Застава на Аргуни

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Капитан Ван Мин-до потерял покой. Почти две недели он не получал никаких вестей от резидента Хорькова, одного из самых надежных своих агентов, работавших на советской стороне. По нескольку раз в день радиостанция кордона давала ему позывные, но все безрезультатно.

Ван доложил Накамуре, запросил указаний.

В шифровке, полученной из миссии, ему предписывалось держать радиостанцию Хорькова на контроле и никаких других мер не принимать. Радисты кордона, не снимая наушников, сидели у рации, ждали позывных, но резидент как в воду канул.

Прошло еще три дня. Часто звонил Накамура, интересовался, нет ли каких вестей с русского берега. Заместитель начальника миссии нервничал. По холодному, раздражительному тону Накамуры Ван Мин-до понял, что провал Хорькова будет истолкован в верхах как очередная неудача руководителя уда-хэвской разведки. Карьера Вана повисла на волоске.

Пропала обычная самоуверенность, желание соперничать с русскими. В памяти всплыла брошенная как-то Накамурой фраза: «Тебя, Ван, кормят Хорьков, Новиков и Кулунтай. На этой «троице» ты и пашешь, и сеешь, и урожай собираешь. Без них тебя и дня не продержат!»

Ван и сам хорошо знал цену этой «троице». И вот теперь Хорькова, должно быть, ему больше уже не иметь.

Хорьков работал в японской разведке давно. Выполнил не один десяток важных заданий. Начальник кордона подсчитал, что уплатил этому агенту более семидесяти тысяч в иенах и гоби. Не каждому разведчику удавалось заработать такие большие деньги!

Последний год Хорьков сидел резидентом на одном из полустанков советской железной дороги. Занимая скромную должность путевого обходчика, он был на хорошем счету у железнодорожного начальства и свободно мог выполнять задания своих хозяев. Как резидент, Хорьков держал связь с агентами, собирал от них информацию и передавал ее по радио Ван Мин-до. Одновременно он давал сведения о железнодорожных перевозках.

Зная цену этому агенту, Ван Мин-до не удивлялся, когда получал указания: платить Хорькову хорошо. И вот Хорьков исчез.

«Провалился, что ли, — думал китаец. — Русские застукали? Рация испортилась?» Последнее предположение он тут же отбросил. Рацию Хорьков сумел бы исправить. Радист он опытный.

Удивляла Вана и бездеятельность Накамуры. Не в характере японца было ждать сложа руки.

«Пытается, видимо, восстановить связь другими каналами», — размышлял он.

Ван был прав. Накамура действительно принимал меры к восстановлению связи. Но попытки эти не удались. Давать задания на явку с провалившимся агентом Накамура не решился.

Потеряв еще неделю драгоценного времени, Накамура хотел было дать указания Вану, но потом передумал и сам выехал в Уда-хэ.

Угрюмый вошел он в кабинет начальника кордона и, не раздеваясь, тут же приступил к делу. Рассказав о своем плане, он приказал вызвать Кулунтая. Посыльный вскоре вернулся и доложил, что Кулунтай валяется в харчевне мертвецки пьяный.

Взбешенный Накамура накричал на Вана, пригрозил снять с работы. Пришлось ждать, пока Кулунтай не придет в себя.

Кулунтай явился опухший, бледный, с синеватыми кровоподтеками на щеках. Накамура, покачав недовольно головой, отрывисто рявкнул:

— На задание идти можешь?

Кулунтай, не спрашивая разрешения, взял со стола сигарету, не спеша прикурил.

— Смотря какое задание.

— Самое серьезное.

— Сколько заплатите?

Накамура уже по опыту знал, что если Кулунтай заговорил о деньгах — значит готов на все.

Не удостоив манегра ответом, японец подошел к стене, откинул занавеску, прикрывавшую карту, поманил Кулунтая. Агент бросил в пепельницу окурок, приблизился к карте. Ван стал за его спиной.

— Границу перейдешь здесь! — Накамура ткнул пальцем, показав на участок одной из соседних погранзастав. — Переправщики будут на месте. По этой долине выйдешь к железной дороге. Поездом проедешь до этой станции. На путевом околотке разыщешь человека, возьмешь у него сведения, передашь инструкции. Возвращаться обратно будешь здесь, — показал он снова на карту. — Переход и возвращение — только ночью. Обязательно ночью.

Накамура протер платком очки, продолжал:

— Явку, документы и деньги получишь у капитана Ван Мин-до. Сегодня же выехать к месту переправы.

— Сколько? — выпятив нижнюю губу, спросил опять Кулунтай.

— Две тысячи.

Манегр кивнул. Такая сумма его устраивала. Ясно было, что работа предстоит нелегкая. Столько денег дают за серьезные дела.

— Приведи себя в порядок, — предупредил японец, показывая на обросшее лицо Кулунтая. — Ханшина в рот — ни капли, иначе… — Накамура провел рукой по горлу.

Кулунтай скрылся за дверью.

…Переброска Кулунтая прошла удачно. По чернотропию манегр в полночь пересек границу и устремился к железной дороге.

Пограничники обнаружили нарушение лишь утром, при проверке границы на след с собаками. Выиграв шесть-семь часов, Кулунтай с первым же попавшимся поездом приехал на полустанок.

Пока пограничники прочесывали приграничную полосу, Кулунтай пришел в сторожку путевого обходчика.

Сообщив Хорькову пароль, Кулунтай рассказал, зачем он приехал.

…Хорькова постигла неудача. Он накопил много ценных сведений, но передать их за кордон не мог: три недели назад агент лишился рации.

Рацию Хорьков прятал в нише под каменным мостом через небольшую речушку. Мост находился почти на самом краю его участка. Здесь Хорьков иногда встречался с соседом, шестидесятилетним путевым обходчиком. Поговорив о житье-бытье, оба расходились в разные стороны. Через часок-другой агент возвращался, вытаскивал из ниши портативную рацию, уходил в лесок неподалеку от дороги и начинал передавать шифровки за границу.

Недавно все провалилось. Радиопередатчик был запеленгован. Развернув аппаратуру, Хорьков собирался уже послать позывные, как вдруг до слуха донесся треск сучьев. Кто-то приближался к нему. Агент отскочил в сторону, выхватил пистолет. На окрик, раздавшийся за спиной, ответил выстрелом. Над головой его просвистело несколько пуль. Бросив рацию, резидент побежал к полотну дороги. Спасла случайность: мимо проходил товарный поезд. Вспрыгнув на подножку вагона, японский разведчик через несколько минут был уже на противоположном конце своего участка, километрах в десяти от места происшествия. Возвращаясь по линии к сторожке, Хорьков встретился с неизвестными людьми. Спросив, не появлялся ли поблизости человек, неизвестные сошли с полотна и исчезли в темноте. Судя по всему, агент не вызвал у них подозрения: гаечный ключ и сигнальный фонарь, болтавшийся на поясе, говорили о том, что человек занят своим обычным делом.

После этого резидент уведомил своих агентов о прекращении связи, намекнув, что на некоторое время уезжает.

…Услышав пароль посланца из Маньчжурии, Хорьков нахмурился. Давать приют пришельцу с той стороны ему не хотелось. Выдворять его немедленно обратно было тоже рискованно: вдруг схватят русские.

Поразмыслив, Хорьков все же остановился на последнем. Своя шкура дороже! Передав агенту накопившуюся информацию, он посоветовал ему уходить.

Прощаясь с манегром, резидент сказал:

— Передайте Вану, что я на некоторое время вынужден буду уйти в консервацию. Постараюсь переменить место работы и жительство. Пусть ко мне пока никого не посылают. За сторожкой наверняка установлено наблюдение. Не знаю, как сейчас, но недели полторы назад слежка определенно велась. Я это чувствовал по некоторым признакам.

Хорьков вышел на улицу, обошел вокруг сторожки, прислушался. Не отметив ничего подозрительного, он возвратился и продолжал:

— Пусть Накамура посадит нового резидента или, если бог помилует, свяжется со мной не раньше, чем через месяц-полтора. Буду уходить — под километровым столбом… — агент назвал номер, — закопаю консервную банку. В ней найдут записку, в которой будет сказано, где меня искать. А пока пусть ждут. Здесь делать нечего…

В ту же ночь Кулунтай двинулся обратно…

Кулунтай пренебрег указанием Накамуры о месте переправы через границу и направился не на юго-восток, а на юго-запад. Пока не миновал полосы населенных пунктов, днем хоронился от глаза людского в кустах, ночью шел. Так продолжалось двое суток. Впереди еще лежало километров сто пути по горам, таежным дебрям, вброд через бурные речушки, по бездорожью.

На пятые сутки после того, как он покинул Маньчжурию, Кулунтай спустился в верховья длинной пади, сверил свой маршрут по компасу, определил азимут движения. Убедившись в том, что по этой пади можно безошибочно выйти на Аргунь, бойко зашагал дальше. Вскоре он остановился перед заросшим осокой зыбуном, с интересом стал приглядываться к давно уже нехоженой тропинке. Места показались знакомыми. Да, он бывал здесь еще во времена скитаний по тайге с контрабандистскими шайками.

Как ни безлюдно и глухо в тайге, Кулунтай был настороже. Больше всего манегр боялся встречи с какими-нибудь бродячими охотниками. Кто их знает, где они в это время промышляют? Напорешься, доказывай потом, кто ты и откуда. Хорошо, если на одного налетишь, а вдруг — на бригаду?

Спустившись километров на десять вниз по водоразделу, Кулунтай понемногу успокоился. Дремучая тайга томилась от безмолвия. Нигде ни малейшего признака человеческого жилья.

«Пусть начальство злится, а я нежданно-негаданно заявлюсь с этой стороны, — думал разведчик. — В конце концов, можно сказать, что обстановка вынудила. А я тем временем еще одно «дельце» обтяпаю. Придется вам, Накамура, дополнительно раскошелиться. Получу деньги, соберу барахлишко — и на отдых. Возраст большой, глядишь, в покое оставят».

Последнее время он часто задумывался над опасностями шпионского ремесла, не раз собирался бросить его, но то начальство не соглашалось, советовало повременить с уходом, то самому хотелось попытать еще разок-другой счастья, пополнить свои сбережения.

Удача сопутствовала этому старому волку. Смерть ходила за ним по пятам, но он ловко ускользал от нее. То спасали смекалка и сила, то выручала оплошность врагов.

Последние годы Кулунтай стал по-стариковски осторожным, трусоватым. По ночам иногда просыпался в холодном поту. Между заданиями много пил. Надеялся, что ханшин отвлечет от мрачных дум.

С этими мыслями он остановился у родника, снял заплечную сумку, сел на траву. Оглядевшись по сторонам, вынул краюху черного хлеба, кусок вареной изюбрины, жестяную кружку. С жадностью глотал большие куски мяса, запивая студеной ключевой водой. Он никогда не брал с собой ничего, кроме простой еды, плотно насыщавшей голодный желудок.

Наевшись, Кулунтай уложил остатки пищи в сумку, прилег под кустом вздремнуть, сунув за пазуху пистолет. Часа через три он проснулся, ополоснул водой лицо, обтерся рукавом брезентовой куртки и двинулся дальше.

Так он шел еще почти двое суток. Километрах в десяти от цели он остановился на последний привал. Подкрепившись, Кулунтай выбрал укромное местечко и завалился спать…

Проснулся манегр, дрожа от сырости и прохлады. На небе зажглись первые звезды. Где-то на отроге хребта зловеще горланила сова. Из-за кустов огоньками блеснули глаза зверя. Кулунтай взвалил на плечи мешок.

Он шел быстро. Несколько раз спотыкался. Увидев в этом нехорошую примету, злобно выругался. Вдали в кромешной темноте мелькнул огонек. Кулунтай замедлил шаги. Огонек то исчезал за деревьями, то загорался вновь.

Гулко застучало сердце. Приближалась долгожданная минута встречи. Огонек, мелькающий за деревьями, — это свет в окошке моисеевского выселка. Ошибиться невозможно. Места знакомы издавна.

Сейчас Кулунтай предстанет перед лицом перепуганного насмерть врага. За все отомстит. И за собственные раны и за гибель друзей. За все, за все получит эта старая росомаха!

Кулунтай хорошо знал, что скажет Моисею Потапову, как поступит с ним и с его выводком. Каждое слово продумано, каждое движение рассчитано. По пути к выселку он наслаждался предвкушением близкой расплаты. Если и боялся чего в эту минуту манегр, так это отсутствия старого охотника.

«А вдруг старина бродит где-нибудь по тайге? Не дай бог, если на охоте! — думал он. — Упустить такой случай нельзя. Не будет старика, перестреляю его родню. Все равно. Пусть знает, что за Кулунтаем еще никогда долги не пропадали!»

Моисей был дома. Дома была его жена и сын, дома была его внучка Зойка. Ничего не подозревая, они сидели, коротая вечер, каждый за своим делом. Моисей чинил конскую сбрую и чадил, как всегда, самокруткой. Степка, расставив на столе патроны, вырезал пыжи. Фекла латала обносившуюся одежонку. Лишь Зойка ничего не делала. Подперев щеку рукой, она мечтательно глядела в угол и, казалось, была чем-то опечалена.

Кулунтай, неслышно ступая на носки, подкрался к окну. Прямо перед собой он увидел кудлатую голову старика, склонившуюся над хомутом. Манегр обрадованно вздохнул. Можно сейчас же вскинуть пистолет, и упадет голова Моисея на хомут. Бандит медленно поднял пистолет, поймал в прорезь прицела морщинистый лоб своего врага. Нет, он хочет насладиться местью, он хочет, чтобы Моисей ползал в его ногах, он хочет посмотреть в его глаза.

Словно почуяв опасность, Моисей поднял голову, прислушался, отодвинул ногой хомут. Кулунтай опустил маузер и направился к двери. Помедлив, он взялся за скобу. Дверь оказалась запертой. Держа оружие наготове, Кулунтай уверенно постучал. В сенях басом залаял пес. Послышались шаркающие шаги.

— Кто по ночам бродит?

Это был голос Моисея. Кулунтай узнал бы его среди тысячи других голосов…

— Свои, пограничники… — как можно спокойнее ответил бандит.

— Открывай! Не заперто…

Кулунтай дернул за скобу.

— Заперто! Открывай! — проговорил он настойчиво.

— Обожди минутку, портки только надену, — ответил старик.

Манегр понял, что Моисей хитрит. Поняв свою ошибку, Кулунтай выругался и выстрелил.

Моисей вихрем влетел в избу, схватил с кровати подушку, запустил в лампу.

— Ложись! — крикнул он домочадцам.

В ту же секунду над головой старика просвистели и глухо шлепнулись в стену две пули. Кулунтай стрелял по окнам. Спрятавшись за огромную лиственницу, он решил ждать хоть до рассвета, но не уходить с заимки, пока не перестреляет обитателей моисеевского гнезда.

Тем временем Моисей и Степка, вооружившись винтовками, приготовились к осаде. Они еще не знали, сколько врагов пришло на заимку и кто они.

— Батя, давай-ка я через лаз выберусь, посмотрю, что там делается, — предложил Степка.

— Беги, да смотри там… осторожнее, — согласился старик, отползая к двери.

Степка нагреб в карманы патронов, выскочил в сени, поднялся на чердак. Осмотревшись, он нашел дверку, вылез на крышу. Из дома донесся винтовочный выстрел.

В ответ на него прозвучала еще пара пистолетных выстрелов. Степка понял, что отец выстрелил, чтобы отвлечь внимание врага.

Степан спрыгнул на землю и, прижавшись к завалинке, притаился. Убедившись, что с этой стороны дома никого нет, он пополз вперед, намереваясь вести огонь из-за угла.

Моисей спрятался за косяк, приоткрыл дверь и выпустил собаку.

Рассвирепевший пес в несколько прыжков очутился у дерева и, злобно рыча, бросился на незнакомца. Кулунтай выстрелил. Собака взвизгнула и волчком закрутилась по земле. Степан увидел мелькнувшую в темноте вспышку и прыгнул к стоявшей в нескольких шагах от него лиственнице. В то же мгновение над его головой просвистела пуля, выпущенная Кулунтаем.

Враг обнаружил себя. Дальджиканцы поняли, что имеют дело всего-навсего с одним человеком.

Отстреливаясь, Кулунтай начал уходить в гору. Степка и вышедший Моисей, перебегая от дерева к дереву, двинулись вслед, изредка обмениваясь с нарушителем пулями.

Трудно сказать, сколько продолжалась бы эта ночная дуэль, если бы враг не совершил роковой ошибки. Отступая в гору, он дал преимущество своим противникам. Хоть и темно было на дворе в этот час, а все же силуэт поднимавшегося по косогору человека был виден. Моисей сообразил, что надо не преследовать, а залечь.

В то время как Степка, изредка постреливая, шел за врагом, старик лежал на земле и ждал удобного момента. Блеснула вспышка выстрела кулунтаевского маузера. Моисей спустил курок. На косогоре что-то глухо стукнуло и зашуршало. Посыпались камни.

— Стоп, Степан! — приказал Моисей сыну. — Либо хитрит, либо я «смазал» его…

Сколько ни прислушивался старик, а впереди было по-прежнему тихо.

Моисей отполз за дерево и выстрелил еще раз. Ответного выстрела не последовало. Старик подошел к дереву, за которым прятался Степан, сказал:

— Оставайся здесь, не спускай с него глаз, а я схожу домой, посмотрю, что делается там.

Моисей спустился к заимке. У ограды он столкнулся с внучкой, направлявшейся к ним с ружьем в руках.

— Ты куда?

— К вам.

— Нечего делать, сиди дома, — угрожающе зашипел дед. — Посмотри лучше, где собака.

Убедившись, что дома все в порядке, старик подался обратно.

Зойка шепотом позвала:

— Кубарь! Кубарь!

На голос хозяйки пес не откликался. Зойка начала искать его подле деревьев. Вскоре она наткнулась на труп собаки.

Моисей и Степан просидели на косогоре до рассвета. Когда ночная тьма поредела, они увидели под кустом человека. Он лежал вниз лицом. Рядом валялся маузер.

Моисей перевернул убитого на спину и чуть не вскрикнул: перед ним лежал Кулунтай. Заросшее щетиной и запорошенное землей лицо манегра застыло в страшной гримасе.

— Вот это да! — проговорил Моисей, недоуменно поглядев на сына.

Старик опустился на землю, попросил у Степана закурить. Ему не верилось, что перед ним лежит тот самый Кулунтай, за которым он столько лет охотился.

Моисей долго смотрел на своего врага, потом встал, растоптал брошенный окурок, перекрестился и, не проронив ни слова, пошел прочь…