Выбор Донбасса

Александр Сигида–младший (Краснодон)

Как на полотнах Бориса Вальехо

Тогда мне кряж явился ледяной.

Он был реален, как руины Р`льеха,

Нагромождённый расою иной.

Те города, где корпуса Азота

Потомкам Древних предстоит вернуть,

Где терриконы — конусы Юггота,

Где воды рек несут живую ртуть,

Где душные объятия Антанты,

Змеиная петля её блокад,

Где выродки, проклятые мутанты,

Штурмуют вновь индустриальный ад,

Сгорают заживо в заброшенной промзоне

Запретных, но изысканных утех,

Как сталкеры. В броне, комбинезоне,

С обложек фантастических Вальех.

Ночи настали тогда хулиганские,

Пряжка с орлом посредине ремня,

Ночи хрустальные, ночи луганские,

Помнишь ли, юная дева, меня?

Там, в маргиналиях Ост-Европы,

Ночью вершилась звёздная месть,

Проводы утром — и автостопом

Машину ловить в Molly-Dog-War-Dei-sk.

Бездны ночной антрацитовый полог

В сердце углеводородной тьмы.

Глубже копай, чёрный археолог,

С каждым штыком всё ближе мы

В бомбоубежищах бывшей штази,

Лугалавкрафтовых катакомб,

Где завязались опасные связи,

Трепет и страх Амели Нотомб...

Пропахший дымом из мортиры

И не остыв от алых губ,

Из непротопленной квартиры

Я еду в якобинский клуб.

Уже расстреляна Сорбонна,

Где я был брат масонских лож,

Уже последнего Бурбона

Жизнь оборвал в Париже нож.

Среди кровавых наваждений,

Сражений и живых картин,

Среди салонных наслаждений

Ты — не последний либертин.

Пришла нужда, и ты с охотой

Бросаешь всё, и налегке,

Со свеженабранной пехотой

Уходишь в белом парике.

Кто обретает благосклонность

Сентиментальных алых уст,

Мне нужно соблюсти законность —

Исполнить, что сказал Сен-Жюст.

Прощай, любимая химера

Сражений и живых картин,

Ведь во владеньях Люцифера

Ты — не последний либертин.

Отдавая треть зарплаты

За билеты в Опера,

Жил и умер в сорок пятом

Парень с нашего двора.

Заратустру кинул в ранец,

Сала шмат, и марш на фронт.

Не австриец, но германец,

Он ушёл за горизонт.

«Если смерти — то мгновенной, —

Молвил, хлопнув по плечу. —

Передай открытку в Вене

Пану Андруховичу».

И в двадцатое апреля,

В день воскресный и сырой

Ты — наследник Титурэля,

Романтический герой

А кулич пасхальный, пышный

Поделили в Сен–Жермен...

...Остаются только вишни,

Только Кальман и Кармен.

Он свою потребует долю.

«Я таких наглецов люблю.

Перемалываю, неволю,

Вечным пламенем револю».

Ты работаешь, словно робот,

Поражённый в правах илот.

Революция — это повод.

Видишь овода ли полёт?

Обожаемый, как Феличе,

В окружении смуглых Рит,

Он был революциферичен.

От отцовской любви — сгорит.

Черноглазые карбонарии.

Тлеют чёрных глаз угольки.

Мы, на севере — как бы арии.

Но поступки наши — мелки.

Пусть на каторге станешь сед,

Обезглавишь хоть сто царей —

Здесь в почёте лишь домосед.

Из премудрых. Из пескарей.

...Приходят они, и бледны, и смуглы.

Они — как Феличе Риварес.

Обличье их скрыто завесой из мглы.

Их зов — мене, текел и фарес.