Юрий Юрченко (Москва)

СВИДЕТЕЛЬ

киносценарий[5]

В основе сюжета — реальные события, происходившие

на Юго-Востоке Украины летом и осенью 2014 года


Донецк. Комната Юрия — вечер.

Небольшая, почти пустая комната. Из обстановки — только лежащий в углу на полу матрас, накрытый одеялом, и стол, освещаемый настольной лампой. За столом, перед открытым ноутбуком, сидит Юрий — немолодой, лет за пятьдесят, седой, коротко стриженный, человек, печатает на клавиатуре. Он — в военных камуфляжных брюках и в такой же майке. На спинку стула, на котором он сидит, наброшена пестрая, пятнистая куртка и кожаная портупея с кобурой.

За окном слышны отдаленные глухие артиллерийские разрывы.

Раздается стук в окно. Юрий смотрит в окно — никого. Продолжает печатать. Стук повторяется.

На подоконнике, с внешней стороны окна, стоит черный грач, смотрит на Юрия. Снова стучит требовательно клювом в стекло.

Юрий встает из-за стола, подходит к окну, открывает его.

Грач переступает через окно на подоконник, топчется там, затем перепрыгивает на стол, за которым работает Юрий. Приближается к клавиатуре, тычет клювом в клавиши.

Юрий садится на стул, с интересом наблюдает некоторое время за грачом, отламывает кусок от лежащей на столе булки хлеба, крошит его на блюдце, подвигает к птице.

Та смотрит на хлеб, на Юрия, отворачивается, снова стучит клювом по клавишам.

На экране — бессмысленный набор латинских букв…

Юрий смотрит на экран…

На экране монитора начинают проступать очертания какого-то помещения… Слышатся голоса, музыка…


Париж. Салон — вечер

Зал модного кафе-салона.

По стенам развешаны яркие картины современных художников-абстракционистов. В центре зала — небольшой пандус-сцена.

В зале много молодых и не очень людей — элегантные женщины в вечерних нарядах, мужчины — в дорогих клубных костюмах.

На сцене, у микрофона — шансонье, в котором мы узнаем Патрика Брюэля.


Патрик Брюэль(поет).

Cette chanson legere,

Qu’est-ce-que sa te coûte?

Ces paroles, cet air,

Jusqu’a1 l’aube ecoute.


Et bois ce venin

De la voix nomade

D’un poe1te venant

De la contree froide.


Mais ce beau canevas

S’effacera net:

Le matin on va

Retrouver nos têtes…


Шансонье продолжает петь.

За одним из столиков, недалеко от сцены, сидят двое мужчин: в одном из них мы узнаем Юрия (но сейчас у него — длинные, отливающие белизной, седые волосы), и Франсуа — щеголевато одетый, лет сорока пяти. Франсуа читает «Le Figaro».


Франсуа (откладывая газету). Нет, с этим надо что-то делать! Надо как-то остановить этих твоих русских, извини! Они захватили уже почти всю Украину, и их танки вот-вот двинутся на Париж! Ладно, к делу. Что с тобой происходит, Юри? Два месяца, как мы подписали этот контракт, и — где пьеса?

Юрий. Пишу…

Франсуа. Покажи мне, что ты уже написал!

Юрий. Режиссерам и друзьям полработы не показывают…

Франсуа. Ладно. Тогда, может, расскажешь сюжет, или хотя бы намекнешь — о чем она, эта загадочная пьеса?

Юрий. Ну, если хочешь… Вот, сцена, над которой я работал сегодня ночью… Восток Украины. Ополченцы заходят…

Франсуа. Террористы, ты хочешь сказать?

Юрий. Это ты хочешь… Итак, ополченцы заходят в разбомбленное, пустое село, и, в одном из подвалов, находят шестилетнего мальчика и его полугодовалую сестру. Родители их погибли во время обстрелов села украинской артиллерией. Два месяца они жили в этом подвале, мальчик ходил в соседние села, побирался, а сестру кормил молоком ощенившейся суки, клал ее между щенят, чтобы не замерзла, и этим спас девочку…

Франсуа. Скажи мне, что ты шутишь…


Песня заканчивается. Аплодисменты.


Патрик Брюэль. Я хотел бы поблагодарить человека, подарившего мне текст этой замечательной песни, моего друга, поэта Юри Горбенко!


Юрий встает, раскланивается. Вновь садится на место.


Франсуа. …Убийца! Ты сейчас убил меня! Ты знаешь, чего мне стоило получить для тебя этот контракт? На твою пьесу никто не пойдет! Людям нужны комедии, мой глупый друг! Час тридцать, без антракта! Короткие смешные комедии! И — вот такие песенки… (кивает на шансонье). И то, и другое, у тебя отлично получается. А ты — то трагедии в стихах, то — мифические ужасы из жизни террористов!..

Юрий. Извини, Франсуа, мне еще надо успеть на репетицию… (Встает из-за стола.)

Франсуа (вслед Юрию). Одумайся, умоляю!..


Парижская улица. Фасад небольшого театра — вечер

Над входом, большими буквами, название театра:

«LES SAISONS RUSSES».

В стеклянной витрине, справа от входа в театр — анонс ближайшей премьеры: «Faust et Helene».

Маленький театральный зал — вечер

На сцене — актриса в костюме Елены Троянской, сидит перед зеркалом, накладывает на лицо крем. Юрий сидит в кресле, в зале, наблюдает за ней.


Актриса.

…Не смотри ж ты так…. А что я? —

«Бессмертная, богиня, все такое».

Но к ним…

(кивает на небо)

пришла я, если разобраться,

Немолодой — уж было мне за двадцать…


Юрий встает со своего кресла, подходит к рампе.


Актриса (Юрию). Что-то не так? Я всё переврала?..

Юрий. Нет-нет, всё так. Просто, тут у вас будет новый текст, я сегодня дописал. Попробуйте его сейчас…


Протягивает лист бумаги с текстом актрисе.

Возвращается в свое кресло.


Актриса (читает по бумажке).

«…Да-да, за двадцать уже было где-то….

А ты что думал: девочка?.. Поэты!..

Сдала тогда я, и не без причины:

Война ведь, смерть… Как любите мужчины

Вы воевать, все б бегать вам с железом….

Как вспомню: Гектор бьется с Ахиллесом!..

Разруха… Илион лежит в крови весь….

Морщины эти там и появились…

Как хорошо — уже за то люблю лишь —

Что ты ни с кем хоть, милый, не воюешь!


Раздается чуть слышный сигнал телефона; Юрий достает телефон, читает сообщение.


…Я так устала, правда — в век из века —

Немножко лишь привыкнешь к человеку —

Его уже убили… Ты так ласков….

Но осторожно — не сотри мне маску…»


Юрий выключает телефон. Поднимается с кресла.


Юрий (актрисе). Простите меня, Ира. На сегодня всё.


Париж. Русское кафе — поздний вечер

Уютное парижское кафе.

В углу — телевизионный экран, передают новости по российскому каналу RT.

За столиком — Юрий и Алла — женщина лет сорока пяти, в черном платье. Светлые волосы убраны под черный платок.


Алла. …«Мам, — говорит, — я отъеду, тут, ненадолго»… А врать-то не умеет, по нему ведь сразу всё видно. Катя плачет, говорит, это, мол, не твоя война, ты детям здесь нужен… Будь жив его отец, он бы смог его удержать. Что это за война, Юра? Почему именно — мой Егор?.. Спасибо, хоть тело прислали. Многие пропадают вообще, бесследно…


Подходит официант.


Официант. Еще что-нибудь?

Юрий. Спасибо, все.


Юрий кладет купюру на стол. Официант берет ее, кивком благодарит Юрия и уходит.

Алла достает из сумки конверт.


Алла. Вот… После смерти Паши, ты — единственный, кого он слушал. Он тебя очень уважал… даже любил. Здесь диск… Он просил передать его тебе, если, вдруг… Сказал, ты его поймешь.


Алла отдает Юрию конверт. Вытирает платком слезу на щеке.

Официант берет ТВ-пульт, увеличивает звук.


Диктор ТВ (на русском языке). …По заключению Одесского бюро судебно-медицинской экспертизы, смерть людей, погибших в Доме профсоюзов 2 мая, наступила в результате отравления угарным газом и из-за ожогов. Признаков насильственной смерти на теле кого-либо из сорока восьми жертв не обнаружено…


На экране — кадры любительского видео: пожар в Доме профсоюзов в Одессе: летящие в окна горящего шестиэтажного здания «коктейли Молотова», прыгающие с крыши люди, толпа в «балаклавах», с дубинками, скандирующая «Слава Украине!»


Алла (глядя на экран). …И это — наш родной город, Юра?

Юрий. Это, еще недавно — наша с тобой страна, Алла.


В кафе шумно вваливается компания молодежи, заказывает напитки, один из них переключает телевизор на французский канал.

Официант бросает извиняющийся взгляд на Юрия.

Юрий и Алла встают и идут к выходу.

Мы слышим комментарий новостей на французском языке.


Диктор ТВ. …Соединенные Штаты возглавляют усилия мирового сообщества в противостоянии российской агрессии в отношении Украины, — заявил в субботу американский президент Барак Обама…


Гостиная в квартире Юрия — ночь

На экране монитора — молодой человек, лет двадцати восьми, спортивного вида. Широкое русское лицо.


Егор (на экране). …И завтра отбываю в Славянск. Надломила меня Одесса, дядь Юр… Я никогда не разделял Россию и Украину, для меня это всё — один народ. Я здоровый мужик, и не могу прикрываться женой, мамой, работой, детьми. Однажды сын спросит, а ты, отец, что делал, когда нацисты убивали людей?..


Юрий сидит на диване, смотрит на экран...

Рядом с ним, на диване, лежит спаниель.


…Мельчают мужики, дядь Юр, все комнатные бойцы, все кричат: «Надо ехать! Надо спасать людей!» И в итоге, — так и сидят у телевизора… Думаю, Вы меня поймете… Отец бы — понял, если бы был жив…


На стене — фотография, на ней, на фоне собора Василия Блаженного — Юрий, Алла, Егор и еще один мужчина, тех же лет, что и Юрий. У всех счастливые улыбающиеся лица.


…Поддержите маму. Вы с ней для меня самые близкие люди. Удачи Вам! И — спасибо за все…


Юрий долго сидит, опустив голову. Наконец он встает, идет в прихожую, достает с верхней полки шкафа большую дорожную сумку.

Спаниель спрыгивает с дивана, с тревогой наблюдает за Юрием.

Телефонный звонок.


Голос Дани. Это я…

Юрий. Как мама?

Голос Дани. У-ф-ф-ф-ф-ф! Как обычно. Капризничает. Ничего не ела. Я осталась здесь на ночь. Как репетиция? Моя роль еще за мной?

Юрий. Ты знаешь, я тут подумал… Мы, пожалуй, сделаем паузу. На пару недель…


Юрий роется в шкафу, находит старые берцы, бросает их в сумку.


Голос Дани. Как — паузу?.. Ты хочешь всё остановить?

Юрий. Я объявил всем, что улетаю на фестиваль поэзии в Кишинев. Так что ты пока спокойно занимайся мамой.

Голос Дани. Подожди, ты когда туда едешь?..

Юрий. Да прямо сейчас. Я и так задержался — фестиваль уже начался, они там всё съедят и выпьют, пока я доеду.


Идет в ванную комнату, укладывает в несессер зубную пасту, щетку, бритву…

Спаниель не отстает от него, поскуливая…


Голос Дани. Я ничего не понимаю… Почему так срочно?.. Юри, нет, ты — невозможный человек, я — единственная женщина в мире, которая может терпеть этого сумасшедшего русского!.. Двадцать лет галер!

Юрий. Девятнадцать… с половиной!

Голос Дани. Уезжай к своим старым подружкам по беспутной юности! Можешь сразу просить в Кишиневе убежище — я тебя обратно не приму!

Юрий. Договорились! Я люблю тебя!

Голос Дани. Я тоже. Там, в холодильнике, лежит курица — возьми ее с собой.

Юрий. В самолете кормят. Поцелуй маму!

Голос Дани (громко). Мама! Тебя Юри целует! Она тебя тоже!

Юрий. Je t’aime… quand même!

Голос Дани. Ты — псих!

Юрий. Ты — самая лучшая жена в мире!


Париж — ночь

Под аккомпанемент песни в исполнении Патрика Брюэля, которую мы слышали в салоне, Юрий едет в такси по ночному Парижу.


Донецк. Комната Юрия — вечер

…Юрий кладет кусок хлеба себе в рот, жует, наблюдает за грачом, потом мягко отодвигает его от клавиатуры, стирает напечатанные им буквы, продолжает печатать текст.

Грач издает недовольный звук, возвращается к клавиатуре, опять стучит по ближним к нему клавишам,

Открывается дверь, в комнату входит Начштаба.

Он в замешательстве останавливается, некоторое время смотрит на Юрия и грача, печатающих на компьютере.

Юрий вновь стирает грачиный «шифр», пытаясь оттеснить птицу от клавиатуры.


Начштаба. Это… что?

Юрий. Не что, а кто. Коллега. Позывной — «Грач».


Юрий и грач продолжают печатать.

Ошеломленный Начштаба некоторое время молчит, затем встряхивает головой.


Начштаба. Есть новости, не очень хорошие, про группу Седого.

Юрий (резко поворачиваясь к Начштаба). Что с ними?..


Славянск. База одного из подразделений ополченцев — день

В тени деревьев группа разведчиков-ополченцев, человек двенадцать, готовится к выходу на задание — проверяют снаряжение, рассовывают патроны и гранаты по карманам «разгрузок».

Среди них — Юрий. С автоматом и с кобурой на поясе, он ничем не отличался бы от других разведчиков, если бы не компактная видеокамера, закрепленная на его левой руке.

Рядом с ним — единственная во всей группе девушка, Настя, санинструктор. Она совсем юная, на вид — не больше двадцати лет.


Юрий (девушке). Я уже три дня здесь, на «Целинке», а вас не видел.

Настя. Я раненого отвозила в госпиталь. Только вернулась.

Юрий. Как вас зовут?

Настя. Настя. Позывной «Тигра».

Юрий. Меня Юрий. Позывной «Анри». Откуда вы?

Настя. Из Краснодара.

Юрий. А почему вы решили сюда приехать? Извините, если...

Настя. Почему?.. Не знаю, трудно ответить…

Голос командира. Построились!


Все выстраиваются в один ряд. Командир группы, позывной «Седой», оглядывает отряд, задерживает взгляд на Юрии.


Седой. Ну, всё. С Богом!

Голос Бориса. Стойте!


От здания бежит ополченец — Борис.


Борис. Анри! Я за тобой! Тебя срочно вызывают в штаб!

Юрий (с досадой, Седому). Да мы ушли ведь уже! (Подбежавшему Борису.) Борь, ну, скажи там, что ушли уже, не застал меня.

Борис. Начштаба ждет!



Юрий умоляюще смотрит на Седого. Тот отрицательно мотает головой.


Седой. Нет, Анри. Со штабом ссориться я не хочу. В следующий раз…


Юрий выходит из строя, идет к Борису, спохватившись, возвращается, вынимает из подсумка две гранаты и отдает их Насте.


Юрий (фотографируя Настю). Удачи!


Идет к поджидающему его Борису.


Настя. Подождите!


Юрий оборачивается к ней. Настя делает шаг в сторону Юрия, но спохватывается и смотрит на Седого. Тот кивает ей.

Настя быстро подходит к Юрию.


Настя. Хотите, я скажу, почему я здесь?

Юрий. Конечно.

Настя (торопясь и сбиваясь). Когда приехала, я, если честно, не очень еще соображала, что здесь происходит… Но тут, в Славянске, я увидела девочку лет четырех — в песочнице играла. Я ей: «Молодец, хороший домик построила». А она посмотрела на меня и говорит: «Это не домик. Это — бомбоубежище». И вот тогда я поняла, что я здесь уже до конца… Всё, я побежала!


Убегает к ожидающей ее группе.


Юрий (ей вслед). Спасибо!


Юрий направляется вслед за Борисом к ожидающей их машине.


Улицы Славянска — день

Юрий с Борисом проезжают по улицам разбомбленного города.

За окном машины — разрушенные дома, взорванные дороги, сломанные деревья.

У останков пятиэтажного жилого дома лежат несколько прикрытых простынями женских и мужских трупов; под одной из простыней угадываются очертания маленького детского тела…

Кабинет начальника штаба ополчения — день

В кабинете Юрий и Начштаба.


Начштаба. …Я тогда отпустил вас с условием, что это будет последняя ваша вылазка. А вы…

Юрий. Да поймите вы меня, Саныч! — Я должен быть там, с ребятами, на передовой. Люди читают меня и верят, что получают информацию из первых рук. Стоило приезжать в Славянск, чтобы здесь всё записывать с чужих слов!

Начштаба. На войне у каждого — своя работа! И ваша работа, Анри, — рассказать миру, что здесь на самом деле происходит. Этим вы принесете гораздо больше пользы, чем участием в боевых операциях!

Юрий. Но я приехал сюда воевать!

Начштаба. Вот и воюйте! Но — своим оружием! И без бессмысленного риска!

Юрий. Ладно. Но в следующий раз — я уйду с ребятами!

Начштаба. До следующего раза дожить надо…



Юрий делает шаг к двери…


Погодите, Анри.


Юрий оборачивается, смотрит на Саныча.


Мы уходим. Сегодня ночью мы оставляем город.

Юрий. Как... оставляем?.. Совсем?.. А люди? Да мы же… да как же так, Саныч?..

Начштаба. Укры стянули сюда всю артиллерию, танки, авиацию. Тут сейчас такое начнется… Наш уход — единственный способ спасти город и жителей.

Юрий. Да нет, мы не можем... А группа Седого?.. Что, их не дождемся?..


Смотрит на Начштаба. Пауза.


…Подождите... Им что — никто не сказал?!.

Начштаба. Никому еще не сказали. Всем, кто должен это узнать, скажут за час до выхода.

Юрий. Господи, с ними же эта девчонка, Настя-Тигра!..


Донецк. Комната Юрия — вечер

Юрий, Начштаба. За ними с любопытством наблюдает грач.


Юрий (Начштаба). …Так что там с группой Седого, Саныч?..

Начштаба. Они попали в окружение. С ними уже четвертый день нет связи…

Юрий. Она же, эта «Тигра», — совсем ребенок…


Начштаба молчит.


...А я (кивая на ноутбук) сейчас как раз писал о ней, о нашей с ней встрече, об этом бомбоубежище в песочнице...


Пауза. Начштаба выходит.

Юрий сидит у стола, опустив голову... Грач вопросительно смотрит на него. Юрий поднимает голову.


(Грачу.) ...Там, у них, парень один, командир отделения, смешной, чуть завидит меня, всегда радостно кричит издалека: «Bonsoir, «Henri»!..» Он в мирной жизни французский преподавал…


Грач все так же вопросительно смотрит на него... Юрий открывает окно, подталкивает к нему грача.


Давай-ка, брат, лети куда-нибудь, где повеселее...


Закрывает окно. Грач через стекло смотрит на Юрия…


Кабинет «Профессора» — вечер

Вечер. Рабочий кабинет (библиотека) в одной из киевских квартир. Со вкусом меблированная комната. Высокие потолки, люстра, тяжелые шторы на окнах.

Старинная библиотека с позолоченными переплетами книг…

Юнг… Фрейд… Ницше… «Майн кампф»… восточные философы, «Наиболее удачные операции Моссада», «Моссад. Тайная война»…

На полке — семейная фотография: мужчина, женщина, мальчик, лет тринадцати и девочка лет восьми.

На массивном деревянном столе лежат книги с заложенными между страниц закладками, одна из них — сверху — раскрыта на титульной странице: «История Моссада и Спецназа».

Рядом — номер газеты «Le Figaro», открытой на странице c фотографией убитой женщины, лежащей у стены разрушенного дома и статьей, над которой — крупно — фамилия автора статьи:

«Youri Gorbenko. Slaviansk».

За столом сидит мужчина с маленькой аккуратной бородкой и усами, лет тридцати трех, в домашнем халате, пролистывает газету — «Новороссия», на одной из статей задерживается, всматривается внимательно в фотографию автора статьи… На фотографии — Юрий.

Ниже заголовок: «О подвалах и пыточных камерах Службы безопасности Украины».

Мужчина пробегает пальцами по лежащей перед ним, на столе, клавиатуре — на экране монитора открывается папка «Террористы — добровольцы из Европы».

Мужчина открывает папку, «пролистывает» страницы многочисленных досье, на одном из них с названием «Анри», останавливается, открывает.

На экране текст:

Горбенко Юрий Сергеевич. Позывной «Анри».

Поэт, драматург.

Окончил театральный и литературный институты.

В 1990 году выехал в Европу.

Окончил аспирантуру в Сорбонне.

Лауреат Международных театральных и литературных премий.

Имеет российское и французское гражданство.

Жена — французская актриса Дани Менар.


Славянск. Двор базы ополченцев — ночь

В открытые ворота из двора выезжает колонна — КамАЗы, Мерседесы, грузовые «Газели» и прочая разношерстная техника, ощерившаяся пулеметными и автоматными стволами…

В одну из машин садится Юрий, оглядывается…

На фоне половинки лунного диска отчетливо вырисовывается силуэт грача, сидящего на свисающей над окном штаба ветке дерева.


Донецк. Площадь Ленина — день

Над заполненной народом площадью Ленина колышутся флаги Новороссии и России.

На одной стороне площади возвышается сцена, собранная из металлических конструкций.

На сцене — пожилой ополченец в камуфляже.


Пожилой ополченец. Мужчины Донбасса! Укрофашисты жгут нашу землю! Не ждите, что кто-то за вас защитит ваших дочерей, жен, матерей! Берите в руки оружие и поступайте так, как вам велит ваша совесть и честь! Наше дело правое. С нами Бог и Отечество!


Аплодисменты.

Над площадью, над толпой раскачиваются знамена ДНР и Новороссии.

К микрофону подходит ведущий.


Ведущий. Я приглашаю к микрофону еще одного защитника Славянска! Он приехал к нам из Франции и здесь вступил в ополчение! Поэт, военкор, позывной — «Анри»!


Юрий выходит к микрофону. Толпа аплодирует. Юрий поднимает руки, призывая всех к тишине…

Обводит взглядом площадь…

Шум постепенно стихает.


Юрий (сначала тихо).

Мой черный грач, — простимся, брат.

Я — ополченец, я — солдат,

И может жизнь — в момент любой –—

Позвать меня на смертный бой.


И мать опять не спит моя,

Ночами Господа моля

О том, чтоб сын ее родной

Живым с войны пришел домой.


Скажи мне, грач, какой же толк

В словах про память и про долг,

Когда не сможем мы сберечь

Ни нашу честь, ни нашу речь?


И плачет женщина моя,

Ночами Господа моля,

Чтоб — хоть изранен, но — живой,

С войны вернулся я домой.


Мой грач, о, как бы я хотел,

Устав от скорбных, ратных дел,

Прижать к груди жену и мать.

И просто — жить. Не воевать.


Но плачет Родина моя,

Меня о помощи моля,

И я иду опять, мой грач,

На этот зов, на этот плач.


Юрий умолкает. Тишина. Затем — площадь взрывается аплодисментами.

Юрий спускается со сцены.

Пожилой ополченец одобрительно хлопает Юрия по спине.

Путь Юрию преграждает журналистка с микрофоном с логотипом украинской телекомпании.


Журналистка. Вы понимаете, что вы вот этим своим выступлением призываете к эскалации войны? Эту страну сейчас может спасти только одно — всеобщее покаяние и примирение! А вы — «честь… речь… на смертный бой»…. Вы же бросаете… вы же разжигаете!..


Юрий задерживается на мгновение, смотрит на нее…


Юрий. Извините, меня ждут. (Пытается обойти ее.)

Журналистка (преграждая ему дорогу). Вы приехали и нагнетаете тут со своими «грачами»! Ну почему вы, западный человек, не хотите согласиться с тем, что в гражданской войне нет правых и виноватых — вина в равной степени лежит на обеих сторонах?

Юрий. Да потому что, согласившись с вами, я уравняю карателей с их жертвами.


Юрий решительно отстраняет рукой журналистку и направляется к стоящему у машины Борису.

Юрий садится в машину.

Машина трогается.


Донецк. Салон автомобиля — день

Машина с Юрием и Борисом за рулем проезжает по улицам Донецка.


Борис. Достала журналистка?


Через окна машины видны разрушенные дома, разбитые дворы и детские площадки.

На домах указатели-стрелки «Бомбоубежище».


Юрий. …То ли они, действительно, не понимают, то ли мозги у них так промыты?..


Окраина Иловайска. Блокпост ополчения — день

Бой на окраине города. Дым, огонь, автоматная пальба, уханье артиллерийских разрывов.

Разрушенный дом.

Рядом с ним, прячась за мешками с цементом, за бетонными блоками, отстреливаются ополченцы.

Юрий снимает бой на видеокамеру…

На дороге, ведущей к блокпосту, видны разрывы… Со стороны блокпоста появляется бегущий ополченец.


Ополченец (кричит). Танк!.. Прямо на нас прет!... Танк!..


Снаряд разрывается недалеко от Юрия. Он продолжает снимать, прижимаясь к стене разрушенного дома.

Ополченцы выкатывают из двора дома гаубицу[6]… На дороге появляется танк… Ополченцы разворачивают гаубицу, заряжают ее (работают они слаженно и быстро), бьют прямой наводкой по танку…

Одновременно с гаубицей стреляет и танк.

Снаряд обрушивает часть стены за спиной Юрия.

Взрывной волной Юрия сбивает с ног, он падает, его засыпает землей и мелкими камнями.

Рядом с ним, отплевываясь от пыли и грязи, вылезает из-под бетонной плиты молодой ополченец с автоматом.


Молодой ополченец. Твою мать, думал, уже хана! А ты как, француз, жив?


Юрий вылезает из-под обломков рухнувшей стены дома, стряхивает с себя землю и грязь, мотает головой...

Ополченцы перезаряжают гаубицу.


Юрий (бормочет, глядя на деловито снующих в дыму и в пыли артиллеристов).

«Война совсем не фейерверк,

А просто трудная работа...»

Молодой ополченец. Че ты сказал, француз?..

Юрий. Это не я, это он сказал… (Показывает на лежащую между ними треснувшую мемориальную доску.)


Молодой ополченец стирает с доски кирпичную пыль…

Юрий наводит видеокамеру на лицо шевелящего губами ополченца — он читает надпись на мемориальной доске:

«Здесь, 19 июня 1943 г., защищая землю Донбасса от немецко-фашистских захватчиков, геройски погиб командир минометного расчета, младший лейтенант, поэт Михаил Кульчицкий».

Рядом с Юрием и молодым ополченцем взрывается фугас.

Ополченец хватает Юрия за куртку и увлекает за собой в какую-то дыру, заваленную кирпичом.

Юрий и молодой ополченец скатываются куда-то вниз и оказываются в полной темноте.

Подвал многоэтажного жилого дома — день

Темнота.

Постепенно Юрий начинает различать в темноте очертания, а затем — фигуры и изможденные лица женщин, стариков, детей…

Молодого ополченца рядом нет.


Три пожилых женщины. Одна из них сидит, положив опухшие, отечные ноги на стул, другая, сидящая рядом — растирает их.

Рядом с Юрием оказывается молодая женщина с подвязанной платком — через шею — рукой.

Недалеко от нее, раскачиваясь взад-вперед, крепко прижимает к себе детское тельце довольно еще молодой, но абсолютно седой мужчина.


Молодая женщина. Он уже так двое суток сидит. Жену с сыном накрыло прямо на пороге подвала. Мы хотели похоронить малыша, но он не отдает.

Юрий. И давно вы здесь прячетесь?

Молодая женщина. Кто две, кто три недели. Многим уже и возвращаться-то некуда — дома разбомбили, родных убили.

Юрий. Я могу чем-нибудь помочь?

Молодая женщина. Нужны медикаменты, особенно инсулин, обезболивающие, перевязочные материалы…

Юрий. Напишите, что нужно, я попробую достать и завтра привезти.

Молодая женщина. Да список у меня давно готов. …Правда, привезете?


Протягивает Юрию исписанный с двух сторон лист бумаги.


Юрий. Правда. Если жив буду.


Пожилая женщина с отечными ногами, слушающая их разговор, осеняет Юрия крестом.


Двор территории штаба ДНР — день

Юрий укладывает в машину несколько коробок с эмблемой «Красного креста» и большую коробку шоколада «Гвардейский».

Борис заливает в бак машины бензин из канистры.

К Юрию подходят Начштаба и Багира — миловидная, средних лет, женщина в камуфляжной футболке.


Начштаба. Анри, ну что ж вы упертый-то такой? Ну сказал же, завтра отправлю туда ребят из разведки. Заодно они и ваши лекарства доставят.

Юрий. Ну не могу я, Саныч, ждать! Я им пообещал — сегодня!

Багира. Ты бы лучше, Анри, вон, в госпиталь заглянул, с ребятами, которых вчера обменяли, поговорил… Двое уже скончались. Им перед самым обменом, укры все внутренности отбили. Мы им — здоровых, сытых боровов, а они нам — мешки с костями, только по документам — живые…

Юрий. Багира, с ребятами я уже поговорил, утром.

Начштаба. Вот о чем вы должны писать! А вы…

Юрий. Да никому я ничего не должен! Нет, конечно же, я напишу про пленных, сегодня же. Только вот отвезу…

Борис. Саныч, ну он же пообещал. Люди ждут. А я его мигом туда-обратно, через пару часов уженазад будем.

Начштаба в бессилии разводит руками.

Начштаба (Юрию). В последний раз…

Юрий. Понял, товарищ начштаба!


Начштаба машет на него рукой.


Дорога. Салон автомобиля — день

Машина проезжает по окраине Донецка.

Борис озабоченно смотрит на приборную доску машины.


Борис. Вот, черт!

Юрий. Что случилось?

Борис. По-моему, приехали! Бензина в баке почти не осталось.

Юрий. Ты же только что залил канистру?

Борис. Может, бак пробит? Да нет, вроде, не стреляли… Ладно, до блокпоста дотянем, а там посмотрим.


Блокпост ополченцев под Харзызском — день

Машина подъезжает к блокпосту.

Ополченец в каске и ополченец в балаклаве, оба с автоматами, подходят к машине.

Юрий и Борис протягивают свои удостоверения.

Борис выходит из машины, открывает капот, что-то проверяет.


Ополченец в каске. Куда вы?..

Юрий. В Иловайск.

Ополченец в каске. Так там же укры!

Юрий. Знаем. Надо. Город же не весь захвачен.


К ним подходит Борис.


Борис (Юрию). К сожалению, дальше, Анри, ты один. Конь сдох.


К блокпосту подъезжает «газель», останавливается.

Борис подходит к ней, о чем-то говорит с находящимися в ней ополченцами.

Ополченец в каске подходит к «газели»; сидящий рядом с водителем командир группы протягивает ему документы.

Борис быстро возвращается к Юрию.


Борис. Они тебя подбросят до Иловайска. А я попробую подлататься и подожду тебя здесь.


Борис и Юрий переносят из «нивы» коробки с красным крестом, ящик тушенки, коробку с шоколадом в «газель».

Юрий пробирается на заднее сиденье, «газель» трогается.

Борис, в стороне, разговаривает по мобильному телефону.


Дорога — салон «газели» — день

Юрий, сидя на заднем сидении, снимает ополченцев на камеру, закрепленную на левой руке, в правой — пистолет «Макаров».

Кроме Водителя и Командира группы в кабине, в салоне сидят — в камуфляже, с автоматами — рыжеволосый, худощавый, еще двое ополченцев, и большой лохматый пес.

Ополченцы — молодые ребята — выставив автоматные стволы в окна, всматриваются в «зеленку».

Внезапно начинается ураганный обстрел, стреляют из автоматов и пулеметов по «газели». Слышны разрывы гранат.

Корпус машины прошивают пули.

Юрий пригибается, продолжает снимать ополченцев, палящих в ответ «вслепую» — по «зеленке», откуда стреляют по машине…

Пёс забивается в страхе под сиденье, на котором лежит коробка с шоколадом…

Коробка вдруг «взрывается» от попавшего в нее то ли осколка, то ли разрывной пули. Шоколадные плитки разлетаются по всему салону.

«Газель» несколько раз сильно подбрасывает, но она продолжает мчаться вперед.

Стрельба, так же внезапно, как и началась, стихает — зона обстрела остается позади.

Бойцы ощупывают себя, оглядываются, хлопают друг друга по плечам, убеждаясь, что все живы, смеются — никто даже не ранен…

Машина несется по дороге, подпрыгивая на ухабах.

Рамка экрана прыгает на руке у Юрия: на экране мелькают счастливые лица чудом избежавших смерти ополченцев.

Симпатичный, лет двадцати, рыжеволосый ополченец в эйфории начинает громко и дурашливо петь.


Рыжеволосый.

Вроде, лишь недавно

Я ходил в детсадик,

А сегодня, мама,

Я уже — десантник!


Села на панаму,

Побледнела даже —

Не пугайся, мама! —

Я же в камуфляже!..


Около него прыгает, пытаясь лизнуть его в лицо, и громко лая, пес…


…Что ж ты — по лбу кружкой? —

Несолидно даже, —

Я же, мам, на службе,

Я же — в камуфляже!..


Юрий снимает всё это на видеокамеру…

Машина выныривает из ложбины на холм.

Изображение на экране у Юрия перестает дергаться и дрожать. Наступает тишина.

Юрий отрывает взгляд от экрана видеокамеры.

Вокруг машины — пестрое пространство с резко бьющим в глаза преобладающим желтым цветом…

Картинка «фокусируется», желтые пятна оказываются повязками на рукавах и наклейками на касках украинских солдат… Черные дыры направленных на «газель» стволов…

…Время «замедляется»…


Дорога. Холм — день

…Машина окружена тремя десятками украинских нацгвардейцев, с направленными на «газель» автоматами и ручными пулеметами…


Дорога — машина — день

…Юрий в машине: он смотрит на пистолет в правой руке…

Юрий поднимает голову и взглядом упирается в злобные ненавидящие глаза нацгвардейца, целящегося в него сквозь разбитое окно «газели».

Юрий медленно поворачивает руку с пистолетом в сторону украинского солдата и стреляет.

Тут же из всех стволов укры начинают палить по «газели».

Пулеметные пули разрывают голову рыжеволосого ополченца.

Открытые в предсмертных криках рты, искаженные от боли юные лица ребят, прошиваемых автоматно-пулеметными очередями.

Палец уже убитого командира группы судорожно жмет на гашетку «калашникова», но — пули уходят в потолок «газели».

Рядом с Юрием падает граната, и десятки банок тушенки взлетают в воздух…


Дорога. Машина — день

Юрий в машине: он смотрит на пистолет в правой руке…

Лица замерших мальчишек-ополченцев…

…Время «возвращается»…


Юрий осторожно прячет между двумя кожаными спинками заднего сиденья пистолет.

Затем, так же осторожно, вынимает из кармана телефон и засовывает его за отогнувшуюся обшивку корпуса «газели»…


Дорога. Холм — день

Укры выволакивают ополченцев из машины, бросают их лицом вниз на землю, связывают им руки и жестоко избивают кулаками, ногами, прикладами, втыкают в тела штык-ножи.

Последними из «Газели» выбрасывают Рыжеволосого и Юрия.

На корпусе, стоящей чуть в стороне БМД, надпись — «Спецназ батальйону нацгвардії «Донбас».

Один из нацгвардейцев собирается связать руки Рыжеволосому.

Внезапно, из машины выскакивает пес, и с лаем бросается к ним. Стоящий рядом нацгвардеец вскидывает ручной пулемет.


Рыжеволосый. Не надо!..


Он вскакивает, пытаясь отвести ствол автомата от собаки.

Пулеметчик реагирует мгновенно: выпускает в Рыжеволосого длинную очередь….

Пули прошивают тело парня, буквально разрывая его надвое и отбрасывая назад.

Рыжеволосый падает рядом с лежащим на земле Юрием, накрывая его спину рукой и забрызгивая его кровью.

Из кармана разорванного в клочья френча Рыжеволосого, прямо перед лицом Юрия, падает небольшой белый, сложенный вдвое, тетрадный листок.

Разгоряченный кровавой сценой, пулеметчик переводит ствол на других лежащих на земле ополченцев.


Голос Франко (с акцентом). Не стрелять!


Нацгвардейцы поворачиваются в сторону окрика.

К ним подходит Франко — крупный мужчина в натовской военной форме, в каске с крупными буквами «NY», внешне сильно отличающийся от остальных нацгвардейцев.


Франко. Они пока живые нужны!


Пользуясь тем, что внимание нацгвардейцев отвлечено, Юрий пытается протянуть руку к листку, выпавшему из френча рыжеволосого, но Пулеметчик замечает движения Юрия.


Пулеметчик. Лежать, сука!


Пулеметчик бьет Юрия прикладом по голове. Кровь заливает ему лицо. Пулеметчик заламывает Юрию руки за спину и туго связывает их жгутом.


…Время «замедляется»…

Легкий порыв ветра медленно «разгибает» листок, открывая старательно выведенные шариковой ручкой синие буквы:

МЕЧТЫ, ЖЕЛАНИЯ, ЦЕЛИ!!! С 21 января 2014 по …

1. Сделать тату √

2. Прыгнуть с парашютом

3. Расчитатся с долгами

4. Нырнуть под лед

5. Жинится на умной, красивой, доброй

6. Перед уходом попрощатся с настоящими

7. Завести собаку √

8. Переспать с негритянкой

…Время «возвращается»…


Франко подходит к ополченцам.


Франко. Встать!


Ополченцы поднимаются с земли.


Франко. Бегом, через мост — марш! (Юрию.) Ты, седой, стой здесь!


Ополченцы, со связанными за спиной руками, бегут по мосту.

На той стороне их, ударами кулаков и прикладов, принимают нацгвардейцы во главе с двухметровым верзилой — Семеркой.

Франко подходит к Юрию.


Франко. Я из–за тебя, сука, всё бросил — семью, бизнес в Нью-Йорке, сюда приехал!


Бьет с размаху Юрия по окровавленному лицу.


Франко. Ты — их командир?

Юрий. Я — военкор.

Франко. Из России, падла?

Юрий. Я — гражданин Франции.

Франко. Француз?.. Позывной?


Юрий молчит. Франко наотмашь бьет Юрия по лицу.

С другой стороны моста, метрах в двадцати от «газели», Семерка кричит:


Семерка. Франко, кто там у тебя?.. Француз?.. Давай его сюда!

Франко (Юрию). Бегом, вперед!


Юрий бежит через мост.


Семерка. Стоять!


Юрий застывает на середине моста.

Вдруг наступает, звенящая тишина…

На экране — круг, метки с делением… в кругу — очень близко — чуть шевелятся ветром волосы на виске Юрия, мы видим его застывший профиль…

…круг сдвигается вниз — задерживается на связанных за спиной руках…

…круг сужается, виден винтовочный ствол в маскировочной обмотке, мушка, рука на курке, трава вокруг —

мы видим Юрия глазами снайпера — сквозь прицел, установленный на винтовке…


Франко. Бегом!


Юрий бежит, добегает до поджидающего его Семерки, тот сбивает его ударом кулака с ног на землю и начинает бить сапогами по ребрам.

Подскакивают еще двое нацгвардейцев, бьют Юрия ногами и прикладами до тех пор, пока он не перестает шевелиться.


Семерка. Встать! Бегом!


Юрий пытается приподняться, видно, что эта попытка дается ему с трудом — очевидно, поломаны ребра. Он пробует встать на ноги, но не может — левая нога сломана.


Семерка. Вставай сука!

Юрий(еле слышно). Не могу, добивайте здесь.


Два нацгвардейца подхватывают его за руки и волокут.

Юрия бросают на землю у кирпичной стены, где уже лежат лицом в землю, пятеро ополченцев из «газели».

Подъезжает БМД, с нее спрыгивает Франко. На ходу вынимая из кобуры пистолет, он решительно подходит к Юрию, нагибается, приставляет ствол к его виску.


Франко. Быстро — информацию, которая может меня заинтересовать. Считаю до трех!..

Юрий. Стреляй сразу.

Франко. Раз… два… три…


Щелчок бойка пистолета. Франко пинает Юрия ногой, отходит.


Семерка. Француз, сука, убью! (Бросается к Юрию).

Франко (останавливая его). Успокойся! Он мой!


Семерка в ярости хватает валяющуюся в траве стеклянную бутылку и швыряет ее в сидящего у стены Юрия…

Бутылка разбивается о стену в нескольких сантиметрах от головы Юрия; осколки летят ему в лицо…

Юрию трудно дышать, он задыхается, хрипит, корчится от сильной боли в груди, руки туго связаны жгутом за спиной…

К Юрию подходит Майор, пожилой нацгвардеец, смотрит на него.


Майор (Юрию). Конечно, вас нужно бы расстрелять… (Стоящему рядом нацгвардейцу.) Развяжите ему руки, куда он убежит? Он двинуться не может.


Школьный двор — день

Во дворе трехэтажной кирпичной школы, стоят нацгвардейцы, среди них — Семерка.

Напротив — пятеро ополченцев из «газели».

В центре — стол, за столом — Бугор и Филин.

Перебирая на столе документы пленных ополченцев, Бугор находит маленький календарик с изображением Кремля.


Бугор. Филин, смотри!

Филин (взглянув на картинку). Це чьё? Отвечать! Быстро!

Худощавый. Моё.

Филин. Виткиля? З Москвы?

Худощавый. Я — местный, из Иловайска.


Филин встает из-за стола, подходит к допрашиваемому, тычет ему в лицо календарик.


Филин. А это що? Или в Украине уже календариков своих немае? Що, сука, в Россию захотив?


Бьет его кулаком в лицо, тот падает на землю.


Филин. На колени, сука! Уси на колени!


Остальные четверо пленных опускаются на колени.

Нацгвардейцы, по примеру Филина, начинают их избивать ногами и прикладами.

Во двор школы въезжает и останавливается помятый и простреленный минибус с зияющим широким дверным проемом, самой двери нет.

На полу салона лежит Юрий.

Сидящий рядом с Юрием нацгвардеец спрыгивает на землю и выдергивает его из машины.

Семерка, избивающий вместе с другими нацгвардейцами пленных, замечает Юрия и направляется, радостный, к нему.


Семерка. А–а! Француз! Тебе повезло — ты попал в хорошие руки! Слово даю — живым ты отсюда не выйдешь! (Бьет Юрия кулаком в лицо.)


Сопровождающий Юрия нацгвардеец с силой толкает его вперед.

Юрий упирается в дверь высокого, размером с платяной шкаф, железного ящика, стоящего у стены небольшой деревянной постройки, тут же, во дворе. Это — школьные мастерские.

Нацгвардеец открывает засов на двери «шкафа», открывает ее, проталкивает Юрия внутрь и с лязгом захлопывает дверь.


В шкафу — день

Темнота. Ничего не видно. Рядом, во дворе, шум, крики.


Голос Миро. Это правда, что вы француз?

Юрий. Да, я живу во Франции.

Голос Миро. И правда, что вы — корреспондент?

Юрий. Я — ополченец, военкор.

Голос Миро. Тогда я вас знаю. В Донецке, на площади, вы читали стихи про грача. Я хотел тогда подойти к вам, но… не смог. Заплакал и ушел. А на следующий день я записался в ополчение.

Юрий. Так, значит, это я виноват, что вы оказались здесь? Простите, я не хотел…. В любом случае, рад знакомству. Юрий.

Голос Миро. Мирослав. Можно — Миро.


Постепенно из темноты проступают очертания второго обитателя железного шкафа, Миро. Это — высокий худощавый мужчина, лет сорока, в рваном камуфляже, со следами побоев на лице.

Занимающая треть пространства внутри шкафа железная станина с торчащими из нее железными прутьями, позволяет пленникам лишь стоять, и только один из двоих может сесть на пол.


Миро. Садитесь.

Юрий. Спасибо, но если я сяду, то уже не поднимусь. Нога… сломана.


Миро пытается разогнуть торчащие из станины железные штыри, затем снимает с себя камуфляжную майку, накрывает их ею.


Миро. Вот… Попробуйте. Долго на этом не усидишь, но, всё же…


Свист снаряда и взрыв. Крики и ругань нацгвардейцев, топот разбегающихся солдат.

Взрывы раздаются всё ближе, и кажется, что каждая следующая мина летит прямо в шкаф.

Во всплывающих и уходящих через затемнение меняющихся кадрах — Юрий и Миро, которые пытаются приспособиться к существованию в узком замкнутом пространстве шкафа.

Видно, что Юрию невмоготу терпеть мучительную боль. Наконец, он затихает, оседает и замирает в странно изогнутой неудобной позе, уткнувшись лбом в стенку ящика.


Донецк. Кабинет начальника разведки — день

В кабинет начальника разведки Барса входит Начштаба.

Барс возбужденно кричит в телефонную трубку.


Барс. …Как «пули не берут?» Что ты несешь? Да шарахните этого терминатора из «мухи»[7]!


Выключает телефон.


Начштаба. Что за «терминатор»?

Барс. Да есть тут у нас одна зубная боль!..


Достает из папки листок и бросает на стол перед Начштаба.


Начштаба (читает вслух). «Марк Паславский. Позывной “Франко”. Американец. Инвестиционный банкир, миллионер… Родился на Манхэттене, в 1981 году окончил военную академию в Вест-Пойнте. Майор полка рейнджеров. По материнской линии — племянник сподвижника Бандеры, бывшего офицера Гестапо, а затем сотрудника ЦРУ Миколы Лебедя, руководившего вербовкой и заброской агентов ЦРУ на Украину. Обучает и финансирует карательный батальон “Донбасс”…»

Барс. …И понимаешь, этот бандеровец американский, мало того, что здоровый — под два метра ростом, — так он еще непробиваемый!

Начштаба. Как это — «непробиваемый»?

Барс. Ну, слышал? — «пули не берут»! Какие-то специальные броники! Прет впереди танков! Ну, зомби, блин!


Школьный двор — утро

Нарастающий свист, взрыв. Взрывом подбрасывает шкаф.


В шкафу — утро

Юрий открывает глаза, стонет. Пауза. Свист…


Миро. Это еще не наша…


Взрыв. Снаружи раздаются крики, стоны, ругань, звук моторов машин.


Голоса. «Франко»! «Франко» убили!..


Юрий выглядывает во двор через пробитую осколком дыру в шкафу.

Мимо шкафа нацгвардеец проносит каску Франко с крупными буквами NY, с плавающими в крови мозгами.


Юрий. Неплохо день начинается…


Лязг открывающегося засова шкафа.


Школьный двор — утро

Двое нацгвардейцев открывают дверь шкафа. Один из них — Жердь — тычет в Юрия, затем в Миро железным прутом.

Второй нацгвардеец, со свастикой на рукаве — хватает их за одежду и выволакивает из шкафа, бросает на землю, пинает ногами.

Жердь бьет несколько раз лежащих на земле пленников железным прутом.


Жердь. Ну, суки, ...дец вам пришел!

Голос Филина (громко). Жердь, гони их в мастерскую.

Жердь. Вставай, сепары, пошли.


Юрий не может встать. Миро помогает ему подняться и почти тащит его на себе.

Подгоняемые пинками и железным прутом, Юрий и Миро кое–как добредают до входа в класс труда, находящийся рядом, во дворе школы.


Класс труда в школе — утро

В классе с верстаками и установленными на них тисками — пять ополченцев из «газели», в одних трусах, и человек десять нацгвардейцев с автоматами, в полном боевом снаряжении.

Трое нацгвардейцев держат командира группы с приспущенными трусами у верстака, на котором, в тисках, зажата его мошонка. Тут же, у верстака, стоит один из пленных — Худощавый.


Филин (Худощавому). Крути, сепар! Крути, мразь! Або пальці отрублю!..


Филин хватает руку Худощавого, прижимает ее к верстаку и замахивается топором.


Филин. Крути, падла! Або ти зажимаеаш йому яйця — або я тобі пальці отрубаю! Решай, падла! Яйця або пальці! Яйця або пальці!..

Худощавый (в ужасе). Я не могу…


Филин опускает топор на руку Худощавого, нажимает на топорище, на пальцах ополченца выступает кровь.


Филин. Крути, ватник!


Худощавый затравленно оглядывается, берется за ручку тисков, начинает медленно ее поворачивать.

Командир взвывает от боли, пытается вырваться, но трое нацгвардейцев, крепко его держат.

Худощавый инстинктивно останавливается.

Филин вновь замахивается топором.


Голос Майора. Прекратить!..


В дверях стоит Майор.

Худощавый рыдает и падает на колени.


Майор. Прекратить! Филин, что вы делаете?..

Филин. Те, що не додилал слабак Гітлер — чищу рідну Україну від цих ублюдків.

Майор. Я сказал, прекратите! Пленных по местам. Этому (кивает на Командира) найдите фельдшера, пусть посмотрит.


Видит окровавленную руку Худощавого.


И этому пусть руку перевяжет.


Нацгвардейцы освобождают из тисков глухо стонущего Командира.


В шкафу — день

В шкафу Юрий и Миро. Снаружи слышатся голоса, шум машин, редкие выстрелы, далекие взрывы.


Миро. Знаешь, мне легче, чем тебе — меня никто нигде не ждет, и никто по мне плакать не будет.

Юрий. А жена?

Миро. А жены нет. Есть одна женщина, которую я люблю, но она никогда со мной не будет.

Юрий. Она замужем?

Миро. Нет. Просто она меня не любит. Поэтому я и уехал из Словакии. Бродил по Европе — жил в Англии, в Италии, работал каменщиком, шофером, плотником…


Начинается артобстрел. Приближающийся свист мины.


Миро. Это не наша.


Звук взрыва. Снова свист, переходит в громкий визг.


Миро. Ой–ёй–ёй!..


Взрыв, очень близко от шкафа, шкаф сотрясается, на Юрия и Миро сыпется откуда–то земля, всё пространство в шкафу заполняется пылью.

Юрий сидит на станине вжимаясь спиной в железные прутья.

Широко открытые глаза Юрия. Он смотрит сосредоточенно куда–то вверх — как бы прося кого–то о чем–то очень важном…

Новый снаряд разрывается почти вплотную к шкафу.


Видение Юрия:

Шкаф подбрасывает вверх. Он падает набок, у него отрывается днище.


Школьный двор — день

Миро выкатывается из ящика. Следом выбирается Юрий. Вокруг взрываются мины, снаряды. Дым, пыль, гарь. Во дворе — никого. Недалеко стоит знакомая «газель» ополченцев.


Юрий. Сможешь?

Миро. Да.


Миро помогает Юрию добраться до машины…

В машине в замке торчат ключи…

Миро заводит машину, она резко срывается с места и вылетает со двора школы.

Дорога в поле подсолнечника — день

«Газель» спускается с холма где осталась школа и мчится по дороге вниз.

За спиной беглецов не прекращается артобстрел холма, но они уже вырвались за пределы огня и мчатся навстречу свободе.

Яркое солнце золотит огромное желтое поле подсолнечника…

Нарастающий, до оглушающего, свист, переходит в визг.

Снаряд — взрыв — машину разносит в клочья. Темнота. Тишина.


Голос Миро. А вот это уже наш… (Пауза.) Юрка, ты жив?..


Конец видения Юрия


В шкафу — день

Юрий полулежит на своих железных штырях, глядя в потолок шкафа.


Миро. Юрка! Что с тобой?..


Юрий не отвечает.

Артобстрел прекратился. Слышны редкие выстрелы вдалеке.


Школьный двор — день

Нацгвардейцы выгоняют из здания школы пятерых пленных ополченцев, ставят их к стенке школы. Из одежды на пленных — только трусы.

Шестеро нацгвардейцев становятся в шеренгу перед пленными и вскидывают автоматы.


Филин. Готовсь! По врагам Украины — огонь!


Раздаются автоматные очереди.

Пули дробят стену над головами ополченцев.


…О, один таки, обоссался!


Тычет пальцем в обмочившегося от страха Худощавого.


…А теперь на четвереньки и — бегом по кругу.


Нацгвардейцы пинают ополченцев ногами, гонят их по двору на четвереньках.


…А теперь громко: Слава Украине!

Пленные (хором, вразнобой). Героям слава!

Филин. Еще громче! «Украина понад усэ!»…

Пленные. «Украина понад усэ!..»


Тех из пленных, кто делает это недостаточно громко, нацгвардейцы пинают ногами в тяжелых берцах, бьют прикладами.

Жердь и нацгвардеец со свастикой направляются к шкафу.


Жердь. А с этими, чё? Всё вокруг раздолбано, а шкаф — целехонек! Так они и нас переживут!

Нацгвардеец со свастикой. Да расстрелять их и все дела!

Жердь. Куда ты спешишь? Вон, в Попасной, посадили на танк сепаров, седого и девчонку, и бросили на свои же пули… Седой-то — хрен с ним, а вот с медсестричкой поспешили — с ней бы еще ребята повеселились!


В шкафу — день

Юрий внимательно вслушивается в разговор охранников.


Голос боевика со свастикой. Ну, ты, бл…, сравнил: медсестричку — с этими уродами! Да, если бы сейчас в шкафу эта Настенька была — уж я б ее поохранял!..


У Юрия на глазах слезы.


Школьный двор — день


Боевик со свастикой. …А с этих — что толку? У-у, суки! Не, дай я им щас в шкаф — гранату, и звиздец, и мы свободны!

Жердь. Нет, ты не рубишь! Весь интерес-то: чтобы их — свои же!.. Давай так… Если за сутки их сепары не расхерачат — ставлю пузырь!


Свист летящего снаряда. Нацгвардейцы убегают в бомбоубежище.


Школьный двор/в шкафу — ночь

Светит яркая луна. Во дворе необычно тихо. Не слышно свиста мин, взрывов снарядов.

Изредка слышны далекие одиночные выстрелы.

У шкафа на земле сидит Марк с автоматом.

Подходит Майор.

Марк поднимается с земли.


Майор. Открой.


Марк отодвигает засов, открывает дверь шкафа.

Майор оглядывает пространство внутри шкафа. Качает головой.


Майор (Юрию). Да… не сиделось вам во Франции. По-хорошему — вас нужно, конечно, расстрелять…

Юрий. Хорошо, только сначала вы не могли бы принести пустую пластмассовую бутылку — очень нужно.


Пауза. Майор кивает Марку, тот закрывает дверь. Майор уходит.


Миро. Ты, это, не слишком — с бутылкой?

Юрий. Может, и слишком. Только терпеть больше не могу.


Гремит засов, дверь открывается.

Майор протягивает Юрию пластмассовую бутылку.


Юрий. Спасибо.

Майор. Вас кормили?

Юрий. Нет.

Майор. Ладно. Я пришлю кого-нибудь.


Марк закрывает дверь шкафа. Майор уходит.

Звонок мобильного телефона.

Марк задвигает засов на двери шкафа. Достает из кармана телефон.


Марк. …Та не, Илонушка, я не тикав от тебя сюда. Просто тогда, когда мы с тобой поссорились, я пошёл до хлопцев, а они в ту ночь решили вступить в батальон. И меня позвали… Та не, Илонушка. Я уже не могу вернуться…


В шкафу — ночь

Юрий сидит на своих железках, слушает голос Марка…


Голос Марка. …Я ж тогда сказал тебе, шо иду на войну, а шо ты ответила? — «Та иди куда хочешь!» Ну я и пошел… Та не, Илонушка, тут же хлопцы, как я теперь их брошу?..


Школьный двор — ночь

Залитый лунным — мирным — светом школьный двор. Тишина…


В шкафу — утро

Сквозь пробоины и щели в угловых швах шкафа пробиваются узкие полоски дневного света… В рассеивающейся постепенно темноте виднеется обмотанная грязным бинтом нога Юрия, покоящаяся на спине нелепо скрючившегося на земляном дне шкафа Миро; сам Юрий — почти стоя, повиснув на торчащих из железной станины штырях, — тоже дремлет…

Лязг замков, засова, дверь шкафа открывается.


Нацгвардеец со свастикой. Француз, выходи. Шевелись, а то вторую ногу сломаю!


Школьный двор — утро

Нацгвардеец со свастикой сзади, автоматом, подталкивает еле ковыляющего, опирающегося на две деревянных — разной величины — палки Юрия в направлении школы.


Классная комната — утро

Нацгвардеец вводит Юрия в классную комнату, уставленную партами, остается стоять у двери.

За учительским столом сидит Ираклий, крепкий мужчина лет сорока, кавказской внешности. На столе стопка документов пленных ополченцев.

Ираклий указывает Юрию на парту напротив стола.


Ираклий (с легким акцентом). Имя, фамилия?

Юрий. Юрий Горбенко.

Ираклий. С какой целью приехали сюда, в чужую страну?

Юрий. Это для вас она чужая, а я родился в Одессе.

Ираклий. Дальше. Расскажите о себе.

Юрий. Вырос на Колыме. В 18 лет приехал в Грузию. Там поступил в театральный институт. Первая книжка стихов вышла в издательстве «Мерани».

Ираклий. По-грузински разговариваете?

Юрий.

«Месаплаве, шен амбоб, ром квэканазэ винц ки квдэба,

Им цутшиве миси чрдили квэла чвенганс авицгдэба…»

Титры — перевод:

Ты, могильщик, утверждаешь: кто б ни умер — лишь отпели —

Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители.

Галактион Табидзе. «Могильщик»


Ираклий смотрит внимательно на Юрия.


Ираклий. Когда вы выехали впервые за рубеж?

Юрий. В восемьдесят девятом, в Германию. Там и остался.

Ираклий. Почему уехали? У вас были проблемы с режимом?

Юрий. Нет, не было. Любознательность.

Ираклий. Долго жили в Германии?

Юрий. Два года, потом — в Швейцарии, потом — во Франции…

Ираклий. Вы очень неплохо держитесь для простого военкора-ополченца.

Юрий. А я не простой военкор-ополченец. Я — поэт.

Ираклий (усмехаясь). Да, конечно же, только поэт мог себе позволить так разъезжать по миру в те годы… Я вам скажу, кто вы. Вы агент ФСБ или ГРУ, завербованный КГБ еще где-то в середине восьмидесятых.

Юрий. Да вы загляните в Интернет — я пишу стихи, пьесы, перевожу, ставлю спектакли. Я автомат–то — тут, в Славянске, впервые в жизни разобрал и собрал!

Ираклий. Сомерсет Моэм тоже автомат не разбирал. Что не мешало ему быть отлиным разведчиком. В Швейцарии вы где жили?

Юрий. В Веве, городок на Женевском озере.

Ираклий. Там жил еще один писатель и драматург, Грэм Грин, «тихий американец», который всю жизнь работал на британскую разведку.

Юрий. Осталось еще Даниеля Дефо вспомнить…

Ираклий. Вас нормально кормят?

Юрий. Дали вчера что-то, но я не ел.


В класс входит Майор, садится за крайнюю парту.


Ираклий. Почему?

Юрий. Видите ли… В шкафу нет, извините, туалета. Поэтому я предпочитаю не есть, чтобы не провоцировать желудок. Воду пью, с этим — проще.

Ираклий. Я же сказал, вы — опытный агент, вы всё знаете — как себя вести, что говорить…


Берет телефон, набирает номер.


Ираклий. Добрый день, господин министр… (Отходит в глубину класса.)

Майор (Юрию). Мне сказали, что на вас была кобура, это правда?

Юрий. Да. Была.

Майор. Значит, и пистолет был. Вы его сбросили. Да, конечно же, вас нужно расстрелять… Вам бинт на ноге меняли сегодня?


Юрий машет отрицательно головой.


Майор. Я скажу фельдшеру.

Ираклий (по телефону). …Да, думаю, он — профессионал… Ну, немедленно доставить в Киев его не получится, прорваться отсюда трудно, но при первой же возможности… Хорошо, я передам его Профессору (отключает телефон).

Юрий (Ираклию). А что, если вы ошибаетесь? А из меня в Киеве, в подвалах СБУ, будут вышибать «агентурные признания» — ничего? С совестью проблем не будет?

Ираклий не отвечает, записывает что-то в свой блокнот, затем поднимает глаза на Юрия.

Ираклий. Не думаю.


Цитирует по-грузински.


Асе хдэба квэканазэ — квэла цоцхлобс, квэла квдэба.

Титры — перевод:

Все живут — все умирают, — гаснут все земные звезды…

Галактион Табидзе. «Могильщик»

Ираклий (нацгвардейцу). Можно уводить.


Юрий с трудом поднимается и, опираясь на две палки, прыгает к двери.


Ираклий (вслед). В любом случае, до киевских подвалов еще дожить надо.


Штаб ополчения. Кабинет начальника штаба — день

В кабинете Начштаба, Начальник разведки Барс и Борис.


Начштаба (Борису). …Как ты его одного отпустил?

Борис. Саныч, ну ты же его знаешь. Я ему: вернемся, мол, починим машину и, еще до вечера, успеем смотаться снова. Но он же хуже хохла. Уперся и ни в какую.

Барс. На блокпосту сказали, что вы звонили по телефону. Кому?

Борис. Ну, Санычу же! Хотел спросить, че мне делать? Только не дозвонился. Связи не было.

Барс. Но вы ведь сразу уехали с блокпоста? Значит, машина была на ходу?

Борис. Да машина-то была на ходу, но бак был пробит, и бензина оставалось только доехать до гаража. Там я бак и залатал.

Барс. Но после этого вы не вернулись на блокпост?

Борис. Нет. Мы договорились с Анри, что он позвонит, когда его забирать.

Барс (Начштаба). Понятно…

Начштаба. Ну, ладно, Борис, иди…


Борис выходит из кабинета.


Барс. Ну так вот, Саныч. Твой«Анри» в плену у отморозков батальона «Донбасс». А вот жив ли он еще, этого мы пока не знаем.

Начштаба. Твою мать!.. Твою мать!.. Я ему сто раз говорил — не лезь на рожон! Интеллигент сраный! Когда вернется, я его на месяц в подвал посажу!


Шкаф — утро


Голос нацгвардейца. Эй, в шкафу! Слышите меня?..


Юрий и Миро смотрят друг на друга, не отвечают.


Голос. Да слышите, знаю. Понять хочу. Что вам здесь, на Донбассе, нужно? С кем вы приехали воевать?

Юрий. С фашистами.

Голос. А где вы тут фашистов нашли?

Юрий. Ну, а кто вы? День Победы отменили, старикам запрещаете их ордена надевать, по улицам эсэсовцы маршируют — ветераны дивизий «Нахтигаль» и «Галичина», памятники Бандере ставите, мирные дома из «градов» поливаете… Людей сожгли в Одессе…

Голос. А что — «в Одессе»? Ну, сожгли полсотни мудаков и правильно сделали! Зато — вся Одесса шелковой стала. И в Донецке хотели — да не успели, вот теперь и результат… А Бандера-то чем вам так не нравится?..


Дверь шкафа открывается, на пороге Котик, — невысокий, щуплый нацгвардеец, с автоматом в руках.


Котик. Вот, я бандеровец. Страшно? Шмальнуть, что ли, вас обоих одной очередью?.. Да ладно… Вот…


Вынимает из кармана вскрытую пачку печенья, протягивает ее Юрию и Миро.


Печенья хотите? Берите, берите, не бойтесь!


Миро берет одно печенье.


Миро. Спасибо.

Котик. Вот видите, я, бандеровец — вас, сволочей, печеньем кормлю.


Садится на корточки, протягивает пачку Юрию.


Берите еще! Француз!..

Голос Семерки. Котик! На хрена ты печенье переводишь? Этим двоим уже ничего не нужно!


Двухметровый Семерка отодвигает Котика от двери. Рядом с ним — два охранника.


Семерка. Француз, выходи. И подружку свою словацкую бери. Я же тебе сказал, что ты труп. А ты, вижу, не поверил. Зря. (Охранникам.) К стенке их.


Школьный двор — утро

Охранники выводят Юрия и Миро и ставят к полуразрушенной деревянной стене школьных мастерских.

Семерка поднимает автомат, проверяет магазин, вставляет обратно, передергивает затвор.


Семерка (Юрию). О, да ты крещеный? Я тоже. Ладно, я ж не зверь. Крикнешь — только громко: «Слава Украине!» — и я тебе дарю еще день жизни. Словак, ты тоже кричи! Ну?


Семерка опускает автомат. Ждет несколько секунд.


Семерка. Ну, падла, молись, чтобы мы на том свете не встретились. Я тебя и там достану.


Вскидывает на Юрия и Миро автомат.

Во двор, въезжает «мерседес» и тормозит около Семерки. Дверь «мерседеса» открывается. Из машины выходит Ираклий.


Ираклий (Семерке). Спасибо, вовремя ты их вывел! Опусти автомат, еще успеешь. А пока — небольшая фотосессия.


Ираклий достает смартфон, фотографирует Юрия.


Ираклий. Француз, выше голову! (Снимает.) Ну, давай и тебя, словак, щелкнем. (Делает еще снимок). Уведите их обратно.

Семерка. Ну, ты француз, прям, модель, сука, звезда. Портфолио на тот свет готовишь? Ублюдок! Я сказал, что ты труп, значит, будешь труп! До завтра, подружки!


Охранники заталкивают Юрия и Миро в шкаф, закрывают засов.


Офис комиссии ДНР по пленным — день

Багира одна, сидит за столом. Перед ней наполовину пустая бутылка водки. Стук в дверь. Багира не реагирует.

Дверь открывается. Входит Начштаба. Проходит, садится к столу, напротив Багиры. Пауза.

Багира разливает оставшуюся водку в два стакана.

Они выпивают.


Багира. …Ну, сделай же что-нибудь, Саныч! Уговори Первого отдать им за него этого толстомордого полковника из «Азова»! А?.. Пока Анри еще тут, пока его в Киев, в подвалы СБУ не отправили!

Начштаба. Некого отправлять, Багира, в Киев. Мы связались со школой, они говорят — у них пленных нет. Похоже на то, что его расстреляли.

Багира. Что ж такое–то, Саныч?.. Я, что ли, такая прокаженная?

Начштаба. Ты–то при чем тут, Багира?

Багира. Да понимаешь, чертовщина какая–то: только мужик какой появится около меня — хоп! — расстрелян. В Славянске мне Лаврик, командир спецгруппы, прохода не давал — его за мародерство расстреляли. В Харькове, в плену, начальник СБУ меня из такого ада вытащил, — выходи, говорит, за меня, я ему — нет, не люблю, не выйду, а он все равно меня в списки на обмен под чужой фамилией внес, — я здесь, а его укры за меня расстреляли…

Начштаба. Анри, что ли, тоже тебя замуж звал?..

Багира. Да что ты, Саныч! Он француженку свою любит… Нет — тут, наоборот, я бы за него на любой расстрел пошла бы… Вот и выходит: прокаженная я какая–то — меня ли любят, я ли кого полюблю — мертвое поле одно вокруг меня…


Школьный двор — вечер

Взрыв — огонь, осколки, дым, земля, пыль.

Бой идет совсем рядом со школой, причем одновременно, в разных концах поселка, расположенного на холме, вокруг школы.

Шальные пули залетают во двор, попадают в шкаф.

Во дворе суета. Гудят моторы машин. Бегают бойцы.

Грузят раненых в КамАЗ с тентом, закрывающим кузов.


Бугор. Отходим! Будем прорываться. Марк, через пять минут снимай охрану.

Марк. А что с пленными? В машину?

Бугор. В какую машину? — для раненых места нет. Расстрелять!


В шкафу — вечер

Миро и Юрий напряженно замерли: они ловят каждый шум, каждое слово, долетающее до них с улицы…


Юрий. Ну, вот, Миро, кажется — всё. Рад был познакомиться.


Лязг открывающегося засова.


Миро. Юрка, не подумай, что я педик, но я тебя тоже люблю.


Дверь открывается.


Школьный двор/в шкафу — вечер

В проеме двери — Жердь и Марк. Марк смотрит в сторону.


Жердь. Выходи.

Юрий (Жерди). …Ираклий при мне разговаривал по телефону с министром, тот ему сказал, чтобы меня… чтобы нас двоих, обязательно доставили в Киев!

Жердь. Какой, на хер, Киев, какой министр?.. (Марку.) Где Ираклий?

Марк. Должен подъехать… Надо бы его дождаться.

Жердь. С хера ли? Нам приказали — мы исполнили. (Юрию и Миро.) Выходи!

Марк. Я бы подождал Ираклия. Как бы чего…

Жердь (Юрию и Миро). Ладно, натовцы, у вас еще пять минут. Надеюсь, он не появится.


Стрельба становится менее интенсивной и, постепенно отдаляется…

Во двор школы вбегают несколько разгоряченных — только что из боя — нацгвардейцев, среди них — усталый Майор.


Майор. Отбой! Раненых назад! Они пока, вроде, отошли. Ночью вряд ли полезут, а завтра должно подойти подкрепление.

Марк (Жерди). Ну, вот, видишь? — отбой.


Марк закрывает двери шкафа.


В шкафу — вечер


Голос Жерди. Да пошли все…

Миро. Спасибо, Юрка!

Женский голос (со двора). Пустите меня! У меня там больной отец.

Голос гвардейца с чубом. Куди! Стояти! Якщо побіжить — стріляй! Це — корректировщица!


Школьный двор — вечер

От ворот, через двор, два нацгвардейца ведут женщину средних лет с сумкой в руках.

Недалеко от шкафа, с автоматом, стоит нацгвардеец с чубом.


Женщина. Да какая я корректировщица? Я к отцу шла! Он один, старик, лежит там. Я каждый день хожу к нему, кормлю та лекарства даю.

Бугор (нацгвардейцам). Проверили, что у нее в сумке?

Женщина. Та шо там может быть? Немного поесть, та лекарства для отца!

Нацгвардеец c чубом (показывая Бугру телефон). Звонила кому-то!


Недалеко от школьного двора взрывается фугас.


Женщина (испуганно вздрогнув). Да будьте вы прокляты! Хто вас сюда звал? Пришли, всё разрушили, нас, детей наших, убиваете! Вы хуже немцев!

Нацгвардеец с чубом. Ты заткнешься, чи нi?


Снова взрыв.


Женщина. …Ой, это около папиного дома! Господи, помилуй! Пустите меня!..


Женщина вырывает из рук нацгвардейца сумку и бежит через двор к домам поселка в направлении только что прогремевшего взрыва.


Нацгвардеец с чубом. Стiй! Куди, сука!


Вскидывает карабин и стреляет в спину женщине. Она, как подкошенная, падает, не добежав до края двора.


В шкафу — вечер

Миро сидит на коленях в позе молящегося мусульманина, глухо мычит, мотая головой…

Юрий с закрытыми глазами что–то шепчет.


Голос одного из охранников. …Что же мы делаем, а?.. Как же мы потом, когда всё закончится, в глаза друг другу смотреть будем?.. Как же мы жить будем — как будем дружить, в кино ходить, на футбол?..


Нарастающий свист. Во двор попадает несколько мин.


Голос нацгвардейца со свастикой. «Котика» убило!

Другой голос. Да нет, вроде жив! Дергается… Сестра!

Голос одного из нацгвардейцев. Раз… два… три… четыре… пять…


Школьный двор — вечер

Один из нацгвардейцев делает Котику массаж сердца.

Остальные — столпились вокруг.

Семерка пробегает мимо шкафа, бьет ногой по железной двери.


Семерка. Ну, суки, молитесь, чтоб он выжил! Если умрет — я вас на ремни порежу!


Семерка подбегает к носилкам, отталкивает нацгвардейца и начинает мощно давить на грудь Котика, считая вслух.


Семерка. …Двадцать три, двадцать четыре…


При каждом надавливании на грудь Котика, всё тело его сотрясается и из его пробитого черепа выливается струя крови.

Во двор вбегает медсестра, останавливается, несколько секунд смотрит на происходящее.


Медсестра (Семерке). Что ты ему грудь давишь?!. У него башка пробита!

Семерка (ничего не слыша). …Двадцать восемь, двадцать девять…

Медсестра (кричит). Да отпусти ты его уже! Всё! Ему ужене поможешь!

Семерка (вскакивая в возбуждении). Ну, всё, суки. Щас они ответят. Выводи пленных!


Нацгвардейцы пинками и ударами выгоняют из школьных мастерских, во двор, пятерых, раздетых до трусов, пленных из «газели».

Босые, грязные ноги бегут по двору, усыпанному осколками стекол и обломками кирпича.

Жердь и нацгвардеец со свастикой распахивают дверь шкафа.


Нацгвардеец со свастикой. Выходи! Бегом!


Юрий не может бежать, он прыгает на одной ноге, опираясь одной рукой на Миро, другой — на палку.


Нацгвардеец со свастикой (толкая Юрия в спину). Бегом, сказал!


Пленные сбиваются в кучу посреди двора.

Толпа озверевших нацгвардейцев, во главе с Семеркой, надвигается на них.

Во двор влетает «мерседес».

Из него выскакивает Ираклий и, с ходу оценив ситуацию, вклинивается между пленными и нацгвардейцами.


Ираклий. Назад!


Толпа разъяренных нацгвардейцев не отступает.

Ираклий распахивает широко руки, сдерживая нацгвардейцев. Прямо перед ним — лицом к лицу — Семерка.


Семерка. А ты, генацвале, нам не указ. Мы, значит, все, тут, как Котик, поляжем, а эти гниды будут жить? Уйди в сторону. Дай ребятам пар спустить.


…Разъяренные, тяжело дышащие, нацгвардейцы…

…Плотно сбившиеся друг к другу, за спиной у Ираклия, пленные…

Руки Ираклия, сдерживающие натиск нацгвардейцев, начинают медленно опускаться…

Внезапно, в напряженной тишине — спокойный голос Майора.


Майор. Семерка! Остыньте! В бою такой отваги я, что-то, за вами не замечал.


Майор уже стоит рядом с Ираклием.


Ираклий. У меня приказ СБУ. Пленные нужны живые.


Пауза. Все смотрят на Майора.


Майор. По–хорошему, конечно их надо бы расстрелять… Но… (смотрит на Ираклия) разведке виднее. (Нацгвардейцам.) Разойдись. Пленных — по местам.


Семерка в бешенстве вскидывает автомат и стреляет чуть выше голов пленных ополченцев.


Семерка. Ну, уроды!.. Майор, это — в последний раз.


Пленных разводят по своим местам.

Слышится знакомый свист. Столпившиеся во дворе нацгвардейцы, бросаются к дверям школы.

Жердь буквально впихивает Юрия и Миро в их шкаф, закрывает дверь и убегает вслед за остальными в здание школы.

Разрыв… Грохот, звон стекла…

Один из осколков пробивает металлическую стенку шкафа.

Снова — свист… разрыв… звон, грохот…


Голос. Филин ранен! Санитаров, сюда, быстро!


Артобстрел усиливается. Во дворе и около школы — серия взрывов: это работает «град».


Голос Ираклия (кричит). …Алло! Вы меня слышите? Пленных надо отсюда вывозить!.. Что?.. Но их нельзя здесь оставлять!.. Алло!.. Алло!..


Двор и школа освещаются, горят остатки кровли школьных мастерских и постройки, прилегающие к школе.


В шкафу — ночь

Шкаф сотрясается от взрывов...

Напряженные лица Юрия и Миро. Миро что–то шепчет…


Видение Юрия

Шкаф вырастает в размерах, здание школы, наоборот, уменьшается, холм, на котором расположена школа, тоже увеличивается, вырастает.

Из расположенного вокруг холма, по периметру, множества неистово палящих разнокалиберных орудий вылетают снаряды и летят вверх, по направлению к торчащему на вершине холма шкафу…


Голос Юрия (за кадром).

…И заглушая в сотый раз

Твой голос, Миро,

Шесть долгих суток лупят в нас

Все пушки мира…


Мощный взрыв. Свет меркнет. Наступает тишина.

Конец видения Юрия


Школьный двор — день

Во двор въезжают «мерседес», КамАЗ с крытым кузовом и, неожиданный здесь, четырехдверный «седан»–кабриолет. Из «мерседеса» выходит Ираклий, в руках у него два деревянных костыля.

Из школы нацгвардейцы выносят носилки с ранеными и грузят их в КамАЗ.

Некоторые раненые самостоятельно подходят к КамАЗу, им помогают забраться в кузов.


В шкафу — день

Юрий и Миро через дыры в шкафу смотрят во двор.

Гремит засов, шкаф открывается, в проеме — Марк.


Марк. Француз, выходи! Уезжаем. (Протягивает ему костыли.) Это тебе!


Юрий смотрит на Миро. Тот, улыбнувшись, подталкивает его к проему двери. Они обнимаются.


Марк (показывает Юрию на кабриолет). Иди, садись на заднее сиденье.


Юрий прыгает на костылях к кабриолету.

Поравнявшись с Ираклием, останавливается, смотрит на него.


Юрий. А Миро? Когда «Семерка» увидит, что меня в шкафу нет, он убьет его.

Ираклий. Идите в машину.


Юрий идет к кабриолету.

Ираклий что–то говорит Марку.

Юрий устраивается с трудом на заднем сиденье, укладывает костыли. Смотрит через стекло на школьный двор.

Во дворе Миро, сопровождаемый Марком, подходит к КамАЗу, поднимается в кузов, и исчезает в глубине фургона.

Марк садится в кабриолет впереди, рядом с водителем.

«Мерседес» трогается первым, за ним КамАЗ и кабриолет, и вся мини–колонна выезжает за ворота.


Дорога. Поселок — день

Колонна не успевает достичь конца улицы, как в воздухе раздается знакомый свист, и там, откуда они только что выехали, в районе школы, начинают разрываться снаряды…

Вдоль дороги то тут, то там, чернеют сгоревшие дома, торчат скелеты развороченных крыш, зияют пустыми оконными проемами изрешеченные осколками кирпичные стены…


Блокпост нацгвардии — день

Колонна въезжает на украинский блокпост.

Желто–голубой флаг, нашивки батальона «Донбасс», врытый в землю танк, ящики с боекомплектами.

Машины останавливаются.


Голоса нацгвардейцев. «Слава Украине! Героям слава!..»


Ираклий беседует с бойцами блокпоста, к ним подходит Марк. Ираклий что–то ему говорит.

Юрий замечает завалившуюся между сидениями машины небольшую записную книжку. Он берет ее и кладет к себе в карман.

Марк возвращается озадаченный.


Марк. Вперед нельзя, там бой.

Юрий. Что, назад, опять в шкаф?..

Марк. …Что? В шкаф? Да, нет. В шкаф уже в любом случае ты не вернешься. Нет шкафа. Прямое попадание.


Марк достает из багажника две банки тушенки, вскрывает одну, собирается вскрыть вторую банку.


Юрий. Не надо, Марк, я не буду. Спасибо.


Юрий откидывается на спинку сидения, закрывает глаза.

Яркое теплое солнце освещает его разбитое в кровоподтеках лицо. Налетающие порывы легкого ветра шевелят спутавшиеся в земле и грязи волосы…

Раздается приглушенный свист и вслед за ним звук взрыва.

В корпус «седана» врезается несколько осколков.


Голоса нацгвардейцев. Танк!.. Прямой наводкой бьет, гад! Все — в лес!


Все выскакивают из машин, раненых спускают на носилках из КамАЗа и, бегом, уносят в лес, за ними, в сопровождении автоматчиков, бежит Миро.

Юрий распахивает дверь кабриолета, пытается выйти, но у него всё получается очень медленно.

Юрий видит, что Марк, скрывшийся уже, было, в лесу, возвращается к нему, чтобы помочь.


Юрий. Не надо, Марк! Беги! Я сам справлюсь.


Взрыв. Снаряд попадает в одну из стоящих на блокпосту машин, она загорается.

Марк ждет. Юрий допрыгивает на костылях до Марка, и они вместе исчезают в лесу.

Разрыв… Снова свист… разрыв…


Лес — день

Юрий, опираясь на костыли, прижимается к дереву.

Мимо пробегает бородатый нацгвардеец, как бы споткнувшись, останавливается, удивленно смотрит на Юрия.


Бородатый нацгвардеец. А ты що тут торчишь? Ховайся!

Юрий. Я… не могу.

Бородатый нацгвардеец. Чому не можеш? Біжимо, я допоможу! Ось тут, мій окопчик!

Юрий. Мне… нельзя в окопчик!

Бородатый нацгвардеец. Чому це?

Юрий. Я… пленный.


Нацгвардеец какое–то мгновенье смотрит на Юрия молча… Свист…


Бородатый нацгвардеец. Та насрати! І що, що пленный?..


Разрыв…


…Ти — людина! I життя человечье — єдине! В окопчик, я тобі кажу!


Он подталкивает Юрия, тот допрыгивает, на костылях до щели, на которую сверху уложены три бревна, и, от толчка в спину, скатывается в «окопчик». Вслед за ним — бородатый нацгвардеец.

Гремят взрывы, сыпятся, срезанные осколками, ветки с деревьев.


Бородатый нацгвардеец. …У мене багато друзів у Росії. ти розумієш, в прошлом–то, я спортсмен, єдиноборства, я з росіянами часто бився, і в Росії, і в Україні, я любив з вашими битися, мене побили, або я побив — злості немає: ми обнімаємося і остаемося друзями.


Рядом разрывается снаряд, в окоп обрушивается куча земли и веток.


…Я був бандитом, я їздив вибивав гроші, а один раз, так вийшло, я не став сразу бити, а пояснив, у чому дiло, і мене зрозуміли, гроші повернули! I я зрозумів тоді, що, виявляється, можна не бити, можна договоритися! Завсегда можна, розумієш?..


…Разрывы уже прекратились, их сменил беспорядочный треск выстрелов: где–то рядом горят ящики с боекомплектом.


…Тебе як звати?

Юрий. Юрий.

Бородатый нацгвардеец. Мене — Роман! Так от, Юрий, слухай, у нас містечко невелике, мене всі там знають, всі менти мене в місті поважають, я раніше працював вышибалой, а зараз, вернуся додому — буду балотуватися в мери! Потому що я зрозумів, що про все можна договоритися! І жити нормально, не бити нікого!


Выстрелы прекратились, тишина наступила в ночном лесу.


Юрий. Может… там… ищут меня?


Роман выпрыгивает наверх и помогает выбраться Юрию.

На небольшой полянке стоят и сидят нацгвардейцы и Марк.

Тут же, рядом, под навесом из веток, стоят несколько походных кроватей.


Роман. Сідай, це моя… (кивает на крайнюю кровать).


Юрий, совсем уже наплевав на свое положение пленного, вытягивается на кровати Романа… и проваливается в сон.

Уже в полудреме Юрий слышит громкий, на весь лес, голос будущего мэра.


…А що, я буду мером, хто мені завадить, я тепер маю право говорити з людьми, я тут, на війні, багато чого зрозумів, я не хочу бути більше ні бандитом, ні солдатом, я хочу рассказать всім, що війна — паскудная справа, про все, всегда, з усіма можна договоритися…


К Роману подходит нацгвардеец в каске, кладет руку ему на плечо.


Нацгвардеец в каске. Ну, все, Роман… все… буде… добре… заспокойся.


И огромный бородач вдруг замолкает, оглядывается по сторонам, обхватывает голову большими руками…


Дорога. Колонна из трех машин — ночь

Картина апокалипсического конца света. Высокие костры горящих автомобилей и военной техники — свечами — поднимаются в небо.


Штаб ополченцев. Кабинет начштаба — день

В кабинете — Начштаба, Барс, Багира.

Напротив, на стуле — Майор.


Начштаба. Ваш позывной?..

Майор. Майор.

Начштаба. Вы были старшим на точке «Школа»?

Майор. Я замещал убитого командира роты.

Начштаба. Находились ли на «Школе» пленные ополченцы?

Майор. Да. Семь человек.

Начштаба. Иностранцы среди них были?

Майор. Да. Француз и cловак.

Начштаба. Что с ними стало?

Майор. Иностранцев вчера увезли.

Багира. А остальные?


Майор молчит.


Багира. Остальные, Майор? Что с ними?

Майор. Они были расстреляны.

Багира. За, что? Вы же профессиональный военный. Вы же знаете, что…

Майор. Я знаю. Пока я был рядом — они были живы. Я был на мосту, отбивал вашу атаку, когда узнал… Бойцы озверели от постоянных артобстрелов, от своей и чужой крови…

Барс. Кто увез иностранцев?

Майор. Сотрудник отдела разведки.

Барс. Подробнее — кто он? Он из СБУ?

Майор. Нет. Консультант по разведке батальона «Донбасс» подполковник Ираклий Дадиани. В прошлом — начальник департамента военной разведки Минобороны Грузии.

Багира. В каком физическом состоянии были пленные, когда их увозили?

Майор. Словак более–менее. Француз тяжелый. У него раздроблена нога. И, кажется, сломаны ребра. Но держался он достойно.

Багира. Их пытали?


Майор молчит.


…Их пытали, Майор?

Майор. Били. Я не всегда мог этому помешать.

Багира. Куда их увезли?

Майор. На базу батальона «Донбасс», в Курахово.


База батальона «Донбасс» в Курахово. Двор — ночь

У облезлой кирпичной стены, на двух деревянных ящиках сидят двое нацгвардейцев с автоматами на коленях и с кружками в руках. На третьем ящике — две бутылки — пустая и начатая — водки, хлеб, банки, сало, лук.

Во двор въезжает кабриолет. Марк выскакивает из автомобиля.


Марк. Принимайте пленного!

1–й нацгвардеец. Еще один? Погоди, щас.


Запрокидывает голову и разом выпивает содержимое из кружки.


2–й нацгвардеец. Этот, наверное, особо важный — с комфортом привезли.

1–й нацгвардеец. Но у нас для него нет отдельного люкса. Только общий подвал!

Марк (Юрию). Удачи. Она тебе здесь понадобится.

Юрий. Спасибо, Марк! А ты куда?

Марк. Я назад. Там же ребята остались.


Марк садится в машину, кабриолет разворачивается и выезжает со двора.


1–й нацгвардеец. Давай, «важняк»! Шевелись!


Нацгвардейцы подталкивают прикладами Юрия к дверному проему в здании с ведущей вниз лестницей.

Юрий ставит костыли на первую ступеньку и — получает сильный толчок автоматом в спину…

Пытаясь зацепиться костылями за ступеньки, за стены — за всё, что попадется по пути — он летит вниз, в черноту…


База батальона «Донбасс» в Курахово. Подвал — ночь

…Лежащий на полу Юрий открывает глаза, и тут же щурится от яркого света: лампочка, висящая прямо над ним, освещает небольшое подвальное помещение.

Рядом с ним, опираясь спиной на стену, сидит Миро.

Кроме Миро, на полу лежат и сидят еще четыре пленных — «Шахтер», Митя, белобрысый ополченец и невысокий ополченец.


Миро (глядя на Юрия). Я же вам говорил — он живучий!


Юрий смотрит на лампочку, взгляд расфокусируется, свет набирает яркость, расплывается по помещению, становится нестерпимо белым.


Комната — день

В комнате, у открытого окна, спиной к двери, стоит мужчина в камуфляже.

Нацгвардеец Ирокез вводит Юрия.


Ирокез. Ваш француз, Профессор!


Профессор медленно поворачивается. Это — мужчина лет тридцати трех, с маленькой аккуратной бородкой и усами, — тот самый, которого мы уже видели в начале, в домашнем халате, в его киевской квартире, изучавшего досье террориста Анри.

Он окидывает взглядом Юрия.


Профессор (Ирокезу). Найди чистую майку и полотенце.


Ирокез выходит.


Профессор. Что, Юрий Сергеич — не пишется в сытом Париже? За впечатлениями на Донбасс приехали? Могу понять… «Постаревшую музу свою я и сам неохотно ласкаю…».

Юрий. Зачем же перевирать хорошие стихи?

Профессор. Значит, перемен захотелось? Решили испытать жизнь с неизведанной стороны? Это похвально… для восемнадцатилетнего поэта, но в вашем возрасте…


Возвращается Ирокез с полотенцем и камуфляжной майкой в руках.


Профессор. Идемте.


Коридор — день

Профессор выходит в коридор.

Юрий прыгает на костылях за ним.

За спиной у Юрия — неотступно — Ирокез с автоматом.

Профессор открывает одну из соседних дверей — это туалетная комната.


Туалетная комната — день

В передней части туалетной комнаты — раковина с торчащим из стены краном и мыльницей.

Профессор берет стоящую в углу табуретку, ставит ее перед раковиной.


Профессор. Снимайте майку. Мойте голову.


Юрий садится на стул, ставит костыли к стене, снимает грязную майку, оглядывается — куда ее положить.


Профессор. Выбрасывайте. Наденете чистую.


Юрий выбрасывает майку в мусорную корзину, включает воду.

Кран находится очень низко над раковиной, Юрий пытается подлезть головой под кран — у него это не очень получается.


Профессор. Погодите.


Берет стоящую тут же, на подоконнике эмалированную кружку, набирает в нее воды из крана.


Профессор. Нагибайтесь. Вода, к сожалению, только холодная.


Юрий нагибается, Профессор льет ему на голову воду из кружки, достает из кармана небольшой флакон, отбрасывает колпачок и обильно поливает голову Юрия шампунем.


Профессор. Это — бонус. От меня.


Юрий намыливает голову.

Профессор снова льет ему на голову воду из кружки.

Очень добрая, мирная картина.

Юрий пользуется моментом и, взяв из мыльницы кусок мыла, трет подмышки, пытается дотянуться до спины…

Профессор терпеливо ждет, вновь набирает в кружку воду и поливает Юрия.

Стоящий у двери с автоматом Ирокез с усмешкой наблюдает за ними…


Двор — день

Во двор въезжает БМП.

Из него несколько нацгвардейцев вытаскивают трех избитых пленных, пинками и ударами загоняют их в сарай в глубине двора.


Комната — день

Профессор стоит у окна, курит, смотрит во двор.

Около стола на стуле сидит Юрий.


Профессор. Вам нужен хороший врач, Анри. Что же нам делать?.. Отпустить вас — так вот, просто — я не могу, а вот обменять… Киев, конечно, разозлится, но я рискнул бы. А что? Обменяю вас, и езжайте–ка вы лечиться к себе, в Париж… Как вам эта мысль?

Юрий. Очень она мне нравится.

Профессор. Вот и хорошо! Только вот, кому из вашего донецкого начальства я мог бы позвонить — кто бы в вас был заинтересован?..

Профессор подходит к столу, берет ручку, выжидающе смотрит на Юрия.

Юрий. Да у меня телефона–то нет, кто–то из ваших забрал, а наизусть я номера не помню…

Профессор. Да бог с ними, с номерами, вы фамилию скажите! Только нужен кто–то такой, кто бы мог принимать решения, чтобы мы сразу обо всем договорились…

Юрий. Боюсь, тут вам со мной не повезло. Никто там не будет никого на меня обменивать.

Профессор. Ну, был же у вас кто–то старший? Кто вам задания давал…

Юрий. Да никто ничего мне не давал. Я жил там сам по себе, и задания сам себе давал. Там все только обрадовались, что я пропал: не буду больше ни у кого мешаться под ногами.

Профессор (глядя внимательно на Юрия, после паузы). Жалко… Что ж, значит, Париж пока подождет… Тогда, поговорим о сбитом самолете. Вы были у «Боинга» через два часа после его падения… Что вы там видели?

Юрий. Дым, огонь, обломки самолета, вперемешку с обугленными телами…

Профессор. Было там что–нибудь, что показалось вам странным?

Юрий. Да. Тела. Как восковые, трудно было представить, что всего лишь два часа назад это были живые люди…. У меня было ощущение, что они пролежали длительное время в морозильной камере.

Профессор. Что еще?

Юрий. На трехстах переломанных, разорванных человеческих тел, не было… ни одной–единственной капли крови.

Профессор. Сколько вы сделали снимков?

Юрий. Около четырехсот.

Профессор. Но другие журналисты тоже ведь видели это и снимали? Почему же они молчат об этих странностях?

Юрий. Нет, они этого не снимали. Их, вместе с ОБСЕ, держали на дороге, за оцеплением. На снимках в СМИ трупов почти нет…

Профессор. Но комиссия по «Боингу»? Она же видела…

Юрий. Вы отлично знаете, что комиссию по «Боингу» две недели держали в Киеве, пока ваша артиллерия обрабатывала место падения, плюс там прошли сильные дожди.

Профессор. Почему ваши снимки до сих пор не опубликованы? Вы не честолюбивы? Вам не нужны сенсации?

Юрий. Когда мы возвращались в Донецк — нас обстреляли, водитель был убит, а меня спас фотоаппарат, пуля попала в него. Я цел, но снимки пропали.

Профессор. Я бы вам рекомендовал говорить мне правду. Вы живы — пока представляете для меня интерес.

Юрий. Ну а почему же я не сделал попытки их опубликовать? Я похож на идиота?


Профессор смотрит внимательно на Юрия.


Профессор. Вы — везунчик, Анри: вы мне — пока — интересны.


Профессор встает со стула, подходит к двери, открывает ее.

За дверью ждет Ирокез.


Профессор. Уведи.


Юрий, тяжело опираясь на костыли, выходит из комнаты.

Профессор долго смотрит ему вслед…


Подвал — ночь

Пленники спят на полу.

Юрий полулежит, облокотившись спиной на стену.

Гремят замки, тяжелая, металлическая дверь подвала со скрежетом открывается, входит вечно усмехающийся Ирокез, в одной руке — автомат, в другой — стул.

Оглядев всех пленных, он ставит стул у стены.

На пороге появляется Профессор с бутылкой «Кока–колы» в руках. он задерживается у входа, оглядывает помещение, морщится, тонкие ноздри его вздрагивают.


Профессор. Тут же нечем дышать. (Охране, в коридор.) Оставьте дверь открытой, пусть сюда воздух немножко войдет.


Проходит, садится на стул, ставит «Кока–колу» на пол.


(Юрию.) Решил посмотреть, Анри, как вы тут устроились. Все нормально, жалоб нет?

Юрий. Всё замечательно.

Профессор. С воздухом, со свежим, у вас паршиво. (Сочувственно.) У вас там, уже, поди, плеврит начался? По дыханию вижу… (Обводит взглядом всех обитателей камеры.) Я, вообще, всех вижу. Вот ты…


Тычет пальцем в Митю — юного ополченца, лет восемнадцати, испуганно съежившегося в углу подвала.


…Живешь с мамкой, отец бросил вас давно, восемь классов кое–как осилил, потом ПТУ… Где я ошибся?

Митя (ошарашенно). Нигде… всё так… с мамкой… бросил… ПТУ…

Профессор. Много наших убил?

Митя. Я? Никого! Я только неделю, как в ополчение вступил! Я на блокпосту стоял, у себя в Харцызске!

Профессор. На какой улице живешь?

Митя. На этой… на Есенина.

Профессор. Сергея?

Митя. Че Сергея?..

Профессор. Сергея Есенина улица? — спрашиваю.

Митя. А–а–а… наверно.

Профессор. Уф–ф–ф!! (Юрию.) Вот, за них… (кивает на пленных) ты воевать пришел? (Снова смотрит на Митю.) Мамку как звать?

Митя. Ульяна…

Профессор. Телефон мамкин давай, позвоню, скажу, чтоб приезжала, забирала тебя, дурака… (Ирокезу) Запиши.

Митя. Щас… Это… 645–01–83.


Профессор встает со стула, идет к двери.

У двери, останавливается, оборачивается к Юрию.


Профессор. Устал всю ночь с твоей женой по скайпу разговаривать. Смешная она у тебя. Плачет!


Юрий, дернувшись, подается вперед, тут же морщится от резкой боли в груди.

Профессор выходит. Ирокез все с той же ухмылкой выносит стул в коридор. Лязг, грохот задвигающейся двери и замков.


Курахово. Подвал — ночь

Ночь, камера, яркий свет, пленные спят.

Вдруг — лязг, грохот, дверь открывается.

Появляется Ирокез с автоматом в руках, от дверей, сразу — в угол, в котором лежит Митя, не говоря ни слова, бьет его прикладом автомата по голове.


Митя (кричит). За что? (Закрывает голову руками.)


Ирокез бьет еще несколько раз — по голове, по рукам…


Ирокез. Неделю как вступил, говоришь? У–у, сука!


Ирокез снова бьет мальчишку прикладом по рукам, которыми тот закрывается от ударов.

На пороге, с бутылкой «Кока–колы» в руках, появляется Профессор.

Один из охранников вносит стул, ставит его у стены.

Профессор садится, ставит «колу» на пол, вынимает пачку сигарет.


Профессор. Я, Мить, не стал, мамку пугать, говорить ей, что ты в плену. Я же не фашист какой, я деликатно ей говорю: так, мол, и так, я командир вашего Мити, но сейчас нахожусь в госпитале. Очень мы дружим с вашим сыном, но что–то я никак до него дозвониться не могу, вы не скажете — как он там, не ранен ли? Нет, радостно отвечает мама Уля, у Мити всё очень хорошо, он мне часто звонит, рассказывает, что бьет укров направо и налево, начальство им довольно и к ордену собирается представить…

Митя. Нет! Я всего только неделю в ополчении! Мамка, наверно, ошиблась!


Ирокез заносит автомат для удара.


(Закрываясь рукой). Не надо! Она, наверно, подумала, что вы ее про дядю спрашиваете!

Профессор (мгновенно реагируя). Про дядю? Про какого дядю?

Митя. Брат у нее, дядя мой! Это он давно в ополчении! Это он бьет укров! То есть вас. Это его к ордену!

Профессор. Где он бьет нас? В каком подразделении служит? Быстро!

Митя. В Донецке! У Хмурого, в разведке! Не бейте!

Профессор. Имя, фамилия, позывной!

Митя. Бажин, Кирилл! Позывной «Банжа»!

Профессор. Молодец, Митя! Телефон дядин!

Митя. Он в моем мобильнике! На «Б»! «Банжа»! А мобильник у вас! У меня его забрали!

Профессор встает. Выходит. В дверях оборачивается.

Профессор. Проверим, Митя. Живи пока. (Ирокезу) Дай ему что–нибудь, кровь вытереть.


Ирокез вынимает из кармана разгрузки упаковку перевязочного бинта, бросает ее на пол около Мити и, зацепив с собой стул, со своей вечной ухмылкой на лице, выходит.

Грохот, лязг закрывающейся двери. В камере наступает тишина.

Митя всхлипывает, трогает руками голову со слипшимися от крови волосами, берет бинт, осматривается — кого бы попросить о помощи.


Митя. Шахтер, слышь, помоги, перевяжи…


Шахтер не отвечает.

Митя смотрит в сторону «иностранцев», протягивает зажатый в руке бинт.


Митя. Словак…


Юрий и Миро молча смотрят на него.


Митя. Но он бы меня убил!

Миро. А тебя и так и так убьют. Не укры, так свои. И правильно сделают.


База батальона «Донбасс» в Курахово. Комната — день

В комнате Профессор и Ираклий.

На столе корзина с фруктами, салями…

Ираклий разливает по стаканам дорогой грузинский коньяк.


Профессор. С чем пришел?

Ираклий. Там, мои земляки в плен к сепаратистам попали. Три человека… Их соглашаются отдать за француза. Думаю, даже больше можем за него попросить. Пятерых.

Профессор. Нет. Прости. Ищи другой вариант.

Ираклий. Но ты же сам сказал, что он не…

Профессор. Да, он не агент.

Ираклий. Ну? В чем же тогда дело?

Профессор. Понимаешь, Ираклий… Тут — редкий случай. Чего–то я не улавливаю. Приезжает в осажденный Славянск такая белая ворона, такой европеец… (Открывает ноутбук.) …И сразу оказывается в эпицентре всех самых заметных событий на этой войне. (Щелкает мышью.) Вот его статья в английской газете — «Фосфорный дождь над Семеновкой»…


Профессор поворачивает ноутбук экраном к Ираклию. На экране — фото: Юрий с осколком фосфорного снаряда.

…Вот, он хоронит детей в Славянске, после артобстрела…

На экране ноутбука — на фото: люди на детской площадке во дворе жилого дома, в центре — два маленьких гробика…

…Вот он — первый на месте падения «Боинга»…

На видео: среди еще горящих обломков самолета — фигура седоволосого человека в камуфляже, с фотоаппаратом в руках… Он поворачивается лицом к нам, это — Юрий…

…Вот — он участвует в церемонии передачи террористами малазийцам «черных ящиков» с «Боинга»…

На фото — крупно — текст: «Террористы передают «черные ящики» представителям Малайзии» Слово «Террористы» — как раз на камуфляжной рубашке одного из ополченцев. Это опять Юрий.

…Вот он на дне воронки, в частном секторе, в Шахтерске…

Фото Юрия на дне гигантской воронки…

это первое использование «Точки–У» на Донбассе…


Не слишком ли много случайных стечений обстоятельств для никогда не воевавшего поэта–лирика и военкора–дилетанта?


Профессор залпом выпивает коньяк из стакана.


…Вот скажи: что ему не сиделось в своем Париже? Чего ему не хватало? Что ему надо здесь? Что он ищет на этой войне?

Ираклий. Может, деньги?

Профессор. Он говорит, что отказался от гонораров — и я ему верю.

Ираклий. Честолюбие? Сенсации, может…

Профессор. Он не журналист по духу. Он мог два месяца назад опубликовать материал по «Боингу», — лучше сенсацию трудно придумать — но нет. Он его куда–то зарыл.

Ираклий. За острыми ощущениями?.. За вдохновением… С Музой проблемы…

Профессор. С головой у него проблемы! И у меня с ним проблемы! Я не могу понять его логики! Его мотивов. И это меня раздражает. Нет, конечно же, он не агент. Он — поэт. Идеалист. Искренне верит, что борется здесь, на Украине, с фашизмом. Агента можно перевербовать, перекупить. Этот — хуже. Он — свидетель. Опасный. Убежденный. А сейчас еще, ко всему, он — герой.


Берет со стола пачку сигарет — она пустая. Сжимает ее в кулаке.


…Вы не могли придумать для него лучшего подарка, чем засунуть в эту железную коробку в Иловайске! Я уже вижу заголовки: «Каратели пытают поэта!» «Шесть суток в железном шкафу!»… Я уже вижу его в Париже, перед телекамерами всего мира! Это — приглашение нам — на новый Нюрнберг! Я читал его «Славянский дневник». Он — враг в кубе. Его надо убивать.


Профессор, раздраженный, подходит к окну.


Ираклий. А словак? Его–то ты обменяешь?

Профессор. Словаку просто не повезло. Там, у них в камере, один мальчишка по–глупому слил своего дядю…


Возвращается к столу, наливает себе в бокал колу.


…Дядя выкупает своего любимого племянника на очень интересных для нас условиях. Все, кто видел, как он сдал дядю — не жильцы. Включая словака. Извини…


Профессор салютует Ираклию и отпивает из бокала глоток колы.


База ополченцев. Кабинет начштаба — день

В кабинете за столом Начштаба и Барс склонились у карты.


Барс. …Вот здесь их вчера взяли. Не пойму. Укры как знали, где и когда будут мои ребята….


В кабинет входит Багира, за ней Семерка с перевязанной левой рукой, в сопровождении двух ополченцев с автоматами.


Багира. Саныч, он говорит, что хочет дать какую–то важную информацию, если мы его обменяем в первой партии.

Барс. А что такое ты можешь нам рассказать, чего мы не знаем?

Семерка. Ну, например, что у вас в штабе есть «крыса».


Начштаба переглядывается с начальником разведки.


Начштаба. Доказательства?

Семерка. Ну, мне бы, сначала… гарантии.

Начштаба. Ты не в той ситуации, чтобы диктовать условия.

Семерка. Вашего француза нам сдал кто–то из ваших.

Начштаба. Конкретней.

Семерка. Я слышал разговор Франко, ну, американец такой у нас крутой был. Так вот, он базлал с кем–то из Киева, что надо взять какого–то сепара–француза. Франко точно знал, когда и где он будет. Мы устроили засаду и взяли его и еще пятерых.

Начштаба. Француз жив? Где он сейчас?

Семерка. Ну, я не знаю. Но пока он был у нас — я его опекал, не давал издеваться над ним. Ребята хотели его пристрелить. А я не дал. Я же понимаю — иностранец, журналист. Я его кормил, воды давал. Потом его разведчики увезли.

Багира. А вот ваш Майор говорит, что француз еле живой был. Его били и пытали. Кому верить?

Семерка. Ну… не знаю… это когда его брали, кто–то из ребят перестарался. Но потом я ему помогал…

Начштаба. Ладно. Проверим. Если всё так — подумаем о твоем обмене. (Багире.) Уведите.


Семерка, затем Багира выходят из кабинета, где их ждут два ополченца с автоматами.


Барс. Про «крысу» — похоже на правду…


Курахово. Комната — день

В комнате, у окна, со стаканом колы стоит Профессор.

За столом с блюдом, полным фруктов, на стуле сидит Юрий.


Профессор. Что мне с тобой делать, Анри? Я ночь не спал — всё знакомился с твоими последними записками. Извини, что без разрешения.


Профессор достает из ящика стола небольшую записную книжку.

Юрий дергается, хватается рукой за карман.


(Читает.) …Конечно же, они оставались карателями, бандеровцами, украми, врагами — да, все так. Но у этих, внезапно приблизившихся врагов, в отличие от тех, прежних — сливавшихся в одну безликую толпу, скандирующую «Героям — слава!» — начали вдруг проступать лица, глаза, голоса, улыбки. У них были такие же, как и у ополченцев позывные — «Марк», «Артист», «Котик», «Седой»… И пробитый пулей орден Красной Звезды убитого ополченца вдруг рифмовался с залитым кровью орденом Красного Знамени смертельно раненого нацгвардейца — оба ордена были за Афган… (Юрию.) Чуть слезу из меня не вышиб… Я люблю — и ценю — талантливых людей. Если бы мы встретились года два назад — мы бы могли стать друзьями, мы сидели бы где–нибудь в кафе, и разговаривали о Блоке и Гумилеве, о Ходасевиче и Георгии Ивáновом… Но — мы встретились здесь. И живым я тебя отпустить не могу. У тебя есть только один выход: договориться со мной… Для начала, тебе придется признать, что все, что ты писал раньше — ты писал по указке из Москвы…


Юрий машет отрицательно головой.


Хорошо… Напиши сам, что хочешь. Вот, возьми за основу хоть этот текст. Развей его, опиши то, что ты здесь увидел, что в тебе изменилось… Обещаю, что я ничего не уберу и опубликую.

Юрий. Заманчиво… Только… для того, чтобы написать что–то сто2ящее, нужно быть… свободным. А я… ничего хорошего, за что потом бы мне не было стыдно, в таком состоянии написать не смогу… Как на Кавказе говорят: «Орел в неволе размножаться не может».

Профессор. Ну что ж. Ты выбрал. «Орел»… с куриной жопой. Ты надеешься, что Франция тебя выкупит? Что ж, это будет им стоить о–очень дорого: уж я сделаю из тебя опаснейшего интернационального террориста! Я еще и французское гражданство за тебя с них стребую! Но им нужно очень поторопиться: я–то могу ждать, но у тебя времени нет. А если все–таки тебе повезет, и ты доживешь до этого, то знай, что как бы и где бы ты ни прятался — я однажды появлюсь под твоим окном — и в твоей талантливой башке появится маленькое, аккуратное отверстие. И я тебе обещаю, что не доверю это никому другому — я сделаю это сам! Впрочем, будем реалистами: ты сдохнешь через несколько дней! Тебя и бить не надо — ты сам с твоими ребрами задохнешься в подвале. Ты думаешь, что умрешь героем? Что останутся твои стихи, которые войдут в школьные хрестоматии? Я же вижу, как ты смотришь на меня, как пытаешься запомнить каждое мое слово, ты уже видишь книгу, которую напишешь «про следователя–садиста и несломавшегося поэта»! (Заводится.) Хрен ты что напишешь! Да про тебя вообще никто не вспомнит! Тебя забудут! Я уж позабочусь! Вся информация о тебе будет стерта, ни один поисковик не ответит на запрос с твоим именем. Тебя никто не вспомнит! Тебя никогда не было! (Кивает Ирокезу.) Уведи.


Курахово. Подвал — ночь

В камере — яркий свет.

Пленные — Шахтер, Митя, Белобрысый и Невысокий — спят.


Миро (шепотом.) Юрка, спишь?

Юрий. Нет.

Миро. Профессор предложил мне пойти к ним в нацгвардию. Говорит, что для меня это единственная возможность сохранить себе жизнь.

Юрий. Ну?

Миро. А кто же тебе ногу будет перевязывать?


Юрий переводит взгляд на спящих ополченцев и успевает заметить устремленный на них с Миро внимательный взгляд Мити. В следующую секунду Митя уже «спит».

Юрий прикладывает палец к губам, кивает Миро на Митин угол. Тот понимающе кивает и тоже закрывает глаза.

Короткая пауза взрывается от громких голосов и смеха охранников в коридоре, затем раздается металлический грохот отодвигаемого засова и резкий скрежет открывающейся двери.

Все пленные, кроме Миро и Юрия, привычно вскакивают, садятся на полу, прижимаясь друг к другу и поджав под себя ноги.

Входят Охранник–1, Охранник–2 и незнакомый солдат — Добрый. Все трое с автоматами в руках и пьяные.

У Доброго в руке — бутылка красного вина, наполовину уже пустая. Он застывает на пороге, оглядывая обитателей камеры.


Добрый. И это они, вот эти пидары, нас убивают? Ну, падлы! Слава Украине!

Четверо пленных. Героям слава!


Миро и Юрий молчат.


Добрый. Хреново кричите. Держи–ка…


Добрый отдает бутылку одному из охранников, поднимает автомат, передергивает затвор. Сплевывает на пол.


…Ты! (тычет в Белобрысого.) Встать! Смотреть на меня! В глаза, падла! Так–а–а–к… Вижу, с–сука, по глазам вижу — многих наших положил. Ну всё, кранты тебе, сепар!

Охранник–1. Не, Добрый, так–то их захерачить и мы можем. Ты придумай че интересней…

Добрый. Интересней «калаша» — нету в мире ни шиша! Гы–гы!.. Во! От, чем я тя, суку колорадскую, на тот свет отправлю! (Достает из кармана вилку.) Кричи, тварь: «Україна — понад усе!»

Белобрысый(громко). «Україна — понад усе!»

Добрый. Не слышу!

Белобрысый (еще громче). «Україна — понад усе!»

Добрый. Не так, гнида! Шо ж ты, сучара, меня нервничать заставляешь, мне нельзя, падла, нервничать, мне врачи запрещают, а ты сука, издеваешься–стоишь! Урод!


Добрый с силой втыкает вилку в бедро Белобрысому.

Тот кричит от боли, хватается за ногу.

Добрый бьет Белобрысого кулаком в висок, тот падает.


Добрый. Встать, тварь! Всем встать! Ты, хорёк! (Тычет вилкой в грудь Невысокого). Гимн України! Громко! Не слышу!

Невысокий. Я… не помню слова…

Добрый. Шо?! Щас вспомнишь!


Хватает его пятерней за затылок и шею и бьет его лицом о белую кафельную стену, кровь забрызгивает стену.

Невысокий сползает по стене на пол.

Добрый тычет пальцем в Юрия.


Добрый. Кричи: «Слава Україні!»


Юрий молчит.


Не слышу!

Юрий. Я искренне желаю процветания этой стране…

Добрый. Я тебя, гниду, не спрашиваю, что ты желаешь, я хочу услышать: «Слава Україні!» Громко!


Юрий молчит.

Добрый с размаху бьет Юрия прикладом автомата в лицо.

Юрий валится на пол.

Добрый продолжает его избивать.

Весь пол около Юрия залит кровью.

Охранники еле оттягивают своего озверевшего товарища.


Охранник–1. Да стой ты, Добрый! Этих лучше не трогать (кивает на Миро и Юрия). Ими Профессор лично занимается.


Добрый вырывает из рук Охранника–2 бутылку с вином, пьет из горла, смотрит на лежачего у стены Невысокого.


Добрый. Ну, что, вспомнил слова?


Шахтер — самый старший из четверки, с черной от многолетней работы в шахте кожей, поднимает глаза на «Доброго».


Шахтер. Я помню.

Добрый. Ну, гляди ж ты, шо творят, суки–сéпары! Единственный, хто помнит гимн — негр! Ну, шо стоишь, зенки негритянские пялишь! Не слышу! Пой!

Шахтер. «Ще не вмерла України… ні слава, ні воля…»

Добрый. Дальше, сука черная!

Шахтер. «…Ще нам, браття українці, усміхнеться доля…»

Добрый. Стоп! Взял вилку! К стене, нигер! Пиши!

Шахтер. Что писать?

Добрый. То, шо пел! Слова!

Шахтер. Где писать?

Добрый. Ты шо — слепой, нигер? На стене, где! Взял своей черной граблей вилку, и нацарапал гимн! И шобы все мне его выучили! Через час приду — проверю!


Уходят. Скрежет двери, грохот засова, пьяные голоса, смех…

В камере какое–то время — тишина.

Невысокий лежит на полу, задрав подбородок вверх, чтобы остановить бегущую из носа кровь.

Белобрысый сидит, зажимая рукой рану на ноге.

Миро берет пластмассовую бутылку (на дне еще есть немного воды), вынимает из кармана кусок не очень чистого бинта, смачивает его водой из бутылки, вытирает кровь на лице Юрия.

Шахтер стирает рукой кровь со стены, начинает на ней выцарапывать буквы: «Ще не…»

Юрий морщится от боли и звука скрежещущей по кафелю вилки…


Двор базы батальона «Донбасс» в Курахово — утро

Залитый солнцем двор. Деревья, трава.

На скамейке сидят несколько нацгвардейцев, греются на солнце.

Около них, на траве, лежит лохматая большая собака (пес Рыжеволосого из «газели»), грызет кость.

Открывается дверь, на крыльцо выходит Ираклий, придерживает дверь, появляется Юрий. Он останавливается на крыльце, пошатнувшись, Ираклий поддерживает его.

Юрий, щурясь, подставляет разбитое лицо солнцу, грудь его высоко, рывками, поднимается — он глотает воздух.

Раздается громкий лай: лохматый пес срывается со своего места, огромными прыжками несется к подъезду, взлетает на крыльцо и прыгает на Юрия, почти сбивая его с ног.

Ираклий подхватывает Юрия, помогая ему удержаться на ногах.


Ираклий (кричит нацгвардейцам). Чей пёс? Заберите его!

Толстый нацгвардеец. «Сепар», назад! Ко мне!


Но пёс, лая и взвизгивая, прыгает вокруг Юрия, пытаясь лизнуть его в лицо, большой лохматый хвост молотит по костылям, по босым ногам Юрия, по берцам Ираклия…

Юрий спускается на одну ступеньку, пес снова прыгает на него.


Ираклий. Не спешите. Он вас все равно не отпустит.


Юрий опускается на каменное крыльцо, пес прыгает вокруг него, лижет его лицо, Юрий зарывается рукой в его шерсть.


Юрий. Узнал, друг… узнал…


Подходит Ираклий.


Ираклий. Хотите с женой поговорить?


Юрий кивает головой.

Ираклий вынимает из кармана телефон, протягивает Юрию.


Ираклий. Набирайте номер.


Юрий, поколебавшись, набирает номер. Гудки.


Голос Дани. Oui…

Юрий. Дани!

Голос Дани. Юри!.. Ты живой!

Юрий. Я живой! Не плачь!

Голос Дани. Ты где? Ты на свободе?

Юрий. Нет еще, но скоро буду!

Голос Дани. Ты ранен?

Юрий. Нет, я прекрасно себя чувствую!

Голос Дани. Тебя били?

Юрий. Нет–нет, не беспокойся, ко мне очень хорошо здесь относятся!

Голос Дани. Я написала письмо Президенту!

Юрий. Как мама?

Голос Дани. Держится, и почти не плачет… Я тебя очень люблю!

Юрий. И я тебя! Очень!

Голос Дани. Что я могу сделать для тебя?

Юрий. Ты уже всё сделала, что могла, теперь только жди!

Голос Дани. Я жду тебя!

Юрий. Постой! С тобой разговаривал по скайпу кто–нибудь отсюда?

Голос Дани. Да. Он сказал, что он — твой друг, и что может помочь нам…

Юрий. Никогда с ним больше не говори! Не отвечай ему! Это очень важно!


Ираклий забирает телефон.


Ираклий (Юрию). Садитесь в машину, впереди. Вы больше сюда не вернетесь.

Юрий. А Профессор?

Ираклий. Его сегодня здесь нет. Он в Киеве. (Поворачивается к машине.) Давид, уезжаем.


Они устраиваются в машине. Ираклий — за рулем, Юрий — рядом с ним, сзади — с автоматом на коленях, с нахлобученной почти на глаза бейсболке — неприветливый Давид.

Машина трогается, за ней с лаем бежит пес, ворота открываются, машина выезжает на дорогу…

…Мимо мелькают дачные постройки, ворота, гараж, в проблесках — близко — за деревьями, река…


Пионерлагерь — день

Машина сворачивает на проселочную дорогу и вскоре останавливается у больших ворот.

Давид выходит, открывает ворота, машина проезжает еще немного и останавливается у небольшого деревянного коттеджа.

Ираклий выходит из машины, поджидает Юрия и кивает ему на широкую деревянную скамейку около ближайшего к ним домика.


Ираклий. Посидите здесь.


Юрий садится на скамейку.

Ираклий заходит в домик, и тут же возвращается с рюкзаком, ставит его на скамейку, вынимает оттуда банки консервов, пачки с печеньем, йогурты, пакеты с соком, ложки, вилки…


Ираклий. Ешьте… Потом Давид принесет вам чистую одежду. Отдыхайте пока.


Поднимается на крыльцо, уходит в домик.

Юрий открывает один из йогуртов, ест…

Перед ним — красивейший вид на часть парка, обрывающегося перед широкой, переливающейся на солнце, рекой.

Вокруг никого. Он подтаскивает к себе костыли, встает…

Опять осматривается — никого. Он один…

Опираясь на костыли, он делает шаг в сторону от скамейки…

Никого… Делает еще несколько шагов, заворачивает за домик. Отсюда — метров пятьдесят до ворот.

Он шагает быстрее, идти ему трудно.

Вот уже до ворот остается метров десять…

Чей–то близкий кашель заставляет Юрия остановиться и обернуться.

Недалеко от него, за деревом, с автоматом на груди, стоит, глядя куда–то в сторону, Давид.


Юрий. Туалет, не скажете, где тут.

Давид. Эта — там…


Давид показывает куда–то, совершенно в противоположном от ворот направлении…


Юрий. Спасибо.


Он поворачивает и прыгает на костылях обратно в сторону реки, добирается до обрыва, останавливается, смотрит вниз, тяжело дышит от напряжения после проделанного пути.

Опять — негромкий кашель.

Давид, неожиданно близко от него.


Давид. Вы, эта… если что… то не надо.


Юрий непонимающе смотрит на него.


…В речку не надо прыгать, пожалуйста. Я плавать не умею.


Юрий кивает согласно головой, садится на скамейку стоящую рядом и закрывает глаза.

Пионерлагерь. Комната в коттедже — ночь

На одной кровати спит Давид.

На другой — лежит Юрий — чистый, выбритый. Смотрит в окно.

Прямо над окном, в лунном свете — невероятной красоты дерево.

Юрий поднимается, тихо, чтобы не разбудить Давида, берет костыли, выходит на крыльцо, спускается, подходит к дереву.

Трогает его рукой, гладит его…

Давид наблюдает за Юрием через окно.


Дорога. В броневике — день

По дороге едет легковая машина–броневик, в ней Ираклий, Юрий и Давид.


Ираклий. Я видел интервью с вашей женой. Она очень хорошо держалась. С большим достоинством. Она красивая.


Сидящий на заднем сиденье Давид прислушивается к разговору.


Юрий. Кстати, в первый раз я ее увидел в Тбилиси.


Ираклий удивленно смотрит на Юрия.


…В Доме кино, шел фильм с Бельмондо. Она играла небольшую роль, офицера полиции, такую садистку… А потом, через десять лет, я встретил ее ночью, в Париже… в метро, на эскалаторе…

Давид. Ночью?.. В метро?..

Юрий. Она ехала поздно с репетиции… У нее сломалась машина…


Эскалатор в парижском метро — ночь

Чуть «размытая» картинка — на движущемся эскалаторе — молодая женщина (мы наблюдаем за происходящим из–за ее плеча, лица женщины мы не видим), двумя ступеньками ниже — мужчина. Женщина поднимает руку и дотрагивается до плеча мужчины, тот оборачивается — это Юрий. (Дальше — диалог на французском.)


Женщина. Простите, вы были вчера на спектакле, в театре «Ла Коломб?»

Юрий. Да, и вы — единственная, кого я там запомнил.

Женщина. Вы — русский. Вы писатель.

Юрий. Да. А вы — актриса.

Женщина. Я спросила о вас у режиссера. Он мне сказал, кто вы. У вас в «дипломате» была бомба — вы так его держали…

Юрий. Да. Там была пьеса, в стихах, которую я только вчера закончил.

Женщина. Как она называется?

Юрий. «Фауст и Елена».

Женщина. Можно ее прочитать?

Юрий. Нет. Она еще не переведена на французский.

Женщина. Так надо ее переводить. У вас есть переводчик?

Юрий. Нет.

Женщина. Так надо срочно искать. Пойдемте.

Юрий. Куда?

Женщина. Искать переводчика….


Эскалатор заканчивается, Юрий подает женщине руку, помогая ей сойти с эскалатора….


Дорога. В броневике — день

Давид аж приоткрыл рот от внимания…


Ираклий (задумавшись, негромко запевает).

Чемо цици натела,

Дапринав нела нела?..

Юрий (подхватывает).

…Шенма шорис натебам

Дамцва да даманела…

Давид (так же негромко).

…Шенма шорис натебам

Дамцва да даманела…

Анатэб да kарги хар,

мэ тумц арас маргихар!..

Ираклий (протягивает Юрию маску–«балаклаву»). Скоро будет база. Надень ее, только чтобы прорези для глаз сзади были. Это ненадолго.


База батальона «айдар». Пансионат — день

Броневик въезжает в ворота пансионата — вокруг — за деревьями, виднеются одноэтажные строения.


Ираклий. Снимай шапку. Приехали.


Юрий снимает «балаклаву», осматривается.

Броневик стоит у входа в одноэтажное здание.

Мимо проходят — по одному, по двое — нацгвардейцы, слышна украинская речь.

Проходящие мимо двое солдат чуть задерживаются около броневика.


Два солдата (вразнобой). Слава Украине!

Ираклий и Давид. Героям слава!


Юрий чуть склоняет голову в ответ, вглядывается в шеврон одного из бойцов: «Штурмовий батальйон “Айдар”».

Из здания выходит крупный кавказец в камуфляже, подходит к вышедшему из машины Ираклию. Они о чем–то переговариваются, кавказец смотрит на сидящего в машине Юрия, отвечает что–то Ираклию, смеется, хлопает его по плечу.

Ираклий подходит к Юрию.


Ираклий (кивая на кавказца). Он тебе покажет комнату. Ни с кем здесь не разговаривай, не надо.


Юрий прыгает на костылях за кавказцем, они заходят в здание.


Коридор/комната в пансионате — день

Юрий и кавказец идут по коридору, у одной из дверей кавказец останавливается, распахивает ее, пропуская Юрия вперед.


Кавказец (протягивая Юрию руку). Заза. Я все знаю, Георгий. Для меня — честь принимать такого человека. Если что надо — зови меня, всё сделаем.


Выходит.

Юрий пытается прилечь, но чуть коснувшись спиной кровати, тут же, с громким стоном, вновь садится на кровати.

Это видит вошедший Ираклий.


Ираклий. Завтра в Мариуполь, в больницу заедем. Врач посмотрит тебя.

Юрий. Ираклий, а почему — «Георгий»? И вообще, Заза, он что, не знает, что я пленный?

Ираклий. Он всё знает. А Георгий или Юрий — какая разница?


Комната в пансионате — ночь

Юрий спит, сидя на кровати, спиной к стене, нога, в свежеперебинтованной шине, лежит вытянутая, на подставленном

к кровати стуле.


Сон Юрия — на закате

Ночь. Зарево освещает горизонт… Группа бойцов в камуфляже выстроилась… где–то мы эту группу уже видели…

Ну конечно же, это группа «штурмовиков», уходившая на территорию укров в Славянске.

Вот и Настя рядом… И командир — тот же — Седой…

Но что делает в строю Рыжеволосый мальчишка–ополченец?..


Рыжеволосый (поет, подмигивая Юрию).

Спи спокойно, мама,

Я же — в камуфляже!..


Рядом — пес Сепар прыгает, лижет Рыжеволосому лицо, хвостом виляет…


Юрий. Настя, ты разве не погибла? Вас же с ним… (кивает на Седого) к танку привязали в Попасной?

Настя (смеется). Привязали. Да всё обошлось, мы с командиром так на этом танке к своим и приехали… Только, извините, гранаты ваши я не сберегла…

Седой (обращаясь ко всем). Ну, всё, с Богом! Тронулись!


Группа двинулась…


Мужской голос (за кадром). Там машина ждет. Надо уезжать!


Юрий оборачивается — к ним бежит Борис…


Борис. Вам нельзя здесь оставаться! Уезжаем!

Юрий. Борис! Ну, скажи им, что ты меня не видел, что я уже ушел!


Смотрит умоляюще на Седого, но тот с сожалением мотает головой.

Группа уходит. Но как–то странно уходит — она не исчезает в «зеленке», а поднимается вверх, двигаясь по невидимой дороге, уходящей, чуть петляя, в небо…

Настя и Рыжеволосый оборачиваются и машут Юрию прощально руками, затем Рыжеволосый поворачивается и уходит за товарищами…


Настя (кричит). Уходите! Вам нельзя с нами!


Махнув рукой еще раз, она тоже поворачивается и догоняет группу…


Голос Давида. …Георгий, уезжаем, Ираклий ждет…


Конец сна Юрия


Комната в пансионате — утро

Давид осторожно трогает Юрия за плечо…


Давид. Идем, Георгий, пора…


База батальона «Айдар». Пансионат — утро

Юрий выходит с Давидом на крыльцо…

Ираклий стоит около броневика, разговаривает с немолодой женщиной…

Увидев Юрия, Ираклий кивает ему на машину: «Садись!»

Юрий садится на «свое» место, укладывает костыли, прислушивается к разговору — женщина и Ираклий говорят по–грузински.

Женщине лет 45–50, невысокая, худощавая, в камуфляже, в берцах, но — все это сидит на ней достаточно элегантно, губы ярко накрашены, в ушах — большие серьги, на шее — большой крест УНА–УНСО[8].

Ираклий садится в машину, женщина по–грузински желает Ираклию и сидящим в машине Давиду и Юрию счастливого пути, отходит в сторону.

Юрий внимательно смотрит на нее.


Ираклий (Юрию). Узнал?

Юрий. Нет, но лицо — знакомое…

Ираклий. Это же Додо Гугешашвили, из «Мхедриони»[9], это ее третья война, воевала в Абхазии, командовала там женским батальоном, несколько раз была ранена… Сейчас тут, в «Айдаре», инструктором. Хочешь, познакомлю?

Юрий. Да нет, спасибо. С меня хватит «Профессора» — я слышал, что она была не очень ласкова с пленными, в Абхазии. Руку кому–то отрубила…

Ираклий. Да, ты, пожалуй, прав, ей лучше не знать о тебе.


Броневик трогается с места…


Ираклий (протягивая Юрию «балаклаву»). Надень, пока будем выезжать.


Коридор больницы в Мариуполе — день

Незнакомый мужчина, Ираклий, Юрий и Давид идут по коридору.


Мужчина (с грузинским акцентом, Ираклию). Сегодня выходной, начальства в больнице нет. (Останавливается у одного из кабинетов, Юрию.) Посидите здесь (кивает на несколько стульев, стоящих вдоль стены).


Врач и Ираклий входят в кабинет.

Давид и Юрий присаживаются на стулья в коридоре.

Из кабинета выходит медсестра — молодая еще женщина, лет тридцати пяти, садится на стул у противоположной стены.


Медсестра (ни к кому конкретно не обращаясь). Думали на колени нас поставить?

Юрий (с интересом). А что — не поставили?


Медсестра с удивлением смотрит на его улыбающееся лицо.


Медсестра. Вы же ненавидите нас….

Юрий (еще шире улыбаясь). Ненавидим….

Медсестра (всё больше раздражаясь). Ну, так а что ж вы, раз так ненавидите — не оставите нас в покое? Дайте нам самим решать, как нам жить и с кем дружить!

Юрий (влюбленно глядя на медсестру). Не, не дадим!


Давид озадаченно переводит взгляд с Юрия на медсестру, пытаясь понять, что здесь происходит…

Дверь кабинета открывается, выглядывает Ираклий.


Ираклий (Юрию). Зайди.


Больничный кабинет — день

Юрий заходит в кабинет. За письменным столом в белом халате сидит врач, это тот же мужчина, который их сюда привел.


Врач. Имя, фамилия?


Юрий вопросительно смотрит на Ираклия.


Ираклий (врачу). Георгий Георгадзе.

Врач (подняв глаза на Юрия). Вы грузин?..

Юрий. Тбилисели вар, батоно.

Титр–перевод: Я из Тбилиси.

Врач. Профессия?

Юрий. Поэт.

Ираклий. Пулеметчик.


Врач смотрит с тоской на Ираклия.


Рентгеновский кабинет — день

Рядом с рентгеновским столиком — носилки на колесах. На носилках лежит Юрий, совершенно голый.

Над ним стоит уже знакомая нам медсестра, с жалостью смотрит на большие темные синяки, кровоподтеки и раны на ногах и на теле, на его распухшую сине–зеленую левую ногу….

Юрий пытается натянуть на себя простыню, на которой он лежит.


Медсестра. Лежите уж!

Юрий (натягивая простыню). Нет! Мне еще вас на колени ставить…

Медсестра (не выдерживает, улыбается). Ты выживи сначала…


Кабинет врача — день

Тот же кабинет врача. Врач, Ираклий.


Врач. …Необходима госпитализация. Сломаны три ребра, и мне не нравится его нога. Сложный перелом. Вот, я написал здесь, какие медикаменты нужны, и три раза в день — обезболивающее.

Ираклий. Спасибо, доктор.

Врач. Не за что, уважаемый…


База отдыха — день

Ворота. Машина въезжает на территорию базы отдыха…

Флаги Украины и батальона «Днепр».


Охрана. «Слава Украине!» — «Героям слава!»


Грузин в камуфляже встречает броневик у входа в небольшое деревянное строение.

Грузин обнимается с Ираклием, обмениваясь с ним парой фраз на грузинском языке, потом — с Давидом, широко улыбнувшись, жмет руку Юрию.


Грузин. Георгий? Каха. Я всё знаю, здесь ты в безопасности. Идем, отдохнешь, а потом — поедем в одно место… (подмигивает Юрию).


Уводит Юрия в домик.

Звонок телефона. Ираклий берет свой телефон.


Ираклий. Да… Да… Мне точно известно, что все трое — там, у вас… Нет, я ничего менять не буду! Пять человек — два украинца и три грузина!.. Согласовывайте быстрее — вашего человека ищут, я не смогу его прятать долго!


Берег моря. Набережная. Веранда ресторана — день

Берег Азовского моря, курортный городок Урзуф (Гурзуф). Звучит музыка, вдоль сувенирных киосков, торговых лотков и магазинчиков прогуливаются пестро разодетые пары…

На открытой веранде небольшого уютного ресторанчика — длинный стол, на нем — бутылки с грузинским вином, тарелки с кавказскими яствами, с зеленью, с хачапури…

Если бы не вооруженные люди в камуфляже за столом — ничто бы не напоминало о близости войны…

Вокруг стола — Ираклий, Давид, Юрий, Каха, Заза, еще один незнакомый грузин — Арчи — и девушка — так же, как и все, в камуфляже — Пчелка.

Застолье в разгаре…


Пчелка (Юрию). Вы в Москве живете?

Юрий. В Париже. Но часто бываю в Москве.

Пчелка. Вы знаете режиссера Виктюка?

Юрий. Да, знаю.

Пчелка. Мне нравятся его спектакли.

Юрий. Я при встрече скажу ему, что в нацгвардии батальона «Донбасс» есть его поклонники. Ему будет приятно.

Пчелка. Скажете, не забудете? А еще мне нравится кино… документальное. В советское время были сильные режиссеры–документалисты — Дзига Вертов, Кулешов, Ромм, Кавалеридзе…

Юрий (удивленно). Неплохо для любителя.

Пчелка. Я хотела поступать на документальную кинорежиссуру.

Юрий. Что помешало?


Пчелка разводит руками, демонстрируя свой не очень женский наряд — камуфляж, разгрузку, берцы…


Юрий. Может, еще не поздно? Хотите, я поговорю в Москве? У меня есть друзья во ВГИКе. Если, конечно, выберусь отсюда.

Пчелка. Если вами занимается Ираклий — выберетесь…

Каха. Георгий, Ираклий говорил, что ты переводишь Галактиона на русский?

Арчи (Кахе). …Рас амбоб, бичо? Галактиона невозможно перевести!

Юрий. Всех — возможно, Арчи, и Галактиона, тоже — возможно!

Арчи. Ара, бичо! Аршеидзлеба!

Юрий. Хорошо, Арчи! Скажи, какое стихотворение у него самое непереводимое — дай мне текст — и завтра ты увидишь — еще как «шеидзлеба»!

Арчи.

Ганахлда гули… дгэс ис агар вар,

Рац уцин викав — пери вицвале…

Гза дамицале, шаво бурусо,

Цхеуло гамев, гза дамицале!

Юрий. Лучше ты не мог выбрать, Арчи! Это — моё любимое, я его давно перевел!.. (Читает.)


Ожило сердце. И — вздрогнул, очнулся я,

И не узнал я себя, полуночного.

Скоро ль ты кончишься, мгла беспросветная,

Черная ночь, уходи, не морочь меня!


Боже, не хватит ли? — сызмала мучаюсь

В медленном пламени, в черной пустыне я.

О, отпусти меня, мгла беспросветная,

Ночь безысходная, брось, отпусти меня!


Всё забываю. И плачу о прошлом я.

Поздно. Прощай, моя юность печальная.

И проклинаю я мглу беспросветную,

Черную ночь разрываю плечами я…


Тишина за столом.


Заза (запевает).

Однажды русский генерал

Из гор к Тифлису проезжал;

Ребенка пленного он вёз…


Продолжает петь.


Ираклий (негромко, Юрию). Юра, почему ты здесь, на Донбассе? Здесь не место поэту.

Юрий. А по–моему, именно здесь и место. Я это понял впервые, когда в Славянске хоронил пятилетнюю девочку. Вот тогда я и подумал, что здесь, рядом с женщинами и детьми, которых каждый день убивают, и есть мое место… А почему ты здесь, Ираклий?

Ираклий (не сразу). Я солдат, Юра. Украина нам очень помогла во время войны в Абхазии. Мы не могли своими силами вывезти всех беженцев из Кодорского ущелья. Если бы они не прислали свои вертолеты, там погибло бы много людей. Они спасли около восьми тысяч наших беженцев… Теперь — наша очередь. И потом… если получится выгнать Россию из Донбасса, то следующий этап — возвращение Южной Осетии и Абхазии…

Юрий. С вами здесь воюет не Россия, Ираклий…


Заза прерывает пение. Встает, поднимает бокал.


Заза. Давайте поднимем бокалы за поэзию и за поэтов — за Руставели, за Лермонтова, за Галактиона, за Пушкина! И — за нашего дорогого гостя Георгия в их лице!


Все встают, чокаются, пьют.

Заза протягивает фотоаппарат Ираклию.


Заза. Сними нас с Георгием…


Становится рядом со стулом, на котором сидит Юрий.


Каха. И я с вами… (Становится рядом.)

Ираклий. «Пчёлка», ты тоже — подвинься к Юре ближе… Арчи, Давид идите, тоже!


На стульях сидят Юрий и Пчёлка, вокруг них — сзади и по бокам стоят Каха, Заза, Арчи, Давид… Ираклий нажимает кнопку…


Ираклий. Арчи, иди теперь ты сними.


Отдает фотоаппарат Арчи и становится рядом с Юрием.


(Юрию.) Маме пошлю. Пусть увидит, что я на этой войне хоть одно доброе дело сделал…


Арчи нажимает кнопку фотоаппарата.


Ираклий. Давайте выпьем за то, чтобы мы всегда, в любой ситуации, оставались людьми, и вели себя по–человечески!


Дорога. Пшеничное поле. Новый броневик — утро

По дороге, поднимая клубы пыли, вдоль неубранного пшеничного поля несется броневик — не тот, который мы видели раньше — другой, новее и раскрашенный не так ярко, как прежний.

На переднем сиденье, рядом с Ираклием, сидит Юрий, сзади — Давид в неизменной своей камуфляжной кепке, надвинутой на глаза, и Пчёлка.

Ираклий, взглянув на часы, останавливает машину, выходит, удаляется от броневика, достает телефон и набирает номер.


Юрий. Давид, я только сейчас сообразил — а где наш броневик?

Давид. Ираклий с Кахой поменялся. Наш — слишком заметный был. Профессор ищет вас, третий день звонит Ираклию, он трубку не берет.


Давид не сводит глаз с разговаривающего по телефону Ираклия. Тот чем–то раздражен. Доносится его громкий голос.


Ираклий. …Вы слово не держите, слушай! Как с вами можно о чем–то договариваться?

Пчелка. Кажется, обмен срывается. Если сегодня не обменяем…

Юрий. То — что? В подвал, к Профессору?

Пчелка. Ираклий не может вас прятать так еще долго. Из Киева тоже звонят, требуют, чтобы вас туда отвезли…

Ираклий (машет рукой). Пчелка!


Девушка выходит из машины, идет к Ираклию.

Ираклий ей говорит что–то, они чуть удаляются…

Звонит телефон, оставленный Пчёлкой.

Давид берет телефон, открывает дверь, чтобы выйти и вдруг, словно спохватившись, останавливается.

Оглядывает машину — она буквально набита оружием: автоматы Пчелки и Ираклия!33, ручной пулемет и «муха» — в заднем отделении фургона, гранаты — в дверных отсеках…

Давид переводит взгляд на Юрия, тот делает вид, что дремлет, «не замечая» замешательства Давида.

Давид садится на место, поправляет автомат на коленях…

Юрий открывает глаза, на мгновенье взгляды Юрия и Давида пересекаются.


Давид (внезапно). Я того, кто эту войну придумал — я его всё е…!


Прогремевший мимо грузовик заглушает конец фразы Давида.

Телефон Пчелки вновь начинает звонить в руке у Давида.

Давид снова — резко — открывает дверь, выходит из машины, и уходит, не оборачиваясь, вперед, по дороге, догоняя неспешно удаляющихся от машины Пчелку и Ираклия.

Юрий смотрит на весь этот, так неожиданно «вверенный» ему, арсенал… кладет руку на лежащий ближе других к нему автомат Ираклия… другой рукой — берет гранату в дверном «кармане».

По его напрягшемуся телу, по сузившимся глазам, — по всему — понятно, что он быстро проигрывает в голове варианты…


Дорога. Пшеничное поле — утро

Ираклий на дороге спрашивает о чем–то Давида, показывая на машину…


Новый броневик — утро

Юрий кладет гранату в карман, левой рукой берет автомат Ираклия, правой ощупывает затвор…


Дорога. Пшеничное поле. Новый броневик — утро

Хмурый Ираклий, Пчелка и Давид приближаются к машине…

Юрий кладет автомат на место…

Ираклий уже возле машины…

Юрий достает из кармана гранату, хочет ее положить, но, вдруг, передумав, вновь кладет ее в карман…

Ираклий открывает дверь… внимательно оглядывает салон, смотрит на Юрия — тот сидит, откинувшись на спинку кресла — глаза закрыты — «дремлет»…

Все садятся в машину. Тишина.


Давид. Рамбавиа, Ираклий, болоз да болоз?..

Ираклий. Они не хотят нам отдавать пятерых. Только троих. Из грузин нашли лишь одного.

Давид (Ираклию). Что будешь делать?


Пауза. Юрий «дремлет»…


Ираклий. Будем менять.


Машина трогается.


Поселок — день

Красивый солнечный день.

Небольшой населенный пункт в окрестностях Мариуполя.

Машина стоит у придорожного продуктового магазина. В ней — Ираклий и Юрий, откинувшись на спинки кресел, дремлют…


Юрий. Ираклий, там, на дороге, ты ругал Давида за то, что он оставил меня без присмотра?

Ираклий. Я его еще накажу за это.

Юрий. Не надо, не наказывай. Это не разгильдяйство. Это он свое доверие мне демонстрировал. Смешной. Сказал: «Я того, кто эту войну выдумал — я его всё …!» — бросил автомат — и ушел.

Ираклий (смеется). Начинает понимать, мальчик… Я его, как только здесь увидел — сразу к себе забрал, чтобы сберечь его. Такие — первыми погибают… Пчёлку тоже…

Юрий. Она тоже из Грузии?

Ираклий. Нет, почему… Из Западной Украины. Увидел, как она учится стрелять из автомата — сразу понял, что ее надо спасать. Ездит с нами, занимается пленными, разыскивает родственников. У нас тут тоже с этим такой бардак!..


Появляются Давид и Пчелка с пакетами и с корзиной, набитой фруктами, колбасой, бутылками с кока–колой и с вином.


Пчелка (Ираклию). Вот этот пакет — нам, остальное — на блокпост.

Ираклий. Давай, наш пакет открывай…


Машина трогается. Пчелка раздает всем круассаны и йогурты… Все едят, Ираклий одной рукой ведет машину, в другой — бутылка йогурта…


Пчелка. Юрий, а мне понравилось, как вы вчера говорили по–грузински — не так, как они… Скажите еще что–нибудь?

Юрий (читает, чуть нараспев).

Патара гого дамекарга

Цител перанга,

Ан авлили, ан чавлили

Хом ар гинахавт…


Ираклий и Давид вдруг подхватывают, и — стихотворение оказывается песней.


Юрий, Ираклий и Давид.

…Втири дге, да втири гаме,

Цремли мдениа,

Втири дге, да втири гаме,

Цремли мдениа…


…Несется броневик, с пулеметом на крыше, с двумя высоко торчащими желто–блакитными флажками, по разбитой, изрытой снарядами украинской дороге…

Броневик подпрыгивает на ухабах, уменьшается в размерах — это мы его видим уже как бы глазами взлетевшей над дорогой и поднимающейся все выше к небу птицы…

Вокруг — поля с большими сгоревшими участками пшеницы — дым, гарь на много километров тянется с полей…

Несется наш броневик, превращаясь в маленькую точку…

Мы видим дороги, реки, города — мы видим Украину, а над ней несется веселая, неожиданная здесь песня:


Юрий, Ираклий и Давид.

…Патара гогос сикварули

Ой, ра дзнелиа!

Патара гогос сикварули

Ой, ра дзнелиа!..


Блокпост правого сектора — день

Песня резко обрывается.

Броневик медленно проезжает блокпост, вдоль длинного ряда стоящих автомобилей…

Солдаты в камуфляже, с замотанными такими же камуфляжными платками лицами, над мешками с цементом — флаг Правого Сектора, на шевронах — тоже символы Правого Сектора.

Две машины стоят с раскрытыми дверцами, какие–то люди в штатском лежат на земле, лицом вниз, со связанными за спиной руками…

Один из «правосеков» заглядывает в окно броневика, окидывает всех взглядом и поднимает вверх сжатый кулак.


«Правосек». Слава Украине!

Ираклий, Давид и Пчелка. Героям слава!


Машина минует пост.


В броневике — день


Пчелка. Да, бедные люди!.. Попасть в руки к «Правому сектору»…

Юрий. Пчелка, поверьте мне, батальон «Донбасс» может с ними поспорить в отмороженности. Уж я видел его во всей красе….

Ираклий. Ну, положим, в ДНР, тоже, с пленными не очень церемонятся.

Юрий. Наверное. Отдельные идиоты, уголовники есть везде. Но в ДНР был издан указ: «За жестокое обращение с пленными — строгое наказание, вплоть до расстрела». И он, этот указ — действующий!.. А тут — Правый сектор!.. Нацгвардия!.. — элита Майдана… И командиры — такие же звери…

Ираклий (после паузы). Юра, чтобы воспитать понятие об офицерской чести, нужно не десять и не двадцать лет…


Телефон Ираклия звонит. Он останавливает машину.


Ираклий. Да… Мы уже почти на месте. Как — на другом блокпосту?!. Я никуда отсюда не поеду! (Отключает телефон.)


Машина стоит на дороге. Ираклий, Юрий, Давид, Пчелка сидят в машине, молчат.


Пчелка. А где они хотят меняться?

Ираклий. На дороге из Курахово.

Давид. Там плохое место.


Звонок. Ираклий берет телефон.


Ираклий. Да… Хорошо… Но я смогу там быть не раньше 18:30. Если в 19:00 обмен не состоится — значит, он не состоится вообще.


Выключает телефон. Броневик трогается.


Ираклий. Юра, что загрустил?

Юрий. Не нравится мне это название — Курахово…

Ираклий. Да, уж!.. Там после первого же блокпоста Профессор будет знать, что мы — в городе.

Давид (вдруг, горячо). Я его убью!

Ираклий. Кого, Давид?

Давид. Профессора. Эта не мужчина, и не солдат, который звонит чужой жене и душу ей мотает!

Юрий. Нет, Давид, он звонит моей жене, и убивать его должен я.

Давид. Тебе нельзя убивать — ты поэт!

Юрий. Я — ополченец!

Давид. Ты — пленный! Ты не можешь никого убивать!

Ираклий. Эй–эй–эй, бичебо! Даамтаврэт…


Звонок. Ираклий смотрит на экран телефона.


Ираклий. Ну, вот… (включает телефон). Да, дорогой, здравствуй! Зачем «прятался»? Не мог ответить, телефон сломался. Француз мне нужен был, потом объясню, это не телефонный разговор. Нет, уже не нужен. Да… Да хоть сегодня! Или нет — сегодня уже поздно, завтра привезу. Ты сам как, дорогой?.. Да?.. Ай–ай–ай! Да, до завтра.


Дымятся поля за окном. Несется броневик по разбитой дороге…

Блокпост Курахово — вечер

Броневик стоит с внутренней стороны блокпоста.


Блокпост Курахово, внешняя сторона — вечер

Ираклий сидит на обочине дороги, с внешней стороны блокпоста, смотрит напряженно в ту сторону, откуда должна прийти дээнеровская машина…

К нему подходит командир блокпоста — Шлях.


Шлях. Ну, что у тебя слышно, Ираклий? Уже восемь, не приедут они…

Ираклий. Приедут, дорогой, приедут…. У вас, там, всего всем хватило? У меня еще, где–то, в машине, пара бутылок «Киндзмараули» есть…

Шлях. Да нет, не надо… пока… Там еще есть… Очень ты пацанов порадовал… А то сидим тут две недели, тухлую тушенку ковыряем…


В броневике — вечер

Юрий сидит, откинувшись, глаза закрыты… со стороны можно подумать, что он спит… чуть приоткрывает глаза, смотрит на часы, встроенные в переднюю панель автомобиля: 21:37…


Пчелка. Вы, когда там будете, узнайте, пожалуйста, про троих ребят, я вот, тут, записала…. Они там, где–то у вас, в плену… Дмитрук, позывной «Фома», он совсем мальчишка, 18 лет, его сестренка младшая ищет, у нее больше нет никого, кроме него… Кушнир , позывной «Богун». Он очень болен, ему нужна срочная операция, иначе глаз потеряет… И Смоляной, Петр, позывной «Ключ»… Он вообще музыкант и здесь случайно, из–за своей девушки: она медсестра в батальоне. Там мой телефон и электронный адрес…


Блокпост Курахово. Внешняя сторона — ночь

Ираклий ходит взад–вперед по обочине дороги. Всматривается в уходящую в темноту дорогу, в ту сторону, откуда должна прийти дээнеровская машина…

К нему подходит Шлях.


Шлях. Ираклий, мне передали по рации, сказали, тебя какой–то Профессор ищет… Я сказал, что ты здесь не появлялся.

Ираклий. Спасибо, дорогой…

Шлях. Надолго у тебя еще? Уже скоро одиннадцать…

Ираклий. Звонили, едут, близко уже… Они не туда куда–то заехали, их обстреляли…

Шлях. Если в течение часа не объявятся — я доложу, прости. Ты что–то говорил про «Киндзмараули»?

Ираклий. Конечно, дорогой, говорил! (Включает рацию.) «Шави», «Шави», ответь «Свану».

Голос Давида (по рации). «Сван», «Шави» слушает.

Ираклий. Это для Пчелки. Пчелка, возьми там, сзади, две бутылки «Киндзмараули», отнеси, пожалуйста, ребятам на пост, и вообще, посмотри, что там еще у нас осталось, отдай всё… (Выключает рацию. Шляху.) Всё, дорогой, сейчас принесет…


Внутри броневика — ночь

Юрий сидит всё в той же позе, руки в карманах… на часах: 22:40…


Давид (Юрию). Моусминэт… вы можете сделать для меня одно… просьба, короче, один…

Юрий (не открывая глаз). Какая просьба, Давид?

Давид. Ираклий говорил, что вы «Могильщика» на русский перевели.

Юрий. Да.

Давид. Можете записать на диск сделать и выслать мне? Вот, мой мэйл.

Юрий. Угу. Запишу. Любишь Галактиона?

Давид. Э!.. Галактиона кто не любит? Не себе прошу. Ираклию подарю. Он ведь из Квиши, из того же село, что Галактион родился. Ему каждое слово Галактиона — как слово из Библии…


Блокпост Курахово. Внешняя сторона — ночь

Ираклий стоит, расставив ноги, посередине дороги, всматривается в ночь…

Вдруг, вдалеке, мигают — раз, второй — фары. Чуть погодя, опять мигают…

Ираклий берет рацию.


Ираклий (по рации). Шлях, ответь Свану.


Блокпост Курахово. Внутренняя сторона — ночь

Шлях говорит по рации.


Шлях. Сван, я понял. (Одному из своих солдат.) Перекрывай движение.


Солдат выходит к пункту контроля.

Прошедшая осмотр «газель», трогается с места, направляясь к узкому проезду между мешками с цементом.

Солдат становится на пути «газели», скрещивая перед собой руки: «Проезд закрыт». Показывает рукой водителю «газели», чтобы тот поставил машину ближе к обочине.


Солдат. Фары! Фары, баран, загаси!


Блокпост Курахово. Внутренняя сторона — ночь

Юрий, всё так же — глаза закрыты, руки в карманах… на часах: 23:20…


Голос Ираклия(по рации). Давид, выезжай, потихоньку, за блокпост… Фары не включай… Пчелка, выйди, подожди там…

Давид. Понял, выезжаю.


Давид смотрит на Пчелку. Она машет отрицательно головой.

Броневик, с выключенными фарами, осторожно продвигается к проему в баррикадах из мешков с песком и бетонных блоков.

Вдоль дороги, по обочине, уже выстроилась темная очередь автомобилей разных марок и габаритов…

Броневик минует баррикадную стену, выезжает за пределы блокпоста и так же, не спеша, продвигается вперед по дороге, пока перед ним не начинает вырисовываться темная фигура человека, стоящего посередине дороги.

Давид выходит к Ираклию.

Юрий сидит все так же, но глаза сейчас открыты — он напряженно всматривается в уходящую в ночь дорогу…

На часах — 23:40… Юрий всматривается в ночь… веки его устало закрываются…


Голос Багиры. Анри! Анри! Ты слышишь?


Юрий открывает глаза. В открытой двери броневика стоит женщина в камуфляже, с георгиевской ленточкой на погоне… Он всматривается в нее…


Багира. Всё! Всё кончилось. Я пришла за тобой. Пойдем.

Юрий. Багира! Ты мне снишься?..


Багира склоняется над ним, обнимает его… Помогает ему выйти из машины…

Ираклий подходит к ним. Багира включает рацию.


Багира. Сармат, ответь Багире.

Голос Сармата. Багира — Сармат.

Багира. Сармат, выезжайте. Одна машина, вторая остается на месте. В машине — только водитель, пленные и врач. Никого больше. Подъезжайте медленно.


Багира вынимает сигарету. Ираклий достает зажигалку, щелкает, Багира прикуривает, Ираклий тоже.


Ираклий (Багире). Что ж вы так долго?

Багира. Мы два раза попали под обстрел… Донецк нам приказал вернуться. Но мы все–таки доехали…


Юрий делает на костылях несколько шагов в сторону — к стоящей у обочины Пчелки. Он вынимает из кармана гранату, отдает ей.


Юрий. Пчелка, положи, пожалуйста, на место, я забыл…

Пчелка. Вы ее держали все время в кармане?.. Зачем?..

Юрий. На случай, если бы нас нашел Профессор… Второй раз к нему в подвал я бы не пошел…

Пчелка. Да вы что? Кто бы вас ему отдал? Ираклий еще утром решил: если обмен сорвется — мы подвезем вас поближе к вашему блокпосту и отпустим.


На ночной дороге прорисовывается контур приближающегося почти бесшумно автомобиля… он останавливается на небольшом расстоянии от стоящих на дороге Ираклия и Багиры.

В траве у дороги лежит Давид с наведенным на автомобиль «гостей» автоматом…

Из машины выходят трое мужчин.

Ираклий идет к ним навстречу…

Юрий обнимает Пчелку. У нее на глазах слезы.


Юрий. Ну, что ты. Не плачь, Пчелка…

Пчелка. Олеся я…

Юрий. Удачи тебе, Олеся. И будь осторожна!

Пчелка. И вы… лечитесь и не воюйте больше.

Юрий. И помни наш разговор про ВГИК.


Юрий направляется на костылях к автомобилю Багиры.

Посередине дороги стоят Ираклий и трое мужчин…

Юрий останавливается, смотрит на мужчин, они смотрят на него.

Повисший на подпорках–костылях, с ногой в шине, из–под которой торчат босые, разбухшие пальцы, тяжело дышащий, изможденный человек — и трое рослых крупных мужчин без каких–либо видимых увечий…

Один из них делает шаг к Юрию, протягивает ему руку, Юрий — тоже, они жмут друг другу руки…


1–й мужчина (с кавказским акцентом). Удачи вам. Выздоравливайте.


Двое других мужчин тоже протягивают руки Юрию.


2–й мужчина. Удачи!

3–й мужчина. Удачи! Выздоравливайте!


Они расходятся, Юрий — к поджидающей у машины Багире, трое мужчин — к броневику.

Поравнявшись с Ираклием, Юрий останавливается.

Они смотрят какое–то время друг на друга и — крепко обнимаются.


Юрий. Спасибо за всё, Ираклий. И всем передай, что я их всех помню.

Ираклий. Ты жене своей тоже от меня огромный привет передавай. Иди, Юра, тебя ждут. Вот, возьми…


Ираклий надевает через голову Юрия кожаную тесемку с висящей на ней маленькой пулей.


Ираклий. Это — флешка. Держи ее всегда при себе. Когда захочешь услышать настоящие грузинские песни — включи ее.

Юрий. Спасибо, Ираклий.

Ираклий. А ты мне ничего не хочешь отдать?

Юрий. О чем ты?

Ираклий. О гранате.

Юрий. Она у Пчелки.


Юрий делает шаг к машине. Но вдруг останавливается.


Юрий. Ираклий, а где Давид?

Давид. Я здесь.


Юрий оборачивается на голос.

Из темноты, из придорожных зарослей, выходит Давид с автоматом в руках.

Они обнимаются.


Юрий. Я рад знакомству с тобой, Давид.

Давид. Я тоже. Выздоравливайтесь.


Багира придерживает дверь, Юрий садится в машину на переднее сидение, Багира — на заднее.

Машина разворачивается и растворяется в темноте…


В машине — ночь


Юрий. Багира, ты что, пришла на блокпост одна?

Багира. Да. А что такого? За тобой — я бы и дальше пошла…


Невидимый до сих пор, сидящий в глубине машины мужчина протягивает руку Юрию.


Мужчина. Казимир, врач. Как Вы себя чувствуете? Сможете с Багирой доехать до Донецка? Если нет — на нашем блокпосту ждет «скорая»…

Юрий. Нет, спасибо, я доеду с Багирой.


Машина вдруг тормозит. Юрий встревоженно смотрит на водителя.


Багира. Всё нормально, не дергайся.


Крышка багажника открывается, оттуда поднимается человек в камуфляже, с лицом, затянутым платком, с ручным пулеметом в руках…


Донецк. База ополченцев. Территория завода — день

По двору завода разбросаны танки, БМП, пара Камазов — вмятины, пробоины, пробитые колеса, порванные гусеницы…

Чуть в стороне возится со своей «Нивой» Борис.

Во двор въезжает «джип» с тонированными стеклами, останавливается недалеко от «Нивы».

Из него выходят Начштаба, Багира и Барс.


Начштаба. Боря, разговор есть…

Борис. О чем, Саныч?

Барс. Ты бензобак не менял на днях?

Борис. А с чего б это я его менял?

Барс. Ну, ты же говорил, что он был пробит, когда ты Анри отвозил.

Борис (замешкавшись). А, ну, да. Но я его залатал. Такую заплаточку припаял.

Начштаба. Бак мы твой проверили, Боря. Никаких заплаточек на нем нет. Ты вполне сознательно отправил Анри в засаду.

Багира. Дай–ка твой телефон, Боря. Почему–то мне кажется, что он нам подскажет кому ты сдавал Анри, когда звонил с блокпоста...


Борис, затравленно озираясь, отступает к машине.


Борис. Да бросьте, шо за чепуху вы несете?


Дверь «джипа» открывается, и из машины появляются сначала костыли, затем опирающийся на них Юрий.

Какое–то время Борис в ступоре, с нескрываемым страхом смотрит на Юрия, затем резко бросается в сторону «Нивы»...


Барс (выхватывая из уже открытой кобуры пистолет). Стоять!.. (Стреляет в воздух).


Борис застывает у распахнутой двери «Нивы»...

Начштаба подходит к Борису, разоружает его.


Барс (Борису). Садись в машину. (Юрию). Поехали, отвезем его к Зайцу, мы тебе там еще один сюрприз приготовили.


Двор бывшего здания СБУ в Донецке — день

Во дворе, в строю, по трое в шеренге, стоит около сотни пленных солдат батальона нацгвардии «Донбасс».

Во двор въезжает «джип», останавливается перед строем.

Из машины выходит Барс, двое подошедших ополченцев «принимают» появившегося вслед за Барсом из машины Бориса и уводят его. Барс открывает переднюю дверь, помогает выйти опирающемуся на костыли Юрию.

Барс подходит к строю пленных. Показывает на одного из них, лежащего на носилках, с забинтованной левой рукой.


Барс. Узнаёшь?

Семерка (Юрию). …А я боялся, что умру и вас не увижу! Мне очень надо было вас увидеть, чтобы попросить у вас прощения… За всё, что я… Не знаю, что на меня нашло, какое–то помутнение… Аффект…

Юрий. Я очень хотел бы верить, что вы это — искренне... Только вот, про «аффект»... Какой–то он затяжной у вас получился... на несколько дней. Да и потом, какой бы «аффект» ни был — вы же, когда ломали мне кости, не могли не видеть, что я старше вас чуть ли не втрое, и что весовые категории у нас разные, что у меня руки связаны, в конце концов...

Семерка. Руки?.. Связаны были?... Не, не видел! Честно! Мне так нужно, чтобы вы меня простили... Может, я могу чем–нибудь вам помочь?.. Ну зачем нам эта дурацкая война? Вы — в гипсе, я тоже — вот, видите... Я решил: если вдруг чудом, выживу — больше ни за что не возьму в руки оружия! Честное слово даю! Буду заниматься гуманитаркой… Ведь совесть, она, знаете, грызет, она не даст уже... Жизнь учит... Даю слово! Только мне очень важно, чтобы вы меня простили!

Юрий. Если вам так нужно мое прощение — вы его получили. У меня нет ни злости, ни желания мстить вам.


Юрий хочет отойти, но Семерка тянет к нему руку…

Пауза. Глаза пленных нацгвардейцев…

Прищуренные глаза Барса…

Умоляющие лаза Семерки…

Юрий пожимает протянутую к нему руку. Семерка вцепляется в его руку, не отпуская ее. Они встречаются глазами. Пауза.


Юрий. «Аффект», говорите…


Отдергивает руку и поворачивается, чтобы уйти.


Семерка (ему вслед). Что бы со мной ни случилось — я вас обязательно найду, и мы с вами еще поговорим обо всём!..


Юрий оборачивается: мгновенье они смотрят друг на друга: взгляд Семерки — холодный, ненавидящий…

Юрий отходит к Барсу.


Барс. Ты не очень–то смотри на этот цирк с носилками. Это он, как только узнал, что тебя обменяли — срочно слёг. Ребята ему тебя не простят. Ты разговаривал с трупом. И умрет он медленно.

Юрий. Нет, Барс! Не надо!

Барс. Ты, что, не понял? Он же тебе даже сейчас угрожал!

Юрий. Да понял я всё. Пусть его судят за то, что он сделал, но — не надо ему мстить.

Барс. Эх, трудно с вами, поэтами… Ладно. Суд, так суд… Давай, смотри остальных.


Юрий, опираясь на костыли, проходит вдоль строя, всматривается в лица нацгвардейцев.


Юрий (остановившись перед строем пленных, громко). Я обращаюсь к тем, кто помогал мне и моим товарищам, кто сказал доброе слово, как–то поддержал… Я не помню всех в лицо… Иногда я слышал лишь ваши голоса… Дайте мне возможность помочь вам: пусть каждый назовет мне свой позывной и напомнит — когда, где и чем именно он помог пленным…


К Юрию подходит бородатый ополченец, становится за спиной Юрия с блокнотом и ручкой в руках.


Барс (пленным). С левого фланга, первый — пошел!


Из шеренги на левом фланге выходит из строя 1–й пленный, подходит к Юрию.


1–й пленный. Позывной — Хорс! Я у вас лично прошу прощения за жестокое обращение с вами. Я был одним из ваших охранников. Я вам не помог, но я никого и не бил, не мучал.

Юрий. Скажите, Хорс, есть ли тут кто–то из тех, кто расстреливал оставшихся пленных?

Хорс (после паузы). Нет… Война есть война, и пленные есть пленные… Разрешите идти?..


Юрий кивает. К нему подходит 2–й пленный. Юрий пристально всматривается в кого–то, стоящего в глубине строя…


2–й пленный. Позывной — Немец! Я вам лично не помогал. Но товарищу вашему, словаку, я курево приносил…

Юрий (все так же пристально всматриваясь в кого–то, увиденного им в строю). Ну конечно, мне вы не могли приносить — я не курю… А за Миро — спасибо… (Бородатому.) Запишите «Немца». Я помню его. (Повернувшись к «Барсу».) Да, кстати, что–нибудь известно о пленном словаке?

Барс. О Мирославе? Его вчера привезли, он — в госпитале.

Юрий встает, приближается, на костылях к строю…

Юрий. Майор?..


Из строя выходит Майор. Из–под рубашки видна перебинтованная грудь.


Майор. Позывной — «Майор»!


Юрий и Майор смотрят друг на друга.


Юрий. Что случилось с оставшимися пленными, Майор?..

Майор. Меня не было на «Школе», когда их…

Юрий (после паузы). Я верю вам, Майор… Вас, конечно же, нужно расстрелять. Но, я очень рад, что вы живы.

Майор. И я рад, что вы живы.

Юрий (Барсу.). Это — честный солдат. (Бородатому.) Запишите его на обмен. (Майору.) А Марк, здесь?


Оглядывает строй…


Майор. Марк убит.


Майор поворачивается, чтобы вернуться в строй, но задерживается, и смотрит на Юрия.


…Как я смогу потом вас найти?

Юрий. Найдемся!.. Сейчас главное — чтобы вы как можно быстрее с семьей встретились.


Майор возвращается в строй. Юрий провожает его взглядом, достает из кармана листок, который ему дала Пчелка.


Юрий (обращаясь к строю, громко). Если есть позывные Фома, Богун и Ключ — выйдите из строя!


Из строя осторожно выходит молодой парень.


Парень. Позывной — Ключ!

Юрий. Музыкант?

Ключ. Да….

Юрий. Фамилия — Смоляной?

Ключ. Да, но… мы не встречались, я вам не мог ничем помочь.

Юрий. Мне — нет. Но вы помогали другим. (Барсу.) Этого можно обменять. (Ключу, негромко.) Скажете спасибо «Пчелке».


Из строя выходят еще двое молодых пленных.

Один — совсем мальчишка, лет восемнадцати.


1–й молодой пленный. Позывной — Фома…


Юрий, Барс, Фома, Ключ и все пленные и охраняющие их ополченцы вдруг начинают удаляться, мы видим их сверху, все дальше и дальше…

Открывается панорама Новороссии, с сожженными и разбомбленными городами, опаленными полями и уходящим за горизонт багряным солнцем.


Москва. Больничная палата — день

В окно больничной палаты видна узнаваемая панорама Москвы.

В палате, на койке, напротив окна, с подвязанной к кронштейну ногой полулежит Юрий, печатает на ноутбуке.

На столе и на тумбочке много фруктов, десерты, молочные продукты, коробки конфет, соки, напитки.

Входит медсестра с корзиной с фруктами, из которых торчат две бутылки грузинского вина.


Медсестра. Юрий Сергеевич, это вам от нашего главврача — Зураба Гивиевича. После консилиума он зайдет к вам сам.

Юрий. Так мне же, вроде, нельзя.

Медсестра (строго). Зураб Гивиевич лучше знает, что вам можно, а что нельзя. (Выходит.)

Юрий (вслед ей). Спасибо!


Смотрит на корзину, вынимает из нее бутулку вина, рассматривает красивую грузинскую наклейку, улыбается. Ставит бутылку на место, берет в руки висящую на груди пулю–флешку, откручивает колпачок, вставляет флешку в плейер.

Звучит красивая грузинская мелодия.

Юрий закрывает глаза, слушает…

Внезапно музыка прерывается.


Голос Ираклия. Информация о Профессоре. Стратановский Владимир Александрович. Подполковник СБУ. Русский. Родился в 1982 году, в Киеве, в семье крупного советского партработника…


Киевский ж/д вокзал. Перрон — вечер

…Мужчина лет тридцати пяти, очень похожий на Профессора, только только без бородки и усов, с чемоданчиком на колесиках, идет по перрону вдоль состава «Киев–Москва»…


Голос Ираклия. …Выпускник Киево–Печерского Лицея «Лидер» — школы для высокоодаренных и «блатных» детей. В 2005 году окончил физико–математический факультет Национального технического университета Украины, кафедра математического анализа и теории вероятности.


…Мужчина с чемоданчиком останавливается у одного из вагонов, помогает подняться в вагон женщине с ребенком на руках и с сумками, затем вынимает паспорт, билет, протягивает их проводнице, что–то ей, улыбаясь, говорит, она смеется, возвращает ему билет, он поднимается в вагон…


Голос Ираклия. …Воспитание: аристократически–спартанское. Интересы: философия, восточные единоборства, военная история. Любимые авторы — Ницше, Фрейд, Юнг, Сунь Цзы. Владеет четырьмя языками. Умен, честолюбив, амбициозен, изобретательно–мстителен…


Купе поезда — ночь

…Двухместное купе. Одна из двух полок занята — на ней лежит мужчина, очень похожий на Профессора, читает книгу при свете лампы нижнего освещения.


Голос Ираклия. …Собирает материалы для задуманной им энциклопедии самых изощренных пыток Востока и Азии. Воевал в горячих точках на стороне исламских радикалов — в Чечне, в Ливии, в Ираке. Считает, что нынешняя киевская власть его недооценивает. Утверждает, что у него есть 18 способов быстрого и бескровного захвата Донецка — отравление водоемов, продуктовых товаров и другие…


Купе поезда — ночь

…В купе темно. Стук в дверь. Входят российские пограничники. Свет в купе включается. Мужчина протягивает свой паспорт.

На столе лежит книга, на обложке — имя автора: Сунь Цзы…

Пограничники возвращают паспорта, выходят…


Голос Ираклия. …К сепаратистам — личный счет: в Донецке у него был свой бизнес (недвижимость, игровые автоматы, казино), в настоящее время всё потеряно. Работает, практически, на ЦРУ. Готовит передачу им двух офицеров ГРУ, выкраденных его людьми с территории России…


Москва. Перрон киевского вокзала — утро

…На перроне — встречающие. Поезд «Киев–Москва» приближается… Замедляет ход… медленно проплывают вдоль перрона вагоны… Появляется, открывая дверь вагона, проводница… Выходят пассажиры…

Мужчина, очень похожий на Профессора, спускается из вагона на перрон…


Голос Ираклия. …Изучает методы и приемы разведслужбы Израиля по отслеживанию и уничтожению своих врагов; намерен развить и усовершенствовать опыт Моссада. Ведет уникальную картотеку, в которой собирает материалы на всех, кто сотрудничает с сепаратистами, особое место в ней уделяет добровольцам, приехавшим на Донбасс из других стран…


Москва. Новый Арбат — утро

Мужчина едет в такси по Новому Арбату…


Голос Ираклия. …Идея–фикс: рано или поздно к каждому, кто принял участие в этом конфликте на стороне сепаратистов, где бы он ни жил, и какое бы положение ни занимал, однажды придут Профессор и его люди и напомнят ему о пролитой украинской крови, — при этом уничтожена должна быть вся семья экс–ополченца, от стариков–родителей — до грудных младенцев.


Номер отеля — утро

…Мужчина входит в номер. Оставляет свой чемодан у дверей, оглядывает номер. Подходит к окну, отдергивает штору.

Перед ним открывается вид на Кремль…


Москва. Больничная палата — вечер

За окном на улице идет сильный дождь.

В палате на койке спит Юрий. Он под капельницей.


Москва. Больничный коридор — вечер

К стойке приемного покоя подходит красивая женщина средних лет — Дани.


Дани (с сильным акцентом, медсестре). Скажите, пожалуйста, в какой палате лежит Юрий Горбенко?

Медсестра. Ой, а я вас узнала!.. Он в 312–й палате. Это на третьем этаже. Лифт там, в конце коридора.


Москва. Больничная палата — вечер

Юрий дремлет под капельницей, свесив руку с зажатым в ладони небольшим блокнотом.

С улицы, сквозь шум дождя доносится стук — черный грач тревожно бьет клювом в окно палаты.

Москва. Больница. Коридор — вечер


Дани подходит к палате № 312, открывает дверь, входит в палату.


Москва. Больничная палата — вечер

Юрий, в неестественной позе, лежит на кровати. Он не дышит. На лбу — багровое пятно и — от него — струйка крови…

На полу — выпавший из его безвольно свесившейся руки, блокнот.

На открытой странице блокнота написанные от руки строки:


…Короче, однажды — на спуске

С горы, на которой я жил,

Я вспомнил о том, что я — русский,

И больше уже не забыл…


В оконном стекле — маленькое круглое отверстие.

За окном мечется, взмахивая крыльями, черная птица…

Аэропорт шарль де голль. Выезд из паркинга — ночь

Шлагбаум поднимается, выпуская маленькую «Рено Твинго»…

Автомобильная трасса «Аэропорт Шарль де Голль — Париж».


В машине — ночь

За рулем — Дани… Диктор во встроенном приемнике что–то говорит на французском языке, затем звучит музыка…

Мужской голос поет:


Cette chanson lege1re,

Qu’est–ce–que sa te coûte?..

Ces paroles, cet air,

Jusqu’a1 l’aube ecoute...


Это — тот же певец, Патрик Брюэль, и та же песня, которую мы слышали в начале фильма…

Машина чуть съезжает на обочину и останавливается…


…Et bois ce venin

De la voix nomade

D’un poe1te venant

De la contree froide...


Mais ce beau canevas

S’effacera net:

Le matin on va

Retrouver nos têtes...


On ne vas pas meler

La nuit et le jour,

On ne vas pas parler

Pas un mot d’amour...


Restons la1, ma sœur,

Restons sages et mûrs,

Pas un mot de cœur,

Pas un mot d’amour...


Дани сидит в машине, откинув голову, по щекам текут слезы…

На сидении рядом с Дани лежит чуть рассыпавшаяся пачка листов — рукопись.

На первой странице одно слово — «СВИДЕТЕЛЬ».

По стеклу ползут капли дождя…

КОНЕЦ

Москва, госпиталь,

март–май 2015

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги