Застава на Аргуни

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Прошло несколько дней.

Как-то под вечер в казарму влетел Валька Дудкин и прямо с порога крикнул:

— Братцы, наш Митюха заявился!

Возвратившийся с гауптвахты Морковкин приветственно вскинул над головой руку и простуженным голосом пробасил:

— Здорово, парнищи! Как вы тут? Все живы-здоровы?

— Мы-то что! Рассказывай, как ты там?..

Бойцы тесно окружили Морковкина, жали наперебой ему руку, хлопали по загривку, толкали в бока, смеялись. И хотя все понимали, что наказание им вполне заслужено, — шутка сказать — потерять боевого коня! — они искренне сочувствовали Митьке. Глядя со стороны, можно было подумать, что стрелкинцы встречали друга, который только что вернулся с опасного задания.

— Ну и как? — допытывался Слезкин, которому не терпелось узнать подробности о гауптвахте.

— Ничего… Жить можно… Тот не солдат, кто там не побывает! — бравировал Митька, победоносно поглядывая на товарищей.

— Оно и видно, что «ничего». Морда-то вон как расплылась! Небось, отоспался на «губе»? — шутил Павличенко.

— Везет человеку — ничего не скажешь! — задумчиво поддакивал Дудкин. — Любит его, что ли, начальник?

Морковкин настороженно глянул в голубые, светящиеся озорством глаза связиста.

— Это почему же — любит?

— Как почему? — Валька украдкой подмигнул товарищам. — Стоило по тревоге выскочить без штанов — начальник тут как тут: объявляет благодарность перед строем! Угробил Морковкин коня — опять повезло. Другому бы после этого житья не было, а ему пятидневный «отпуск» дали. Плохо ли?

Митька, перегнувшись через спинку кровати, потянулся за полотенцем и озлобленно хмыкнул:

— Да, хорош отпуск! Черт бы ему был рад!

— А что, неужели не понравилось отдыхать в тепле в такую стужу? — не унимался Дудкин.

Митька резко выпрямился.

— Валяй попробуй! Кубометров по десять в день дровишек испилишь — не захочешь и отдыха. Я так намахался, что и теперь хребтину не могу разогнуть, — признался он откровенно.

— Чепуха! Еще раза два-три побываешь, — привыкнешь! — утешил Валька и, сладко потянувшись, добавил: — Мне бы, что ли, хоть разок туда угодить!

— Не беспокойся, угодишь еще. Все впереди, — сказал Павличенко улыбаясь. — У нашего начальника не заржавеет. Он давно уже к тебе приглядывается.

Бойцы засмеялись.

…Связист Валентин Дудкин на Стрелке появился месяца на три раньше пополнения. До этого он служил в отряде, работал телефонистом на коммутаторе. Но потом провинился и для исправления был «сослан» на одну из самых отдаленных застав.

Когда Торопову сообщили, что к нему командируется для использования линейным надсмотрщиком Дудкин, он обрадовался. Худо ли иметь собственного связиста? Какой начальник откажется от такого предложения? Торопов даже не поинтересовался, за какие грехи Дудкин попал в число «опальных» и почему он удостоен чести быть назначенным именно на его заставу.

Первое знакомство со связистом произвело на Торопова приятное впечатление. Ему понравилась щегольская выправка Дудкина, его подтянутость и четкость, переходящие в лихость, которая свойственна большинству кадровых служак. И хотя Дудкин был первогодком, но аккуратно заглаженные складки на гимнастерке и брюках, сияющий белизной подворотничок, ярко начищенные пуговицы, сапоги, отливающие блеском антрацита, говорили о том, что он умеет следить за собой. Любуясь Дудкиным, Торопов решил при случае поставить его в пример своим бойцам.

Синие с длинными ресницами глаза, ямочки на щеках, мягкий, бархатистый голос придавали связисту удивительное сходство с девушкой. В его светлом, полном любопытства взгляде было столько кротости и смущения, а в неторопливых и плавных движениях столько женственности, что за ним сразу же установилась кличка «Мотя».

Несколько дней Дудкин прилежно нес службу. Торопов даже отметил его старательность перед строем. И вдруг Кукушкин пришел жаловаться на Дудкина. Связист отказался идти на кухню чистить картошку. Торопов предупредил Дудкина, что в следующий раз за неповиновение старшине накажет в дисциплинарном порядке.

Но не прошло и дня, как Дудкин снова вступил в пререкания с Кукушкиным.

Старшина, обозленный непокорностью связиста, начал следить за каждым его шагом и однажды, когда Дудкин поехал на соседнюю заставу проверять телефонную линию, «застукал» его спящим под кустом.

Торопов объявил Дудкину выговор.

И так пошло. Что ни день, то новая выходка. То Дудкин не почистил оружие, то уехал на расковавшемся коне, то надерзил кому-нибудь из младших командиров, то еще что-нибудь. Репутация благовоспитанного парня, установившаяся было за связистом, начала рушиться…

…Как-то в полночь, проходя по казарме, Торопов обратил внимание на новенький монгольский полушубок, которым был укрыт один из спавших бойцов. Лейтенант остановился и чуть не расхохотался: тонкие ножки кровати, на которой спал боец, были вставлены в новые, совсем еще не растоптанные валенки. На загнутых голенищах валенок виднелись две жирные буквы: «Д. В.». Торопов откинул воротник полушубка и покачал головой.

Через пару минут Дудкин стоял навытяжку перед начальником и шумно сопел.

— Зачем «обули» кровать? — спросил Торопов, еле сдерживая улыбку.

Дудкин замялся.

— Я спрашиваю вас! — повторил лейтенант строже.

— Так они же новые?

— Ну и что же?

На лице Вальки отразилось смущение.

— А у вас большинство солдат ходит в подшитых.

— Ну и что же?

— Так мало ли что может случиться?

— У нас воров нет, товарищ Дудкин. — Торопов прищурился. — Во всяком случае до сих пор не замечалось.

— Осторожность — сестра бережливости! — отчеканил уверенно Валька.

— Вот как! А кто вам разрешил портить государственное имущество? Валенки-то разрисовали, как вяземские пряники. Постыдились бы!

Дудкин виновато опустил голову.

— А теперь скажите, где вы взяли валенки и этот новенький полушубок? Помнится, раньше у вас был полушубок, как у деда Щукаря, — заплата на заплате.

— Как где? Получил в комендатуре, — не моргнув, ответил Дудкин. — Командир взвода связи позаботился. Знает ведь, что все время приходится торчать на морозе.

— Не лгите, товарищ Дудкин! — сказал Торопов, рассматривая на спине полушубка темную полоску от офицерской портупеи.

Валька пожал плечами.

— Если виноват — наказывайте…

Торопову понравилась такая откровенность, и он миролюбиво предложил:

— Седлайте коня и сейчас же отвезите полушубок хозяину. Вручите лично под расписку.

— А может, лучше завтра днем?

— Нет, сейчас!

— А как с распиской, если его не будет на заставе?

— Кого не будет? — спросил Торопов.

— Политрука Саврасова, того, чей полушубок…

— А-а… Не будет — подождешь… Без расписки не возвращайся… Передай дежурному, чтобы выделил с тобой кого-нибудь из бойцов. Пусть по дороге прострогает тебя, чтобы знал, как пренебрегать покоем товарищей.

Дудкин козырнул и поплелся к дежурному…

…Пророчество Павличенко сбылось: гауптвахты Валька не миновал.

Вскоре после возвращения Морковкина из комендатуры Торопову позвонил начальник соседней заставы и обиженно спросил:

— Слушай, Игорь Степанович, когда ты призовешь к порядку своего разболтанного связиста?

— А что такое?

— Это же не солдат, а черт-те что! Отремонтировал у нас линию связи, поехал на Стрелку и украл книги из заставской библиотеки.

Торопов расхохотался.

— А где же ваша бдительность?

— Так ведь и не подумаешь. С виду — красная девица, а в душе, оказывается, жулик отпетый. Жаль, что поздно хватились, а то бы я отломил ему на всю катушку.

Торопов вызвал дежурного.

— Дудкин возвратился?

— Никак нет!

— Скажите часовому, пусть предупредит, как только появится.

Дежурный вышел. Торопов закурил. «Так вот, оказывается, почему в нашей библиотеке столько новых книг. А я думал, что политрук свежую передвижку получил».

Через полчаса Дудкин показался на горизонте. Торопов вышел во двор. Конь связиста, увешанный тяжелыми сумками с инструментами, устало брел на заставу. Издали Вальку можно было принять либо за скитающегося по чужим краям Дон Кихота, либо за чабана-бурята, занятого поисками нового пастбища для отары: откинутый на плечо длинный шест мог сойти и за копье рыцаря и за икрюк скотовода.

Торопов подошел к конюшне. Увидев начальника, Валька спрыгнул с коня, приложил руку к шапке.

— Ты что же, товарищ Дудкин, коня так перегружаешь? — спросил Торопов. — Он, сердешный, еле ноги передвигает, а ты еще и сам взгромоздился. — Лейтенант попробовал на вес когти-верхолазы, моток провода, связку фарфоровых чашек. — Этак можно и спину переломить. Ай-яй-яй!

— Инструменты, товарищ лейтенант. Известное дело — связь!

— Неужели все нужно?

— Нужно, нужно, товарищ лейтенант! — подтвердил Дудкин.

Валька повел коня в конюшню, но Торопов остановил его.

— А ну, давай, взглянем — все ли уж так нужно?

Торопов взялся за ремешок переметной сумки. Валька ошалело вытаращил глаза, натянул повод и поволок кобылу за собой.

— Постой, постой! — крикнул лейтенант.

Дудкин остановился и вдруг как-то сразу потупился и обмяк. Торопов открыл сумку и притворно ахнул:

— О, да тут, оказывается, целая библиотека!

Валька вздрогнул, словно наступил на оголенный провод под током, и, краснея, пробурчал:

— Ребята попросили обменить.

— И хорошие книги?

— А то как же?.. Стал бы я всякий хлам возить домой… Не уловив на лице Торопова ничего подозрительного, Валька осмелел: — Интересные книги, товарищ лейтенант. Вот эти две, — он показал на тисненные золотом обложки. — Еле-еле выпросил!

Не вытерпев дудкинского нахальства, Торопов засмеялся.

— Ворюга ты — больше никто! Расседлаешь коня — придешь с книгами в канцелярию…

Вечером Торопов объявил Дудкину за хищение государственного имущества трое суток ареста. Валька клокотал от возмущения.

— Я ему, черту лысому, и радио провел на квартиру и звонков — где надо и не надо — наставил, а он еще жалуется, — говорил он товарищам, проклиная начальника соседней заставы. — Ну ничего, я там еще побываю. Посмотрим, как он обойдется без меня.

Настала очередь отвести душу и Морковкину.

— Будешь знать, как над другими смеяться. Мало еще начальник тебе всыпал. Нужно было под самую завязку.

— Болван ты, Митька, — беззлобно огрызался Дудкин. — Я же ради вас старался. Хотел, чтобы ты расширял свой ограниченный кругозор. А ты вместо того, чтобы оценить мой благородный поступок, еще и зла мне желаешь. Эх, Митька, Митька!.. До чего же ты не компанейский парень… Вот так всегда и бывает. Людям добро делаешь, а они черной неблагодарностью платят.

Митька смутился. Ему и вправду показалось, что он сказал глупость. Посмотрев на печальное лицо связиста, он извинился:

— Не сердись… Я пошутил… С кем не бывает…

Митьку поддержал Слезкин.

— Подумаешь, трое суток. Не успеешь и глазом моргнуть, как будешь дома.

— Нет, братцы! Пора этот дом менять. Дело не в трех сутках. Дело в принципе! Сперва тебя ни за что ни про что ссылают к черту на кулички. Потом всякие Кукушкины над тобою измываются. Потом на гауптвахту отправляют. Этак скоро и в штрафной батальон угодишь, — изливал свой гнев Дудкин.

— А за что тебя вообще «сплавили» сюда? — спросил кто-то из молодых бойцов. — Все говорят, а за что — не знаем.

— За любовь! За самую чистую любовь страдаю!

Новобранцы усадили Дудкина на кровать, стали упрашивать:

— Расскажи! Про любовь — это интересно!

Дудкин начал куражиться. Бойцы уговаривали:

— Ну расскажи! Чего тебе стоит! От кого таишься? Мы же свои!

— Дежурил я как-то вечером на коммутаторе, — начал Валька. — Рабочий день закончился. Звонков мало. От скуки не знаю, куда и деваться. Написал письма, перелистал старые журналы. Начал рыться в столе — искать еще чего-нибудь. На глаза попалась старенькая книжка, без начала и без конца. Стал читать да так увлекся, что и оторваться не могу. Читал, читал, а потом глянул на стойку и ахнул: бленкер открыт и лампочка светится. Схватил трубку, а сам думаю: «Припишут сон на посту — не расхлебаешься!» Представляете, что такое звонок с границы?

Валька окинул взглядом бойцов и продолжал:

— Ну, кричу: «Слушаю вас». В ответ раздается: «Девушка, а девушка! Говорит младший лейтенант Таратайкин. Дайте мне начальника вашего клуба». Соединил я его, а сам прикидываю: «Стоило волноваться. Велика шишка — младший лейтенант!»

Вижу сигнал отбоя, хотел уже выдернуть штепсели, как вдруг Таратайкин обращается ко мне: «Спасибо, девушка, за содействие!» — «Не за что, — отвечаю. — По службе положено». Он не отстает, говорит комплименты. Я понял, что Таратайкин служит не в наших частях.

На другой день он позвонил опять. И опять засыпал комплиментами. Под конец разговора он спрашивает меня: «Девушка, а как вас звать?» — «Валя», — говорю. «А фамилия?» — «Дудкина», — а сам вот-вот расхохочусь. Потом он звонил еще несколько раз. В общем, мы познакомились, стали по вечерам друг перед дружкой душу изливать.

А однажды получаю от него письмо. Большущее, листах на десяти. Младший лейтенант расписал мне всю свою автобиографию: и кто он, и что он, и где родился, и где учился. Проклинал судьбу, загнавшую его в тартарары, на съедение тарбаганам, жаловался на тоску, намекал на какие-то глубокие чувства. Показал я это письмо ребятам. Ну и, конечно, карусель сразу завертелась. Сели писать ответ. Мараковали, мараковали — ничего не получилось.

Потом нашли ту старую книжку, переписали из нее самые красивые слова, добавили кое-что от себя, чтобы правдивее было, нашли у кого-то одеколон, побрызгали на бумагу и запечатали. Кто-то из ребят посоветовал послать Таратайкину карточку. Венька Кочетов пожертвовал карточку своей сестренки. Она у него красивая девка. Одно загляденье! В общем, вложили карточку и отправили.

Ну, с этого дня и пошла писать губерния. Таратайкин теперь не просто жаловался на скуку, а доказывал, что не может себе найти места ни днем ни ночью и что виновата в этом, конечно, я, Валя Дудкина. Получили и мы от него фотографию.

Валька посмотрел на Морковкина и, заранее предвкушая наслаждение, спросил:

— На кого ты думаешь был похож мой кавалер?

Митька недоуменно пожал плечами.

— А черт его знает, на кого он был похож. Не на меня же, конечно!

— На вашего задиру Кукушкина. Как две капли воды! Такой же рыжий, ушастый. И такой же вислогубый.

Пограничники зорко посмотрели по сторонам — нет ли поблизости старшины! — и захохотали. Дудкин продолжал:

— Я решил сразу же порвать эту переписку. Но ребята встали на дыбы. Как так? А вдруг с человеком что случится? Мало ли какие трагедии бывают на почве несчастной любви?.. Написали еще письмо. В ответ пришла посылка. В посылке — килограмма два галет, коробка пудры и цветастая косынка. В записке, вложенной в косынку, Таратайкин обещал скоро приехать в гости. И вот однажды…

Дудкин умолк. Бойцы ерзали от любопытства.

— И вот однажды приходит с дежурства Венька и говорит мне: «Все. Кончилась твоя любовь. Продал тебя начальник клуба!» — «Как так — продал?» — «Продал, да и все. Не получать тебе больше посылок. Не пить чая с галетами. Зря пожертвовал я своей сестренкой!»

Оказывается, во время дежурства Венька подслушал разговор Таратайкина с другом. Разговор был такой: «Слушай, друг, ты не знаешь телефонистку Валю Дудкину?» — «Нет, а что?» — «Да я тут с ней переписываюсь. Симпатичнейшая дивчина, скажу тебе. Познакомился заочно. Хочу встретиться. Будешь посредником?» — «Чего проще, — говорит начальник клуба. — Давай позвоним на почту и договоримся о встрече». — «Зачем же на почту? Она на вашем коммутаторе работает». Дружок Таратайкина засопел в трубку, затем весело сказал: «Это какое-то недоразумение. Нет у нас девушек. В погранвойсках девушки не служат». — «Как это нет! — вспылил Таратайкин. — Я чуть не каждый вечер с ней объясняюсь!» Начальник клуба рассмеялся: «Купили тебя, шляпу. Нет у нас Вали Дудкиной. Есть Валентин Дудкин. Рядовой первого года службы. Солдат, понимаешь?» Таратайкин выругался и бросил трубку.

И вот сидим мы как-то на коммутаторе, лясы точим. Вдруг под окошком промелькнул сухопарый, рыжий, как солнышко, офицер. Кто-то из ребят крикнул: «Валька, тревога! Это к тебе!..» Только я нырнул за печку — офицер уже на пороге. Лицо багровое, губы стиснутые, злые. Глаза горят. Глянул на связистов — и с места в карьер: «Кто рядовой Дудкин?» Венька спрашивает: «А что такое?» — «Мне нужно его видеть!» Я сидел за печкой ни жив ни мертв. «Нет его, — говорит Венька. — Уехал с командиром роты на линию. Вернется не скоро». Уходя, Таратайкин пообещал свернуть мне шею. И даже по кобуре пистолета похлопал.

А потом узнало каким-то образом об этой истории начальство. Так вот я и попал к вам. И теперь скитаюсь по чужим углам, терплю всякие лишения…