День был такой погожий —
Не умирать бы, а жить.
Телом своим прохожий
Младенца успел закрыть.
Плотью своей и кожей
Осколки сумел сдержать.
День был такой погожий —
Не хочется умирать.
Миной лежит убитый.
Рядом убитая мать.
С властью теперь вы квиты —
Не будете «бунтовать».
Нас не поймёт иноземец —
Что же мы за страна?
Надрывно плачет младенец.
Жизнь его спасена.
Мины свист и все застыли дружно,
Словно смерть нам прокричала «Хальт!»
Каждый знал стоять совсем не нужно,
Но один я рухнул на асфальт.
Взрыв — и птицами летят осколки,
Мёртвых отделяя от живых.
Девушку узнал я по заколке
И не смог я опознать других.
Крепко бутыли обняв руками,
К маме прибежал домой с водой.
Мама с изумлёнными глазами:
«Ты ж, сыночек, стал совсем седой…»
Владимиру Крислянскому, протоиерею, смертельно раненному при обороне Луганска. Умирая, он молился о спасении луганчан.
Наш город в кольце блокады
Нет дома вне обстрела.
По городу лупят «грады».
Бьют, чтоб земля горела.
И нет ни воды, ни света.
Закрыты магазины.
И в это страшное лето
Гибнет всегда невинный.
В городе треть населенья —
Жизнь ведь всего дороже.
А в церкви идёт служенье
Есть вера — Бог поможет.
Есть вера, и на Голгофу
Идёт, не боясь смерти.
Идёт отмолить катастрофу.
В осколочной круговерти.
А смерть его поджидала.
Взрыв, и он ей отмечен.
Но сердце ещё стучало
И был он готов к встрече.
Молил он о чуде Бога.
Милость просил, не мщенье,
Вела, чтоб к нему дорога
И каждый нашёл спасенье.
И голос был тише, тише.
Жизнь утекала с кровью...
Тот, кто добрей всех и выше —
Мир наш спасал любовью.
Это чьи, ребята, ноги?
Без сомненья, это Томка.
После взрыва на дороге
Только ноги и воронка.
Ах, как Томка танцевала.
Ах, как стэп стучала звонко.
А теперь её не стало.
Только ноги и воронка.
Не дошла до медсанбата
Медсестричка наша Томка.
И застыли три солдата.
Эх, проклятая воронка.
И застыли в злом молчанье.
Давит боль виски и темя.
А в молчаньи обещанье —
Отомстим, лишь дайте время.