Возле вождей

ЧТО ДЕЛАЛА ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ ОТ СТАЛИНА ДО ЕЛЬЦИНА?

Трудно сегодня сказать наверное, кто принес человечеству больше вреда и по возрождению культов личностей, и по развалу государства — номенклатурные правительственные чиновники, без удержу возвеличивающие вождей, или угодничающие перед лидерами писатели, в миллионах экземпляров воздающие хвалы сильным мира сего?

В оркестрах трубадуров всегда находились отдельные люди, стремящиеся играть истинно, но их голоса заглушались ораториями хористов и становились голосами вопиющих в пустыне.

Попробуем сопоставить, как это согласовывалось и диссонировало в великом оркестре, руководимом дирижером Центрального Комитета ВКП(б) — КПСС, ибо сквозь людей и события просматривается время, а по лингвистике КПСС — это скопление глухих согласных.

Начнем исследования с великого пролетарского писа-теля А. М. Горького (Пешкова), пытающегося быть объективным. А по Сталину, личность должна быть либо возвеличена, либо обезличена. Горький под эти определения не подходил, и пролетарский вождь пролетарского писателя стал опасаться.

В дореволюционной России Горький пользовался репутацией защитника угнетенных и мужественного противника самодержавия. Задолго до смерти писателя Сталин пытался сделать его своим политическим союзником. Те, кому была известна неподкупность Горького, знали, насколько безнадежной является эта задача. Но вождь, никогда не веривший в человеческую неподкупность, настраивал сотрудников НКВД на мысль, что неподкупных людей не существует, а существует у каждого своя цена.

Руководствуясь концепцией подобной философии, вождь начал писателя обхаживать и в 1928 году развязал всесоюзную кампанию за возвращение Горького в СССР. Писатель вернулся. С этого момента и начала действовать программа его задабривания. В распоряжение Горького были предоставлены особняк в Москве и две благоустроенные виллы: одна — в Подмосковье, другая — в Крыму. Вокруг вилл были высажены любимые писателем цветы, специально вывезенные из-за границы.

Снабжение писателя и его семьи осуществляло Девятое управление НКВД, отвечавшее за обеспечение Сталина и членов Политбюро. Для поездки в Крым и за границу Горькому был выделен специально оборудованный железнодорожный вагон. А поскольку писатель курил особые папиросы, ему привозили их из Египта.

С 1929 по 1933 год осенью и зимой Горький находился в Италии, в постоянном сопровождении двух советских врачей.

Сталин вызвал Горького затем, чтобы писатель убедился в том, что вождь строит настоящий социализм. Ему была дана возможность якобы свободного общения с людьми. Писателя возили на те же зрелища какими гиды потчевали иностранных туристов. И особо навязывали ему две коммуны, организованные под Москвой в Болшеве и Люберцах для бывших уголовников. Те постоянно встречали писателя бурными аплодисментами и заранее заготовленными речами, в которых благодарность за возвращение к честной жизни выражалась только двум лицам: Сталину и Горькому. Горький оставался в счастливом неведении до тех пор, пока сталинская коллективизация не привела к массовому голоду.

Сталину хотелось, чтобы популярный писатель обессмертил его имя, написал о нем роман, и потому осыпал Горького благодеяниями: именем Горького назвал Нижний Новгород, переименовал в улицу Горького Центральную улицу Москвы Тверскую, имя Горького присвоил Московскому Художественному академическому театру.

Но время шло, а писать книгу о Сталине литератор не начинал, поняв, что за фальшивой вывеской сталинского социализма царят рабство, голод и власть грубой силы. Тогда Ягода, с подачи Сталина, стал просить Горького написать статью «Ленин и Сталин» к годовщине Октября. Горький уклонился.

После убийства Кирова его попросили выступить в печати с осуждением индивидуального террора. На что писатель заметил: «Я осуждаю не только индивидуальный, но и государственный террор» — и потребовал выдать ему загранпаспорт для выезда в Италию. В выезде ему отказали.

В архивах Горького остались тщательно припрятанные заметки, к которым исследователям путь до сих пор заказан.

Писатель Виктор Васильевич Вересаев (Смидович) по грустному поводу писал: «Когда после Перекопа красные овладели Крымом, было объявлено во всеобщее сведение, что пролетариат великодушен, что теперь, когда борьба окончена, белым представляется на выбор: кто хочет, может уехать из СССР, кто хочет, может остаться работать с советской властью…

Вскоре после этого было предложено всем офицерам явиться на регистрацию… Офицеры явились… И началась бессмысленная кровавая бойня. Всех явившихся арестовывали, по ночам выводили за город и там расстреливали из пулеметов».

Осип Эмильевич Мандельштам в 1932 году написал стихотворение и прочел ближайшим друзьям:

Сталин написал: «Изолировать, но сохранить». Сохраняли до 1938 года. После первого ареста писатель был освобожден, написал в честь Сталина оду. Снова арестован и уничтожен.

Демьян Бедный (Ефим Алексеевич Придворов) в начале 20-х годов жил на территории Кремля и имел очень приличную библиотеку, из которой с разрешения хозяина брал книги И. В. Сталин. Писатель заметил, что после возвращения Сталиным книг на них отчетливо видны отпечатки пальцев. Бедный поделился возмущением с одним из писателей, и о том стало известно Сталину.

Прибыв вместе с Советским правительством из Петрограда в Москву, Д. Бедный имел квартиру в белом коридоре Большого Кремлевского дворца. Перевез в нее жену, детей, тещу, няню для детей и, почувствовав себя обделенным, 15 июля 1920 года послал письмо председателю Реввоенсовета Л. Д. Троцкому, занимавшему с тремя домочадцами пять комнат в Кавалерском корпусе, следующего содержания:

«Дорогой Лев Давидович! Препровождаю Вам пять моих листовок и одну книжечку, изданную на Западном фронте… В пятницу снова уезжаю для агитации — «До Советской Варшавы!», если не последует иных указаний… Что касается не разъездной, а оседлой работы, то я предвижу, что, проработав минувшую зиму самое большое вполовину своей мощности, скоро я сойду на одну треть… У меня нет рабочего кабинета. Я — писатель, работающий на ночном горшке. Справа у письменного стола — две кровати — семейная и детская. У меня две комнаты с третьей — полусартиром.

Естественно, что кремлевское домоуправление — по моему заявлению — сочло необходимым дать мне соседнюю с отдельным ходом комнату (№ 6 белого коридора) для рабочего кабинета. Ордер был написан, но Лутовинов (член Президиума ВЦИК) его зачеркнул, а Енукидзе (секретарь Президиума ВЦИК) исправить такое свинство отказался…

Не поставить Вас в известность об этом я не мог. Моисей как-то ударил палкой по скале, и из скалы брызнула живая вода. Вы меня осенью и зимой ударите партийной палкой десять раз, и ни черта из меня не брызнет. Или брызнет вода, а нужны боевые стихи.

Рядом со мной живут Петропаловские (семья комиссара Кремлевских курсов)… а дальше за ними т. Никитин (зав. Финансовым отделом ВЦИК). Я предлагал: отдать мне соседнюю комнату № 6 Петропаловских, а им отрезать комнату от Никитина.

Казалось бы, просто. И необходимо. Для дела И кремлевское домоуправление в таком смысле и составило ордер, отмененный Лутовиновым. Теперь я упираюсь в милейшего Енукидзе, который рассуждает как ишак.

Хоть для очистки совести знайте, дорогие товарищи, что после этого можно с меня спрашивать?

Уважающий и любящий Вас Демьян Бедный.

Приложения: 1) Листовки. 2) План вышеперечисленных квартир…

Новой квартиры Бедный не получил. Более того, Сталин не только выселил поэта из Кремля, но и проработал его за поэму «Богатыри», а затем установил за ним соглядатаев.

Однажды, пока Бедный со своей пассией ожидал в ресторане подачи блюд, к ним подсел сексот. Поэт рассердился и на салфетке подал соглядатаю стихотворное послание:

Юрий Борев утверждает, что эти стихи-песню написал поэт Юзик Алешковский.

А. Т. Твардовский в середине мая 1954 года собрал в редакции «Нового мира» Веру Инбер, Михаила Светлова, Николая Асеева и читал им вариант поэмы «Теркин на том свете». Поэма была набрана и разослана членам редколлегии. На обсуждении редколлегии присутствовали И. А. Сац, Н. Н. Асеев. «Стих самый обычный, русский, сказочный, — сказал Асеев. — А что касается того света, я давно на нем живу».

Из «Правды» поэму вернули с курьером. Хрущева напугала строфа, принадлежащая лирическому герою-генералу: «Мне бы полчок солдат, потеснить царство мертвых». В июле Союз писателей начал обсуждение поэмы в зале гостиницы «Советская». Автор на экзекуцию не пошел. «Новый мир» представлял критик Алексей Григорьевич Дементьев. После обсуждения было принято постановление ЦК об освобождении Твардовского от должности главного редактора «Нового мира».

После этого обсуждения Твардовский сказал: «У нас церковь отделена от государства, а к государству присоединена литература. Для этого придуман Союз писателей. Членство в Союзе писателей — это пожизненная рента».

В Институте мировой литературы работала преподавателем старая дама, некогда любившая А. А. Блока, а затем директора института И. И. Анисимова. Узнав об этом, Твардовский сказал:

В 1958 году Александр Трифонович снова принял «Новый мир» и 20 октября 1962 года принес Хрущеву повесть «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. Никита Сергеевич, расчувствовавшись, сказал: «Это жизнеутверждающее произведение. Я даже больше скажу — это партийное произведение», по инерции одобрив и «Теркина на том свете».

Михалков Сергей Владимирович вошел в литературу с публикации в «Пионерской правде» стихотворения Светлане, по словам автора посвященного любимой девушке. Михалкова пригласили в ЦК и сообщили: «Ваши стихи понравились товарищу Сталину, и он поинтересовался, как вы живете, — пишет автор. — Так, благодаря случайным стечениям обстоятельств, в том числе, что дочь Сталина звали Светланой, моя жизнь изменилась».

Но вот что о том же напечатано в воспоминаниях филолога А. Л. Жовтиса: «В середине 30-х годов в «Пионерской правде» появился высокий, красивый и очень вежливый молодой человек. Войдя в редакторский кабинет, он сказал:

— Это стихотворение прочтите, пожалуйста, сами.

Редактор прочел стихотворение «Светлане» и полушепотом спросил:

— А когда у нее день рожденья?

— Через три дня, как раз в день выхода «Пионерки».

— Оставь стихи, Сережа!

Через три дня девочка Светлана открыла утром «Пионерскую правду» и увидела стихотворение, которое не могло не относиться к ней, поскольку именно ей, а не какой-нибудь другой девочке сегодня исполнилось десять лет. Она обрадовалась и побежала к папе Иосифу Виссарионовичу Сталину… Дальнейшая судьба поэта Сергея Владимировича Михалкова стала больше чем благополучной.

Всю описанную историю сам поэт недавно объяснил совпадением случайностей. Давайте отбросим всякую предвзятость и поверим ему».

Отбросим предвзятость и мы с небольшим уточнением: стихотворение было опубликовано в 1936 году. Светлане Сталиной в день публикации (именно в день публикации!) исполнялось десять лет. Случайность предопределила судьбу автора текста гимна Советского Союза, музыка которого композитором Борисом Александровым заимствована из довоенного «Гимна партии большевиков» на стихи В. И. Лебедева-Кумача:

Стихи «Славься, отечество наше свободное, дружбы народов надежный оплот, знамя советское, знамя народное нас от победы к победе ведет» по сути и по ритмическому рисунку совпадают.

На одном из совещаний Сталин заметил Михалкову:

— Михалков, вы написали плохую пьесу «Раки».

Михалков взял слово и разнес пьесу в пух и прах. Закончил выступление поговоркой: «Век живи — век учись, а дураком умрешь!»

Сталин при этом походил, походил по залу и изрек: «Первую половину поговорки придумали мудрые люди, а вторую — пошляки».

При заступлении на пост Генерального секретаря ЦК КПСС М, С. Горбачева Сергей Владимирович Михалков написал следующий пассаж: «Когда меня сегодня спрашивают за границей о Михаиле Сергеевиче Горбачеве, я говорю, что сама жизнь выдвинула его на пост Генерального секретаря. Пришло время нового мышления».

В Кремле идет банкет в честь Первомая. Приглашена писательская элита. Поэт Александр Прокофьев поздравил Л. М. Кагановича и от избытка чувств поцеловал. Затем расцеловался с Ждановым и Микояном. Наконец подошел с фужером к Сталину. Потянулся расцеловаться и с ним, но вождь отклонился:

— Нельзя же за один вечер перецеловать все Политбюро. Оставьте кого-нибудь для следующего раза.

Партийный руководитель писательской организации Д. А. Поликарпов жаловался вождю:

— Трудно работать с творческой интеллигенцией: один — пьет, другой — гуляет, третий — плохо пишет, четвертый — вообще не пишет.

Сталин вспылил:

— Товарищ Поликарпов, других писателей у меня для вас нет. Придется работать с этими.

В. А. Антонов-Овсеенко сравнил Сталина с горным орлом.

М. С. Шагинян всегда носила слуховой аппарат, за что была вознаграждена эпиграммой с прозрачным намеком:

К ее девяностолетнему юбилею первый секретарь Союза писателей Г. М. Марков приготовил сюрприз и на торжествах заявил:

— Мне удалось сделать почти невозможное, прикрепить Мариэтту Сергеевну к сверхсекретному спецмагазину…

— И вам не стыдно! — возмутилась юбилярша. — Как вы могли додуматься отметить мой юбилей столь низменным образом?

Фи, Георгий Мокеевич! И еще раз — фи!

Работая над книгой о предках Ленина по отцовской линии, Шагинян стала уточнять происхождение предков вождя и по материнской. И выяснила, что в 20-х годах некий Бланк обращался к ректору Медико-хирургической академии Санкт-Петербурга с просьбой зачислить его вольнослушателем и в заявлении писал: «В минувшем году мне было отказано в приеме по причине иудейского вероисповедания. Предоставляя справку о крещении, прошу меня зачислить…»

В Тбилиси еще недавно жила Нина Никоновна К., в прошлом научный сотрудник одного из институтов грузинской Академии наук. В годы петроградской юности она училась в восьмом классе женской гимназии на Васильевском острове и была страстно влюблена в знаменитого политического деятеля Церетели и потому не пропускала ни одного его политического выступления. Летом 1917 года она присутствовала и на заседании Петросовета, где ее кумир заявил: «В России в настоящее время нет такой партии, которая могла бы взять на себя всю полноту государственной власти».

— В этот момент какой-то рыженький человек, — вспоминала Нино Никоновна, — сидевший рядом со мной в последнем ряду, вскочил со своего места и, размахивая кулаками, яростно закричал:

— Есть такая партия!

— Замолчи, выскочка! — зашипела Нино Никоновна и прижала коротышку к стулу.

После возвращения из эмиграции в Москву Александр Иванович Вертинский давал концерт в Доме литераторов, на котором исполнил песню на свои стихи и музыку, посвященную Сталину:

Тогдашний руководитель Союза писателей А. А. Фадеев выпросил у певца нелитованные стихи и показал их вождю. Сталин прочел, минуту подумал и сказал:

— Сочинил их честный человек. Однако публиковать и исполнять не надо.

В. М. Молотов жаловался поэту Ф. И. Чуеву:

— Всемирный конгресс физиологов в 1935 году мы организовали специально для Павлова. В перерыве Иван Петрович, академик и великий ученый, подошел ко мне и сказал:

— Ваша власть говенная, а за конгресс спасибо.

Азербайджанский поэт Самед Вургун (Самед Юсиф-оглы Векилов) читал на приеме в Кремле стихи о вожде:

При этом поэт пал на колени и протянул руки к вождю.

— Наш человек. Надо поддержать! — бросил Сталин через плечо Кагановичу.

На следующий день Вургун был удостоен ордена и звания народного поэта.

…Узнав о разногласиях между писателями К. А. Фединым и М. А. Шолоховым, Сталин пригласил оппонентов в Кремль, усадил за стол и стал громко удивляться:

— Ходят слухи, что вы постоянно между собой спорите. В интересах советской литературы прошу вас помириться и подать друг другу руки в знак примирения…

Писатели молчат.

— Я прошу вас! — настаивает Сталин.

Писатели упорствуют.

— Сталин вас просит! — с металлическими нотками в голосе говорит Генсек.

Литераторы встают и нехотя протягивают друг другу руки.

— А теперь поцелуйтесь! — говорит Сталин.

И когда оппоненты начинают целоваться, громко смеется:

— А я думал, вы принципиальные!

…Друг детства И. В. Джугашвили-Сталина священник Георгий приехал из Грузии в Москву и попросил у вождя аудиенции.

— Не могу я принять тебя в одежде священника. Люди неправильно поймут. Скажут, Генеральный секретарь ЦК КПСС встречается со священниками. Сшей себе гражданское платье — и милости прошу.

Георгий шьет модный гражданский костюм и идет на прием к Сталину. Военные проводят священника до кабинета вождя, распахивают двери и слышат характерный негромкий хрипловатый смех:

— Ай, Гога! Переоделся! Бога не побоялся, а меня испугался! Ай, Гога!

Ранее упоминаемый киноактер Геловани, исполнявший роли Сталина в кино, для того чтобы лучше вжиться в роль прототипа, попросил поселить его на даче вождя у озера Рица.

Сталин ответил:

— Почему вживаться в мой образ надо с жизни на даче у озера Рица? Не лучше ли начать с Туруханского края?

И. С. Козловский обратился к Сталину с просьбой:

— Я никогда не был за границей.

— А не убежишь?

— Что вы, товарищ Сталин, мне родное село дороже, чем все заграницы, вместе взятые.

— Вот и поезжай в родное село.

…Сталин любил слушать старую граммофонную пластинку с записью оперы Глинки «Жизнь за царя» («Иван Сусанин»). Когда оперу вновь поставили в Большом театре, музыка была без звона колоколов и без концовки во славу царя.

Сталин спросил:

— Где же колокола?

— Их велели снять.

— Снимите того, кто велел снять колокола. А колокола верните.

После прослушивания оперы директор спросил вождя:

— Понравилась ли вам постановка?

— Да! Но опера не окончена. Когда-то была концовка, которую театр убрал.

Концовку восстановили, но вместо славы царю хор начал исполнять славу русскому народу.

В последние годы жизни Сталин подолгу слушал 28-й концерт Моцарта, — разговор души самой с собой.

Душе Иосифа Виссарионовича было о чем с собой поговорить, и она исповедовалась.

Архитектуру Сталина называют «вампир во время чумы», а Хрущева — «хрущобы».

В районной газете Омской области учащенное дыхание Чейна-Стокса было названо болезнью Чаянная Стойка. Когда редактора спросили, что сие означает, он, ни-чтоже сумняшеся, объяснил:

— У охотничьих собак бывает нечаянная стойка, а бывает чаянная.

…Министр угольной промышленности А. Ф. Засядько, не выбирая выражений, часами отчитывал подчиненных по правительственному телефону.

Министра пригласили на заседание Политбюро. Он прибыл, когда все члены Политбюро уже были в сборе. В углу стоял чугунный магнитофон.

— Товарищ Засядько прибыл! — доложил Поскребышев.

— Просите, — распорядился Сталин, — и начинайте. Поскребышев приглашает Засядько, включает магнитофон, и Политбюро в течение часа слушает такой отборный мат министра, что начинает ерзать на стульях.

Поскребышев выключает магнитофон.

— Есть ли вопросы к товарищу Засядько? — спрашивает Сталин.

Вопросов нет.

— Вы свободны, товарищ За-сядь-ко, — медленно, с растяжкой фамилии говорит Сталин, как бы стараясь министра засадить.

Всю жизнь Александр Федорович ждал оргвыводов Политбюро, не предполагая, что был наказан прослушиванием магнитофонной записи.

Шолохова пригласили в Кремль по случаю обвинения его Берия в несогласии со сталинской политикой в области сельского хозяйства. Писатель прибыл в Москву, ждал приема вождя четверо суток и запил в ресторане «Метрополь». Неожиданно его позвали к телефону, и Поскребышев сказал:

— Товарищ Сталин срочно просит вас пожаловать в Кремль!

Постовые у Спасской башни, почувствовав запах алкоголя от идущего в Кремль писателя, отправляют того домой.

Сталин, устав от ожиданий, интересуется:

— Где же Шолохов?

— Он пришел под хмельком, и его не пустили.

— Вернуть!

Будучи рассыльным, я догнал Михаила Александровича возле Мавзолея, Извинился за неправильные действия постовых и от имени Иосифа Виссарионовича попросил вернуться в Кремль. Проводил до дверей кабинета вождя, а затем и на выход из Кремля.

На прощание Михаил Александрович сказал:

— Легкая у вас рука. Спасибо, что вернули. Все сложилось лучше, чем я ожидал. Могло быть… — и, оборвав фразу, многозначительно посмотрел в глаза.

Василий Иванович Лебедев-Кумач, избранный депутатом Верховного Совета, выступил на сессии с опусом в стихах:

Поэт Олжас Сулейменов выступил в «Казахстанской правде» со статьей «Почему худеет овца», в которой расплылся мыслью по древу и решить проблему на государственном уровне испугался, за что удостоился эпиграммы поэта Валерия Антонова:

В начале 60-х годов Первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев во все заграничные командировки брал с собой Председателя Совета Министров Н. А. Булганина. Приехав в Алма-Ату, он разговорился с глазу на глаз с певицей Розой Б., и та поинтересовалась:

— Никита Сергеевич, зачем вы всюду возите с собой этого бородача Булганина?

— Ты, Розочка, лучше пой! — ответил Хрущев и умолк.

В стихотворном сборнике башкирских поэтов, вышедшем на русском языке в издательстве «Советский писатель», были помещены стихи Салавата Юлаева. Редактор выписал гонорары переводчику и автору и отослал авторский гонорар в Союз писателей Башкирии, в Уфу.

— Не пропадать же шальным деньгам! — решил руководитель Союза писателей и выдал доверенность на получение гонорара Юлаева любимой секретарше со словами: — Если мне представится случай выписать гонорар на имя Емельяна Ивановича Пугачева, первый секретарь Союза писателей СССР от имени Пугачева выдаст доверенность на получение гонорара своей любимой секретарше.

Переводчик 3. переводил поэзию с разных языков. Его спросили:

— А с накатского можете перевести?

— Переводил! — не моргнув глазом, ответил 3., не зная, что так называемым накатским языком среди шутников-литераторов считался язык, произошедший от слова «стакан», прочитанного сзаду наперед.

17 декабря 1962 года на Воробьевых горах состоялась встреча Н. С. Хрущева с творческой интеллигенцией. Разносу подверглись А. А. Вознесенский, Е. А. Евтушенко. Досталось И. Г. Эренбургу, В. П. Некрасову за записки, опубликованные в «Новом мире». Евтушенко, прижавшись спиной к стене и подпершись левой ногой, плакал. Проходившая мимо уборщица стукнула его по ноге и грубо сказала:

— Ты мне, хлыщ, стены не пачкай!

— Все против меня! — констатировал поэт. — Все, от премьера до уборщицы!

Бывший офицер штаба Разведуправления Владимир Резун, проработавший в женевской резидентуре ГРУ, в 1978 году бежал в Великобританию. За измену родине приговорен к расстрелу. Выступает под псевдонимом Виктор Суворов. Родился в 1947 году в Черкассах. Но автором книги «Ледокол» и двух других является не он, а группа высококвалифицированных консультантов. Рядовой сотрудник резидентуры доступа иметь к такой информации не мог.

Наум Коржавин с Евгением Долматовским выступали в Казахском университете перед студентами. Долматовский прочел стихи о том, как с именем Сталина шли в бой, а о том, что делалось вождем противозаконного, поэты не знали.

Выступающий следом Наум Коржавин заявил:

— Теперь говорят иногда: мы не знали, не ведали… Допускаю, что кто-то не понимал. Но теперь-то зачем своей глупостью хвастаться?

Стихи казахского поэта Дахана Алиева в переводе Валентина Смирнова «Здравствуй, утро праздника безбрежного» на Первомайской демонстрации были прочтены как «Здравствуй, утро праздника без Брежнева», а словосочетание «Сталина портрет» как «стали на портрет».

Когда поэта Николая Глазкова обидел Лев Ошанин, а Лев Озеров защитил, Глазков отблагодарил оппонентов стихами:

Бывший первый секретарь МГК КПСС В. В. Гришин вспоминал: «Случай посещения мной и моей женой спектакля «Пристегните ремни» в театре на Таганке был злостно обыгран в статье газеты «Известия» от 23 апреля 1989 года А. Вознесенским.

На спектакль мы приехали за полчаса до начала. Нас пригласил к себе в кабинет Ю. Любимов. Там присутствовали тт. Дупак, Глаголин. В стороне сидел А. Вознесенский. Шел разговор о работе театра, о новых постановках.

Без десяти минут семь я сказал Ю. Любимову:

— Нам пора идти в зрительный зал.

Ю. Любимов попросил меня подождать, сказав, что за нами придут.

В семь часов я встал и сказал:

— Мы идем на спектакль!

Хозяева повели нас не через дверь, расположенную ближе к сцене, а через дверь в средине зрительного зала, чтобы провести мимо кресел, заполненных зрителями.

Спектакль начинался так: открытая сцена представляла салон самолета. Вылет самолета задерживается, так как опаздывает какое-то начальство, и вот в это время нас ведут в зрительный зал, и мы оказываемся как бы теми бюрократами, по вине которых задерживается вылет самолета. Зрительный зал громко смеется, раздаются аплодисменты. Мы чувствуем себя неловко. Думаю, все это было подготовлено, организовано, с целью поставить меня в смешное положение».