площади. Остановился перед Мавзолеем. Руководители партии и Советского правительства поднялись на Мавзолей. Траурный митинг открыл Н. С. Хрущев. Выступили Г. М. Маленков, Л. П. Берия, В. М. Молотов.

Л. П. Берия сказал: «Враги Советского государства рассчитывают, что понесенная нами утрата приведет к разброду и растерянности в наших рядах, но напрасны их расчеты: их ждет тяжелое разочарование.

Кто не слеп, тот видит, что наша партия в трудные для нее дни еще теснее смыкает свои ряды, что она едина и непоколебима.

Кто не слеп, тот видит, что в эти скорбные дни все народы Советского Союза в братском единении с великим русским народом еще теснее сплотились вокруг Советского правительства и Центрального Комитета Коммунистической партии».

Ошибся Лаврентий Павлович: распалось и братское единение народов, разъединилась и КПСС. Враги торжественно потирают руки и не перестают по случаю и без случая выплескивать ушаты помоев на развалы партии и Советского государства.

Речи Г. М. Маленкова и В. М. Молотова были дежурным набором фраз. Хотим мы сегодня того или не хотим, но тогда над Красной площадью Москвы, как и над всей землей Советского Союза, опустилось траурное небо. И совершенно необычно было видеть в столь скорбное для Родины время радостных и улыбающихся Лазаря Моисеевича и Юрия Лазаревича Кагановичей: первого на трибуне Мавзолея, второго — в первой шеренге готовящегося к траурному маршу подразделения академии Жуковского.

Ларисе Николаевне Васильевой в книге «Кремлевские жены» почему-то было угодно похоронить Юрия Лазаревича в 1952 году. Потому я бы адресовал ее к хроникальным кинокадрам похорон И. В. Сталина, где и сегодня возможно убедиться, что в начале марта 1953 года отец и сын Кагановичи были живы и на траурной церемонии не скрывали своей радости по поводу случившегося.

Да и в списках офицеров той же академии Жуковского можно уточнить, когда, в какое время Юрий Лазаревич выписался из состава офицеров указанного заведения.

После траурного митинга тело усопшего перенесут в секционный зал Мавзолея и забальзамируют. Но вскоре труд огромного количества ученых будет обесценен. Через несколько лет по капризу Н. С. Хрущева тело И. В. Сталина глубокой ночью из Мавзолея вынесут, подвергнут кремации и захоронят между Мавзолеем и Кремлевской стеной. Но напрасно мстительный восприемник будет пытаться замалчивать и развенчивать деянья предшественника, предшественник и сегодня, как по велению судьбы, один каменно выдвигается из-за Мавзолея и приветствует проходящих мимо соотечественников, принимая парады немногочисленного российского воинства.

Некогда на берегу Енисея в Туруханском крае стояла беломраморная статуя вождя, которую было видно и с суши, и с проходивших по реке кораблей. По указанию Хрущева монумент сбросили в реку, и теперь, когда пароходы проходят по чистой и прозрачной воде, людям видна на дне фигура человека, чьи гигантские усы от переката волн как бы шевелятся.

Другие же находящиеся в многочисленных запасниках памятники, кажется, ждут своего часа, чтобы в одну из ночей выйти из подземелий и встать на пьедесталы на главных площадях и улицах городов.

Развенчание культа Сталина не только подорвало коммунистическое движение, но больше всего ударило по детям, которым по случаю и без случая стали тыкать в глаза «прегрешениями их отца». Дети стали искать способы избавления от напастей. В конце февраля 1956 года Светлану Иосифовну пригласил к себе А. И. Микоян и, вручив ей доклад о развенчании культа Сталина, сказал: «Прочитай, а затем поговорим, если нужно».

И если Василий Иосифович избавления упреков от соотечественников не избежал, то Светлана Иосифовна в 1966 году попросилась в Индию для передачи родственникам праха своего мужа.

По ходатайству А. Н. Косыгина, С. И. Аллилуева получила визу на две недели и просрочила ее на три месяца. Советское правительство во главе с Л. И. Брежневым забеспокоилось и попросило соотечественницу вернуться восвояси. 5 марта 1967 года Светлана приехала в советское посольство в Индии, имея билет до Москвы на 6 марта. Встретилась с послом Бенедиктовым и с ним отобедала. 5 марта — день смерти ее отца, но никто, в том числе и посол, даже не выразил ей простого человеческого сочувствия. Светлану оставили одну наедине со своими невеселыми мыслями. Ночью она ушла в посольство США и с помощью дипломатов вылетела в Швейцарию, а затем в США.

По мнению экспертов-финансистов, в одном из швейцарских банков она получила довольно-таки значительную сумму, лежавшую с 1905 года. Деньги С. И. Аллилуевой выдали на предъявителя, по предъявлении второго номера газеты «Искра», в третьей статье которой на первой полосе она подчеркнула синим карандашом третье предложение.

Великий конспиратор И. В. Джугашвили-Сталин на всякий случай передал дочери свой партийный банковский шифр, который на этот раз ей очень пригодился. Без уверенности в получении этих денег она вряд ли рискнула бы эмигрировать. Этих денег вполне бы хватило беженке на безбедное существование, не будь она в Америке новичком и по-советски наивно-доверчивой. Большая часть их осела в руках домовладельцев, издателей и адвокатов.

А в Советском правительстве начался настоящий переполох. Председателю КГБ В. Е. Семичастному было прямо приказано беглянку выкрасть. Выкрасть же Светлану можно было лишь через разведчиков-резидентов. А приказ, как известно, не обсуждается, а выполняется. Семичастный в КГБ, как известно, пришел из комсомола. Способов передачи секретной информации не изучал и потому, ничтоже сумняшеся, открытым текстом потребовал от разведчиков С. И. Аллилуеву из-за рубежа вызволить.

Стоит ли объяснять, что разведслужбы иностранных государств только этого и ждали. Зачем вычислять и выверять, кто из сограждан работает на Советы, знай рас-ставляй сети, они сами, как перепела, в них залетят. И перепела полетели. Да такие матерые, которые разведорганы выращивали десятки лет. В сети попались резиденты на уровне министра морского флота одного из государств, начальника международного аэропорта, министра связи, а всего, по словам людей знающих, мы лишились ста шестидесяти человек профессионалов высочайшего класса.

Испуг разглашения «рецептов кремлевской кухни» и приоткрывания завесы личной жизни лидеров коммунистического правительства СССР был столь велик, что они через соответствующие каналы решили попугать в свою очередь президента США, объявив: если-де президент США допустит выпуск книги Аллилуевой С. И., то правительство СССР вынуждено будет обнародовать тайну убийства президента США Джона Кеннеди.

До сих пор не ведаю, располагало ли советское руководство какими-то своими особыми познаниями в столь грустно-щекотливом случае, но паническое состояние демонстрировало явно. И было от чего. Среди клерков Политбюро ЦК КПСС возникли слухи, будто Сталин имел на каждого руководящего работника и члена ЦК КПСС свою собственную характеристику, свою оценку, которые оказались в руках его дочери и теперь могут стать достоянием мировой общественности.

Потому работники упоминаемого ведомства, здравствующие номенклатурные пенсионеры во главе с серым кардиналом так активно насели на Л. И. Брежнева с просьбой приостановить появление зловредной книги, что тот с отчаяния готов был ухватиться за любую соломинку.

Среди чекистов ходила тогда даже небезопасная частушка:

Действительно, в 1966 году Светлана Иосифовна публикует «Двадцать писем к другу», где лёгонько приоткрывает завесу в святая святых — личную жизнь «советских праведников». И оказывается, что ни один из них никогда праведником не был и не помышлял им стать. Но испуг Советского правительства оказался преждевременным. В книге были задействованы только старые члены Политбюро, которые давным-давно находились либо в мире ином, либо пребывали на заслуженном покое с хорошо оплачиваемой и богато обставленной пенсией.

Тем не менее книга имеет большой спрос. Выходит на одиннадцати языках, становится популярной среди научной общественности, приносит автору приличный доход и дает возможность уютно обосноваться в городе Принстоне, США.

Вдохновленная успехом первой книги, С. И. Аллилуева пишет книгу вторую, «Только один год», и в 1969 году издает. В ней органам государственной безопасности СССР достается на орехи: в книге подробно описывается побег Светланы из коммунистического рая, погоня за нею чекистов, защита беглянки разведслужбами других государств, провалы советских резидентов. Иными словами, раскрывается подноготная того мероприятия, которое Советское правительство проводило, о разоблачении которого догадывалось… Предупреждения Советского правительства действий не возымели, и Светлана Иосифовна сделала то, о чем ее попросили новые хозяева.

В 1970 году она влюбляется в архитектора Петерса, рожает дочь Ольгу, а в 1972-м оставляет мужа и перебирается на жительство в Англию. Дочь устраивает в школу-пансион, а сама предпочитает жизнь комфортабельной путешественницы. Объезжает почти весь мир. И в 1984 году, по просьбе сына Иосифа, доцента, доктора медицинских наук, приезжает на родину с желанием остаться здесь навсегда.

Желания же, как известно, меняются. Сменились они очередной раз и у Светланы Иосифовны. Простим ей непостоянство за «Двадцать писем к другу», простим, приведя письмо отца к дочери, которое писалось по настоянию души и которое могла бы написать ей и оставленная мать-Родина:

«Письмо Светлане.

Хозяюшка! Получил твое письмо и открытку. Это хорошо, что папочку не забываешь. Посылаю тебе немножко гранатовых яблок. Через несколько дней пошлю мандарины. Ешь, веселись…

…Погода здесь хорошая. Скучновато только, так как хозяйки нет со мной.

Ну всего хорошего, моя хозяюшка! Целую тебя крепко.

Секретаришка Сетанки-хозяйки бедняк И. Сталин.

8 октября 1935 года».