Застава на Аргуни

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Со времени последнего появления Князя в Уда-хэ прошел почти год. Имя матерого шпиона перестало упоминаться даже в разведывательных сводках. Офицеры Стрелки успокоились, начали подумывать, что японцы перебросили его на другой участок. И вот он объявился снова.

— Надо готовиться. Не зря пожаловал этот тип, — высказал предположение Торопов. — Непонятно только, почему он так открыто слоняется пьяным по Уда-хэ.

Торопов вынул из сейфа телеграмму, полученную из отряда. В телеграмме сообщалось, что японцы усилили внимание к Н-скому району, находящемуся в глубоком тылу Стрелки. Задержанные там вражеские агенты подтвердили, что японской разведке известно кое-что о строительстве новых объектов. Сообщалось также, что указанные агенты переброшены в наш тыл на участке соседнего отряда.

— Вероятно, здесь прошли, — сказал Торопов, ткнув пальцем в большую настенную карту. — Идти «через нас» им труднее. Путь хотя и более короткий, но рискованный. Не задумали ли попробовать?

— Может, с Селинцевым посоветоваться? — подсказал Панькин.

Заместитель коменданта капитан Селинцев оказался в своем кабинете.

— Я звоню насчет нашего старого «приятеля», — сказал Торопов. — Хотел посоветоваться с вами, как лучше поступить.

— Знаю, знаю, — ответил Селинцев, кашлянув в трубку. — Через полчаса получите указания. «Пятый» уже выехал к вам. Ждите.

Торопов хотел еще кое о чем спросить капитана, но раздумал. По сдержанному тону Селинцева он понял, что тот больше ничего не скажет. Японцы иногда перебрасывали через границу «шлейфы» для подслушивания телефонных разговоров…

Через полчаса позвонил дежурный по комендатуре, передал телефонограмму. Расшифровав ее, Торопов понял, зачем выехал к нему комендант Хоменко.

Торопов хотел было отложить разработку плана, но Панькин посоветовал:

— Давай все-таки набросаем свои соображения. А то будет потом говорить, что на дядю надеемся.

— Все равно поломает. Не знаешь его, что ли?

— Пусть ломает.

— Теперь, кажется, выспимся, — ухмыльнулся Торопов, беря в руки карандаш.

— Привыкать, что ли? Князю тоже не спать!

— Так-то оно так, но все же. Ему какую-то одну ночку не поспать, а нам каково?

…Под кличкой Князь в органах японской разведки был зашифрован махровый белобандит и террорист, бывший семеновский есаул Новиков. Удирая из Забайкалья, он прихватил с собой солидный запас награбленного золота и несколько лет был завсегдатаем харбинских ресторанов. Эмигранты, наверное, до сих пор помнят его пьяные оргии в «Эмпайре», «Эдеме», «Американском баре». Пока были деньги, Новиков довольно успешно выдавал себя за отпрыска княжеской фамилии, находил немало собутыльников, готовых во все горло кричать о родовитости своего приятеля. Эмигрантские газеты, сообщая о ночных похождениях есаула, именовали его не иначе, как «известным князем». Харбинцы читали и диву давались: они никак не могли припомнить ни одной княжеской семьи, к которой можно было причислить хотя бы отдаленно этого развратника и бандита.

Шло время, таяли деньги. Настал день, когда они и вовсе кончились. Новикова перестали величать князем даже бывшие приятели. При упоминании его имени люди откровенно посмеивались.

Надо было как-то существовать. И Новиков подался на заработки. Сперва он устроился шофером в Модягоуское реальное училище, но, убедившись, что должность шофера не обеспечивает его, бросил эту работу. Потом он поступил приказчиком в торговый дом «Мацуура». Не привыкший жить по карману, Новиков накануне Татьянина дня убил сторожа и ограбил кассу. Боясь, как бы не угодить на скамью подсудимых, он улизнул в Шанхай, поступил на службу в русский полицейский полк.

Влюбившись безнадежно в шанхайскую танцовщицу Глорию Сейтер, Новиков вытащил на свет божий вырезки из харбинских газет — единственные печатные документы, свидетельствовавшие о его «родовитости». Втершись в почитатели азиатской карменситы, он стал вхож в ее салон, раза два был зван на ужин, а однажды, набравшись смелости, даже признался ей в чувствах. Глория раскусила, кто добивается ее руки, и отказалась от чести быть «русской княгиней». Подобная перспектива в то время никого уже не прельщала. Такие князья, как Новиков, имели спрос, пожалуй, лишь у девиц из притонов Яшки Моргалова да Женьки Геккеля. Глория согласилась быть «похищенной» банкиром Рубинштейном.

Подавленный до отчаяния, готовый уже покончить с собой, Князь обратил на себя внимание японцев. Кишевший шпионами всех разведок мира, Шанхай в таких людях нуждался. Новиков стал агентом.

Испробовав белогвардейца на нескольких заданиях в Китае, японцы пришли к выводу, что место ему не в Шанхае. Бесшабашная удаль, кровожадность и алчность бывшего есаула привели их к мысли: «Новиков — законченный бандит, какого надо еще искать да искать. Лучшей фигуры для террористической работы и не подберешь».

Года через полтора-два после бегства из Харбина Князь снова очутился в Маньчжурии. Обосновавшись в Трехречье, он стал периодически выезжать на границу для выполнения заданий.

Новиков несколько раз выходил на русскую сторону, совершил три террористических акта против советских активистов, переправил тысячи антисоветских листовок, в составе бандитских шаек нападал на местное население, устраивал засады на пограничников.

Японцы хорошо платили. Новиков старался. Сходит разок-другой, сделает свое черное дело, получит пачку денег — и айда на месяц-два кутить с гейшами в Дайрен. Он рисковал. Иногда здорово рисковал. Но что значил риск для головореза, отпетого еще двадцать лет назад? Глядя на него, можно было подумать, что задание, кончавшееся перестрелкой с пограничниками, — не смертельно опасная вылазка, а всего-навсего обыкновенная прогулка, забава, возбуждающая аппетит.

Последнее время Новиков играл ва-банк. Пограничники за ним охотились, следили за каждым шагом. Особенно настойчив в этом был комендант участка Хоменко, давнишний знакомый, которого он, Новиков, однажды оставил с носом. Правда, из этой встречи Новиков ушел с пулей в ноге, но и Хоменко едва не поплатился жизнью. Искушать судьбу вторично Князю не хотелось. Не скучал он о Хоменко, не жаждал еще одной встречи.

И все же Князь шел на задание без страха. То ли он уверовал в свою неуязвимость, то ли на самом деле был так неуловим и удачлив, что выпутывался, казалось бы, из самых невероятных, самых непредвиденных ситуаций. А может быть, ему помогало великолепное знание здешних мест, в которых довелось воевать еще в годы атамановщины. Словом, ему здорово везло.

…В то время как пограничники ломали голову, старались предусмотреть возможные варианты встречи с матерым разведчиком, Князь появился на кордоне Уда-хэ. Он вошел в комнату, размашистой походкой приблизился к только что прибывшему Накамуре, приложил руку к кепке.

— Здравствуйте, майор Накамура! — сказал Новиков, грубо пожимая руку японцу. Начальнику кордона он снисходительно кивнул, считая, видимо, что для китайца вполне достаточно и этого. Белогвардеец сел, вытащил из кармана пачку дешевеньких сигарет, закурил. Сделав две-три затяжки, он сплюнул на пол и с откровенным любопытством уставился на бутылку, стоявшую на столе.

Накамура, обозленный развязностью есаула, собирался уже накричать на него, но, уловив на возбужденном лице гостя раздражение, сдержанно спросил:

— Вы чем-то огорчены, Михаил Аристархович?

— Огорчен? — Новиков презрительно усмехнулся.

— Вы никогда еще таким красавцем не возвращались, — уточнил Накамура, показав на багровую ссадину, запекшуюся на щеке Князя.

— Попробуйте-ка сходить туда разок, я посмотрю, каким красавцем вы вернетесь! — прошипел Новиков.

Накамура опешил. Ни один агент еще не осмеливался разговаривать с ним так. Японец встал и, чуть не захлебываясь от злости, закричал:

— Как вы смеете, есаул, разговаривать со мною в таком тоне? Вы забылись? Я призову вас к ответу!

Ван Мин-до, глянув на бычий загривок, жилистые руки белогвардейца, сжимавшие спинку стула, предусмотрительно отодвинулся в угол комнаты. Накамура торопливо потянулся к бутылке, решив, очевидно, что ее содержимое — самый верный способ для укрощения разбушевавшегося Князя.

— Не пугайте меня, Накамура! Я не из пугливых. И запомните: туда я больше не ходок! — Новиков залпом опорожнил поданный майором бокал, пододвинул закуску. — Едва ноги унес, а вы еще насмехаетесь.

— Что случилось? — уже миролюбиво спросил Накамура.

Новиков рассказал о своем последнем выходе на русскую сторону по заданию самого начальника миссии полковника Хаясида.

Словно вторично переживая всю трагичность положения, в котором он оказался, Князь закурил и, волнуясь, закончил:

— Километрах в пяти от Аргуни напоролся на наряд. Пришлось отстреливаться и уходить. У самой границы так прижали, что хоть руки подымай. Спасся чудом… Выстрелил почти в упор в красноармейца, вскочил на его коня и бешеным карьером влетел в реку. Судьбу решила чистая случайность. А вы говорите: «красавчик!» Придется вам за такую нервотрепку…

Князь многозначительно потер ладонями.

— Мы платим только за выполненные задания, — поглядев исподлобья на агента, проговорил японец. — А так, знаете…

— Не желаю и знать, — выдохнул Новиков, багровея. — Я рисковал головой и должен получить все, что мне обещано. Иначе вам скоро самим придется ходить туда. Что касается меня, то я на этом карьеру разведчика кончаю. Хватит!

— Через пару дней вы пойдете опять. Задание получите у Ван Мин-до. Расчет будет произведен по возвращении, — проговорил Накамура, подходя к окну. — Будем считать на этом наш разговор законченным.

Белогвардеец, потеряв над собой власть, прогремел:

— Этого, господин майор, не произойдет. Расчет вы прикажете Вану произвести сегодня и сегодня же я уеду из Уда-хэ. Я прекращаю сотрудничество с вами раз и навсегда.

— Можете ехать, но расчета не получите.

— Получу! — Князь угрожающе сунул руку в карман.

Японец шагнул к нему, повелительно крикнул:

— Выньте руку! И больше такими вещами не шутите, иначе я прикажу вас сейчас же арестовать!

Новиков направился к двери, потом, словно раздумав, остановился. Он хотел что-то сказать, но Накамура его опередил:

— Я сегодня же доложу полковнику, и мы откажемся от ваших услуг. Вы вернетесь в Харбин и поступите в дансинг такси-боем. Будете провожать скучающих дамочек, не имеющих средств для оплаты таксомотора. Максимум — пятьдесят фен с подола! Надеюсь, вас такой заработок устроит?

— Вы смеетесь, Накамура? — спросил Новиков, берясь за дверную ручку.

— Мы, японцы, любим смеяться, но не любим шуток! Скоро вы убедитесь в этом.

— Лучше пьяных женщин сопровождать, чем работать с вами, — не сдавался Новиков.

— Впрочем, вам, пожалуй, не придется делать и этого. Мы поступим проще: отдадим вас под суд за старые грехи.

Белогвардеец хотел что-то еще возразить, но махнул со злостью рукой и вылетел из комнаты, хлопнув дверью.

Накамура расстроился. Ван Мин-до, понимавший переживания шефа, пытался его успокоить:

— Не придавайте значения. Князь почти каждый раз, возвращаясь с той стороны, ведет себя так. Особенно, когда потерпит неудачу. Успокоится и опять пойдет. Куда теперь денется?

Накамура заходил по комнате, потом подошел к столу, выпил немножко виски, приказал:

— Готовьте переправщика!

…Утром прибыл Хоменко. Он не захотел упустить случая расправиться с Князем. Будь на месте Новикова другой агент, комендант вряд ли бы помчался ночью сломя голову на заставу. Но тут речь шла о поединке, давно уже превратившемся в азартную охоту.

Хоменко остановил разгоряченного коня у крыльца, бросил поводья коноводу, вошел в канцелярию. Торопов, намереваясь рапортовать, вскочил из-за стола.

— Здравствуйте! — остановил его комендант, усаживаясь на кровать. — Всю ночь ехал, думал коня «посажу». Сам черт обломает копыта о ваши горы. Устал, — пожаловался он, растирая ноги.

Офицеры стояли перед комендантом и молчали, не зная, как реагировать на его жалобы. Им не часто приходилось слышать их от человека, отличавшегося завидной выдержкой и стойкостью.

— Дайте попить чего-нибудь холодненького, — попросил Хоменко, снимая портупею с оружием.

Михеев притащил жбан холодного квасу. Комендант большими глотками, чуть не захлебываясь, пил и косился на офицеров. Отдышавшись, он спросил:

— Селинцев передал, в чем суть?

— Да.

— Так вот, границу надо закрыть так, чтобы Князь нигде не смог проскочить. Более того, надо, чтобы этот переход стал для него последним. Я приказал соседям подослать вам на помощь людей. Давайте подумаем, как лучше расставить силы…

Торопов понимал причину возбуждения майора, но не одобрял горячности, с какой он принимался за дело. Операция предстояла серьезная. Выполнять ее следовало в ином состоянии. Чтобы хоть как-нибудь успокоить Хоменко, начальник заставы предложил:

— Пойдемте по чашке чаю выпьем!

— Нет, лучше позднее.

Торопов нехотя сел за стол. Панькин отвернулся к окну, покачал головой.

Хоменко потребовал погранкнигу, журнал оперативного наблюдения. Панькин подал и опять подошел к окну, словно подчеркивая этим свое безразличие к происходящему. Торопов тоже равнодушно пускал кольца дыма. Выражение его лица в эту минуту как бы говорило: «Что ж, командуй, коль не доверяешь!»

Рассматривая погранкнигу, Хоменко хмурился. Покусав губу, он спросил:

— Чем вызвано такое засилие нарядов в квадрате 47-П? Почему столько внимания Травянушке? Почему ослаблена охрана днем? Почему оголен правый фланг?

У Торопова самого возникали ежедневно десятки подобных вопросов и он, нервничая, ответил:

— Охрану границы планировал, исходя из наличных сил. Большего сделать не могу. По двадцать четыре часа в сутки нести службу людей не заставишь. И так по шестнадцать-восемнадцать часов приходится на брата…

Тон ответов майору не понравился. Он покосился на Торопова, но смолчал.

Лейтенант продолжал:

— 47-П вы хорошо знаете. Этот квадрат самый каверзный. К тому же прошедшей ночью там отмечено появление людей. Два человека выходили на берег, спускались в воду, бродили вдоль недавно образовавшейся отмели.

— Могло быть простой случайностью…

— При столь скудных данных, какими снабжают нас, действительно, любая деталь может показаться случайностью, — отпарировал лейтенант.

— Вы начинаете уже давать оценку инстанциям, кои контролируются свыше. — Хоменко испытующе прищурился. Он не любил, когда подчиненные начинали выходить за рамки, определенные уставом.

— Я высказываю свое мнение. Но согласитесь, товарищ майор, что с такой постановкой оперативной информации охранять границу трудно. В нашем штабе — что греха таить! — больше беспокоятся о раскладках для пищеблока, чем об анализе данных оперативного наблюдения. Только и читаем в шифровках: «Обстановка на участке без изменений. Приказ остается в силе…»

— Лейтенант Торопов!.. — Комендант укоризненно покачал головой.

— Я поддерживаю лейтенанта Торопова, — сказал молчавший до этого Панькин. — И дело здесь, товарищ майор, вовсе не в соблюдении субординации… Мы регулярно сообщаем вам данные войскового наблюдения, вы передаете их в отряд. Но ведь кто-то должен их обобщать, с умом анализировать? Должна же быть какая-то отдача?

Хоменко забарабанил пальцами по столу, задумался. Он понял, что у офицеров Стрелки жалобы эти сорвались с языка не случайно.

— Итак, план охраны, — вернулся Хоменко к прежнему разговору.

— Днем граница охраняется действительно слабее. Считаю, что днем Князь не пойдет. Побоится рисковать.

— От этого прохвоста можно ждать любой пакости, — возразил майор.

— Я такого же о нем «высокого» мнения, — съязвил Торопов. — Определенных логических предположений о месте перехода границы сейчас сделать не представляется возможным. Поэтому я решил усилить охрану прежде всего наиболее вероятных направлений. Таковыми я считаю: квадраты 47-П, 45-И, 46-Д. — Торопов показал карандашом на карте названные квадраты. Комендант внимательно присматривался к лейтенанту. Сегодня он, несмотря на задиристость, ему нравился. Дело свое знает хорошо.

Торопов продолжал:

— Перейти-то все равно где. Ему важен путь, по которому он двинется к цели. На его месте я пошел бы где-то здесь…

Комендант мысленно соглашался с доводами начальника заставы, но сам не мог предложить ничего определенного.

Панькин слушал разговор коменданта с начальником заставы и думал: «Что-то ты, Николай Петрович, сегодня не того… Устал, что ли? Куда делась твоя уверенность, предприимчивость, неутомимость?»

Словно угадав мысли Панькина, Хоменко проговорил:

— Давайте выедем на фланги, тщательно проинструктируем людей, усилим наблюдение. Без подготовки этот волк не пойдет. Он великолепно знает, какая петля тоскует по его шее. Дешево продать шкуру не захочет. Значит, будет готовиться, прощупывать охрану.

…Один за другим уходят на границу наряды. Теперь они уходят чаще, чем обычно. Повар и кузнец заняли место часовых по заставе. Не осталось даже дневального по конюшне. Его обязанности в перерывах между службой и отдыхом выполняет Айбек. Не выходят из нарядов и бойцы, прибывшие на усиление с соседних застав. Началась напряженная, сосредоточенная жизнь пограничного подразделения, какая обыкновенно бывает при усиленной охране. Люди ходили молча, избегали шуток. Все озабоченно ожидали чего-то важного, опасного.

Пограничники, выходившие или выезжавшие на фланги, готовились к встрече с врагом. Часовые, охранявшие заставу, внимательно посматривали на небо, боясь пропустить сигнал с границы. В состав тревожной группы отобраны наиболее опытные, надежные пограничники. Торопов и Панькин дежурят по очереди, не отлучаясь с заставы.

День прошел без изменений. Обычные передвижения по границе китайцев и японцев подозрений не вызывали. Проплывшая шаланда сейчас разгружалась в Уда-хэ.

Так же спокойно прошли еще ночь и день. Шаланда из Уда-хэ уплыла вниз. Отчаливала она днем. Князь на берегу не показывался.

Может быть, Новиков перешел на нашу сторону в другом месте? Хоменко приказал всем заставам своего участка проверить границу на след с собаками. Нарушения границы не обнаружили.

Новиков не спешил. Судя по всему, он тщательно готовился. Пограничникам ничего не оставалось, как терпеливо ждать. Неизвестность мучила, утомляла.

Хоменко, просидевший всю ночь на левом фланге, пошел вздремнуть, приказав Торопову докладывать обо всех изменениях на границе.

Торопов стоял у окна и с тревогой поглядывал на небо. Над сопками сгущались черные тучи.

Через час после ухода Хоменко полил дождь.

«Этого еще не хватало! — подумал Торопов, выходя на крыльцо. — Хотя бы к ночи перестал. Следы, как языком слижет!»

Но дождь не прекращался. Плотная туманная пелена, скрывшая от глаз землю и небо, крупные капли, дробно стучавшие по крыше, хлюпанье воды в водосточных трубах — все предвещало затяжную непогоду.

«А почему Князь не мог иметь в виду дождь? — прикидывал Торопов. — Вражеская разведка наверняка учитывала прогноз».

Прошло два с лишним часа, как Хоменко ушел отдыхать. Пора было вернуться всем нарядам, высланным на границу утром. Будить Хоменко не хотелось, Торопов вызвал дежурного.

— Наряды еще не вернулись?

— Вернулись все, кроме Карпова. Сейчас приведут себя в порядок, придут докладывать.

Старшие нарядов ничего нового не сообщили. В дверях показался Хоменко. Его покрасневшее от сна лицо хмурилось.

— Пока ничего, — сказал Торопов. — Погода испортилась.

— Худо дело! Скоро, наверное, пойдет. Упустить такую слякоть не захочет. Не сегодня-завтра надо ждать…

В окна хлестал дождь. Ветер со стуком захлопнул форточку.

В канцелярию вошел Карпов. От долгого пребывания на сыром воздухе лицо его распухло. Гимнастерка, несмотря на то, что пограничник ходил в наряд в плащ-палатке, вся была в темных пятнах-подтеках.

— Почему задержались? Что нового?

— Перед тем как сняться с порученного участка, в квадрате 45-И обнаружил двух всадников. Дождь помешал разглядеть их как следует, но, кажется, один был русский.

— Он? — Хоменко вынул из кармана карточку-визитку, на которой был снят улыбающийся Новиков.

— Кажется, нет…

— Впрочем, сейчас это не имеет значения, — рассуждал вслух Хоменко. — Пусть не он… Все равно эти всадники могут быть связаны с ним…

— Что подозрительного заметили в их действиях? — спросил Торопов.

— Ничего особенного. Напротив пади Бокшо они останавливались, спешивались, курили. Я решил подождать. Примерно через полчаса опять возвратились на это место. Постояв минут пять, двинулись обратно в Уда-хэ.

— Ясно! — проговорил Хоменко, отпуская сержанта, хотя, как догадывался Торопов, ему ничего не было ясно.

Форточка распахнулась, звякнула, посыпались осколки стекла. Хоменко вздрогнул.

…Близится вечер. Дождь льет и льет. Сильные порывы ветра обдают окна потоками воды. Сумрачно. Сырость и ненастье заставляют поеживаться.

— Пора, пожалуй, готовиться! — напомнил Хоменко, когда на улице стало темнеть. — Я поеду в Травянушку. Выдели мне двух-трех бойцов. Скажи, чтобы принесли автомат… Тебе лучше всего держаться в районе Бокшо… Ты, Михаил Семенович, поезжай на правый фланг… Старшина пусть останется на заставе для связи между нами. Обо всем замеченном сообщайте ему через каждый час.

Едва стемнело, конные группы пограничников выехали на фланги.

Слезкин попал к Хоменко. Как только Костя прыгнул в седло, он сразу почувствовал себя солдатом в бою. Понимая, что дело предстоит серьезное, он проверил оружие, подтянулся. В душе шевельнулось что-то дерзкое. Он уже не был прежним юнцом. Рука привыкла к оружию, конь слушался его. Слезкин знал звериные повадки нарушителей и уже умел читать звуки, шорохи, следы, обманчивую тишину. И это ощущение своей силы, своего умения радовало его, рождало желание встретиться с врагом.

Дождь неистовствовал. Длинные зигзаги молний бороздили небо. Грохотал гром. Выхваченные на миг из темноты всадники, с трудом пробиравшиеся по узкой размытой тропинке, в сизовато-фиолетовой дымке вспышек напоминали Слезкину призраков. Холодные струйки настойчиво пробирались под топорщившийся коробом плащ, щекотливыми змейками сползали за воротник. Чавкала под ногами коней грязь. Где-то неподалеку, бурля на перекатах, ворчала река.

Группа Хоменко остановилась на спуске в Травянушку. Хоменко, склонившись с коня, дал последние указания. Торопов отправился дальше. Мелькнули и опять исчезли в кромешной тьме фигуры взбиравшихся по откосу всадников. Вся эта обстановка возбуждала Слезкина.

Комендант спешился, привязал к дереву коня и пошел к берегу. Бойцы двинулись за ним.

— Вы, товарищ Карпов, будете крайним слева, — шептал он. — Вы, Слезкин, займете место справа. Мы с вами, Дудкин, будем в центре. Дистанция между нами — сто метров. В случае появления нарушителя нужно сделать так, чтобы он оказался в центре образуемой нами подковы. Действовать только по команде. Помните: нарушитель опытен, хитер! Обо всем замеченном докладывать мне. Пользоваться световыми сигналами запрещаю…

Пограничники, скользя, как тени, разошлись по указанным местам. Майор пробирался сквозь кусты. Земля вместе с травой прилипала к подошвам сапог. Хоменко с силой взмахнул ногой. Огромный ошметок грязи оторвался от сапога, с громким плеском упал в лужу. Комендант вздрогнул. Ему показалось, что этот плеск услышал Новиков, притаившийся где-то в прибрежных зарослях ивняка. Услышал и размышляет, идти или не идти?

«До чего износился человек, — подумал Хоменко. — Нервы совсем сдают. В такую слякоть и выстрел-то не услышишь».

Комендант выбрал развесистую лиственницу на самом берегу, прислонился к ней. Дождь хлестал и хлестал. Густые ветви хоть немного, но защищали Хоменко.

Маньчжурский берег тонул в непроглядной черноте. Бушевала река.

Простояв с полчаса, Хоменко, не спуская глаз с вражеского берега, присел на корточки. Одежда огрузнела. Влажная гимнастерка прилипла к телу.

Время тянулось медленно. Хоменко часто поглядывал на светящиеся стрелки часов. Казалось, что часы остановились. Пять минут походили на вечность. Поеживаясь от холодного, сырого ветра, комендант проклинал и Князя, и непогоду, и судьбу, сделавшую его пограничником.

Еще только половина двенадцатого! Впереди целая ночь, холодная, мокрая, мрачная.

От бойцов — ни звука. Видимо, у них все в порядке. Это и успокаивает и тревожит. А вдруг Князь решится перейти границу в другом месте: ни здесь, ни у Торопова, ни у Панькина! Участок большой — двадцать с лишним километров. Попробуй закрой его наглухо! Пройдет в такую темень и не уследишь. Никакая, даже самая чуткая собака не возьмет следа. Ищи потом ветра в поле!

Но менять решение поздно. Поздно и бесполезно. Кочевать по флангу — столько же шансов на успех, сколько ждать Новикова прямо на заставе. В другое время можно было бы надеяться на слух, но сейчас и это исключено. Остается ждать! Ждать и ждать!

«Может быть, повезет!» — утешает себя комендант…

…Невеселые мысли терзали в это время и других пограничников. Торопов и Панькин думали примерно так же, как и Хоменко: «Может быть, повезет! Нужно ждать!»

Торопов был почти уверен, что Новиков пойдет там, где находится Хоменко. Почему? — этого он и сам не знал. В промежутках между раскатами грома он внимательно прислушивался, не донесутся ли какие-нибудь звуки справа. Но Травянушка безмолвствовала. Только дождь шумел в листве над головой.

Панькин, затаившийся с двумя пограничниками на правом фланге, думал о Хоменко. Он удивлялся тому, что произошло с этим человеком. Любимец офицеров комендатуры, признанный всеми следопыт, лихой кавалерист, хитрый разведчик, он, казалось, утратил все эти качества и походил сейчас более на новичка, чем на кадрового офицера границы, способного водить за собой людей. Панькин считал Хоменко своим учителем, верил ему. Он любил майора и поэтому очень тревожился за него…

Часы показывали два ночи. Дождь то стихал, то начинал лить с новой силой. Хоменко надоело это бесцельное томление, захотелось поехать на заставу, отогреться, вздремнуть. «Хорошо бы чашку горячего чаю пропустить!» — думал он.

…Майор встал, стряхнул накопившуюся в складках плаща воду, распрямил плечи.

«Пойду посмотрю, что делают ребята!» — решил он.

Внизу расстилался пологий берег Аргуни, местами травянистый, местами песчаный. Выходить на него было рискованно. И Хоменко, спотыкаясь и скользя по размытой земле, пошел через кустарник. Продираясь, он не заметил темной фигуры, вдруг выросшей перед ним.

— Это вы, товарищ майор? — услышал он шепот Дудкина.

Хоменко даже вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

— Что видно?

— Пока ничего.

— Как дела у Слезкина?

— Помалкивает. Наверно, ничего особенного.

Хоменко добрался до Слезкина. Убедившись, что и у него спокойно, он пошел обратно. Вдруг над головой оглушительно грохнуло, затрещало, блеснула молния. Река озарилась ярким светом. Майор зажмурился. В тот момент, когда вражеский берег уже начал пропадать в темноте, он открыл глаза и успел заметить на воде какое-то темное пятно. Хоменко остановился. «Или померещилось?» — подумал он взволнованно. Его догнал Слезкин и тоже сказал о пятне.

Молния снова озарила реку. Темное пятно было теперь уже на середине Аргуни.

— Слезкин, держитесь параллельно, перемещайтесь, чтобы прикрыть его справа!

Хоменко бегом устремился вперед. Добежав до Дудкина, он на ходу отдал ему распоряжение и побежал дальше. «Если это лодка, то течением снесет ее как раз на то место, где я стоял, либо немножко дальше — на Карпова», — прикидывал майор, задыхаясь от стремительного бега.

Блеснуло опять. Хоменко теперь уже не сомневался: пятно — это лодка нарушителя!

По замыслу Хоменко, засада в виде подвижной подковы давала возможность взять агента в клещи. Хоменко рассчитал правильно. Все складывалось в пользу пограничников…

…Дождавшись непогоды, Князь пустился в дорогу. Он полагал, что дождь скроет от пограничников следы, а длинная, на десятки километров, падь Травянушка выведет его далеко в тыл Стрелки. Непогода и дремучая тайга позволят скрыться и пробираться к цели даже днем.

И вот он у самого решающего, самого страшного рубежа! Легкая лодка приближалась к советскому берегу. На дне лодки — одежда, оружие, продовольствие, несколько шашек аммонала. Как только он ступит на русскую землю, лодку пустит по течению. Отнесет ее к маньчжурскому берегу — хорошо. Прибьет к советскому берегу ниже по течению — тоже неплохо. Следы будут запутаны.

Не первый раз ступал Новиков на этот берег. И все же, как ни был он самоуверен и хладнокровен, а, отправляясь на задание, волновался.

Лодка прошла линию границы. Новикову казалось, что, несмотря на гром и шум дождя, он отчетливо слышит глухие удары сердца.

Переправщик остался на берегу. Ему было приказано ждать сигнала и только тогда идти на кордон и доложить о результатах переправы…

Опередив лодку, Хоменко присел, чтобы лучше видеть врага, и, тяжело дыша, стал ждать. Он знал, что бойцы теперь уже где-то рядом. Их хоть и не видно, но они наверняка здесь. Немножко беспокоил Карпов, которого не удалось предупредить. Видит ли он лодку нарушителя? Впрочем, теперь это уже не имеет значения. С Новиковым они справятся и втроем.

— Наконец-то, браток, мы с тобой опять встретились! Давай, давай… Вот сюда… Так… Так… Можно чуточку левее, — шептал торжествующий Хоменко.

Когда лодка уже причаливала, комендант вспомнил, что не предупредил бойцов о необходимости взять Князя живым. Только живым! Но было уже поздно.

Лодка коснулась берега и, шурша по песку, остановилась. Новиков выпрыгнул на землю, подтянул лодку за веревку, выпрямился. От пограничников его отделяло метров десять-пятнадцать. При вспышке молнии Хоменко разглядел в руке нарушителя пистолет. Удивил офицера и костюм бандита — легкое спортивное трико, плотно облегавшее крепкую фигуру.

Рядом с собою комендант почувствовал притаившихся пограничников.

«Только не торопись! Спокойнее, спокойнее!» — сдерживал себя Хоменко.

Подтянув лодку, Новиков вскинул над головой руки, чтоб отдохнули мускулы.

«Вот, вот! Давно бы так!» — задыхался Хоменко, считая своего врага уже схваченным. Новиков нагнулся.

— Стой! Руки вверх! — взревел комендант и не узнал своего голоса. Таким пронзительным и громким показался ему окрик.

В ответ блеснула вспышка и прогремел выстрел. Князь сделал головокружительное сальто, пантерой распластался в воздухе и, издав нечеловеческий вопль, плюхнулся в воду.

Тьма огласилась беспорядочным треском автоматных очередей. Пограничники стреляли по воде…