Возле вождей

КАК МАЛО ПРОЖИТО, КАК МНОГО ПЕРЕЖИТО

Фрола Романовича Козлова (1908–1965) по одним предположениям паралич разбил из-за простуды, по вторым — из-за нервного потрясения, когда Хрущев грубо накричал на него за то, что временно исполняющий обязанности премьера Ф. Р. Козлов оставил на целине гурты зерна зимовать под открытым небом.

Не берусь ставить медицинские диагнозы, но осенью 1962 года я выезжал на охрану членов Политбюро и их гостей на охоту в Завидово. Охота была удачной. На радостях охотнички сообразили вкуснейшее жаркое из кабанятины и лосятины, изрядно подкрепились. И пока большинство потешалось анекдотами да співало пісні, единственная женщина из состава правительства Екатерина Алексеевна Фурцева, сославшись на утомление, удалилась в уединенный охотничий домик, стоявший в пятидесяти метрах с левой стороны за тыльной стеной основного дома.

С неба валил густой снег с дождем, погода к веселью не располагала, а красивая, экстравагантная женщина недавно была выведена из состава Политбюро, Президиума ЦК КПСС только за то, что осмелилась самолично вывезти из Югославии мужа-посла, страшно переживала несправедливость владычествующего Хрущева и в подпитии боялась высказать ему все как на духу.

Ее самоудаление мужчин обескуражило, однако они сделали вид, что ничего исключительного не произошло, но каждый как бы завязал в уме узелок на память.

Мужские посиделки затянулись глубоко за полночь. Но вот заядлые охотнички отправились на покой, дабы вовремя быть на местах при зоревании зверя, а «охотнички до клубнички» захотели подышать свежим воздухом. Первым подышать озоном около уединенного охотничьего домика вышел бровеносец. Встал в простенок, где к смоляному запаху сосен и прелых листьев примешивался тонкий аромат духов. От него кругом шла голова и фантазия призывала к свершенью гусарских подвигов.

нашептывал скабрезную частушку бровеносец и чутко прислушивался к легким шагам женщины за стеной.

«Э, едрена-зелена, была не была», — по-гамлетовски подумал бровеносец и только вознамерился нажать кнопку дверного звонка, как услышал чавкающие по грязи нетвердые шаги родинконосца А. Н. Косыгина, который напрямую шел к тому же домику, только не к двери, а к окну. Шел сторожко, с оглядочками, но как к себе домой. Втянув ноздрями запах дыма чьей-то сигареты, притормозил. Закружил на месте. Встал. Отломил веточку. Прислушался.

Замер, насторожился и бровеносец.

Два охотничка до «клубнички» решали, кому из них уйти, а кому остаться, и услышали прущего напролом через кустарник третьего. Двое притаившихся мысленно чертыхнулись: куда-де смотрит охрана, если так вот бесцеремонно можно переть куда угодно, где угодно. Но только подумали, как охрана соизволила заявить о себе самым грозным образом.

— Стой, кто идет? — разнесся окрик часового. — Стой, стрелять буду! — И по территории усадьбы затрезвонила сирена тревожной сигнализации.

Бровеносец с родинконосцем кинулись в разные стороны, по-заячьи изобразили несколько прыжков и, оказавшись возле главного дома, перешли на лениво-вальяжную походку.

— Это вы не спите, Леонид Ильич? — спросил ро-динконосец бровеносца.

— Собираюсь, но перед сном полезно прогуляться… А вы, Алексей Николаевич, чего припозднились? Не заболели ли?

— Здоров. Здоров. Тоже перед сном освежиться захотелось.

Спокойные голоса степенных людей охрану успокоили, но не успокоили третьего гуляющего.

Двое от охотничьего домика прекрасно видели ярко освещенный главный дом, третий же, а им был Фрол Романович Козлов, в момент включения тревожной сигнализации находился на средине пути к цели, в тени густого сосняка. Не желая попадаться охране на глаза, он сначала ринулся к уединенному охотничьему домику, но, увидев, что от него отделились две тени, принял их за охранников, с тропы резко свернул в сторону и кубарем скатился в овраг. Это на первых порах спасло его от позора, но он не подозревал, какие мучения его ждали впереди.

В овраге Фрол Романович подождал затишья и попытался выбраться наверх. Но не тут-то было. Склоны оврага оказались очень скользкими. Не то что выбраться, а и подступиться к ним было нельзя. На дно оврага сползла лавина снега и образовала месиво, наполовину с глиной и водой. По склонам текли потоки жижи, засасывающие ноги и руки незадачливого барахтающегося «охотника», а затем, как бы насмехаясь над ним, снова и снова скатывали с пластами селя в образовавшееся месиво и не отпускали.

Дежурный караула, проводив припозднившихся брове-носца и родинконосца, успокоиться все же не мог. Он отлично соображал, что за бес понес каждого из них к одинокому охотничьему домику… Но он отчетливо видел на снежной дорожке отпечатки не двух, а трех пар разных следов. Кому принадлежали третьи? Этот вопрос и волновал его пуще всего. Для безопасности он решил все проверить до конца. Засветил фонарь, пригласил местного егеря с овчаркой и отправился на осмотр территории. Собака с ходу повела себя неспокойно. Постоянно отфыркиваясь, металась по кустам и, поскуливая, тянула поводок влево от дороги. Проводник решил, что ей хочется помышковать, и одернул собаку окриком. Но на окрик из глубины оврага донесся страдальческий голос:

— Помогите! Помогите кто-нибудь! Замерзаю. Сил больше нет.

Дозорные направили на голос лучи фонарей и на дне оврага увидели нечто невообразимое: в овраге стоял столб рыжей глины, с маковки до земли залепленный грязью и листьями, в котором с трудом угадывался человек. Его волосы слиплись, лицо стало сплошной маской с едва заметными щелками глаз.

— Кто вы? Как сюда попали? — почти одновременно переспросили дозорные, передернув затворы оружия.

— Уберите оружие. Козлов я. Фрол Романович Козлов. Не поднимайте шума. Помогите поскорее выбраться, зуб на зуб не попадает.

Военные были ребятами смекалистыми. Кинули Козлову бечевку, вызволили из оврага, через потайной вход ввели в особняк. Приготовили горячую ванну. Перестирали белье. Высушили. Выгладили.

Зоревать Фрол Романович не вышел, отсыпался. Зато когда пришел в себя, помог повару приготовить такой вкусный грузинский шашлык, что, отведав его, каждый из охотников счел своим долгом поднести Козлову часть своих охотничьих трофеев. Так Фрол Романович, по сути не принимавший участия в последней охоте, охотничьими трофеями располагал наравне с другими.

Однако после столь необычного потрясения он начал аритмично дробить ногами и при ходьбе корпус его тела шел как бы чуть-чуть впереди, а ноги — несколько сзади. Затем они стали отставать еще больше, пока не выяснилось, что молодой здоровый организм исподволь разбивает паралич.

Имеется и еще одна версия внезапной болезни Козлова. На заседании Политбюро Хрущев в гневе метнул мраморное пресс-папье в голову Ф. Р. Козлова, который курировал в то время органы госбезопасности за то, что они «проморгали» предательство Пеньковского. Этот высокопоставленный деятель разведки прямо из своего служебного автомобиля передавал информацию разведслужбам Запада. Пресс-папье влепило козлу отпущения прямо в лоб. На следующий день его парализовало, и он так и не смог восстановить своего здоровья.

Врачи Четвертого управления Минздрава приложили максимум усилий, желая поставить больного на ноги. Изобрели даже нечто схожее с передвигающимися на колесиках брусьями, опираясь на которые больной мог бы передвигаться. Но, к сожалению, Фролу Романовичу все это не помогло.

Вот почему в памяти моей нет-нет да и возникает сырой, промозглый овражек и его величество нелепый случай, похитившие у молодого, полного сил и энергии мужчины его здоровье, жизнь и судьбу. Воистину, ничего из жизни вычеркнуть нельзя.

Сергей Никитич Хрущев уверяет, что его отец предполагал сделать своим преемником секретаря ЦК, члена Политбюро Ф. Р. Козлова. Он как будто бы сильно переживал болезнь соратника. После инсульта Козлов находился на даче, неподалеку от Успенского. Н. С. Хрущев поехал навестить его. Миновав зеленые ворота, машины остановились у подъезда дома. Больной лежал на подушках. Бледное лицо отсвечивало желтизной. Речь его была бессвязна. Врачи уверили Персека, что работать Ф. Р. Козлов больше никогда не сможет. Преемник не состоялся.