— Теперь всё можно, — прошептал Токсик. Он присел в кустах у голубоватого кирпичного забора. Флектарный — под осенние листья и грязь — камуфляж делал Токсика почти невидимым. Напротив через пустырь стоял двухэтажный домик со спутниковой антенной на ребре.
Теперь всё можно. Он так хотел их напугать — Пашку, Иванилова, ту незнакомую ему девушку. Подошел бы со спины и зарычал как зомби. А когда во дворе домика начали стрелять, он сидел и наблюдал.
Было трое, один упал, вдоль глухой стены побежало двое. Пашка, в своей серебристой химзе похожий на работника какой-нибудь секретной лаборатории, и девушка. Пашка упал, вытягивая руки вперед, потом девушка приподняла его за рюкзак на четвереньки, и он пошел дальше, очень нетвердо. Они свернули за угол и пошли вперед по пустой Ямской улице. Девушка поддерживала Пашку.
Токсик немного переждал и пересек пустырь, ногами сбивая белые шапочки одуванчиков. Теперь всё можно. Около фонарного столба он перемахнул через кованую оградку и ступил на гладенький, политый кровью асфальт переулка. Поперек глухой стены висела желтая труба газопровода. Токсик вытащил из рюкзака ломик, поддел в паре шагов от себя крышку канализационного люка, положил на землю.
Полез ли он вниз?
Спрятав ломик, Токсик нагнулся и поднял тяжеленную крышку себе на грудь. Придерживая кругляш снизу руками — сорок пять кило, на минуточку! — Токсик боком вошел во двор.
Может показаться, это куча одежды лежит на полу. А это Иванилов, мертвый, и не хочется смотреть на его лицо.
Токсик глядел, поворачивая свою квадратно-стриженную голову. Молча! Затем процедил, и это получилось у него насмешливо и угрожающе:
— Кровь людская не водица, проливать не годится.
Тихо-тихо пошел он к разбитому окну. Оттуда слышались приглушенные голоса, кто-то что-то кому-то доказывал. Токсик не успел сообразить. В оконном проеме возник мужчина в майке, вытянул руку с пистолетом и выстрелил. Крышка люка звонко загудела, Токсик, не выпустив ее, упал навзничь на свой рюкзак.
Отбросив крышку он забежал за угол так быстро, что она продолжала, кружась, успокаиваться на месте, и когда затихла, Токсик оценивающе посмотрел на газовую трубу.
Теперь можно всё.
Он оставлял домик позади, а по кирпичной стене нежно заструилось жар-птицей пламя. Пожилая женщина, высовываясь в отворенную створку окна на втором этаже закричала:
— Пожар! Горим!
Токсик не видел ее, да если бы и обернулся, ее закрывали два высоких каштана за кованой оградой палисадника. Они выпрямились, у них был какой-то праздник.
На перекрестке с Лабораторной, у зебры, Токсик нагнал Пашу и Яну. Паша сидел, вытянув ноги, на углу тротуара, в тени ясеней и хрущовки. Он держал руки у живота. Яна убеждала его снять химзу. Паша со слезами сказал:
— Я боюсь смотреть! Я не хочу.
Он глядел вперед себя и что-то думал. Поджал нижнюю губу. Рядом с ним на асфальте лежал длинный нож.
— Пашка привет, — Токсик подошел и замер в положении идущего человечка на сине-белом дорожном знаке перехода, с полусогнутыми конечностями. Такой знак виднелся прямо у него за спиной. Токсику показалось это забавным и он ждал, что Паша оценит юмор.
— Привет, — сказала Яна, — Его ранили.
Токсик сделал поворот лицом, будто вежливо спрашивая — вот как? Потом указал пальцем назад:
— Я знаю. Вы отомщены.
В это время оттуда бабахнуло и полоску улицы вдали вывалились осколки кирпичей. Где-то во дворах завыли, перекрывая друг друга, сигнализации нескольких машин.
— Вы знаете, теперь можно всё, — Токсик улыбнулся, наверное, первый раз жизни.