Возле вождей

ОБОЖГЛА ЗАРЯ ОТЦА ЛАЗАРЯ, СМЯЛА ФУРИЯ СЫНА ЮРИЯ

Лазарь Моисеевич Каганович, как оговаривается его племянник Стюарт Каган в книге «Кремлевский волк», «был, мягко говоря, дьяволом… был распространителем зла, направленного против собственного народа, известным представителем террористического аппарата в годы правления Сталина в Советском Союзе».

Много нераскрытых тайн унес он с собой, и одна из них — сын «последнего страшного старца» Юрий, который при жизни Сталина проделывал на территории Кремля такое, что и вообразить невозможно.

В четыре часа осенней ночи он нажимал в квартире кнопку тревожной сигнализации и поднимал кремлевский гарнизон по тревоге. В полном боевом снаряжении сломя голову неслись к исходным рубежам воинские части, по брусчатке тарахтели колеса станковых пулеметов, громыхали броневики времен Гражданской войны, звякали приклады винтовок: гарнизон занимал боевые позиции.

В то же время военнослужащие резерва кубарем скатывались с кроватей через жен, впопыхах пытаясь затолкать ноги в узкие рукава гимнастерок, спросонья путая их со штанинами галифе. Одна из жен вместо трусиков натянула на попу майку мужа и, полагая, что у нее лопнула резинка, левою рукою придерживала майку, а правой помогала мужу собрать необходимые принадлежности. Муж же никак майки не мог найти и, когда обнаружил, где она, воевать раздумал.

Жена второго вместо боевого положила в кобуру мужу игрушечный пистолет. их малыша и поцелуем благословила на ратные подвиги. Ошибка у служивого обнаружилась лишь перед строем боевых товарищей. По команде: «Заряжай!» — заряжать, как оказалось, было нечего. И поскольку войны не наступило и тревога оказалась проделкой сорванца, этот горе-муж был срочно отправлен домой за боевым оружием. Каково же было его удивление, когда дома он застал ползающего по полу сына с боевым пистолетом, а около него кошку, лапой раскатывающую по полу патроны.

Однако Юрию проделка сошла с рук безболезненно. Ибо ровно через неделю он затопил в Кремле печь обжига в огромных, сваленных в пирамиду бетонных трубах. До того он несколько недель собирал и сносил в них щепки, палки, бумагу, и когда обнаружил, что трубы полны, поджег их содержимое. Печь получалась впечатляющая: огонь валил из всех двенадцати выходов, да так весело, что трубы начали трескаться, шелушиться и палить «пулеметными» очередями.

Гарнизон вновь подняли по тревоге. И когда пожарники, обжигаясь паром и дымом, раскатывали раскаленные огненные цилиндры, Юрий, весело взвизгивая, за кисейной занавеской выделывал зажигательный еврейский танец «хава нагила». Ждали, что теперь-то наказание обязательно последует, и, к сожалению, снова в ожиданиях обманулись. Юрий наказан не был.

Знал ли о проделках Юрия генерал Н. Власик? Полагаю, не только знал, но знал даже в картинках и не доложить Верховному о случавшемся не мог — докладывал. Однако по отношению к Юрию допускалось безалаберное попустительство и со стороны родителя кровного, и со стороны родителей приемных. Не потому ли, что приемные наказать шалуна опасались, а кровный не хотел, ибо сожалел, что кровинушка-детинушка и так волею судеб наказан.

Прирожденным хулиганом Юрий не был. Почитал приемных отца и мать, уважал мнение посторонних. Любил созорничать? Но кто в его возрасте не озоровал; озорство — не преступление, если озорник сознает грани, их разделяющие. Не являлось ли это своеобразным протестом против несправедливости, допущенной к нему взрослыми? В нормальной семье никто из взрослых в четыре часа утра несовершеннолетнего ребенка на прогулку одного не отпустит. А Кагановичи отпускали, ибо поднятая им тревога произошла именно в четыре часа утра.

Возникает вопрос: почему у Юрия Иосифовича, то бишь Лазаревича, не было контактов с детьми тогдашних членов Политбюро? Что он, рыжий? Обсевок? Не та в поле ягода?

Да нет! Мальчик как мальчик. Красив. Крепок. Прекрасно сложен. Не обделен умом и находчивостью. А вот, поди ж ты, обходили его вниманием обласканные вельможными родителями дети. Жалко, что обходили. Но обходили, и это очень бросалось в глаза. Даже нам Юрия хотелось приласкать, пожалеть и на шалости его смотреть сквозь пальцы.

Л. Н. Васильева в книге «Кремлевские жены» изрекает: «Разговоры о женщинах из семьи Кагановича напрасно волнуют воображение желающих кое-что узнать из личной жизни Сталина. Майя Лазаревна Каганович, которую сегодня называют «невенчанной женой Сталина», сказала мне, видимо привычно при этом поеживаясь: «Ой, это такая чушь! Когда пошел этот слух, я была пионеркой. Мы в семье страшно боялись, чтобы до Сталина не дошло».

Но пионерами и пионерками были до четырнадцати лет. Пионервожатыми — без определения возраста. Так что посчитаем возражения Майи Лазаревны и Ларисы Николаевны, мягко говоря, неубедительными.

Ходили слухи о сестре Кагановича, враче Розе. В той же книге внучатого племянника Кагановича Стюарта Кагана Роза описана пышно.

Лариса же Николаевна, ничтоже сумняшеся, вот каким образом легко и произвольно решает пребывание на земле Розы Моисеевны Каганович?

«— Кто такая Роза Каганович? — спросила я Серафиму Михайловну, сноху Кагановича.

— Не было такой».

Непостижимо.

Спрашивает Лариса Николаевна почему-то не Юрия Кагановича, сына Розы (?), не племянницу Майю, а сноху.

Подумаешь, велика важность, была — не была. И снимает вопрос о существовании на земле человека, как пену сдувает: «Не было такой».

Но вот что сообщает более посвященный человек Серго Берия: «Сестра или племянница Кагановича Роза… не была женой Иосифа Виссарионовича, но ребенок от Сталина у нее был.

Сама же она была очень красивой и очень умной женщиной и, насколько мне известно, нравилась Сталину. Их близость и стала непосредственной причиной самоубийства Надежды Аллилуевой, жены Иосифа Виссарионовича.

Ребенка, росшего в семье Кагановича, я хорошо знал. Звали мальчика Юрой. Помню, спросил у дочери Кагановича (той же Майи). Она смутилась и не знала, что ответить. Мальчишка очень походил на грузина. Мать его куда-то уехала, а он остался жить в семье Кагановича».

То же утверждал в своих книгах Владимир Алексеевич Солоухин, несколько лет прослуживший в Кремлевском полку специального назначения во времена проживания на его территории многих семей членов Политбюро, в том числе и семьи Кагановича.

Приведу свидетельство еще одного посвященного в закулисные тайны кремлевских вождей, а именно Якова Иосифовича Джугашвили, старшего сына Сталина.

Группа армий «Центр», 14-й отдел переводов. Из допроса русского пленного старшего лейтенанта Якова Иосифовича Джугашвили из 14-го гаубичного артиллерийского полка:

«Мнение о том, что в настоящее время Сталин состоит в третьем браке с Каганович, было охарактеризовано как байка».

Уточняю: охарактеризовано как байка то, что отец Якова Иосиф Виссарионович состоит в браке с Розой Каганович. Но сын Сталина не заявляет, что таковой в жизни нет и не существовало.

Что касается вопроса о браке его отца с Каганович: немцы в этот период усиленно распространяли листовки с текстом о Розе Каганович как о жене Сталина, стремясь вызвать у красноармейцев и советских граждан антисемитские настроения для разложения армии и тыла своего противника. Разведка рейха не могла строить свою политику на мифической Розе Каганович. Следовательно, она была. Жила. Дышала. Любила и была любима. От скоропалительных связей детей в семье не берегут, а передают на воспитание в другие руки.

И еще один штришок: Л. Н. Васильева в своей книге «Кремлевские жены» утверждает, что Юрий Каганович умер в 1951 году от рака легких в Нижнем Новгороде. Но того Юрия, о котором идет речь и который рос в Кремле у нас на глазах, я последний раз видел 9 марта 1953 года на траурном параде на Красной площади в Москве в день похорон Сталина.

Не могу объяснить, чему он безудержно радовался в день похорон самого дорогого для него, самого почитаемого и самого влиятельного человека. И не один радовался, а вместе с отчимом Лазарем Моисеевичем. Тот и другой не только не сдерживали своих эмоций, но и умышленно демонстрировали их, как бы пытаясь поскорее донести до восприятия других. А когда видели, что радость одного принята и понята другим, распалялись еще больше, казалось, появись у них крылья, веселыми жаворонками запорхали бы они над трупом, да еще и звонкие мелодии расплескали.

Неверящие могут в этом убедиться, обратившись к кадрам кинохроники тех лет и внимательно рассмотреть воинскую колонну, стоящую третьей по движению с левой стороны Мавзолея и первой справа по ходу движения, а затем перевести взгляд на стоящего слева по фронту на трибуне Мавзолея Лазаря Моисеевича и убедиться кощунственной, нечеловеческой радости этих двух лиц в день вселенского траура.

Стюарт Каган подтверждает высказывания сыновей Берия и Сталина:

«После добровольного ухода из жизни любимой и единственной жены Иосифа Виссарионовича Сталина Надежды Сергеевны Аллилуевой у Генерального секретаря ЦК ВКП(б) появилась гражданская жена Роза Моисеевна Каганович, родная сестра Лазаря Моисеевича.

С огромными черными глазами, смоляными, с фиолетовым отливом волосами и красивым точеным носом, эта женщина была исключительной привлекательности. Среднего роста, с сильными ногами, широкими бедрами и тонкой талией, она исповедовала жизненный принцип «все хорошо, что хорошо для евреев». Ей было 37 лет, и они встретились с братом Лазарем в доме № 2 на площади Дзержинского, где брат в то время работал.

Разговор начал Лазарь:

— Ему сейчас необходим такой человек, как ты… Нужен врач, которому бы он мог довериться. Тебя он знает, потому поверит тебе и поверит твоему лечению.

Второе: ему нужна более устойчивая семейная жизнь. Его дочери Светлане шесть лет. Мы должны, мы обязаны устроить ему семью.

Наконец, ты должна стать своего рода якорем, женщиной, которая не будет ему мешать, не станет с ним спорить, женщиной, которую он в конце концов начнет призывать и сам зайдет к ней, как в тихую гавань…

Роза словам брата внимала проникновенно и безоговорочно восприняла их к действию. Войдя в семью Сталина, она прежде всего переделала сталинскую дачу. Наклеила неяркие обои, завезла новую мебель и дважды в неделю начала организовывать развлечения, устраивала приемы, приглашая на них своих друзей, и прежде всего близкую подругу, врача Надежду Булганину».

Тогда же Лазарь Моисеевич с помощь торгового представителя Михаила Моисеевича Кагановича, родного своего брата, разыскивает эмигрировавших в США родственников, Левика и Морриса Кагана.

Зачем разыскивает?

До сих пор остается тайной.

Однако о том узнает И. В. Сталин и распорядится арестовать М. Кагановича, обвинив его в шпионаже в помощь иностранного государства. Допрос поручается провести специальному представителю Политбюро А. И. Микояну прямо в кабинете хозяина дома № 2 на площади Дзержинского, то есть в присутствии Л. М. Кагановича. Почему именно в этом доме, именно в присутствии Лазаря Моисеевича, остается загадкой. Для устрашения брата? Или для утверждения, что вождь Л. М. Кагановичу по-прежнему доверяет?.. Сплошные тайны и загадки.

Скорее же всего, думается, для демонстрации неминуемого наказания всякого, кто позволяет себе отклоняться от норм социалистической этики и законности Советской страны.

Родственники подследственного, до конца не понимая трагедийности создавшегося положения, бросаются за помощью к всесильному Лазарю, умоляя его спасти брата, помнить голос крови. Но Лазарь зорок. Он чувствует, что за каждым шагом загнанного в клетку мышонка внимательно следит усатый кот, и потому грубо одергивает несмышленых родичей:

— У меня всего один брат — Иосиф Сталин, и забудьте о голосе крови.

Время допроса приближается. В кабинет железного наркома в черной каракулевой блестящей бурке, в черкеске с серебряными газырями, бостоновых галифе и шевровых сапожках с инкрустированным кинжальчиком на боку легко впархивает Анастас Микоян в сопровождении свиты.

— Вызывайте! — распоряжается.

Вводят Михаила. Он утомлен. Обескуражен. Никак не может сориентироваться, куда и зачем его привели, но, увидев стоящего среди кабинета брата, оживает. Происходящее кажется ему теперь не таким уж страшным. Появилась надежда на спасение. Он бы кинулся к брату с объятиями, если бы не наручники.

Микоян приказывает наручники снять. Но что происходит с Лазарем? Он не только не спешит поприветствовать брата, но даже и не подает ему руки, взглядом удерживая подследственного на почтительном расстоянии и в то же время поводя глазами с брата на дверь в туалет. Делает он это столь искусно, что получается как бы покачивание головой от недоумения, как подобное недоразумение могло случиться с его родным братом, его постоянным советчиком, с братом Михаилом. Но, выдержав паузу, как бы оттаивает, снисходит, делает движение навстречу, давая возможность арестованному довершить остальное. Левой рукой при этом обнимает брата, а правой, чтобы Михаил почувствовал, с нажимом на тело брата опускает ему в карман пистолет. Михаил по инерции еще улыбается. Улыбается и Лазарь. Но, Боже, что это за улыбки? Увидела бы сейчас эти улыбки их покойная мать, в могиле бы перевернулась.

Братья встречаются глазами, и Лазарь который раз, только с более твердой решительностью, указывает брату глазами на туалет.

— Заключенный просится в туалет, — говорит Лазарь Микояну. — Невмоготу ему.

— Разрешаю, — снисходит специальный представитель, не поднимая глаз от бумаги.

Лицо Лазаря мрачнеет. Михаил отводит глаза и скрывается за дверью. Раздается хлопок выстрела. Конвоиры кидаются в туалет и видят распластанного окровавленного Михаила. Пуля вошла в правый висок и разворотила левый. Никакой записки при нем не оказалось.

— Ты? Твоих рук дело? — взвизгнул Микоян.

— Я! Моих! В нашем роду не должно быть и не будет шпионов! — громко произносит Лазарь и отворачивается от лежащего в крови мертвого брата.

Родственникам так же, как и комиссии по расследованию, стало ясно, что волей и рукой Михаила водила рука Лазаря. Ясно это было и Розе. Одно ей не ясно — зачем и почему Лазарь так поступил. И потому она на второй день пожаловала в злополучный кабинет за объяснениями к брату. И, едва захлопнув за собой дверь, спросила:

— Зачем ты это сделал?

— Я боюсь! — ответил Лазарь. И, перейдя на шепот, добавил: — Боюсь. Помнишь, наша мама говорила: каждую историю всегда можно изложить трояко: по-твоему, по-моему и в соответствии с истиной. И никто никогда не узнает, какова истина… Нам еще много надо сделать, Роза, так много сделать, и ты мне нужна. Ты нам всем нужна, больше, чем ты думаешь. Увидимся сегодня вечером за ужином и поговорим. Мы поговорим, как никогда раньше… Ты нам нужна!

Роза с внимательной грустью посмотрела в глаза брату, и их взгляды потянулись друг к другу с решимостью понимания.

Наверное, поставляя сестру Розу вождю, Лазарь Моисеевич вначале действительно заботился о нем, как о друге, не без тайного умысла заполучить в родственнички всесильного грузина. Когда же подозрения Сталина к евреям достигли апогея, Л. М. Каганович решил круто пересмотреть свои позиции.

24 августа 1952 года двадцать четыре ведущих деятеля еврейской советской культуры были расстреляны в подвале Лубянской тюрьмы. Среди них Перец Маркиш, его жена Эсфиль — подруга Марии Марковны Каганович, Ицик Фефер — друг Лазаря Моисеевича и писатель Давид Бергельсон — приятель Полины Семеновны Жемчужиной. Жемчужина тогда являлась заместителем наркома пищевых продуктов, наркомом рыбной промышленности и наркомом главка по производству косметических изделий. На XVIII съезде ВКП(б) ее избрали в члены ЦК.

Говорят, что неуемную Полину Семеновну подстегивали к действиям протеста Екатерина Давыдовна Ворошилова, Дора Моисеевна Хазан-Андреева, Мария Марковна и Лазарь Моисеевич Каганович в Москве, а из Киева — первая жена Хрущева Н. С. и жена Леонида Никитовича.

Сталин стал раздражительным и нетерпимым. Годы брали свое. Приближалось время проведения XIX съезда партии. Подготовить отчетный доклад было поручено: Г. М. Маленкову, Н. А. Булганину, К. Е. Ворошилову, В. М. Молотову, Л. М. Кагановичу. Работали они допоздна без отдыха. В один из вечеров Маленкову, ответственному за эту работу, было разрешено поехать отдохнуть. Остальная четверка для доработки доклада решила заехать на дачу К. Е. Ворошилова в Жуковке. Для снятия напряженности выпили, а после третьей Клим понес чушь, точно с петли сорвался:

— Сталин в последнее время стал нетерпим. В каждом видит врага. Нашел врагов даже в кремлевских и санупровских врачах. Надо избавиться от него.

Раньше таких разговоров не то что не вели, но их даже боялись. А Ворошилов вдруг возьми да брякни. На провокацию вроде бы было не похоже, да и как можно провоцировать всех, не подставляя первым свой лоб под удар. И Каганович решил, что настал его час выступить против Сталина, который, по его разумению, начал преступать все мыслимые и немыслимые законы человеческого взаимосуществования.

Он не торопясь достал из бокового кармана сложенный вчетверо лист бумаги и, разгладив его, сказал:

— Вот докладная записка начальника медицинской службы Куперника. Из нее следует: Сталин перенес несколько инсультов, которые были вызваны содержащимися в крови холестерином и образованием в мозгу тромба. Но к инвалидности это не привело. Из докладной следует: Сталину нельзя принимать сердечные средства по двум причинам. Первая: если бы началось ослабление сердечных мышц, то ему можно было бы прописать наперстянку. После наперстянки, по уверениям Куперника, невозможно методом анализа крови определить принятую дозу лекарства и результаты проводившегося лечения. Но отсюда следует второе: Сталин против принятия любых лекарств, которые нельзя подвергнуть безошибочному анализу.

К счастью для него и несчастью для нас, он не нуждается в лекарстве типа наперстянки. Потому нам придется остановиться на препарате дикумарин (по-другому — крысиный яд!). Это органическое соединение в виде белого кристаллического порошка, которое препятствует свертыванию крови. Выпускают его и в таблетках. В аптечке Сталина они есть. Таблетки не маркированы. Мы заменим его лекарство с пятью миллиграммами дикумарина на таблетки с двадцатью миллиграммами яда. Сталин разницы не заметит. Это будут те же самые немаркированные таблетки. Мы тем самым увеличим вероятность нового инсульта.

— Кто будет давать Сталину лекарство? — спросил Молотов.

— Он сам… А что, у вас есть лучшая кандидатура?..

Несколько минут Молотов молчал, ходил по комнате, держа руки за спиной. В глубоком напряжении взгляды всех следовали за ним.

— А Роза сможет выписать рецепт?

Наступило молчание…

— Лекарства хранятся в шкафу его кабинета. Он тщательно следит за их сохранностью. Шкаф всегда закрыт. Лекарства выписывает Роза, а принимает по мере надобности Сталин их сам.

Лазарь повернулся к Молотову:

— Я хочу, чтобы она в нужный момент имела возможность уехать за границу. Вы можете это устроить, я не сомневаюсь.

Молотов в упор посмотрел на Лазаря проникающим взглядом своих серых глаз.

— Канада? — спросил он.

Каганович промолчал.

Страна жила трудовой жизнью… Линия Сталина не изменилась. Его главной заботой стали ссылки и казни деятелей из числа евреев. Это превратилось в одержимость. Никто не должен был к нему приближаться. Даже Поскребышев стал находиться в отдалении. Он никого к себе не впускал. Ел и пил только то, что было предварительно проверено на дегустации в его присутствии.

…Поздно вечером в воскресенье 1 марта 1953 года члены нового Президиума собрались в кабинете Сталина, и Каганович предложил создать комиссию, которая должна изучить дела арестованных врачей, обвиненных в так называемом заговоре.

— Нет никаких доказательств их виновности, но они томятся в тюрьме уже несколько месяцев. Кто за создание комиссии по изучению дела арестованных врачей, прошу поднять руки! — торопился Каганович. За проголосовали все, кроме Хрущева и Берия.

Сталин вскипел, попытался вызвать охрану. Но, поостыв, примирительно сказал:

— Не следует торопиться… Один-два дня ничего не решают. Затребуем документы. Ознакомимся… Тогда и комиссию создадим.

— Не то что дня, минуты безвинный человек не должен находиться в заключении. Сейчас, именно сейчас надо решить вопрос, без этого мы из кабинета не выйдем.

Сталин побагровел. Глаза его налились кровью. Он стукнул кулаком по столу, попытался взять Кагановича за грудки и потерял сознание… Так или приблизительно так описывается ситуация в книге Стюарта Кагана, сходно с ней идет об этом рассказ в книге А. Авторханова «Загадка смерти Сталина».

Пятого марта В. М. Молотов и Л. М. Каганович встретились у постели мертвого Сталина. Каганович, выражая сочувствие, подошел к Молотову, взял за руку.

Молотов прошептал:

— Беда. Прислуга и охранники бежали.

— В Канаду? — спросил Каганович.

Молотов незаметно кивнул…

Что же из сего следует? А следует вот что: подозрения в умерщвлении Сталина приближенными бросают тень почти на всех членов бывшего Политбюро. Обоснованно ли? Пусть разберется история.

Нужны ли комментарии к последней описываемой сцене?.. Думается, без них не обойтись.

Доказано, что одним из руководителей тогдашнего Советского правительства от постели умирающего Сталина и из его аптекарского шкафа были взяты на исследование все применявшиеся и принимавшиеся бывшим больным лекарства, взяты и те самые белые кристаллические таблетки и переданы на исследование двум разным фармакологическим центрам. По непроверенным слухам, таблетки, хранившиеся в шкафу Сталина, были подменены на таблетки со значительно завышенной дозой наркотически-ядовитых веществ, которые должны быть в таблетках подобного образца.

Кто их подменил? Когда? Кому это было нужно? И кто мог беспрепятственно проникнуть в святая святых — столовую «советского императора»?

Не Роза ли Каганович? Если не она, спрашивает Стюарт Каган, тогда кто?..

Удивляет другое. Если лекарства, применявшиеся для лечения Сталина, исследованы, результаты исследований известны, то почему их до сих пор не обнародуют для мучающейся в домыслах общественности? Конечно, за это время многое изменилось и исследования могут быть подменены, оказаться недостоверными. Но факты отравления ртутью Ивана Грозного и Наполеона Бонапарта учеными доказаны столетия спустя по анализам их волос. В данном случае времени миновало значительно меньше. Не попытаться ли?

После смерти Сталина Л. М. Каганович входит в состав Президиума ЦК. В июне 1957-го — в оппозицию по устранению Хрущева с должности Первого секретаря ЦК. На заседании Президиума разгорелась тогда настоящая баталия: Молотов обвинял Хрущева в неподготовленности целинноземельных ангаров и элеваторов к приему зерна, в отсутствии к ним подъездных путей, в то время как черноземные земли, оснащенные зернохранилищами и коммуникациями, превращаются в целину. Каганович уличал Хрущева в непрофесионализме, верхоглядстве, гастролерстве.

Заседание Президиума перенеслось на другой день. Хрущев за это время с помощью Жукова, Мухитдинова, Фурцевой вызвал членов ЦК КПСС и перенес дебаты на Пленум.

— Вот в моих руках документы, — говорил Хрущев, обращаясь к Пленуму, — подтверждающие, как Лазарь Каганович редактировал судебные приговоры, произвольно внося в них всевозможные изменения до завершения судебных дел. Об этом я попрошу дать дополнительную информацию товарища Шелепина.

Шелепин раскрыл папку и сказал:

— Когда Якир послал Сталину письмо, объясняя в нем свою невиновность, Сталин на письме написал: «Негодяй и проститутка». Ворошилов добавил: «Очень точная характеристика», Молотов поставил подпись, а Каганович сделал приписку: «Для этого предателя, этой сволочи есть только одно наказание — смертная казнь».

— При Кагановиче, — продолжал Шелепин, — служащие железных дорог арестовывались согласно спискам, в которые вошли все заместители комиссаров, почти все начальники дорог и все руководители политотделов. Ваши руки запятнаны кровью тысяч людей, Лазарь Моисеевич!

Вот тут-то Каганович понял, что его песня спета…

После выведения из состава Президиума ЦК КПСС Л. М. Кагановичу было предложено возглавить поташный завод в Пермской области. На что он изрек: «В основе русской логики лежит ее отсутствие».

Известно, что Л. М. Каганович не особенно жаловал журналистов. Сам в печати тоже не выступал. Лишь в 1981 году его внучатый племянник Стюарт Каган разговорил глыбу молчания, хотя Майя Лазаревна отрицает факт встречи Стюарта с ее отцом. Да и сам Лазарь Моисеевич, согласившись на встречу с внучатым племянником в сентябре 1981 года, от повторной встречи с ним не только отказался, но 3 мая 1982 года отправил письмо министру иностранных дел СССР А. А. Громыко следующего содержания:

«Уважаемый Андрей Андреевич!

Пишу Вам по небольшому делу, но имеющему отношение к вашему ведомству. Дело в том, что некий господин Каган-Каганович из Нью-Йорка прислал мне письмо, в котором пишет, что он обратился в посольство СССР в Вашингтоне с просьбой о выдаче ему визы для поездки в Москву и что посольство «имеет намерение… благосклонно решить этот вопрос». Обосновывает он свою поездку тем, что он якобы является моим племянником, и желанием повидаться со мной.

Для того чтобы товарищи в посольстве не впали в заблуждение, сообщаю: никакого племянника Каган-Кагановича в Америке у меня нет.

Судя по тому, что эту свою выдумку сей Каган «подкрепляет» грубой ложью, будто он, будучи в Москве, якобы был у меня и даже беседовал об издании им книги обо мне, — он является личностью, по меньшей мере не заслуживающей никакого доверия. Так что если бы ему и была выдана виза в Москву — я его, конечно, не приму, так же как никогда его раньше не принимал и не видел его до сих пор».

Чего так напугался бывший кремлевский волк?

Полагаю, он отлично знал о перлюстрации соответствующими органами писем, следующих в СССР из-за рубежа, и решил, что внучатый племянник его просто подставил. Ю. В. Андропов в то время развернул пропагандистскую борьбу с диссидентством. Главаря диссидентов А. Н. Сахарова выслал в город Горький, многих заточил в психушки и тюрьмы. Было чего испугаться.

Прибывший же в СССР из-за границы племянничек мог попасть в руки дознателей и тайное сделать явным.

Сверхосторожный и хитрый Лазарь Моисеевич письмом к Громыко убивал одновременно несколько зайцев: а) отводил от себя подозрения, б) оставлял в безопасности родственничка, в) информировал, а точнее дезинформировал соответствующие органы, что он племянника племянником не считает, никогда с ним не встречался и до сих пор не видел. Иными словами, обрекал литератора довольствоваться в работе над будущей книгой только ранее данным интервью.

Тогда племянник для сохранения книги прибегает к «письменным показаниям под присягой своего отца Джека Кагана, который заявил буквально следующее:

«1. Я являюсь отцом Стюарта Кагана, автора книги «Кремлевский волк».

2. Большинство материалов, включенных в упомянутую книгу, написано на основе бесед с двумя лицами: Лазарем Моисеевичем Кагановичем и Моррисом Левиком Кагановичем, двоюродным братом Лазаря, другом его детства, моим отцом.

3. Информация от Морриса Кагановича была получена в ходе бесед в период с 1968 по 1976 год. Эти беседы проходили в Нью-Йорке, Филадельфии и Кейн-Мее (штат Нью-Джерси). Они велись на английском языке.

4. Информация от Лазаря Кагановича была получена в ходе персональной встречи в Москве 23 сентября 1981 года, в его личной квартире на Фрунзенской набережной. У нас не было разрешения на то, чтобы фотографировать или пользоваться магнитофоном. Беседа велась на языке идиш.

5. Я сопровождал своего сына, Стюарта Кагана, в Москву с целью организации встречи с Лазарем Кагановичем. О нашей поездке были сообщения в газетах «Филадельфия бюллетень» и «Джуиш экспонент».

Мария Марковна умерла значительно раньше мужа, и на ее могиле на Новодевичьем кладбище долгое время стояла плита с надписью: «Мария Марковна Каганович, Лазарь Моисеевич Каганович; тогда, как и в девяностолетием возрасте, Лазарь Моисеевич пребывал в полном здравии. Символически же это следовало понимать, что его деятельная жизнь на земле со смертью жены была окончена.

О семейных отношениях этих людей нам ничего не известно. Они жили по пословице: «Личное не имеет общественного значения».

Накануне смерти Лазарь Моисеевич съездил в поселок Кабаны под Киевом. Разыскал дерево, на котором они в детстве с братом Моррисом вырезали фигурку царя и бросали в нее камни потому, что не разделяли постановлений царского правительства по отношению к их нации.