Выбор Донбасса

Александр Курапцев (Старобешево — Санкт-Петербург)

А мы сатанеем без дел и без денег,

являя собою голь,

устами младенца глаголет младенец,

проглатывая глагол,

пророчит-морочит, блаженного корчит,

местами кривит уста,

и глас вопиющего шамкает молча,

вещать и звучать устав.

Небесною манной набиты карманы,

висит на ушах лапша,

но, мало-помалу, от самообмана

становится шире шаг,

со скрипом врывается в лёгкие воздух,

волшебный, как порошок,

и варится время, не верится в возраст,

а шёпот шуршит, как шёлк.

И мы оставляем кресты и окопы

пастись на пустой земле,

козырные пики, казённые копья,

петляет в потёмках след,

забыты колосья, разбиты колени,

коптит подожжённый рай,

и нечего делать, и не во что верить,

и некуда умирать.

Давайте верить телевизору,

как откровениям Талмуда,

и регулярно ставить клизмы

неприхотливому уму,

пусть всё исполнится по слову

во славу этих или тех,

нет, ни за что не смолкнет сволочь,

в башку вколачивая текст…

Так, потерявшись в настоящем,

ополоумевши сполна,

играет в говорящий ящик

приговорённая страна.

у солдата был пуленепробиваемый живот

мама говорила до свадьбы заживёт

папа говорил пока ты живой

береги в себе государство

твой живот покрыт виртуальной бронёй

двадцать лет ты кормился специальной хернёй

и теперь тебя ни фига не проймёт

ни холера ни харакири

если с трёх сторон наступают враги

то хватайся за сердце мастурбируй под гимн

но не сдавайся и не беги

престиж не купишь за сало

родина не забудет и не простит

всё что хрустит и тает в её горсти

это не кости это замёрзший стикс

розовый как ладошка

нет у солдата имён голосов могил

праздновать будем винтовку печь пироги

будем любить одни твои сапоги

слава отцу и сыну

Мне снится снег,

зелёный снег повсюду,

лоснится творческий узбек

с улыбкой будды,

следы заплёванных солдат

хромают в кузов,

и мировая благодать

нисходит юзом.

В зелёнке потонул рассвет

в оконной раме,

бинтами пеленает смерть

дома с дворами,

Тебе, мой солнечный ошна,

светло на Невском,

и не увидеть ни рожна

степи донецкой.

Мети свой мокрый тротуар

неторопливо,

Ашан и в Африке — акбар,

косей от пива,

живи, не ведая, дружок,

вражды блошиной…

а мой испорченный божок

застрял в машине.

Разгоняясь, оглядись по сторонам,

ветер в харю, вехи, вывихи, стена,

под стеною то песок, то наст, то хлам,

то страна.

Не страна, но протяжённая межа:

то измена, то засада, то пожар,

хочешь жить — умей божиться и бежать,

балансируя на лезвии ножа,

гражданином скудной, выжженной земли,

в диком поле на краю большой зимы

в сонме ликов подставных внеземных

позывных.

У зимы пустые, сонные глаза,

у зимы есть автозак и кинозал,

где хранятся те — кто против, те — кто за,

кто считает барыши, кто новый залп.

Поднимая смету сбывшихся примет,

не находишь в ней ни слова о войне,

время — самый ненадёжный инструмент,

как по мне.