Зомби-Киев

Глава 7

Высоко в тусклом от жары синем небе заходил на посадку в Жуляны пассажирский самолет, раскрашенный красиво навроде обертки конфеты. Не беда, что к иллюминаторам приникли бледными лицами зомби, и что уцелевшие члены экипажа закрылись в рубке пилотов… Ах да, еще стюардесса Даша, она заперлась в туалете, а с той стороны в дверь стучат, стучат, и от стука можно сойти с ума — в то же время когда настенные часы цокают по мозгам засевшему в чужой квартире Паше. Но внизу, никто об этом ничего не знает.

И Канарин ждет около остановки свой троллейбус. Ждет под грибами.

Это около входа в ботсад, что на Зверинце — дальний ботсад, не в центре — есть билетные кассы, сделанные в виде грибов с огромными шляпами. Таких касс две, и кругом их ножек расположены в тени круговые скамейки.

Чтобы не торчать на солнцепеке у разворотного кольца, Канарин примостился под грибом. Только троллейбус на той стороне тронется сюда, он сойдет по ступеням и сядет.

Провожая глазами самолет, Канарин представил, как оттуда, с высоты, видны окрестности. Город — на ладони. Долина Лыбеди, Лысая гора слева, Зверинец и Бусова гора справа. Какой простор! Это у Репина одна из последних картин кажется, так называлась — «Какой простор!».

Канарин совмещал в себе две профессии — художника и актера. Канарин нашел себя в рекламе лекарственных препаратов. Пятидесятилетний, он изображал голосом больного, совсем ветхого старика, который страдал попеременно запором, геморроем, вообще ожесточенно кряхтел, а потом, приняв чудодейственную таблетку или микстуру, резко исцелялся и бодренько советовал другим принимать то же самое.

Иногда он использовал свой талант для бесплатного проезда в маршрутках — сгорбившись при входе, усилием воли чуть не придав лицу землистый цвет, он спрашивал:

— Со второй группой есть еще льготное место?

Поди откажи, если кажется, что человек едет на свои похороны.

На остановке уже собралось порядочно людей. Суббота, посетителей в ботсад полно. Надо встать там поближе, а то места не хватит. Канарин ехал в центр, на студию звукозаписи, подарить свой голос очередному доходяге.

В это время троллейбус, оказалось, уже подъезжал — Канарин просто засмотрелся на самолет и обо всем забыл. Семеня ногами он сбежал по ступеням, что вели от грибов и площадки у входа в ботсад, и ринулся к распахнувшимся дверям. Внутри заметался, где бы сесть. Было свободно обратное сиденье рядом с молодой женщиной, одетой в длинное платье и с повязанной на голове косынкой. Прихожанка! — понял Канарин. Их на шару впускают в ботсад, на территории которого находится Ионинский монастырь.

Он поскорее плюхнулся рядом, и уничтожил снизу вверх взглядом разиню, тоже метившего на место. Канарин едва сдержал себя, чтобы не показать ему язык.

Боже, чем это пахнет?

Потом он понял, дошло. От сидящей рядом исходил сильнейший запах ладана.

Конечно, она вестимо простояла на службе. Чем еще от нее будет пахнуть? Канарин покрутил головой в поисках другого свободного места. Нету.

Троллейбус загудел электродвигателем и тронулся. Ну, теперь всю дорогу будем как на панихиде. Канарин, имея за плечами много покойных родственников, поморщился.

Но что-то теплое и хвойное было в ладане. Может, на дне души ему этот запах нравился.

За окном понеслись назад торчащие из яра, за деревьями, кирпичные хрущевки. Улица Бастионная ровной линией спускалась по краю этого яра, имея с другой стороны сначала ботсадовский забор, потом высокий белый дом, далее хрущевку, за нею переделанный надстроенный кинотеатр, и наконец ПТУ! И вот возле ПТУ водитель какого-то черта вывернул руль и троллейбус выехал на встречную полосу, перегораживая улицу. Штанги одна за другой слетели с проводов.

Половина пассажиров, в том числе и разиня, попадали, а некоторые слетели с кресел, в том числе Канарин, он ведь был на боковом. А та, пахнущая ладаном, сидела у окна, ей хоть бы хны!

Угораздило сегодня поехать на халтуру. Голос, злобный, заметил внутри Канарина:

— Чти день субботний! Не работай!

Он встал посреди салона:

— Водитель что случилось?

Зычно, как начальник пожарников.

Какие-то люди застучали кулаками в противоположный бок троллейбуса. В стенку, в окна.

— Что за фигня? — возмутился Канарин.

Водитель стал отчаянно бибикать. Одна пассажирка крикнула:

— Откройте двери!

И все загалдели:

— Водитель, дайте мы выйдем!

С шипением двери раскрылись, но первые же сошедшие по ступеням… А вот тут Канарин перестал понимать, что происходит, но действовал как по инструкции. Сорвал висящий рядом с окном молоточек, с острой пупочкой. Яростно застучал им по стеклу, совсем рядом с женщиной, от которой пахло ладаном. Она руки к вискам прижала и тянула на одной ноте — ааааааа! Аааааа! Затем Канарин хватался за какое-то кольцо у верха окна, тянул по ободу резину, выдавливал то чертово толстое неподдающееся стекло, бил по нему руками и ногой.

У дверей была давка, кто-то прорывался внутрь, стоял истошный вопль, а водитель продолжал сигналить — может быть потому, что голова его лежала на руле, а бровь нажимала на кнопку.

— Вылезаем сюда! — предложил Канарин всем и никому, и собрался вылезать, но вместо этого сильно затряс ладанную женщину за плечо:

— Эй! Эй! Скорей туда!

Зажав в руке — тонкая кисть, с морщинами, синие сосуды — тканевую сумку — она неловко, из-за мешавшей юбки, перекинула за борт одну ногу, другую, и спрыгнула. Канарин за нею, сразу осмотрелся.

Ниже по улице, у перекрестка возле школы, не разъехались две машины и столкнулись лбами, в них сразу врезалась третья. Зажегся огонь и повалил черный дым. Открылась искореженная дверца одного автомобиля, оттуда вылез и поволочился несколько метров человек. Затих. Улицей бежали люди, кто вдоль домов, кто просто по проезжей части.

«Чего не хватает?» — странно соображал Канарин, и странный пришел ответ. Музыки. В фильмах всегда в это время звучит какая-нибудь тревожная музыка. Потому что кино!

Из-под троллейбуса, с этой стороны, показались две руки. Пальцы на них вились, пальцы на них сжимались и разжимались. Как в советском «Шерлоке Холмсе», профессор Мориарти разминался перед схваткой.

Канарин потащил невольную спутницу за локоть вверх по улице, к хрущевке с магазином на первом этаже. Это была знаменитая на весь район хрущевка, так называемый Арсенальский дом, ибо возведен он был для рабочих-арсенальцев. И сейчас около него стояла бочка с квасом. При бочке, на табуреточке, спокойно восседала продавщица, а рядом с ней двое людей, с кружками пенистого квасу, уже наполовину выпитыми. Один сказал другому:

— Пипец.