Застава на Аргуни

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Солнце, отдохнув за ночь, сверкнуло из-за горы. На широкую Аргунь легли тени. Таял туман, прикорнувший в прохладных низинах. Безмолвный лес встрепенулся, ожил. Заворковал голубь-дикарь, нескончаемой песней полились пересвисты коноплянок, забарабанил по стволу проголодавшийся красногрудый дятел. Из кустов ерника выскочил и, трусливо оглядываясь, стреканул в ложбину заяц.

В сиянии погожего ясного дня, гордясь буйной силой, клокотала на перекатах красавица Аргунь.

Слезкин лежал в траве и вдыхал сладкий запах цветов. Песни лесных птиц рассказывали ему о Зойке, о днях, прожитых рядом с ней, о радости и грусти любви, которые он увез с собой. Вскочить бы сейчас на коня и помчаться к заветной заимке. Только бы взглянуть в бедовые, черные глаза и снова умчаться. Большего ему и не нужно.

Он посмотрел на лежавшего рядом Митьку и воскликнул:

— Эх, Морковкин ты Морковкин! Утро-то какое! Черт с ним, со сном! Можно и ночь не спать, лишь бы утро такое увидеть!

Морковкин искоса глянул на товарища и промолчал.

— Что ты, как пень! Глянь, цветов-то сколько! Аргунь какая!

Морковкин равнодушно сплюнул:

— Утро как утро… Лучше бы всхрапнуть сейчас этак минут двести.

Слезкин махнул рукой.

— А-а!.. — сладко зевнул и потянулся Морковкин. — Как ты думаешь, долго нам сидеть здесь?

— Часа два, пожалуй, еще посидим.

Митька сорвал травинку, стал лениво кусать ее.

— Скучно. Соври что-нибудь повеселее, — попросил он Слезкина.

— А ты лучше смотри вон, как китайцы работают, — Костя показал на чужой берег. — Представь себя на их месте — сон как рукой снимет…

Напротив Кривуна, где лежали пограничники, работала бригада лесозаготовителей. Вчера, после того как узнали, что поручик Такедзири дважды появлялся у китайцев, Торопов приказал наблюдать за лесосекой. Дозоры, отправлявшиеся на фланг, должны были делать на Кривуне остановку и некоторое время вести осмотр прибрежной полосы.

Эту обязанность и выполняли сейчас Слезкин и Морковкин, возвращаясь с левого фланга.

Костя поднес к глазам бинокль, начал считать лесозаготовителей.

— Десять! — проговорил он. — Все на месте.

Китайцы разбились на две группы. Четверо из них, по пояс голые, ошкуривали бревна. Остальные, впрягшись в веревочные лямки, волоком таскали очищенные лесины к берегу.

Слезкин повел биноклем вдоль берега — в одну, в другую сторону — и, не отметив ничего подозрительного, вытащил коробку с махоркой.

— Покурим, что ли?

— Смотри, смотри! — зашептал Морковкин, показывая на маньчжурскую сторону.

Из лесу выехали два всадника и поскакали галопом к месту заготовок.

Костя прилип к окулярам бинокля, шепнул:

— Японцы!

Всадники, подъехав к рабочим, остановились. Один из них что-то крикнул и взмахнул рукой. Китайцы бросили работу и, кланяясь, обступили японцев. Всадник, стоявший ближе к китайцам, несколько раз привставал в стременах и показывал куда-то плеткой. Видимо, ничего не добившись, он вздыбил коня и послал его прямо на людей. От неожиданного удара один из рабочих упал, обхватив руками голову. Японец, спрыгнув с коня, принялся нещадно избивать его.

— Сволочи! — выругался Костя. — Издеваются, как хотят.

— Пальнуть бы сейчас по нему! — вскипел и Морковкин.

Оставив избитого на земле, японец начал стегать плетью по голой спине другого китайца. Потом он вскочил на коня и помчался к берегу. Спутник последовал за ним. Выехав из распадка, японцы задержались немного у стоявшего в устье плота, свернули на тропинку и поскакали по направлению к Стрелке.

Слезкин посмотрел вопросительно на Морковкина.

— Любопытно!

— Ты посмотри влево! — воскликнул Морковкин, показывая на прибрежные кусты.

Слезкин притих. По берегу, раздвигая ветки ивняка, пробиралась женщина. Она часто оглядывалась, вытягивая шею. В руках ее была не то сумка, не то мешочек.

— Тут что-то неспроста! — Слезкин прижал к глазам бинокль. На том месте, где они видели женщину, только качались кусты. Женщина исчезла. Но вот она появилась около плотика. Еще раз оглянулась, схватила палку, оттолкнула плот и прыгнула на него. Плотик накренился. Чтобы не упасть, женщина присела на корточки, начала усиленно грести палкой.

Пограничники вскочили.

— Наблюдай, что будет дальше! — приказал Слезкин младшему наряда. — А я спущусь к острову, подожду ее там.

Костя скрылся в кустах. Через несколько минут, тяжело дыша, он остановился у протоки, отделявшей остров от берега, сбросил сапоги, поднял над головой автомат, сумку с гранатами и вошел в воду. Вот он уже, низко пригибаясь, бежит по острову, падает в кочки, ползет. «Что же это такое? — торопливо думал он. — Нарушитель или какая-нибудь провокация?»

Женщина причалила к песчаной косе, толкнула по течению плот и пошла. Костя прижался к земле. Из-за обрывистого берега высунулась голова. Женщина смотрела в сторону Слезкина. Косте показалось, что она увидела его и, оробев, смотрит ему в глаза. Но нет, она решительно взялась за куст и ловко вспрыгнула на откос.

— Стойте! Руки вверх! — закричал Костя не своим голосом.

От неожиданности женщина уронила сумку и, упав на колени, вскинула руки.

— Не стреляйте, прошу вас! — зашептала она, в ужасе глядя на автомат, нацеленный ей в грудь.

Такое поведение нарушителя границы озадачило Слезкина. Уж очень не вязался образ красивой, покорной женщины с образом коварного врага. Слезкин смотрел в ее синие, с зеленоватым отливом глаза и не знал, что делать: вести женщину на заставу или вызвать тревожную группу.

Женщина перевела взгляд на Костины босые ноги, на мокрые гачи его штанов и хотела встать. Слезкин поднял автомат.

— Не стреляйте! — снова попросила она.

Костя опустил оружие и продолжал смущенно глядеть женщине в глаза. Она вдруг заговорила торопливым, прерывающимся голосом:

— Отпустите меня! Отпустите! Мне страшно здесь!

Слезкин переступал с ноги на ногу, улыбался.

— Зачем же вы тогда сюда шли?

— Я не думала, что это так страшно, — она смотрела широко открытыми глазами на пограничника, кусала пухлые губы, готовая вот-вот расплакаться. В ее взгляде было столько мольбы и ожидания, что Слезкин подумал: «Быть может, она и в самом деле бежала от японцев, а теперь испугалась и раскаивается?» Но он тут же вспомнил звериную хитрость Кулунтая и построжал.

— Вам никто еще ничего плохого не сделал, — сухо ответил Костя.

— Все равно. Я прошу вас: отпустите! Об этом никто не узнает.

— «Барса-кельмес!» — Слезкин отрицательно покачал головой. Женщина недоуменно смотрела на пограничника. «Пойдешь — не воротишься!» объяснил Костя. — Так сказал бы мой друг Айбек…

— О-о! — простонала женщина. — Я вас умоляю… Вы не пожалеете. — Она потянулась к сумке.

— Не прикасайтесь! — предупредил жестким голосом Слезкин.

Женщина вздрогнула.

— Я хотела вам предложить…

— Мне ничего не нужно предлагать.

Женщина обессиленно села на траву.

На острове показался Морковкин. Увидев сидящую перед Слезкиным красавицу, он даже присвистнул.

— Встать! — подчеркнуто сурово скомандовал Слезкин.

Женщина вскочила, шагнула к сумке.

— Сумку взять! — приказал Костя Морковкину. — Оружие имеется?

— Что вы? Какое у меня оружие! — изумилась женщина. — Я не убийца!

Слезкин заколебался: обыскивать или не обыскивать? Он знал, что пограничникам запрещено обыскивать женщин, но считал это каким-то недоразумением. А вдруг на душе у нее черные мысли? Пальнет — потом разбирайся! И все-таки обыскивать пленницу Костя не осмелился.

В душе он ликовал: наконец-то и ему удалось задержать человека, нарушившего границу! Поэтому он наигранно сухо, щеголяя суровостью бывалого воина, отрывисто приказал:

— Вперед!

Опустив голову, женщина пошла к протоке. Немного приотстав, Костя шепнул Морковкину:

— Проверь местность. Не оставила ли чего?

Подойдя к протоке, Слезкин скомандовал:

— Снять туфли! Вперед! — Костя упивался своей властью.

Приподняв юбку, женщина перешла протоку, остановилась, подождала, пока не подошли пограничники, стала подниматься на берег.

— Обуться! — распорядился Слезкин, натягивая на ноги сапоги.

— По родимой земле хорошо идти и босиком, — ответила женщина, став вдруг серьезной. — Я согласна так пройти хоть всю Россию, готова денно и нощно молиться, лишь бы родина-мать простила мои грехи.

— И много их у вас?

— Один. Один-единственный, ребята. Поверила всяким небылицам о своем отечестве.

По щеке женщины скатилась слеза. Она не стыдилась ее, не стирала. Косте стало жаль эту заблудшую женщину, и он проговорил сочувственно:

— Простят, если ничего другого за душой не водится.

— Простят? — Глаза женщины засветились радостным блеском.

— Могут простить.

— Спасибо вам! Пройти по родной траве в утренней росе — это счастье! — И она шла по траве босиком, точно уже начала свой длинный путь искупления греха. Так грустна и задумчива была она в эту минуту! Слезкину от всей души стало жалко ее. «Пусть бы уж простили, если нет вины у нее», — подумал он.

Словно догадавшись, о чем думали в эту минуту ее конвоиры, женщина благодарно поклонилась и с улыбкой пошла дальше.

Задержанную допрашивал Торопов. Панькин писал протокол. Оба офицера были в новеньких, блестевших золотом погонах. Они получили их несколько дней назад и поэтому чувствовали себя непривычно скованными.

— Ваша фамилия? Имя, отчество? — спрашивал Торопов, пристально рассматривая женщину.

— Ланина. Елена Ивановна Ланина.

— Возраст?

— Двадцать два года.

— Где родились?

— В Харбине.

— Национальность, подданство?

— Русская. Подданная Маньчжу Ди Го.

— Постоянное место жительство, профессия, где работаете?

— Живу в Харбине, профессии не имею. Раньше работала в конторе парфюмерной фирмы «Стелла». Сейчас не работаю.

— На что живете?

Ланина на секунду задумалась. Торопов пристально посмотрел ей в глаза. Она спокойно выдержала его взгляд, ответила:

— На деньги японской разведки.

Панькин от неожиданности скрипнул стулом. Торопов, выпустив изо рта длинную струю дыма, кашлянул.

— Вот как?

— Вернее сказать, жила, — поправилась Ланина. — Теперь все кончено.

— Как это понимать? — испытующе глядя на нее, спросил лейтенант.

— Это долго рассказывать. — Женщина тяжело вздохнула. — Позвольте мне закурить.

Торопов протянул ей пачку папирос. Женщина взяла со стола спички, прикурила.

— Если вас это интересует, могу рассказать. Только, повторяю, это очень длинная история, — проговорила она устало. На ее щеках прорезались скорбные морщинки, глаза стали печальными.

— Два года я сотрудничала с майором Накамурой — заместителем начальника японской миссии. Выполняла его задания по работе среди русской эмиграции. Иногда получала поручения, связанные с разведкой на вашей стороне.

Она подробно рассказала о поручениях Накамуры, о своем отношении к разведывательной работе. Офицеры слушали ее, не перебивая. Многое из того, что она говорила, им было известно. Она говорила правду. Когда Ланина закончила рассказ, Торопов спросил:

— А зачем вы перешли к нам сегодня?

Женщина стряхнула пепел с папиросы, рука еле приметно вздрагивала.

— Вы, очевидно, знаете Накамуру? — Она внимательно посмотрела сперва на одного офицера, потом на другого.

Торопов не ответил. Расценив это молчание по-своему, Ланина продолжала:

— Он сейчас находится в Уда-хэ. Вызвал сюда и меня. Приехал в Уда-хэ и Новиков. Вы его, наверное, тоже знаете. Мне, кажется, что Накамура затевает что-то серьезное. Иначе, зачем бы ему вызывать этого бандита? На Кулунтая он опереться не может. После ранения на вашей стороне старик чувствует себя неважно.

Женщина, не скрывая волнения, закурила вторично.

— Вчера вечером Накамура пригласил меня к себе на конспиративную квартиру. Угостил хорошим вином, потом стал склонять к сожительству. Такие попытки бывали и раньше, но мне удавалось их отводить. Вчера же он был так настойчив, что я не выдержала и ударила его. Он выхватил пистолет, хотел пристрелить меня. Но потом, успокоившись, сказал, что отправит меня под «красный фонарик», на потеху нижним чинам… — Глаза ее сверкнули гордо и гневно, ноздри раздулись. — Скажите, что мне было после этого делать?

Не получив ответа, она взволнованно продолжала:

— Я решила порвать с ними. Уйти к вам. Принять заслуженное наказание. Будь что будет, а сотрудничать с ними я больше не могу. Мне надоело каждый раз чувствовать себя на грани жизни и смерти. Вы понимаете, как это тяжело? Каждый день оскорбления. Грязные унижения! Кто вынесет это?! Я устала. Ведь я женщина!

Торопов открыл стол, вынул карточку. С фотографии на лейтенанта смотрела приятная девушка. В ее больших темных глазах, в двух маленьких ямочках на щеках, было столько обаяния, неосознанной женственности. Это была Елена Ланина, та Ланина, которая сейчас сидела перед ним и с горечью, с возмущением рассказывала о своей печальной судьбе. Тогда ей было восемнадцать. Сейчас — двадцать два. Но как изменила ее жизнь, какая скорбь легла на это красивое лицо! Те же темные глаза под стрелками нахмуренных бровей, те же пухлые губы. Нет только ямочек на щеках. Щеки стали впалыми.

— Да! — Торопов вздохнул и, подавая карточку женщине, заметил: — Вы очень изменились…

Женщина взглянула на фотографию, грустно покачала головой.

— Это я снималась в эмигрантской гимназии, — сказала она, с надеждой подняв глаза на офицера. Уловив во взгляде пограничника сочувствие, Ланина кротко заключила: — Да, господин лейтенант, жизнь не щадит…

— Жаль, когда женщина становится на такую скользкую, далеко не женскую дорогу… — Торопов развел руками. — Вы нам так и не досказали, зачем перешли границу?

— Так вот… — заговорила она опять, словно спохватившись. — Я женщина. Мне не хватает уже сил к сопротивлению… Я измучилась. Мне нужна семья… В Маньчжурии мне ее не создать. Со мною все равно расправятся. Не японцы, так молодчики Родзаевского. Какой выбор? Выбора, как видите, у меня не было. Я твердо решила порвать со старым…

Все время молчавший Панькин вдруг спросил:

— Откуда у вас в сумке столько золотых вещей?

Ланина повернулась к нему и, чуть прищурившись, ответила:

— Я рассчитывала, что мне придется устраивать жизнь по-новому. В России, мне рассказывали, нелегко сейчас обеспечить себя. Война ведь! Поэтому я и взяла их с собой.

— Я спросил: откуда у вас столько ценных вещей? — уточнил Панькин.

— Это все мои личные вещи. Кольца, медальон, брошки, часы — подарки папы. Он был подполковником царской армии, заслуженным, состоятельным человеком. В разное время эти вещи он подарил мне. Мама умерла, когда мне было семь лет. Папа любил меня. Серьги, колье и зеркало купила сама. В деньгах я не нуждалась. Японцы платили хорошо.

— Отправляясь на задания, вы всегда берете с собой такие украшения? — допытывался замполит, искоса поглядывая на начальника.

Женщина, пряча снисходительную улыбку, ответила:

— Нет, я не брала их… Когда майор Накамура вызвал меня в Уда-хэ, я гостила у знакомых отца. Получив телеграмму, я проехала прямо сюда. Вот почему все эти побрякушки оказались со мной…

Панькин записал ответ Ланиной в протокол.

— С Маньчжурией меня ничто не связывает. Папа мой погиб во время событий в Наманхане[3]. Никого у меня не осталось. Несколько подруг детства — не такая уж крепкая нить, — задумчиво говорила Ланина. — В России же есть родственники. Хоть и дальние, но все же родственники… Может, судьба когда-нибудь и сведет…

— Может, и сведет, если все то, что вы здесь говорили, не легенда, — сказал Торопов.

— Вы вправе подозревать меня, — сухо заметила женщина.

Задав Ланиной еще несколько вопросов, Торопов закончил:

— Сейчас принесут ужин. Отдыхайте. Завтра придется ехать.

— Благодарю. Ваша любезность дает мне надежду.

Офицеры вышли.

— Тертая баба, — сказал Панькин. — Говорит все, будто искренне, а сердце не лежит к ней.

Они пришли в канцелярию.

— Ты мне скажи, веришь ей или нет? — допытывался Панькин.

— Мне ничего еще не ясно.

— А что ты думаешь об избиении китайцев на лесоразработках.

— По-моему, оно не имеет отношения к переходу границы. Простое совпадение. Не так Накамура глуп, чтобы рассчитывать на такой легкомысленный трюк.

Торопов подошел к окну.

— Давай рассуждать так… Могла Ланина «съездить» Накамуре по морде?

— Маловероятно, — ответил Панькин.

— Вот и я так думаю. «Съездить» она не могла. Они уже давно состоят в интимных отношениях. Значит, тут что-то другое.

Торопов рассеянно посмотрел на Панькина.

— Предположим, что они затеяли какую-то серьезную операцию. Но тогда я не могу представить себе, чтобы этот матерый волк отказался по доброй воле от такой шикарной любовницы.

— А почему по доброй воле?.. Гадюка она! Ужалит! — сказал уверенно Панькин.

— Да, надо ждать какой-то каверзы…