Застава на Аргуни

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Вечером Москва передавала «Танец маленьких лебедей».

И вдруг на заставу поступил литерный сигнал «Буря!» Это был приказ о выступлении. Торопов побледнел, вскочил из-за стола. Ставка Верховного командования приказывала пограничным войскам снять японские кордоны, блокировать приграничные гарнизоны врага, обеспечить безопасность тылов регулярных частей, устремлявшихся в глубь Маньчжурии. Советская Армия готовилась к великому освободительному походу в Китай…

Торопов, волнуясь, отдал команду собрать личный состав, а сам бросился звонить в штаб отряда. Накануне он получил приказ об освобождении от должности. Как же теперь поступить? Передать командование Панькину, назначенному временно исполняющим обязанности начальника заставы? Или взять ответственность за судьбу операции на себя?

Услышав в трубке голос начальника отряда, Торопов спросил:

— Как поступить мне?

— Как предписано!

Торопов понял, что начальник отряда имеет в виду литерный сигнал.

— Я говорю о вашем приказе, — пояснил лейтенант.

— А-а!.. — Застигнутый врасплох, Туров собирался с мыслями. Откашлявшись, он продул трубку и грубоватым голосом сказал: — Ладно, командуй! Потом разберемся. Передай мое решение Панькину. Подтверждение приказа получите шифровкой. Желаю удачи!

Обрадованный доверием начальника Торопов возбужденно заходил по канцелярии…

…В казарме шли приготовления к боевому расчету. Становясь в строй, Слезкин заметил, что в шеренге были все пограничники заставы, даже те, кто должен был в этот час находиться на границе.

— Почему возвратились наряды Пушина и Борзова? — шепнул он соседу.

— Прорыв где-нибудь! — ответил тот.

— Тогда почему сняли наряды?

Улыбка вошедшего в казарму Торопова рассеяла тревожные мысли бойцов. Внешне начальник казался спокойным. Лишь румянец, разливавшийся по обветренным, слегка побледневшим щекам, выдавал его волнение. Сверкнув глазами, он сказал:

— Товарищи, сегодняшней ночью заставам пограничных отрядов Дальнего Востока приказано перейти государственную границу и разгромить вражеские кордоны.

В казарме наступила гробовая тишина. Бойцы затаили дыхание, слышали стук собственных сердец. Откуда-то из-за границы донесся заунывный плач филина. Слезкин почти задохнулся от волнения. Он знал, что совершается событие, которое он не забудет всю жизнь.

— Нам приданы для усиления бойцы соседних застав, — как в тумане слышал Слезкин торжественный и суровый голос Торопова. — К нам подходит взвод маневренной группы. Мы должны уничтожить кордон Уда-хэ и гарнизон в станице Георгиевской в пятидесяти километрах от границы.

Торопов взглянул на часы, сказал:

— Прошу сверить! Сейчас восемнадцать сорок пять. Выступаем в двадцать четыре ноль-ноль.

Сержанты и солдаты начали сверять время. Слезкин, волнуясь, все никак не мог загнуть обшлаг гимнастерки. Торопов продолжал:

— Приказываю в оставшееся время подготовиться к операции. Получите у старшины дополнительные диски к автоматам, патроны, гранаты. Накормите коней. Подготовьте пятидневный запас фуража и продовольствия. Для охраны границы на заставе останутся…

Услышав это, бойцы заволновались. Шуточное дело — остаться в такой момент на заставе! Сколько бессонных ночей провели они в засадах, секретах, дозорах, мечтая о встрече с ненавистными самураями в открытом бою! И вдруг остаться? В эту незабываемую, тревожную минуту перед грядущей битвой Слезкин гневно подумал: «Если оставят — не подчинюсь!» Он насупился, весь напружинился, угрожающе стиснул зубы. Прозвучали фамилии остающихся. Лицо Слезкина просияло, он облегченно переступил с ноги на ногу.

— Больные есть? — спросил Торопов.

Больных не оказалось.

— Вопросы есть?

— Разрешите, — зазвенел накаленный голос Айбека.

— Пожалуйста.

— Зачем так, товарищ лейтенант: если соревнования — Абдурахманов нужен, если бой — Абдурахманов не нужен? — в голосе слышалось клокотание обиды.

Торопов чуть заметно улыбнулся.

— Вас, товарищ Абдурахманов, можно хоть в тот, хоть в другой список включить. На вашу долю выпало самое ответственное поручение. Как лучшему кавалеристу, поручаю быть связным между штурмовой группой и заставой. Придется одному пробираться по тылам противника. Возможны встречи с врагом в одиночку.

— Спасибо, товарищ лейтенант, — прошептал Айбек.

— Есть еще вопросы? Нет! Готовьтесь к бою. Старшина, приступайте… Командирам отделений зайти в канцелярию!

Торопова точно подменили. Все то, что мучило последнее время — вся тоска, тревога, неразбериха в личной жизни — все это отошло куда-то вдаль перед тем, что должно было совершиться. Теперь жизнь его не принадлежала ему. Он с радостной готовностью отдавал ее родимой земле. Командиры отделений не узнавали своего начальника. Торопов будто помолодел, расцвел, движения его были четкими, голос звучал властно. Такому они подчинялись с радостью. Еще никогда Торопов не казался таким красивым. Но никто не знал, что и таким счастливым он еще никогда не был.

Торопов подозвал командиров к карте, четко, словно не раз уже до этого штурмовал Уда-хэ, разъяснял:

— Повторяю: выступаем с заставы в двадцать четыре ноль-ноль. Двигаемся тыловой тропой в сторону Уда-хэ. Переправляемся через Аргунь на подручных средствах вот здесь, на перекате. Обходим по юго-восточному склону высоту с отметкой 365, сближаемся с кордоном. Сержант Карпов и ефрейтор Павличенко пойдут вперед, снимут часовых и дадут сигнал. Тогда начинаем атаку. Удар должен быть внезапным, действия решительными!

— Этот вариант вступит в силу, если мы убедимся, что для японцев наше выступление — неожиданность. В противном случае будем действовать по второму варианту.

Лейтенант подошел к рельефу участка.

— Вот здесь будут стоять минометы под командованием Кукушкина. Если японцы успеют занять огневые точки и задержат нас на подступах, мы окопаемся и с рассветом завяжем перестрелку. По нашему сигналу старшина начнет обстрел кордона зажигательными минами. Будем выкуривать противника таким образом. Это — на худой конец.

— А как быть с конями? — спросил Карпов.

— Коноводы будут наготове. Как только с кордоном покончим, я пошлю на заставу Абдурахманова. Старший лейтенант Панькин обеспечит переправу коней вплавь. Где это сделать — он знает. Понятно? — спросил Торопов сержантов.

— Понятно! — дружно ответили они.

— Тогда — за дело! Расскажите бойцам обязанности во время штурма. Проверьте подгонку снаряжения. Пусть люди отдохнут, хорошенько поедят. — Торопов вытащил пачку папирос, угостил сержантов. — Вы, товарищ Пушин, возьмите Слезкина и отправляйтесь на НП. Внимательно посмотрите, что делается на кордоне. С наступлением темноты вернетесь на заставу. Звонить по телефону разрешаю только в экстренном случае.

— Ясно, товарищ лейтенант.

— Выполняйте задачу!

Пушин лихо козырнул.

Пограничники проверяли диски автоматов, гранаты, запалы к ним, подгоняли снаряжение. Карпов и Павличенко точили и без того острые ножи. Пробуя лезвие финки на ногте большого пальца, Павличенко попытался развеселить товарищей шуткой насчет харакири. Но все были серьезны, сосредоточены, и он виновато притих.

Время ползло мучительно медленно. Бойцы в нетерпении поглядывали на часы, без конца курили, скупо переговаривались.

Панькин, проверив готовность бойцов, разрешил отдохнуть. Было одиннадцать вечера. Но никто не лег. Земля утонула в непроглядной тьме. Тихо, мертво. А в сердцах — тревожное возбуждение. И кровь будто стала горячее.

В темноте на заставу вернулись суровые Пушин и Слезкин. Сразу прошли к Торопову.

— В кордон подкрепления не подходили? — спросил Торопов.

— Никаких передвижений за чертой поселка не было, — отчеканил Пушин.

— Что удалось заметить?

— В офицерском доме свет не зажигался. Ван Мин-до и Такедзири ушли в казарму. Из нее не выходили.

— Солдаты находятся в казарме?

— Больше нигде их не видно. Несколько человек появлялись на берегу. Унтер-офицер измерял уровень воды в Аргуни.

— Сколько часовых несут охрану?

— Один.

— Где стоит?

— На вышке. Начало смеркаться — спустился под грибок у ворот.

— Что заметили еще?

— Собаки, товарищ сержант! — подсказал Слезкин.

— Да. Собак во дворе кордона не видно, цепями не гремят. Должно быть, с вечера спустили.

Торопов, заложив руки за спину, возбужденно ходил по комнате.

— Черт возьми, развели там сучье племя, — проговорил он со злостью. — Надо что-то придумать, иначе они все дело испортят.

— Может быть, нам взять своих овчарок, — посоветовал Слезкин. — Если понадобится — выпустим впереди себя, пусть грызутся. В темноте не разберешь, чьи собаки дерутся.

— А что? Пожалуй, правильная мысль, — согласился Торопов.

Слезкин не спускал с него глаз, почувствовав необычайную окрыленность начальника. Исходившая от Торопова сила покоряла. И Костя уже простил ему все. Впереди их ожидал один и тот же бой и, может быть, одна и та же смерть…

Отпустив наряд, лейтенант сел за стол, подпер голову руками, задумался. Скоро произойдет то, к чему он длительное время готовился сам и готовил своих людей. Японцы неплохие вояки. Справится ли он с экзаменом на командирскую зрелость?

Лейтенант встал, прошелся еще раз из угла в угол по комнате. Мучительно, до боли захотелось увидеть Нину Сергеевну, посмотреть в ее глаза, сказать, как он ее любит, попрощаться. Ведь кто знает, что может случиться. Впереди не прогулка, а бой. И нужно бы привести в порядок свои земные дела. Он мгновение постоял с закрытыми глазами, потер горло, стиснутое спазмами, и, тряхнув головой, начал проверять свое оружие, снаряжение.

В канцелярию вошли Панькин и Кукушкин. Они застали начальника в полной боевой готовности. На одном боку у него виднелась колодка маузера, на другом — сумка с ракетницей. На столе лежали автомат и гранаты.

— Все готово? — спросил Торопов у старшины.

— Так точно!

— Давайте команду!

Старшина поспешно вышел.

— Ну что, Михаил Семенович, начинать будем, — проговорил Торопов слегка дрогнувшим голосом и пристально посмотрел в глаза заместителю.

— Будем начинать.

— Давай попрощаемся! — Торопов подошел к Панькину, крепко стиснул ему руку, прошептал: — Прости меня, Михаил Семенович…

Тишину разбила властная команда старшины: «Застава, в ружье!»

— Ну, иди, иди, Игорь. Люди тебя ждут. — Панькин подтолкнул начальника к двери и вышел вслед за ним. — Ни пуха тебе, ни пера!

…Пограничники в накаленном молчании выхватывали из пирамид винтовки и автоматы, на бегу поправляли гимнастерки, выстраивались посреди казармы.

…Вот она — переправа. Пограничники напряженно всматривались в темноту. Бледноликая луна испуганно выглянула из-за леса, проложила серебристую дорожку по чернильно-черной глади Аргуни. Зловещий вид противоположного берега — толпы деревьев, силуэты безмолвных сопок — усиливал ощущение опасности.

Бесшумно ступив на маньчжурский берег, штурмовая группа по широкому распадку двинулась к Уда-хэ. Странно было Слезкину идти по чужой, вражеской земле. И странно, что здесь такие же деревья, такая же трава, как и там, за рекой, на Родине. Он положил руку на сердце: слишком уж громко стучало.

В два ночи стрелкинцы вышли на исходный рубеж. Послав нарочного к старшему лейтенанту Морозову, застава которого должна была атаковать кордон с другой стороны, Торопов стал ждать сообщения от него.

…Японский кордон находился в тылу поселка. С флангов подступы к нему прикрывались широкими прогалинами — вырубками леса, с фронта — самим поселком. С внешней стороны высокого дощатого забора, окружавшего военный городок, находилось несколько дотов, приземистых деревянных капониров, соединенных с кордоном и между собою подземными ходами. Огневые точки, разбросанные вокруг городка, создавали круговой пояс защиты. Трудно было обеспечить внезапность нападения.

Нарочный все не возвращался. Торопова удивляла тишина, царившая в поселке. Не тявкнет собака, не прокричит птица. Все погрузилось в непробудный сон. Торопов плотно прижимался к влажной траве, не спуская глаз с окошка, в котором светился огонек. Иногда в окошке мелькали какие-то тени. Они были так отчетливы и близки, что хотелось вскинуть автомат.

Вернулся нарочный. Морозов к атаке готов!

Торопов посмотрел на притаившихся бойцов, взмахнул рукой. От группы отделились две фигуры. Затаив дыхание, пограничники смотрели им вслед.

Прошло несколько минут. У ворот кордона зашевелились тени. Зашевелились и враз легли бесшумно. Это действовали Карпов и Павличенко. Подкравшись к часовому, они сняли его так ловко, что тот не успел и вскрикнуть. Обследовав двор и убедившись, что кордон охранялся одним часовым, Карпов несколько раз мигнул фонариком.

Бойцы цепочкой перебегали во двор, окружали казарму и офицерский домик. Карпов и Павличенко затаились у раскрытого освещенного окна.

Слезкин бесшумно метнулся на высокое крыльцо. Осторожно попробовал дверь. Она беззвучно отворилась. В коридоре темно. Слезкин прислушался. Из-за двери слышался тихий гортанный разговор.

Мешкать было некогда, и Слезкин с силой ударил ногой в дверь. Она распахнулась и от резкого удара чуть не захлопнулась снова. Слезкин, охваченный порывом непонятной силы, шагнул в комнату. Наклонившиеся над столом два офицера выпрямились и от неожиданности окаменели. Секунду длилось замешательство. Вдруг высокий офицер взмахнул рукой. Со стола закувыркалась лампа. Зазвенело стекло. В то же мгновение в окне мелькнула тень. Автоматная очередь прошлась по тому месту, где только что прыгал огонек лампы. Комната озарилась ярким пламенем. Запылал разлившийся по полу керосин.

«Промазал… Упустил!» — подумал лихорадочно Слезкин и выскочил на крыльцо. В воздух взвилась красная ракета. В ее зареве он увидел, как Павличенко и Карпов связывали прыгнувшего в окно Ван Мин-до.

Над Уда-хэ стоял треск автоматных и пулеметных очередей, слышались взрывы гранат. Пограничники выкуривали из казармы беспорядочно отстреливавшихся японцев.

На крыльцо, чуть не столкнув Слезкина, выскочили в нижнем белье два солдата с винтовками в руках. Увидев пограничника, они тут же юркнули обратно. Слезкин послал им вдогонку короткую очередь, и солдаты почти одновременно уткнулись в пол освещенного коридора. «Допрыгались», — подумал он.

Из поселка донеслись винтовочные выстрелы. С крыши монотонно заговорил японский гочкис. Рухнули на землю Павличенко и конвоируемый им Ван Мин-до. Раскинув руки, упал замертво Дудкин, попытавшийся взобраться по лестнице на чердак.

— Пушин! — крикнул Торопов. Пушин швырнул гранату. Раздался взрыв. Гочкис замолк.

Отрядив бойцов на ликвидацию вражеского сопротивления в поселке, Торопов с несколькими пограничниками ворвался в казарму. Покончив с отстреливавшимися здесь японцами, они выскочили во двор. Выстрелы прекратились. Японская казарма пылала.

Карпов и Морковкин привели из поселка двух полицейских, патрулировавших ночью на набережной Уда-хэ. Это они, увидев нападавших на кордон, открыли стрельбу. Полицейских шумно окружили китайцы. Худенький китайчонок петухом прыгал перед высоким, с белыми петлицами полицейским, норовя ударить его кулаком. Карпов и Морковкин, не понимая, что кричит китайчонок, только разводили руками и улыбались.

— В чем дело? — спросил подошедший Торопов.

— Не знаем, товарищ лейтенант. Всю дорогу, пока вели, они колотили их по чем зря, — ответил Карпов. — Наверное, насолили очень.

Пограничники привели во двор еще несколько японцев, улизнувших через люк подземного хода. Солдаты были в нижнем белье, испуганно таращили глаза и тряслись от страха.

Ликующий в душе Торопов внешне был спокойно-стремителен, деловит. Никогда еще так ясно и быстро не работала его мысль. Чувствуя непривычную окрыленность и значительность совершаемых им дел, он, еще не остывший от боя, крепко пожал руку Морозову, молча поздравляя его с победой.

Они посовещались и решили занять оборону в расположении военного городка. В случае подхода японцев лучшего места для сдерживания вражеских контратак не нужно было искать.

Расставив бойцов по огневым точкам, Торопов послал Айбека на заставу. В торопливой записке он сообщил Панькину:

Наступил рассвет. Зарево пожара побледнело в лучах солнца. Вскоре казарма рухнула. Высоко в небо взметнулся столб искр и клубы белого дыма. Вражеский кордон кончил свое существование.

На улицах Уда-хэ толпились китайцы. Они оживленно разговаривали и смеялись…