Мы подшивки ворошили,
Блатняков и воров шили.
Не гулял с пером и шилом
Клим Ефремыч Ворошилов.
Он, любя людей простых,
Сам шил воров и блатных.
Оппозиционная справка: в день операции М. В. Фрунзе на кремлевскую квартиру Сталина зашли Киров и Микоян, работавшие в то время один — в Закавказье, другой — на Северном Кавказе. Сталин сказал им, что на операции настаивает сам Фрунзе и такого же мнения придерживается хирург Розанов. Микоян предложил немедленно переговорить с Розановым, чтобы выяснить, почему он считает операцию необходимой. Розанов ответил, что считает операцию лишь целесообразной, исходя из того, что нарком обороны не сможет соблюдать режим язвенного больного.
На самом деле Фрунзе подвергаться операции не хотел. Бытует версия, что Сталин солгал Кирову и Микояну (ему представился удобный случай убрать видного партийного руководителя, наркома и заменить его на послушного и недалекого Ворошилова).
О Клименте Ефремовиче Ворошилове при жизни рассказано столько былей и небылиц, написано очерков, романов, повестей и песен, что, если их все собрать воедино, не хватит человеческой жизни для прочтения и прослушивания. Они на все лады превозносили «славного наркома» за военные успехи, которые были незначительны, но всегда так желанны, что не вспоминать их считалось преступлением. Песни же подхватывали эти были, разжигали их азартом, удалью и с ветром разносили их по миру.
А с нами Ворошилов — наш первый красный офицер.
Сумеем кровь пролить мы за эс-эс-эс-эр.
Эту песню подгоняла под бравурную бандурную музыку другая:
Подобьем вершины в дыму и огне,
Маршал Ворошилов на рыжем коне.
Не успевали первые две остыть, их догоняла лавиной третья:
Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И славный маршал в бой нас поведет.
Выигрывая победы не уменьем, а числом, командарм, однако, постоянно пребывал в высших эшелонах власти, ибо проявлял личную преданность Кобе-Сталину. Предан он ему был не без лести, но и не в столь откровенных проявлениях, какие демонстрировали, к примеру, Л. М. Каганович, А. И. Микоян, Н. С. Хрущев.
Роман Гуль свидетельствует:
«Крымской победой закончилась русская Гражданская война и карьера в ней красного маршала Ворошилова. Не будет преувеличением сказать, что самую крупную роль в победе красных над белыми сыграла 1-я Конная армия Буденного.
В этой парадоксальной победе — вся заслуга Ворошилова перед Кремлем: подлинно национальной, ярко-антикоммунистической, степной казацко-мужицкой силой Ворошилов разбил считавшиеся национальными армии белых генералов. Это именно он, донской слесарь, обратал буденновскую конницу недоуздком и на нем удерживал ее».
К. Е. Ворошилову при жизни удалось стать легендой и оставаться ею даже после того, когда из-за неудачи в финской (1939–1940 гг.) кампании пришлось расстаться с постом наркома обороны. Думаю, что читателю будет небезинтересно прочитать вот этот документ:
Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О работе тов. Ворошилова».
1 апреля 1942 г.
Строго секретно
1. Война с Финляндией в 1939–1940 гг. вскрыла большое неблагополучие и отсталость в руководстве НКО. В ходе этой войны выяснилась неподготовленность НКО к обеспечению успешного развития военных операций. В Красной Армии отсутствовали минометы и автоматы, не было правильного учета самолетов и танков, не оказалось нужной зимней одежды для войск, войска не имели продовольственных концентратов. Вскрылась большая запущенность в работе таких важных управлений НКО, как Главное Артиллерийское Управление, Управление Боевой Подготовки, Управление ВВС, низкий уровень организации дела в военных учебных заведениях и др.
Все это отразилось на затяжке войны и привело к излишним жертвам. Тов. Ворошилов, будучи в то время народным комиссаром обороны, вынужден был признать на Пленуме ЦК ВКП(б) в конце марта 1940 года обнаружившуюся несостоятельность своего руководства НКО.
Учтя положение дел в НКО и видя, что т. Ворошилову трудно охватить такое большое дело, как НКО, ЦК ВКП(б) счел необходимым освободить т. Ворошилова от поста наркома обороны.
2. В начале войны с Германией тов. Ворошилов был назначен Главнокомандующим Северо-Западного направления, имеющего своею главною задачею защиту Ленинграда. Как выяснилось потом, тов. Ворошилов не справился с порученным делом и не сумел организовать оборону Ленинграда. В своей работе в Ленинграде т. Ворошилов допустил серьезные ошибки: издал приказ о выборности батальонных командиров в частях народного ополчения, — этот приказ был отменен по указанию Ставки, как ведущий к дезорганизации и ослаблению дисциплины в Красной Армии; организовал Военный Совет Обороны Ленинграда, но сам не вошел в его состав, — этот приказ также был отменен Ставкой, как неправильный и вредный, так как рабочие Ленинграда могли понять, что т. Ворошилов не вошел в Совет Обороны потому, что не верит в оборону Ленинграда; увлекся созданием рабочих батальонов со слабым вооружением (ружьями, пиками, кинжалами и т. д.), но упустил организацию артиллерийской обороны Ленинграда, к чему имелись особенно благоприятные возможности и т. д.
Ввиду всего этого, Государственный Комитет Обороны отозвал т. Ворошилова из Ленинграда и дал ему работу по новым воинским формированиям в тылу.
3. Ввиду просьбы т. Ворошилова, он был командирован в феврале месяце на Волховский фронт в качестве представителя Ставки для помощи командованию фронта и пробыл там около месяца. Однако пребывание т. Ворошилова на Волховском фронте не дало желаемых результатов.
Желая еще раз дать возможность т. Ворошилову использовать свой опыт на фронтовой работе, ЦК ВКП(б) предложил т. Ворошилову взять на себя непосредственное командование Волховским фронтом. Но тов. Ворошилов отнесся к этому предложению отрицательно и не захотел взять на себя ответственность за Волховский фронт, несмотря на то что этот фронт имеет сейчас решающее значение для обороны Ленинграда, сославшись на то, что Волховский фронт является трудным фронтом и он не хочет проваливаться на этом деле.
Ввиду всего изложенного ЦК ВКП(б) постановляет:
1. Признать, что т. Ворошилов не оправдал себя на порученной ему работе на фронте.
2. Направить т. Ворошилова на тыловую военную работу.
АП РФ. Ф. 3. Оп. 50. Д. 10. Л. 67-8. Копия.
Я встретился с К. Е. Ворошиловым, когда он был не железным и не медным, а скорее серебряным наркомом. Окончательно опростоволосившись на фронтах Великой Отечественной, первый маршал некоторое время пребывал в тени, но в марте 1953-го снова вышел на свет и был избран Председателем Президиума Верховного Совета СССР.
За время пребывания на посту Председателя Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилов осуществил ратификацию ряда важнейших договоров, соглашений и протоколов, регулирующих отношения социалистической страны со многими государствами; о предоставлении займов и поставок товаров с Финляндией, об экономическом, техническом и культурном сотрудничестве с Афганистаном, Индией, Ираком; о торговле — с Канадой, Японией, Австрией и ФРГ.
В мае 1955 года в Варшаве был заключен договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и европейскими странами народной демократии.
Ради укрепления мира и дружбы между народами Ворошилов совершает поездки в Афганистан, Бельгию, Болгарию, Венгрию, Вьетнам, ГДР, Индию, Индонезию, Китай, Монголию, Непал, Польшу, Румынию, Турцию, Финляндию, Чехословакию.
В поездках Ворошилов заимствует лучший опыт не только по ведению народного хозяйства, политики и культуры, но перенимает и переносит на русскую почву и народные традиции других стран, которые к русским традициям не имеют никакого отношения.
Так, в Индии Клименту Ефремовичу пришлось по душе протокольно-ритуальные обряды при вручении послами верительных грамот. По утвердившемуся там ритуалу, послу перед вручением верительных грамот слоновьим шагом следовало промаршировать перед резиденцией президента, проследовать через длинный живой коридор салютующих мечами и алебардами военных и затем вручить верительные документы главе государства.
Старому кавалеристу так пришлась по душе показная мишура почестей, что он незамедлительно решил ввести и узаконить это новшество в СССР. Соответствующие службы стали срочно набирать команду почетного председательского кортежа из физически развитых, молодых, красивых и высоких офицеров. Я по лекалу подходил к лицам указанной категории и был зачислен в состав новобранцев. Претендентов отбирали по парам: блондина с блондином, брюнета с брюнетом, при этом обращалось внимание на сходство их фигур и лиц. Нас обрядили в жокейные камзолы с двумя рядами блестящих пуговиц, на левые бедра повесили сабли, на руки натянули лайковые перчатки, на головы фуражки с кокардами, и, как говорится, «пожалте бриться».
Гусары «бриться пожаловали». За два метра до подхода предполагаемого посла, они одновременно вынимали из ножен сабли, перекрещивались ими, вскидывали «под высь», резко опускали до уровня подбородка и механически дергали подбородки в сторону приветствуемого лица.
Может, до пенсии пришлось бы военным рядиться в камзолы с павлиньими перьями, если бы в России не было двух напастей: внизу — власть тьмы, а наверху — тьма власти. Узнал о нововведениях Ворошилова Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев, а узнав, решил подивиться — чого вин хочет? Продефилировал маршрутом посла мимо поедающих его глазами гусар, и на челе его блестящем не отразилось ничого. А коли не отразилось, значит, в блестящую голову вошли размышления, чого Климу подать: конституцию парадной империи или хрен с маслом. А так как ни того ни другого под рукой не оказалось, Хрущев изрек: «Лишнее это!» А если лишнее, значит, ндраву моему не препятствуй, и блажь была упразднена блажью. Очень разобиделся на друга Никиту Климент Ефремович, а виду Хрущеву не показал, ибо первой голове всегда виднее, как поступать голове второй. Однако и перед второй головой ой как много голов клонится. Явился Председатель Президиума в резиденцию. Поднялся на третий этаж на лифте и увидел, что пол лифта на три сантиметра не дошел до пола этажа.
Как это понимать? А понимать надо было как подготовленную диверсию: лифтер специально захотел, чтобы прославленный маршал зацепился ногой за пол, споткнулся и расквасил себе физиономию. И последовало:
— А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!
Ляпкиным-Тяпкиным в данном случае стал постовой, который непонятно о чем думает в то время, когда на вторую голову подготавливается диверсия. Следовательно, диверсионный лифт следует подвергнуть осмотру и ремонту, а пока они будут производиться, Председатель решил подремонтировать свое здоровье, и не где-то там, а в Сочи. Отдыхает. Прогуливается. Впереди и по бокам — резвые мальчики, сзади — прикрытие. Расчувствовалась вторая голова и запела: «Боже, царя храни!» — так проникновенно, хоть на амвон ставь.
А навстречу влюбленная парочка приближается:
— Дед, ты не поп? — интересуется кавалер.
Поперхнулся дед, слова поперек горла ребром встали, ни охнуть, ни продохнуть. Едва выдохнул:
— Что ты сказал?
А молодой петушок вредничает:
— Я спрашиваю, ты не поп?
У деда глаза расплакаться хотят от обиды, и уж тогда не кукарекать долго петушку.
Охранник, предвидя это, подхватывает хахаля под крылышко и шипит:
— Извинись сейчас же.
— Чего это я должен извиняться! — боченится петушок.
— Извинись, говорят, — наседает чекист. — Ты Ворошилова, Председателя Президиума Верховного Совета СССР, обидел. Представляешь, чем это для тебя может кончиться.
— Ты хочешь сказать, что этот сморчок — дед Ворошилов? Ну удивил! Ворошилов стройный боевой маршал. Подтянутый. Бравый. А этот…
— Приглядись, балда! — настаивает охранник. — Или всю жизнь жалеть станешь.
Присмотрелся петушок.
— Зина, — подругу спрашивает, — похож он на Ворошилова?
А Ворошилов бочком идет, бычком глядит и делает вид, что разговор его не касается.
Зина кладет подбородок на плечо хахаля, прикладывает руку козырьком — и в голос:
— Господи! Климент Ефремович, здравствуйте. Как чувствовать себя изволите?
А Ефремович все еще в прострации пребывает. Ибо не приучен ни с того ни с сего по мордасам получать.
— Климент Ефремович, — опамятовался кавалер. — Простите великодушно. Не признал. Клянусь честью, не признал. Извините.
— А, не признавши, можно обижать? — интересуется маршал.
— Нельзя, конечно же нельзя, — соглашается ухажер. — Да я ведь по случаю… Песня-то на молитву похожа… Ну и дернула нелегкая за язык!
Климент Ефремович вспоминает, сколько его самого дергал лукавый за язык, и смилостивился:
— На первый раз прощаю. Но впредь будь посдержаннее.
— Зарекаюсь! Зарекаюсь! — пританцовывает петушок. — Будьте здоровы. Пойте что хотите. Я удаляюсь. Я — молчок. Молчок. Молчок.
Климент Ефремович держит путь в гору, а на съезде с горы грузовая автомашина стоит. Снизу в кабине и кузове никого не видно.
«На тормозах ли она? — гадает впередсмотрящий, впереди идущий. — Не ровен час, не покатилась бы». И убыстряет шаги, чтобы первому подойти к грузовику.
Подошел. Поднялся на ступеньку. Заглядывает в кабину — мать честная, в кабине солдат девку под орех разделывает.
— На тормозах машина? — спрашивает служивый служивого.
— Иди на… — огрызается солдат. — У нас всё на тормозах.
Пока чекист проглатывал пилюлю, к машине подошел маршал.
— Кто в кабине? — интересуется.
— Так себе, — мнется гэбэшник.
Маршал решает лично удостовериться, как выглядит «так себе», и… кричит:
— Женись! Женись сейчас же. Обесчестил девушку и норовишь — в кусты.
Запишите его документы и проследите, чтобы женился. А то ищи ветра в поле…
Приняв столь важное государственное решение, Председатель Президиума спешит поделиться радостью с женой Екатериной Давыдовной и почти бежит к даче.
— Понимаешь, мать! — кричит от ворот. — Автомашину на дороге встретили. Поднимаюсь на подножку, а там, хи-хи-хи-хи-хи, солдат девку… — и рукой как саблей взмах делает. — Хи-хи-хи-хи-хи. Проверили документы. Жениться приказал…
— Что приказал? — подскочила над креслом хозяйка. — Да ты в своем уме? В своем уме, я тебя спрашиваю? А если не любит он ее, она его?
— Не любил бы, не стал… — резюмирует муж.
— Эхэ-хэ-хэ-хэ! А если тебе — забава, а ей на всю жизнь — мука мученическая? Разве можно так-то?
— Ты права, — соглашается маршал. — Так нельзя. Где чекист, который подбил меня в машину заглянуть? Где он, я вас спрашиваю? Глаза бы его не видели.
Назавтра маршал излечить душевное расстройство решил в кресле волейбольного судьи, заставив команду сотрудников сражаться с профессиональной командой города Сочи. По свистку вскинул мяч над сеткой и начал — потехе час.
Сочинцы колотили охранничков, как снопы обмолачивали. Они легко разгадывали их замыслы, пробивали блоки, обводили защиту, принимали лобовые удары. Словом, разделали под орех.
Но Ворошилов вдруг заявляет:
— Из Сочи не уедем, пока не победим в пяти партиях подряд.
И грянул бой, приморский бой, какого сроду не видали.
Мячи снежинками порхали. И дрогнул враг, и уступил.
А что ж судья? Что ж Клим Ефремыч?
А он кричал:
— Неужто немощь преодолеть вы не смогли?
Свистел. В ладони бил в азарте.
— Неужто выиграть трех партий у них не сможете, орлы?
Сражайтесь. Силы не щадите!.. —
Но солнце, плавая в зените, нагрело темя старику.
Сознанье деда помутилось.
Он вниз сошел, как Божья милость,
и спать улегся под стреху…
Почти шесть дней велось сраженье.
За пораженьем пораженье в слезах охранники несли.
А на седьмой их осенило:
— Друзья! Ни ловкостью, ни силой мы мастеров не победим.
Давайте их упоим, братцы, чтобы они не то что драться, —
Вязать бы лыка не смогли. —
И сделали, и упоили спортсменов так,
Что без усилий гусары в счете повели.
Пока те правду уясняли, мячи зевали и теряли,
Гусары, хитрые в финале, пять партий выиграть смогли.
Известно, после поллитровки — нет ни уменья, ни сноровки…
В борьбе, как после стометровки, поникли вице-короли…
А дед кричал:
— Виват и браво! Разбили сочинцев на славу.
Перенагрузки, тренировки на пользу, вижу, вам пошли.
В главе «Охрана» мною рассказывалось о задержании в апреле 1958 года вооруженного гражданина Н., в кейсе которого находилась фотокарточка, запечатлевшая задержанного у входа дачи Ворошилова в Подмосковье. В июне того же года Н. снова появился у Боровицких ворот Кремля и попросил соединить его для телефонных переговоров с отцом, Климентием Ефремовичем Ворошиловым. Дежурный поста начал мысленно сравнивать фотокарточку с оригиналом Ворошилова: Н. как две капли был схож с молодым Климентием Ефремовичем. Дежурный поста передал пришедшего ответственному дежурному по Кремлю, тот поинтересовался биографией пришедшего. Н. родился в 1920 году. Мать его ростовская казачка. По уверениям Н., он несколько раз встречался с отцом и отлично помнит его веселую поговорку: «Черт возьми, что мы будем смотреть». И просит дать ему возможность поговорить по телефону с отцом, но ничего не говорить о том Екатерине Давыдовне. Будем разумнее, убеждал Н., если вначале по телефону поговорит не он сам, а кто-то из дежурных, а затем трубку передаст ему.
Позвонили на дачу Ворошилову. Через несколько минут за Н. пришла черная «Волга», а дежурным комендант Кремля объявил по выговору за беспокойство Председателя Президиума Верховного Совета по пустякам во внеурочное время.
«Черт возьми, надо было лучше смотреть!»
Поговаривали, будто Климент Ефремович так играл на баяне, что удостоился записей в золотой музыкальный фонд радио. Мне слышать радийных музыкальных записей маршала не привелось, а живую игру посчастливилось при довольно странных обстоятельствах.
В 1954 году приемную Председателя Президиума заваливал письмами некий казак, уверявший, что служил под началом командарма Первой Конной, имеет отличия за храбрость и просит маршала помочь приобрести «настоящий баян, чтобы дать крылья забытым песням».
Письмоводители сочли просьбу казака вымогательством и докладывать о ней не стали. Но казак оказался настойчивым. Объявился в Москве собственной персоной. Вызнал, в какие дни и часы Ворошилов принимает, записался на прием и стал терпеливо ожидать. Шестым чувством, что ли, почувствовал кавалерист кавалериста, но дверь приемной кабинета Председателя распахнулась, маршал в полных регалиях осмотрел посетителей и, жестом пригласив казака, объявил:
— На сегодня прием окончен.
Просители нехотя разошлись. В кабинет с полным подносом последовала официантка, а через минуту-вторую под задумчивую мелодию два старческих голоса припомнили: «Полюшко-поле», «По долинам и по взгорьям» и «Черноглазая казачка подарила мне коня».
Два сивых старика, как два пасущихся на лугу сивых коня, увидели идущий по шляху кавалерийский эскадрон. Услышали зов трубача! И, забыв о годах, пристроились в хвост колонны и снова почувствовали себя рысаками.
Будучи жизнерадостным, активным, организованным человеком, Ворошилов умел и работать, и отдыхать. Водил автомобиль, был страстным охотником, отличным стрелком. Любил катанье на коньках, прогулки на лыжах, греблю, плаванье, игру в шахматы, в городки, а также гимнастику и верховую езду. Совершал длительные пешеходные переходы и даже в преклонном возрасте ежедневно проходил по десять — двенадцать километров. А при выезде на подмосковную дачу придерживался следующих правил: как только кортеж машин пересекал Кольцевую дорогу, выходил из машины в сопровождении охранников и легкой трусцой бежал до дачи. У дачи бегунов уже ожидали оседланные кони, в предвкушении скорой прогулки нетерпеливо перебиравшие ногами.
Охранники с маршалом вскидывались в седла — и аллюр — три креста — разносилось по кустам. Иногда прямо в седлах нарком проводил рекогносцировку на местности и поездки по азимуту. К лукам седел прикрепят охранники планшеты с картами и повышают военное образование. И будто бы неведомо было чудаку-маршалу, что сотрудники уже отстояли на ногах по восемь, а то и по десять часов. И блажь физкультурного зуда с десятикилометровыми пробежками и тридцатикилометровыми скачками им была не только не по силам, но и не по душе.
Но, видно, бес вселился в последние годы в маршала. Дня не проходило, чтобы он кого-то не проучивал или не пропесочивал. И пробегут нормально ребята, и прогарцуют лихо, а все неймется седому. Объезжает кавалькаду и придирчиво всматривается, у всех ли по форме застегнуты пуговицы, правильно ли держат ноги в стременах. Попытается кто-то на минуту выпростать из стремян ноги, чуть порасслабиться, как свирепым коршуном налетит и начнет разнос и в Бога, и в душу и в Матерь Божию, такой горячий — за десять метров опалиться можно. Не попадайся под горячую руку — или схлопочешь по первое число.
На поля снега навалило коням по брюхо. Вместо положенных тридцати километров проскакали лишь двадцать. Перегрелись аргамаки, пар столбом валит. Чтобы не застудить животных, наездники держат их в шенкелях, заставляют находиться в спортивной форме. Но на деда находит.
— Кто живет в Подушкино в пятом доме слева?
Охранники замолкают.
— Кто в пятом доме слева живет, спрашиваю. Федоров, узнать.
Федоров, по-соколиному пригнув голову, с места в карьер скачет в Подушкино выяснять биографии жильцов дома. Там на всех сведения имеются. Пока выясняет, остальные кавалеристы осваивают бой «конного вихря» с наседающими на него со всех сторон противниками. Смерчем гоняют коней по кругу, как некогда гоняли их наши предки, отбиваясь от’ окружения врага. Командарм круг то сужает, то расширяет до восьми крупов, подразумевая при этом то засилье противника, то его опрокидывание.
Черным кречетом возвращается из пурги Федоров. Свечой поднимает коня перед командармом и, встав на стременах, рапортует:
— Товарищ маршал, в пятом доме поселка Подушкино живет кузнец Терентий Хохлов с дояркой Полиной. Они наклепали пять сорванцов и намылились делать шестого…
Смехом зашелся маршал, точно орешки стал раскалывать, и пытает:
— Откуда известно, на что они намылились?
— Да сидят перед четвертью первака. А свечки осталось вот такой малюсенький огарочек. А в темноте, известно, люди начинают на ощупь ходить. А когда начнут друг друга щупать, дойдут до желания сварганить шестого.
Весело маршалу. Былинкой покачивается в седле и заключает:
— Все! Будя. По домам. На сегодня хватит.
И поехал, напевая:
— Мы возьмем богиню Нику, надерем богине сику.
С приходом на работу в Верховный Совет красный маршал по привычке распоряжения отдавал с ходу. Но партикулярные советники глубоко отличны от вышколенных гусар и в исполнении дел неповоротливы и ленивы. По большей части они предпочитают откладывать дела на завтра, на потом.
Скорый же на реакцию маршал того не замечал и продолжал сыпать приказы за приказами направо и налево, искренне веря в их безотлагательное и точное исполнение. О поздравлении с семидесятилетием бельгийской королевы ближайшим своим помощникам М. А. Морозову и Л. А. Щербакову напомнил между вручениями послами верительных грамот, походя заменив слово «бельгийскую» на слово «английскую».
Из практики же известно: если ответственное дело поручается нескольким исполнителям, можно быть уверенным, что оно точно исполнено не будет. Так и случилось. Телеграмма с сердечными поздравлениями по случаю семидесятилетия бельгийской королевы ушла к восемнадцатилетней королеве Англии. Посол СССР в Лондоне ошибку обнаружил, исправил и переслал телеграмму адресату, но не преминул поставить Ворошилова в известность об ошибке его канцелярии. Гром угроз разносился по анфиладам резиденции свыше трех месяцев, но наказания не последовало.
Есть у Ивана Андреевича Крылова мудрое изречение, как пить дать адресованное Ворошилову: «Про взятки Климычу читают, а он украдкою кивает на Петра». Пытались письмоводители читать Ефремовичу многочисленные письма о взяточниках. Слушал проникновенно. Горячился, хоть ушатом воды охлаждай. И — ничего не делал. Приносили письма и о поборах. Свечой вскидывался, как перед кавалерийской атакой. Воздух рукой рубил, и все из года в год повторялось снова и ладом. Поуныли бумажные души. А приуныв, стали из приемной разбегаться. Работа-то не пыльная, да больно щепетильная. Щиплет и трясет по ночам душу, как осеннюю грушу.
Собственная «кочка» зрения заставляет думать, что король царствует, но не управляет. Утром встречаться с ним не хочется, но надо. А совесть неистово уводила поближе к истине.
Но Председатель Президиума, наученный опытом, для проверки знаний через некоторое время отдал указание поздравить с юбилеем короля Голландии. При проверке выяснилось, что подчиненные ничему не научились. Справок не навели, в справочники не посмотрели и телеграмму королю Голландии настрочили.
Текст от Председателя Президиума вернулся с пометками: «Голландским бывает только сыр, х… и референт».
Остыть от возмущения не успел, тут президент Индонезии пожаловал и, как прозрачный намек, презентовал Ворошилову сандаловую ширму: «…спи-де спокойно, дорогой товарищ!»
Такого вынести боевой маршал не мог.
— На что мне ширма? — спрашивал. — Заберите, кто хочет.
И один охранничек принял слова Ворошилова за истину в первой ипостаси. Уговорил офицера-молодожена, проживающего в общежитии, забрать необычную ширму себе. Выволокли ширму из кабинета, а их догоняет крик, похожий на вопль:
— Вы с какой стати за королевскую меблю хватаетесь?
Говорят, что тогда и образовался неологизм «мебля» от слова «мебель»… потому что очень часто похожее слово фигурировало и превратило слово «мебель» в «мебля».
А по другой версии, один из сотрудников при крике Председателя от неожиданности промычал «ме», второй ругнулся «бля», а третий объединил два слова вместе: получилось «мебля». И теперь, когда хотели обругать никчемное или чужое столярное изделие, говорили «мебля», и всем становилось понятно что к чему.
Неладные дела происходили у командарма в последние годы, и, кажется, есть тому объяснение. В 1959-м обреченно заболела его постоянная спутница, жена Екатерина Давыдовна. Врачи признали рак и постановили увезти обреченную в больницу, полунамеком давая понять о болезни мужу. Но по взглядам врачей и по вкрадчивым голосам он догадался что к чему. Попросил разрешения с супругой повидаться. Присел на краешек ее постели, взял за руку и, показывая на заходящее солнце, запел:
Глядя на луч пурпурного заката…
Жена подтянула.
Два белых облетающих и отлетающих одуванчика старческими голосами прощались друг с другом навсегда. Романс кратковременности жизни констатировал жизнь. Ибо прошел с певцами по жизни пятьдесят лет. Не завидное ли это постоянство?
Душа Екатерины Давыдовны в мир иной отошла в апреле 1959-го, а, как заявлено в печати, в мае 1960-го Климент Ефремович «по личной просьбе» был освобожден от обязанностей Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Однако отправляли его на пенсию не по желанию, а по старости. К власти привыкшие с властью расстаются труднее, чем с женой.
Многое стал забывать почетный ветеран, часто ошибаться. Пусть на моей совести останутся сообщения о поздравлениях с юбилеями королев бельгийской и голландской. Пытливый читатель уяснит что к чему. С почестями отправленный на пенсию, Ворошилов первые дни просто не знал, куда себя девать, и две недели кряду приезжал в скверик Кремля к фонтану, садился на раскладной стульчик и спрашивал:
— В каком кабинете Брежнев сегодня? В верховном или в цековском?
— В верховном, Климент Ефремович, — отвечали.
— Ну зачем ему два кабинета? Нельзя сидеть на двух стульях. Ну да ничего, я терпеливый. Дождусь, когда выйдет в цековский кабинет, а я тут как тут: займу свой и никуда не выйду.
Убаюканный радужными мечтами, маршал засыпал и… просыпался на даче. Силился вспомнить, что произошло. И не вспоминал. Наконец придумал для себя работу. Выходил с адъютантами на угол и принимал просьбы народа, которые адъютанты записывали в блокноты. А вообще, дряхлел тяжело: забываясь, шел не туда, падал. Ему часто стал чудиться колокольный звон — «Слышите?».
Последний раз я встретился с Климентом Ефремовичем в апреле 1966 года, во время работы XXIII съезд партии, на временном посту при входе в комнату Президиума из зала заседаний Большого Кремлевского дворца, где Президиум съезда в перерывах решал неотложные дела.
Лично Брежнев распорядился Ворошилова в комнату Президиума не пускать. Было от чего. Ворошилов стал многоразговорчив. Других не слушал и не слышал из-за глухоты. Без умолку говорил о чем-то своем, никому не интересном. Распоряжение Брежнева, казалось бы легкое к исполнению по отношению к другим, оказалось очень трудно применимым к Ворошилову. Человек, всю жизнь беспрепятственно проходивший через все мыслимые и немыслимые советские заслоны, представить себе не мог, что его когда-то и где-то смеют не пустить. Он шел — и все! По привычке пошел и в комнату Президиума. Не зная еще о глухоте наркома, я попытался объяснить ему, что заседание Президиума ЦК закрытое. Но старый, не желая ничему внимать, пробивался как таран. Когда же я попытался преградить ему путь, стал меня отталкивать. Сопровождал Ворошилова прикрепленный Иван Котухов. Видя, что дед распаляется, я стал звать Котухова на помощь.
— Иван, — звал я. — Заседание Президиума закрытое. У вас приглашения нет. Я не могу пропустить Климента Ефремовича. Забери его.
Однако Котухов, как и Ворошилов, делал вид, что он меня не слышит. В то же время Ворошилов уже, как заяц в барабан, колотил кулаками в мою грудь.
— Иван, ты же видишь, что происходит. Я так долго не выдержу. И тебе тоже тогда не поздоровится. Уведи Климента Ефремовича. Успокой. Объясни ситуацию.
Котухов вежливо взял маршала под руку и стал не то дышать, не то шептать ему что-то на ухо. Из этого следует, что жажда жизни и деятельности не оставляла К. Е. Ворошилова до конца его дней. Он радовался каждой травке, всякой мелочи и скончался в ночь на 3 декабря 1969 года, в возрасте восьмидесяти восьми лет.