Застава на Аргуни

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Едва успел Торопов отправить рапорт по поводу чрезвычайного происшествия с упущенной за рубеж лошадью, как на Стрелку свалилось новое несчастье. Утром, когда лейтенант заканчивал акт на пристреленную Пантеру, позвонил комендант. Торопов приготовился давать объяснения. Однако Хоменко позвонил не за этим.

— Вот что, Торопов, — услышал лейтенант властный голос коменданта. — Возьми несколько хлопцев, вооружись хорошенько и выезжай в квадрат 45-Т. К твоему участку приближается банда. Японцы, белогвардейцы. Восемнадцать человек. Вооружены винтовками, имеют пулемет. Ведут себя нагло. Обстреляли наряд. Я у Плетнева. Через несколько минут выезжаю к тебе. Смотри в оба! Если что затеют — спуску не давай!

Через полчаса, спрятав коней в протоке около острова, стрелкинцы приготовились к встрече «гостей».

Вскоре в излучине Аргуни показалась цепочка всадников. Торопов поднес к глазам бинокль. Впереди банды неуклюже подпрыгивал в седле, поблескивая очками, японский офицер. За ним ехали двое русских. «Белогвардейцы» — отметил про себя Торопов. Эти двое, разговаривая, показывали на советскую сторону.

— Попробуйте только сунуться, гады! — прошептал Торопов пересохшими губами. Он понимал всю сложность обстановки. На западе полыхала война. А эта банда, кто знает, может быть, она выехала специально для провокаций? Ведь крупные военные конфликты не раз начинались с обычных пограничных инцидентов.

И все же руки у Торопова чесались. Ему уже давно хотелось помериться силами с врагом в открытом бою. Не в погоне за нарушителями-одиночками, а именно в бою — горячем и яростном.

Бойцы видели, как побелели и дрогнули крылья его носа, как рука, напружинившись, заскользила по холодной стали автомата.

— Товарищ лейтенант, смотрите, смотрите! — крикнул Павличенко, лежавший с краю.

Торопов рывком повернул голову и замер: на противоположном фланге одна за другой взлетели три зеленые ракеты.

— На левом фланге нарушение. Пошли на преследование… — проговорил он, поняв сигнал.

— Кто там сегодня?

— Кажется, Слезкин и Абдурахманов, — подсказал Пушин.

Торопов заволновался. Наряд едва ли не впервые состоял из одних молодых бойцов.

— Позвоните на заставу, — приказал он сержанту.

Вернувшись, Пушин доложил: сигнал на заставе принят, но что произошло на фланге, пока неизвестно; туда выехал с тревожной группой Панькин.

Торопов решил остаться на острове, хотя был уверен, что банда — отвлекающий маневр. Какова бы ни была связь между бандитами и нарушением границы на левом фланге, оставлять сейчас занятую позицию лейтенант считал невозможным.

— Наблюдайте за сигналами с левого фланга! — приказал он Павличенко.

В это время от банды отделились два всадника и поскакали к советскому берегу, прямо к протоке. Торопов оглянулся и ахнул: к острову легкой рысцой трусила лошадь, запряженная в сани. В санях сидели две колхозницы. Не подозревая о подстерегавшей их опасности, колхозницы громко разговаривали и смеялись.

«Захватить хотят!» — сообразил лейтенант, ругая себя за то, что в спешке забыл предупредить наряд у поселковых ворот — никого не выпускать на границу.

Медлить было нельзя, и Торопов крикнул:

— Борзов, оставайтесь с Павличенко здесь, Пушин, за мной!

Сделав стремительную перебежку, они залегли на краю острова. Как только бандиты пересекли линию границы, над их головами просвистели пули. Река и лес огласились треском автоматных очередей. Торопов и Пушин встали и погрозили белогвардейцам автоматами. Банда свернула, скрылась в прибрежном распадке. Вскоре оттуда донеслись беспорядочные хлопки винтовочных выстрелов и звонко застрекотал пулемет. Однако укрытие, выбранное пограничниками, надежно защищало их от вражеского огня.

Убедившись, что они бесполезно тратят патроны, бандиты тыловой дорогой двинулись дальше.

В лесу раздался свист. Торопов оглянулся. В протоку, осаживая коней, спускалась группа пограничников во главе с майором Хоменко. Торопов побежал докладывать.

— Это что — трусость? — недовольно спросил Хоменко, слезая с коня и передавая поводья коноводу.

Торопов понял, что майор видел, как он грозил автоматом пытавшимся нарушить границу бандитам.

— Нет, не трусость!.. — спокойно возразил лейтенант.

— А что же, по-вашему?

— Расчет, трезвый расчет, товарищ майор!

— Упустить банду, имея такую великолепную позицию, вы называете трезвым расчетом?

— Да!

— На вашем месте я бы ни одного из них живым не выпустил.

Торопов терялся в догадках. Неужели Хоменко, этот боевой офицер, говорит серьезно? Неужели он не понимает, к чему мог привести подобный инцидент? А вдруг он тщеславный человек, готовый все принести в угоду собственному самолюбию?

— Эх, лейтенант, лейтенант, а я-то думал, что передал Стрелку в твердые руки, — ворчал Хоменко.

Торопов даже побагровел от обиды.

— Что ж, товарищ майор, я готов исправить ошибку. Банда выйдет на Аргунь. Тылом в Уда-хэ ей не пройти. Она спустится на лед у Золотой речки. Едем туда! Ни один бандит от нас не уйдет!

В глазах коменданта метнулась лукавая искорка.

— Теперь поздно. Моя группа будет сопровождать банду, а вы забирайте людей и скачите на левый фланг. Неизвестно еще, что там случилось, — распорядился Хоменко.

Торопов вскочил на коня и повел бойцов на левый фланг. Он так и не понял: всерьез выговаривал ему комендант или проверял его.

Слезкин и Абдурахманов вышли на границу часа за два до рассвета. Они должны были пройти на лыжах дозором до левого стыка, а на обратном пути проверить снежный покров участка.

— Задача для детей школьного возраста, только ушами не хлопай — вот и вся хитрость, — сказал Слезкин товарищу при выходе с заставы. — А вот лыжи напрасно сунули нам. Возни с ними много.

Но что значило это маленькое неудобство для бойца, впервые идущего на границу старшим наряда? Слезкин в это утро был самым счастливым человеком на заставе.

Молодые бойцы не спеша шли по дозорной тропе, часто останавливались, пристально всматривались в темноту, настороженно прислушивались к каждому шороху…

— А вот и стык, — показал Костя на падь Бокшо. — Десять километров отмахали, как пить дать. Все равно что на спортивной дистанции…

— Да, немножко поторопились, — согласился Айбек. — До рассвета надо ждать. В темноте ничего не разглядишь.

Вскоре тьма начала редеть. На горизонте проступила серая полоска. Постепенно она все более светлела и ширилась. В тумане показались сперва ближние, а затем и дальние сопки. Наконец и совсем рассвело. Пограничники еще раз осмотрели все вокруг и вышли к контрольно-следовой полосе.

Медленно, шаг за шагом исследовали они снежный покров. Осталась позади крутая, заросшая до вершины высокими лиственницами сопка Дербич, поблескивая каскадами бирюзовых наледей, величаво проплыла стороной падь Травянушка, уже скрылись из виду шумный поселок Уда-хэ, Журкина Балка, Кривун.

«Сейчас будет Березовый распадок, а там, через пару километров, и застава», — облегченно подумал Слезкин и почувствовал, что устал от напряжения, от непривычки все время быть начеку.

Не доходя немного до распадка, он вдруг остановился, присел на корточки, вновь встал. Затем сделал несколько шагов и опять остановился, пристально глядя на торосы.

— Что? Что? — спросил, подбегая, Айбек.

— Здесь кто-то прошел, — ответил тревожно Слезкин. — Посмотри-ка!

Айбек поглядел, куда показывал Слезкин, но ничего подозрительного не заметил.

— Да ты смотри толком! — рассердился Слезкин. — Видишь, везде снег бурый, а вон от того тороса тянется светленькая полоса.

— Верно! А-а, шайтан! — прошипел Айбек.

Слезкин осторожно смахнул варежкой свежий снег. Под ним оказалась глубокая вмятина. Чуть левее ее — другая, точно такая же. Костя сошел с тропы, начал торопливо разметать снег. Показалось еще несколько отпечатков. Вмятины — это следы от валенок или унтов. Нарушитель прошел здесь, между ледяными глыбами. Это ясно. Следы он замел или веником, или специальным матом, который тащил за собой на веревке.

Слезкин заволновался. А все ли он делал, как надо? Может быть, из-за нерасторопности прозевал нарушителя? Опозорился, не оправдал доверия? И Слезкин, и Айбек слышали уже, что лазутчики, прежде чем решиться на переход границы, тщательно изучают, как организована ее охрана, высматривают места, где находятся наряды, где они проходят, когда и как сменяются. Враг ищет слабые места. Быть может, он проскользнул уже после того, как наряд Слезкина прошел это место? Тогда где же продолжаются следы? По правую сторону тропы их не видно.

— Здесь шел — следы вижу, а потом куда делся? — спросил Айбек, хмуро поводя головой.

— Хватит мямлить! Я двину в сторону заставы, а ты — обратно. Не зевай. Мы могли и прохлопать. Увидишь следы — дай сигнал! — распорядился Слезкин.

Пограничники направились в разные стороны.

Немножко погодя Слезкин остановился и свистнул.

— Вот он, гадюка, где шел! — возбужденно проговорил он и показал подбежавшему Айбеку на контрольную полосу.

Свежая полоска наискось пересекла Аргунь и пропала у самого берега. Пограничники метнулись на дозорную тропу и опять напали на знакомый след. Он четко отпечатался на дороге, запушенной легкой изморозью. След принадлежал рослому человеку с размашистым шагом.

«Теперь не уйдешь, стервец, все равно застукаем», — радостно думал Костя, дорвавшись наконец до настоящего дела.

Напротив Березового распадка Слезкин остановился и почти припал к снегу.

— Айбек! Сюда! — позвал он. — Нарушитель прошел после нас. Смотри, вот отпечаток на лыжне!

— Ах, сволочь! — выругался Айбек. — Проскочил под носом у заставы!

Прошли еще с полсотни шагов. След неожиданно пропал. Слезкин растерянно озирался. Его злило собственное неумение понимать врага. Костя взглянул на камень-валун в распадке. Снежная шапка на камне была сбита. Слезкин бросился к нему. Точно! Следы вели в сторону от границы, к зарослям ерника на взлобке елани. Нарушитель прошел здесь! А петлял он нарочно, чтобы сбить его, Слезкина, с толку. И ему это удалось. Проклятье! Водил за нос, как мальчишку! Наряд, распутывая следы, потерял минут двадцать-тридцать. Теперь ищи-свищи, враг далеко, он выиграл по меньшей мере часа два.

— Давай сигнал! — закричал Слезкин.

Айбек выхватил из сумки ракетницу. Одна за другой взлетели три зеленые ракеты. Их-то и увидел Торопов, находясь на противоположном конце участка.

Поднявшись на елань, пограничники увидели лыжный след, уходивший от границы на север.

Чувствуя себя виноватым, Слезкин скрипнул зубами, смахнул со лба испарину, сорвал с куста ветку. Воткнув ее в след, он начертил палкой на снегу длинную стрелу, чтобы показать товарищам, куда пошел наряд, и устремился вперед, держась чуть левее лыжни врага. Айбек ринулся следом…

Нарушитель шел без палок, на широких охотничьих лыжах. Замысловатые зигзаги, прочерченные между деревьями и камнями на крутых спусках, широкие, ровные елочки на подъемах говорили Слезкину, что враг хитрый, что он ловкий и опытный лыжник.

Слезкин шел стремительно, но через несколько километров уже почувствовал, что такого бега ему долго не выдержать. На слабом насте лыжи часто проваливались, идти было тяжело. Полушубок, винтовка, сумка с гранатами связывали тело, мешали движению рук. Слезкин поколебался, но все-таки перешел на лыжню нарушителя. И хоть нарушение границы могло произойти во время службы любого, самого опытного наряда, Костя все-таки чувствовал себя виноватым, его терзала мысль, что он совершил какую-то ошибку, и вот теперь на русскую землю проник ненавистный враг, который из-за ротозейства его, Слезкина, может убивать, взрывать, шпионить. Слезкин даже застонал от обиды. «Сам проворонил — теперь сам и лови, — подумал он. — Лучше умереть, чем показаться на глаза товарищам!»

Перевалив через гребень сопки, Слезкин спустился в заросшую кустарником лощину и остановился, поджидая отставшего Айбека. Казах на лыжах бегал плохо. Он с детства привык к лошадям.

Взглянув на бледное, потное лицо товарища, Костя понял, что он выбивается из сил.

— Давай срезать углы на поворотах по прямой, — предложил Слезкин. — Догнать надо засветло, ночью нам его не взять…

Айбек запаленно дыша кивнул. Пограничники побежали дальше. Вскоре они вошли в глухой лес. Высокие сумрачные сосны и лиственницы обступили их со всех сторон. Лыжня, извиваясь между деревьями, по-прежнему змеилась на север. Костя бежал все вперед и вперед. Айбек отставал все больше и больше и наконец скрылся где-то за деревьями. Слезкин решил продолжать погоню один. Пробежав еще километра три, он остановился. На крутом склоне глубокого яра лес неожиданно кончился. Внизу расстилалась широкая долина. За нею на синем фоне далекой цепи гор, виднелись лесистые шапки высоких холмов. Слезкин смотрел на след. Смотрел и ничего не мог понять. Снежная целина перед ним была изрезана несколькими лыжнями. Лыжи были, конечно, одни и те же, а следов много. Перед опешившим Слезкиным бежала теперь уже не одна, а две параллельные лыжни. В одном месте их пересекала третья.

— Гад ползучий! — выругался Слезкин. — Ишь, петляет, хитрит! Неужели опять вокруг пальца обведет? Куда же теперь идти?

Костя посмотрел на почти отвесный склон яра. Склон был усыпан запорошенными снегом валунами. «Тут не только лыжник, а и пеший вряд ли спустится», — подумал он, направляясь по лыжне, забиравшей влево.

Описав круг в два-три километра, Слезкин очутился опять на том же месте — на лыжне, пересекавшей параллельные следы. Изумленный Слезкин, ненавидя свою беспомощность, чертыхаясь, смотрел на противоположный склон долины, надеясь там увидеть пришельца.

«Значит, он наших ракет не видал, — подумал Костя. — Иначе бы в такую даль не потащился. Сразу уполз бы обратно».

Слезкин опять склонился над следом, стараясь разгадать уловку врага. Молодой пограничник не мог понять, что опытный нарушитель закрутил большую «восьмерку». Запутав след на краю обрыва, он двинулся вдоль яра, надеясь отыскать место для спуска в долину.

На распутывание «восьмерки» Слезкин потерял еще с полчаса. Выйдя, наконец, как ему показалось, на правильный след, он сбросил полушубок и ожесточенно заработал палками. Потерянное время нужно было наверстать. Пробежав с километр, Слезкин вздрогнул и резко остановился. Впереди устало двигался нарушитель. Одетый в такой же, как пограничники, полушубок, с винтовкой за плечами, он шел по кромке оврага и, казалось, совершенно не чувствовал погони.

«Наконец-то! Сейчас я на тебе отосплюсь! — подумал Костя задохнувшись. — Только бы не ушел, только бы не ушел!» — умолял судьбу Слезкин, сдергивая с шеи винтовку.

Он передернул затвор и, держа в одной руке винтовку, а в другой — палки, бесшумно двинулся вперед, готовый в любую минуту схватиться с врагом. Но как он странно плетется? Неужели так выдохся, что даже не остерегается, не оглядывается? Вот остались считанные шаги. Слезкин вскинул на руку винтовку и тут же крякнул удивленно. Глаза его смотрели дико. Перед ним был Айбек. Слезкин даже ослабел, ноги его в коленях задрожали, когда он понял, что еще миг — и мог бы застрелить своего.

Не меньше был удивлен и Абдурахманов. Как он очутился впереди Слезкина, Айбек понять не мог. Оказывается, когда Костя распутывал след и колесил по «восьмерке», Айбек, не раздумывая, двинулся напрямую…

Пока пограничники ломали голову, куда девался тот, кого они преследовали, враг уходил все дальше и дальше. На опушках леса он останавливался, оглядывался, прислушивался. Но взгляд его хмурых глаз ничего подозрительного не улавливал. В лесу было тихо и по-весеннему тепло. Среди вековых сосен и лиственниц нарушитель чувствовал себя спокойно. Он по опыту знал, что в таких дебрях найти убежище нетрудно. В опасную минуту здесь любой камень, любое дерево могли стать хорошим укрытием от пуль пограничников.

И все-таки, несмотря на железные нервы, то вспорхнувший из копанцев глухарь, то упавшая с ветки снежная шапка заставляли нарушителя вздрагивать. Несколько раз он бросал лыжи и прятался за деревья. За десять лет сотрудничества с японской разведкой он хорошо убедился, насколько страшна работа прикордонного агента. Только всевышний, к которому не раз приходилось обращаться в трудную минуту, только он ведал, что это такое. «Будь они прокляты со своей работой! — думал нарушитель, проклиная хозяев. — Если б не деньги, которых вечно не хватало, да не подбиравшаяся незаметно ничем не обеспеченная старость, послал бы все к черту».

Отойдя от границы километров на пятнадцать, нарушитель, не снимая лыж, присел на камень, вытащил пачку «Золотого дракона». Закружился дымок, приятно защекотал в широком, хищно вздрагивающем носу. Тишина, чистый, пахнущий смолой воздух и аромат сигареты успокаивали, внушали уверенность. Усталые, очень длинные ноги отяжелели, ныли в коленках. Идти дальше не хотелось. Нарушитель закурил вторично, хотя и понимал, что еще не вышел из зоны опасности. Да и где, собственно, эта зона кончается? Разве можно поручиться за то, что через пятьдесят, сто, двести километров отсюда опасность исчезнет?

Вдруг нарушитель бросил сигарету и вскочил. Обезьяньи длинная рука дернулась к оружию. Ему показалось, что вдали, на лесной прогалине, которую он недавно миновал, промелькнул человек. У нарушителя вытянулась гибкая шея, тревожно забегали узенькие, раскосые глазки.

На полянке мелькнула еще одна фигура.

«О, дьявол! Погоня!» — Нарушитель мгновение колебался — бежать дальше или схватиться в открытую. Но вот он, стиснув японский карабин, рванулся вперед.

Лихорадочно мелькали мысли — то нелепые, как само положение, в каком он оказался, то коварные, как сама натура этого матерого лазутчика.

Поняв, что спуск в долину по отвесному, каменистому склону невозможен, — на открытой местности пограничники могли подстрелить его, как беззащитную куропатку, — он повернул сперва на запад, а потом взял круто на юг.

Не зная сил противника, нарушитель решился на отчаянный шаг…

…Когда Панькин с тревожной группой прибыл к месту нарушения, он увидел на снегу веху Слезкина и след нарушителя. Политрук отрядил троих бойцов для патрулирования на берегу Аргуни — на случай возвращения врага, а сам, вместе с Морковкиным, пошел на помощь наряду.

Глубокий снег, каменистые подъемы и спуски, часто попадавшиеся на пути кустарники затрудняли движение. Лошади проваливались по колено в снег. Достигнув перевала, Панькин приложил к глазам бинокль: на небольших прогалинах, белевших на фоне огромного лесного массива, все было пусто и спокойно — ни одной живой души. Попробуй угадай, куда направился враг! Выход один — идти только по следу. Спускаясь с перевала, Панькин услышал, как с правого фланга участка донеслась трель автоматов, а через несколько минут — хлопки винтовочных выстрелов и длинная пулеметная очередь.

«Это — на Узком лугу! Торопов воюет!» — подумал он с беспокойством.

Но делать нечего. У него своя задача: прийти на помощь наряду. Панькин давно уже понял, что идет по следу человека, отлично знакомого с ремеслом разведчика. Исход поединка между матерым лазутчиком и еще не обстрелянными бойцами тревожил его. В то время как политрук подъехал к «восьмерке» и разглядывал валявшийся на лыжне полушубок, по лесу раскатилось эхо винтовочного выстрела. Через секунду опять прогремело. Панькин понял, что наряд догнал нарушителя. Политрук повернул коня на выстрелы…

…Остановившись у камня, на котором сидел нарушитель, Слезкин подобрал недокуренную сигарету.

— Был он здесь недавно. Сигарета не успела к насту примерзнуть, — сказал Костя уверенно. — Как себя чувствуешь?

— Заморился! — признался Айбек.

— Держись! Далеко ему не уйти!

Немного передохнув, Слезкин и Айбек кинулись опять по следу. И тут-то они совершили ошибку. Напряженно следя за лыжней, молодые бойцы перестали наблюдать за местностью. В пылу погони они не заметили, что вражеский след повернул в сторону границы. Даже солнце, светившее раньше в спину, а теперь сиявшее прямо в глаза, не привлекло их внимания.

Нарушитель, стремясь ускользнуть обратно за кордон, как тигр, метнулся по кругу и зашел наряду в спину. Теперь преследовал уже он. Увидев пограничников, он залег в кустах и стал медленно поднимать карабин. В лесной тишине один за другим прогремели два выстрела.

Слезкина кольнуло в плечо, и он рухнул. Айбек молниеносно нырнул в сугроб. Отползая за куст, он слышал, как над ухом взвизгнула пуля.

Расчет врага был прост. Стреляя в спину, он лишал пограничников возможности увидеть вспышки выстрелов. Пригвоздив преследователей к земле, напугав их, нарушитель по-кошачьи отполз, пересек свой след и помчался к границе.

Когда Айбек опомнился, он увидел, как взметнулась на пригорок длинная, тощая фигура лыжника. Одетый в светло-зеленую куртку и такого же цвета штаны, заправленные в голенища охотничьих унтов, нарушитель напоминал гончую, которую только что спустили с поводка. Айбек вскинул винтовку. Черная точка мушки запрыгала перед глазами. Пограничник выстрелил раз, другой, третий.

Пули словно подстегнули врага. В несколько прыжков он взлетел на вершину пригорка и, не оглядываясь, стремительно покатился вниз. Лавируя между деревьями, ломясь через мелкий кустарник, нарушитель мчался под уклон, к кордону Уда-хэ…

Слезкин застонал: «Какая неудача! Первый нарушитель — и надо было так случиться!» На побледневшем лице Кости выступила холодная испарина. Придя в себя, он пересохшими губами прошептал:

— Покажи ракетой направление… Может, ребята перехватят его на Аргуни… Беги…

Айбек, зарядив ракетницу, выстрелил.

— А как же ты? — посмотрел он растерянно на Слезкина.

— Оставь мне полушубок и беги… Как-нибудь доберусь…

Айбек, не решаясь оставить товарища, топтался на месте.

— Беги, чего стоишь? — прикрикнул Слезкин. — Уйдет же!

Айбек сбросил полушубок и побежал. В этот миг он не думал об опасности. Не верил он и в то, что сумеет настигнуть нарушителя. Слишком неожиданно все произошло, слишком далеко ушел враг и слишком мало осталось сил у Айбека. Но он знал: врага надо преследовать! И он бежал и бежал за ним. Поднявшись на пригорок, Айбек обрадовался: к нему спешил наряд политрука. Панькин видел сигнальную ракету и торопился на помощь.

— Лыжи! — крикнул он, соскакивая с коня. — Слезкин где?

— Ранен! — ответил Айбек, торопливо отвязывая лыжи.

— Возьмите моего коня и вместе с Морковкиным везите Слезкина на заставу. Индивидуальный пакет есть?

— Есть.

— Сделайте перевязку — и срочно домой!

Панькин взмахнул палками и стрелой понесся вниз, по лыжне нарушителя. В ушах свистел ветер, в глазах мелькали верхушки молодых сосенок. Ловко лавируя между камнями, срезая напрямик зигзаги, оставленные убегавшим разведчиком, Панькин быстро сокращал расстояние.

«Только бы не подвели лыжи!» — думал он.

Вот и перевал. Очутившись на его гребне, политрук остановился и, шумно дыша, посмотрел в бинокль. Уже отчетливо виднелись маньчжурские сопки, до Аргуни — рукой подать, километра три. В этот момент Панькин увидел нарушителя, карабкавшегося на вершину холма, за которым была граница. «Ведь уйдет! Поднимется сейчас, скатится — и будет дома!» — подумал Панькин.

С перевала враг взял резко на восток. Несясь к излучине Аргуни, он сокращал расстояние раза в два и теперь находился от границы не далее как в километре. От Панькина его отделяло метров триста-четыреста. Панькин понял, что догнать нарушителя невозможно. Пока поднимаешься на холм, он будет уже в Уда-хэ. Да и стрелять с такого расстояния — что за толк?

И все же, обозленный неудачей, политрук положил автомат на лыжные палки, воткнутые крест-накрест, и нажал на гашетку. Сопки, словно посмеиваясь над пограничником, отозвались раскатистым «эх-хэ-хэ-э!». Панькин опустил автомат, безнадежно посмотрел на вершину и вдруг удивленно подался вперед. Нарушитель, взмахнув руками, как-то неестественно выгнул спину и повалился в снег. Но тут же вскочил и снова полез в гору. Обрадованный пограничник устремился за ним.

Однако было уже поздно: пятна крови на снегу — вот все, что осталось от разведчика, ушедшего за границу.

Когда политрук спускался с горы, нарушитель стоял в одном из проулков Уда-хэ. Он видел, как Панькин скатился на Аргунь, как встретился с подошедшим нарядом. Торжествующе осклабившись, нарушитель поплелся на кордон.

— Это — Кулунтай! — ахнул Панькин.